Книга: Тайна Тихого океана
Назад: Глава 16. Соколиная охота
Дальше: Примечания

Глава 17. Здравствуй… Новый год!

— Ветер, скорость которого достигала двухсот километров в час, принес разрушения практически во все страны Западной Европы. Сотни рек вышли из своих берегов. Из-за наводнения больше всего пострадала Бельгия. Там под водой оказались десятки деревень, жители которых были срочно эвакуированы. В эти минуты ураган еще продолжает бушевать в Восточной Германии, но его сила постепенно идет на спад.
Проливные дожди с ураганным ветром бушевали в течение последних двух суток во многих странах Западной Европы, что привело к гибели более шестидесяти человек. Ураганный ветер разрушал дома, вырывал из земли деревья, из-за чего произошло множество дорожных происшествий, — вещал телевизионный диктор, а телевизор для пущей убедительности транслировал то торчащие из воды дорожные знаки, то поваленные деревья на фоне Эйфелевой башни.
Лидия Матвеевна с трудом оторвала взгляд от экрана и с пущей энергией стала размешивать оливье в тазике.
— Сильнее всех пострадала Франция, где погибло более тридцати человек. Рождественская неделя оказалась для французов вовсе не праздничной. Ветер срывал крыши с домов, валил деревья и линии электропередачи: больше миллиона французских семей остались без света. В одном из городков крышу церкви унесло в тот момент, когда прихожане слушали проповедь. Два человека погибли, когда в доме, где семья собралась на рождественский обед, рухнула крыша. Французская столица выглядит весьма неприглядно. Тротуары и мостовые Парижа завалены сучьями, сорванными вывесками и битой черепицей. Досталось и зданию российского посольства. К счастью пострадавших среди наших сограждан не было…
Алексей Константинович вышел из ванной, выпячивая повязанный галстук и за версту воняя одеколоном для маскировки, поскольку не утерпел и тяпнул рюмашку до прихода гостей. Вышел и тут же был пущен в оборот. Лидия Матвеевна выставила перед Алексеем Константиновичем банку сардин, которую следовало открыть, и буханку хлеба, который следовало нарезать. И тут в дверь требовательно позвонили.
— Семенцовы? — предсказала супруга, — Рановато. Будет кому помочь накрыть на стол. Иди, отпирай, — а сама понесла на стол хрустальную селедочницу и вазочку с хреном.
Как был, с кухонным ножом в руке, Алексей Константинович зашаркал домашними тапочками в прихожую и справился с замком одной рукой.
— Алексей Константинович Мазин? — сумрачный субъект сунул ботинок в дверь, чтоб разговор не прервался раньше времени.
— А в чем собственно дело?
— Сотрудник отдела кадров Санкт-Петербургского музея артиллерийских войск?
— А с кем имею честь?
Тут незваный гость заметил в руке Алексея Константиновича нож, профессионально ловко выдернул хозяина из дверного проема на лестничную площадку, хитрым приемом выбил оружие, заломил руку и, зажав рот, поволок Алексея Константиновича вниз по ступеням.
Улица встретила пленника порывом ледяного, кусающего за босые пятки в отслаивающихся тапочках ветра. Унижение пленника не видел никто из соседей, зато во всей красе наблюдал водитель черной «Волги», куда Алексея Константиновича бесцеремонно втолкнули на заднее сидение к равнодушно сосущему сигарету гражданину. Тощему, сутулому, с круглыми зелеными глазами, с большими оттопыренными ушами, в нелепой куртке до колен, лысому, как попка… Чтоб пленник не рыпался, с другой стороны его подперли еще одним седоком, а конвоир устроился на переднем сидении рядом с шофером, и «Волга» резво рванула в арку.
— Алексей Константинович Мазин? — сурово спросил лопоухий, теряя взгляд где-то впереди, будто сейчас больше всего опасался дорожно-транспортного происшествия, — Расскажите-ка нам, Алексей Константинович, какое вы имеете отношение к принятию на должность начальника финансовой службы музея гражданина Штольца Германа Юрьевича?
— Я?..
— Не отпирайтесь. По нашим безупречно достоверным сведениям именно вы свели Штольца с директором музея.
— Ни сном, ни духом!
— Может быть, гражданин Мазин, вы станете утверждать, что совершенно не причастны и к внедрению в бухгалтерию музея граждан Петрушкинд и Фон Тишина?
— Это вообще не моя компетенция!
— Значит, и к заключению договора подряда с охранным агентством «Норд» вы не имеете никакого отношения? И — с турецкой строительной фирмой «Сезам инк»?
— Ни сном, ни духом. Это все Штольц!
— А как вообще у вас, гражданин Мазин, с общечеловеческими ценностями? С чувством долга, с патриотическим мировоззрением, с любовью к Родине?
— Я — с сорок девятого года! — стал хватать губами першащий воздух Алексей Константинович.
Вонючий табачный дым колол ноздри Мазина. Ноги в тапочках, не смотря на стужу, прели от гаденького страха. Встречная машина осветила фарами лица окружающих, суровые и недоверчивые это были лица.
— Гражданин Мазин, вы будете запираться и утверждать, что не замечали ничего подозрительного во внутримузейной работе?
— Почему же? Мне многое не нравилось. Эти неожиданно свалившиеся спонсоры… Я не верю в бескорыстность меценатов, особенно если они — иностранцы.
— И в силу каких же тогда причин, вы, гражданин Мазин, как патриот, как «с сорок девятого года», наконец, как простой и честный россиянин, не сигнализировали о своих подозрениях куда следует?
— Мне не хватало фактов, я боялся, что меня не станут слушать!
Тревожно морзянили светофоры на Литейном проспекте. Поземка придиралась к редким прохожим. Литейный мост скупо освещался сиреневыми льдинками фонарей. «Волга» бесшумно затормозила у главного подъезда хмурой громадины Большого дома.
— Нет уж, мы вас внимательно выслушаем, гражданин Мазин, — процедил лопоухий.
Пленника подхватили под руки и чуть ли не понесли внутрь самого серьезного здания в Петербурге. Гражданин Мазин не успел опомниться, как оказался в огромном, выстуженном, будто отказали батареи, кабинете, прокуренном, аж глаза щипало. А еще пленника слепил болезненно яркий после сумрачных улиц свет. И в этом свете сидящие вокруг длинного, как тюремный срок, стола люди казались на одно лицо. Причем, большинство от холода куталось в уставные овчинные тулупы караульной службы.
— Александр Константинович? — устало кивнул сидящий в торце стола человек, — Проходите, садитесь, извините, у нас кошмарный холод, чаю хотите? Извините, что вырвали вас буквально из-за праздничного стола, но такова наша работа, — голос был ласков до приторности, но лицо говорившего казалось вытесанным из могильного камня. И только брови, этакие кустики седого мха на камне, шевелились в такт словам.
Мазин несмело оглянулся на доставивших его бодигартов. Те же отчужденно растворились за не скрипнувшей дверью. Мазин покосился на сваленный прямо на стол свободный тулуп, но музейному работнику не предложили. Очевидно, берегли для кого-то повыше рангом.
— Надеюсь, наши люди, насколько это позволяет конспирация, ввели вас в курс дела. Теперь мы ждем от вас, Александр Константинович, как можно более полного рассказа о том, что творилось в Музее артиллерии в последнее время. — Говоривший хлебнул кипятку из граненого стакана в мельхиоровом подстаканнике. Показал редкие зубы, попытался улыбнуться, но улыбка не удалась, так улыбаются патологоанатомы, обнаружив, что покойничек представился от лошадиной дозы мышьяка.
— Мое имя не Александр, а Алексей Константинович… — Мазин запнулся, потому что только сейчас разглядел, какая именно карта вывешена во всю стену. Это была аэрофотосъемка территории музея. Причем, большая часть музейных экспонатов находилась не на своих местах. Будто пришел гигантский ребенок, поиграл танками и гаубицами, и бросил.
— Но вы ведь являетесь кадровиком упомянутого выше, так сказать, музея?
— Являюсь. — Робко примостившийся на краешек свободного стула Алексей Константинович чересчур шумно попытался спрятать под себя зябнущие ноги.
— Ну?
— Надо бы проверить, почему в досье переврано имя этого типа, — шушукались в другом конце стола, — А рожа-то у него… Ну, какой он кадровик? Типичный лектор общества «Знание».
— Ну, за последние полгода к нам на работу поступило достаточно много людей, — по мере выступления голос Мазина креп, будто он оправдывается перед супругой, — Можно сказать, штат изменился на половину. Можно отметить, что в музейное дело снова потянулась молодежь. И ничего я про нее плохого сказать не могу, все очень исполнительные, дисциплинированные. Что еще? Начата перестройка экспозиции, кардинальная, можно сказать, перестройка. Нашему новому финансовому директору чем-то не понравилась прежняя охрана, и он заключил договор с другой охранной фирмой…
— Так мы до утра не разберемся! — раздраженно высказался кутающийся в шинель человечек за дальним углом стола. Единственный здесь в военной форме. Кажется, прапорщик. — А может быть, кому-то выгодно, чтобы мы не разобрались до утра?
— Действительно, — сдвинул брови главный, — попробуем задавать вопросы. Александр… Простите, Алексей Константинович, о том, что сменился штат, мы уже в курсе. Нас интересует реконструкция. И, прежде всего, поставщики. Не замечали ли вы в сопроводительных документах чего-нибудь подозрительного?
В другом конце стола шушукались:
— Потехин уже в курсе?
— Вроде бы пока Бог миловал.
— Филатов, Константинов, Воробьев, Курицын?
— Вроде бы пока нам удается перекрыть возможные каналы утечки.
— Ну, я однажды случайно заглянул в накладные по запчастям для строительной техники. Видите ли, по условиям договора с турками текущий ремонт должен производиться за наш счет. — Мазину казалось, что все с презрением косятся на его ноги в драных тапочках.
— И?..
— У турок экскаваторы итальянские, фирмы «Лебройча», а закупались к ним детали от наших тракторов. Но это-то понятно, наши дешевле и даже лучше. Но странно, что у турок техника однотипная, а закупались детали и от «Кировца», и от «Харьковчанки».
— Не понял? — громыхнул стаканом прапорщик.
— Ну, вы представьте себе «Кировец» и представьте «Харьковчанку»? Это ж по габаритам совершенно разные машины. Но я молчал в тряпочку. Вот Денис Иванович высказал замечание, так в двадцать четыре часа работы лишился. Наш новый финансист с этим очень строг, а у директора Штольц — первый человек, после того, как привел спонсоров.
— Очень интересно. А не помните ли вы, у какой фирмы закупались детали для строительной техники? — задумчиво цыкнул сквозь редкие зубы сидящий в торце стола.
— У «Строймашсервиса».
В другом конце стола шушукались:
— Любопытно, почему он в тапочках? Что он хочет этим сказать?
— Не спроста.
— Явно, за этим что-то кроется…
— Похвальная память. А теперь, прежде чем ответите, прошу вас хорошенько подумать. Возможно ли, что некие люди с преступным умыслом тайком от верной Родине части коллектива, по ночам, или в какое-то другое время, отреставрировали находящуюся на территории музея военную технику и привели ее в состояние боевой готовности?
Мазин оглянулся, не шутят ли с ним? И только теперь понял, что не прапорщицкие погоны топорщатся на плечах единственного здесь человека в военной форме, а генеральские. Мазин откашлялся и зачем-то пригладил волосы.
— Это невозможно! — хрипло начал он, — Технику невозможно отреставрировать, потому что потребуется закупить много различных деталей… Хотя в последнее время расход машинного масла резко возрос… Все равно не возможно, потому что пришлось бы приобретать боеприпасы… Хотя вроде бы наш музей взял шефство над какими-то пороховыми складами в Кронштадте… Невозможно, потому что нужны специалисты… Впрочем, новые штатные работники, кто их знает… Все равно не возможно, потому что на глазах у охраны… Впрочем, охрану-то сменили…
— Что и требовалось доказать, — удрученно причмокнул старший, и его кустистые брови съехались к переносице.
Караульные тулупы вокруг стола удрученно поникли.
— Похоже, все-таки не блеф, — тяжело вздохнул генерал, из фляжки плеснул чего-то в стакан и сочно прихлебнул.
— А тут еще этот самолет! — зло расплющил окурок в пепельнице кто-то.
— А можно мне объяснить, в чем дело?
— Уже можно, — безнадежно махнул рукой старший, — Только предупреждаю, все, что вы сейчас услышите, ни в коем случае не должно выйти за эти стены. Вы меня понимаете?
Мазин шмыгнул носом и кивнул. Старший, не глядя, ткнул в кнопку лежащего перед ним устаревшего бобинного магнитофона. Раздался неприятный, будто бы механический голос:
— Ахтунг, Ахтунг! Уважаемые господа, я много времени затратил на изучение русского языка только для того, чтобы произнести эту речь, и надеюсь, что вы выслушаете меня очень внимательно. Уверяю, я не сумасшедший, во всяком случае, в том значении, которое вы вкладываете в этот термин. Просто у меня бывают маленькие причуды. Поэтому готов превратить в пыль любого, кто попытается мне помешать. Надеюсь, вы мне мешать не станете. Хотя бы потому, что в данный момент я держу под прицелом весь Ленинград, простите, Санкт-Петербург. Ленинград снова в блокаде, ха-ха-ха!..
— Маниакальная идея, возведенная в квадрат прогрессирующим старческим маразмом, — отчеканил товарищ в круглых очках. Из-под наброшенной на плечи бобровой шубы у него выглядывал накрахмаленный белый халат.
— … Батарея из пяти отреставрированных орудий нацелена на Смольный, из трех орудий на Большой дом, под прицелом Генеральный штаб и ближайшие воинские части. И главное, оказавшиеся в моем распоряжении ракетные минометы «Катюша» и дальнобойные гаубицы нацелены на все ближайшие аэродромы. И я требую, нет, я приказываю отказать в посадке самолету «Боинг», приближающемуся сейчас к городу, иначе всем вам капут. Ну и естественно, я открою огонь, если вы предпримите хоть какие-нибудь действия против меня.
Главный вырубил звук и стал отматывать бобину назад.
— Как вы считаете, уважаемый Алексей Константинович, угрозы реальные?
— Я в мечах и катапультах еще понимаю, а здесь не спец, но… К сожалению, да, — еле смог выдавить Мазин.
— Большое спасибо, что нашли время ответить на наши вопросы. Я вас больше не задерживаю. Надеюсь, не нужно повторять, про режим глубокой секретности. Извините, что держали в таком холоде.
Рядом с Алексеем Константиновичем объявился давешний лопоухий провожатый и увлек за дверь.
— Вколите ему ЛСД и отправьте в дурдом, а вы доктор, позаботьтесь, чтоб попал в хорошую палату и через неделю выписался здоровым, но чтоб в голове «мечи с катапультами» перемешались, и не мог отличить наркотический бред от яви. И этому, как его, апостолу, который магнитофонную бобину из музея принес, тоже вколите.
Стоящий рядом с пепельницей вполне обычный, только без наборной панели, телефон проснулся. Звонок был мелодичный, но заскреб по нервам собравшихся не слабей циркулярной пилы.
— Дежурный ФСБ по городу полковник Стерхов, — без прежней усталости в голосе представился главный, — Назовите ваш позывной!
— Адъютант генерала Гулина подполковник Бердников говорит! Позывной «Комикс»!!! — рявкнул Кучин в сотовик, прижав его плечом к уху. Руки на штурвале. — Товарищ генерал интересуется, что за ядрена вошь у вас там в Питере творится?! — на миг оторвав правую руку от штурвала, Илья приложил палец к губам в надежде, что Мисс Голландия поймет интернациональный жест и проникнется.
Полковник вскочил со стула и вытянулся в струнку, тулуп стек по плечам на пол, но полковнику и так уже было жарко. Сегодня ОТТУДА дежурному еще не звонили, хотя за вечер он успел наслушаться и от своих командиров обещаний — от «сослать военным атташе в Эстонию» до «наградить медалью „За оборону Ленинграда“».
— Так мы же отправили семь рапортов и пять сводок… — пробормотал полковник.
— А теперь товарищ генерал спрашивает лично!
— Ситуация пол контролем, в настоящий момент разрабатывается план контроперации, — полковник начал драить платком вспотевший затылок.
— А если точнее?
— На улицах техника музейная, некие лица, по косвенным данным не чеченской национальности, захватили Артиллерийский музей. Зачем — на данный момент выясняется. Пока в качестве угрозы запустили в молоко ракеты, и вывели часть отреставрированной в предельно короткие сроки музейной техники к Московскому вокзалу. Требования от террористов пока не поступали, число заложников выясняется. Также проверяется информация…
— Значит, музей и вокзал, — оторвав руку от штурвала, поскреб небритый подбородок Кучин. — Ясно. По нам, видишь, тоже из этого музея ракетами палят.
— Не понял, — честно признался полковник.
Мисс Голландию пробило на смех. Этот смех не смогли заглушить ни статическое электричество, ни атмосферные помехи. Не прощаясь, Кучин отключил галантно позаимствованную у дамы трубку.
— Штабные сволочи с бабами жируют, а мы тут за них отдувайся!!! — с благородным негодованием выпалил полковник Стерхов окружающим.
С высоты Питер выглядел бело-ржаво-коричневым украшенным язычками свечек тортом. Зыкин вернулся в кабину с перекошенной от отчаяния миной:
— Отказываются, а мы тут за всех отдувайся, — обречено развел он руками, — Прижимают сумочки к груди и царапаются.
— Ракеты уже на подлете, а у нас треть бортовых систем ежиком накрылась! Смерти моей хочешь? — Илья еле удержался от крепких выражений при даме, — Так ты, зема, никогда настоящим «мего» не станешь! А ну-ка принимай штурвал! — Кучин отстранил с дороги крепко завороженную миганием лампочек мисс, и вихрем помчался по салону.
Будто сами собой в руках фотомоделей лопались и выворачивали нутро сумочки, из них словно пылесосом вытягивало зеркальца, шпильки, заколки, патрончики губной помады и прочую бижутерию, срывало серебристые ленты «Мисс…» и по воровски слизывало часики с золочеными браслетами. Прижимающий к груди россыпь трофеев Илья ворвался в туалет и ссыпал богатство в унитаз. Не мешкая, смыл и побежал обратно. А вышвырнутые долой девичьи радости закружили в забортной турбулентности и отразились в радиолокационных приборах самонаведения стремящихся к «Боингу» ракет «земля-воздух», сводя смертоносные снаряды с электронного разума.
И вот уже обманутые ракеты нашли «свои» цели далеко за хвостом «Боинга». Новогодний Питер веселился и наслаждался необычайно щедрыми салютами. А возвращающегося Кучина в салоне встретил негодующий визг. И грубо выставленная Зыкиным Мисс Голландия даже исхитрилась достать щеку мегатонника бритвенноострым маникюром. Плюнув на царапину, Кучин запрыгнул на кресло посреди салона:
— Гражданки красавицы! — гаркнул он, перекрывая натужный стон двигателей и всяческие несознательные «Фак ю!!!», — вы сейчас пожертвовали самое дорогое, что есть у вас не ради какой-нибудь прихоти. Так надо. Я не стану вам врать, потому что женщин не обманешь. Я скажу вам чистую правду. Именно сейчас и именно здесь решается, какой будет наша планета Земля в наступающем году. Будут ли в ресторанах подавать омаров, будут ли выпускаться французские духи «Клима», будут ли мужчины дарить вам норковые манто, откроет ли Карлоф Белуши бутик в Сорбоне. Даже — будет ли в следующем году проводиться конкурс «Мисс Вселенная» или нет!
Девицы оторопело заткнулись.
— Вы и только вы можете спасти этот мир. Разберите парашюты и оденьте их в строгом соответствии с прилагаемой инструкцией. Прыгать надо по моей команде. Больше от вас ничего не требуется, прыгайте и отважно визжите со страха. Мировое зло хочет разрушить нашу цивилизацию, но ваша красота спасет мир!!!
И тут салон основательно встряхнуло. Одна зловредная ракета не купилась на амальгаму десантировавшихся через унитаз дамских зеркалец и погналась за аэробусом, у которого уже успела вырубиться половина бортовых систем. Зыкин покрепче перехватил штурвал…
На миг в двери командирской каюты нарисовалась красная физиономия старшины:
— Уйдешь из под огня, ставь автопилот на Петропавловскую крепость, и за мной!
Давешняя дива в шортах цвета ягеля дернула Кучина за руку:
— Америке плохо!
— Опять Бен Ладен?
— Нет, мисс Америке!
— Дыхание рот в рот пробовали? Попробуем! — с энтузиазмом утер губы тыльной стороной ладони старшина и исчез.
Разминувшись с последней самонаводящейся дрянью, Зыкин врубил автопилот и прибежал искать соратника.
— Помните, что если приземление на воду неизбежно — начните к нему готовиться заблаговременно! — уже в багажном отсеке вещал и метался Илья среди красоток, примеривающих поверх норковых манто парашютные мешки, — Измените конфигурацию подвесной системы, чтобы легче стало выбраться из нее после приводнения. Освободите грудной обхват и ослабьте ножные обхваты. Грудной обхват не несет нагрузки под куполом и, расстегнув его, вы не выпадете из подвески. — Кучин на собственном парашюте показывал, где надо рассупонить, а где подтянуть, — В случае с ножными обхватами следует быть осторожнее и не ослаблять их слишком сильно. С ослаблением ножных обхватов вы «опуститесь» в системе. Поэтому если переборщите, потом не дотянетесь до ручек управления. Чуть не забыл, заблаговременно надуйте спасательный жилет.
Выслушав инструктаж, супермодели застряли полюбовались собственными отражениями в иллюминаторах.
— Такие дела, — сказал, пользуясь секундной передышкой, старшина. — Твой черед прыгать первым, земеля. Расклад кондовый: находишь этого ирокеза со шрамом, нейтрализуешь и отбираешь сапоги. Чутье подсказывает, наш Чинганчгук окопался где-то в районе Московского вокзала, не зря там самоходная артиллерия кучкуется. Победим, там и встретимся: в Москву поедем докладываться. Только технику музейную не курочь почем зря, — Илья бдительно засек, что девушки мешкают, — Так, красавицы, по ранжиру становись!!!
— На самолете быстрее, — позволил себе возразить Зыкин. — Только не на этом. Трем четвертям бортовых систем кранты.
Но вот выстроить дам в шеренгу по росту не получалось: самые красивые барышни планеты толпились возле завывающего ветром и норовящего тем же ветром сшибить с ног распахнутого грузового люка, попискивали, охали и испуганно хватали друг друга за плечики, однако подчиняться Кучинской команде не желали ни в какую.
— А у тебя деньги на билеты есть? — перекрикивая ветер, логично спросил молодого бойца Кучин. — То-то. А я пока нашим герром Борманом займусь.
— А почему ты — Борманом?
— Надо, — серьезно ответил Кучин, набрасывая на плечи парашют. — Хочу за деда отомстить — он на войне погиб. Ну что, готов? Первый пошел, второй приготовиться…
Расставшись с Зыкиным, старшина Кучин стал деловито хватать самых красивых девушек планеты по одной за талию и вышвыривать в люк без церемоний. Девушки визжали так, что закладывало уши, однако ни одна из них — убежденных повторенной Ильей на восьми языках лекцией, на тему того, что главное в случае непосредственной угрозы «красиво сдаться в плен» — не сопротивлялась.
Когда мисс Таджикистан последней ухнула камнем в ночь, Кучин довольно потер руки:
— Сорок девять, — и швырнул следом в воздушное пространство несколько расстегнутых чемоданов, авось в них тоже найдется достаточно штучек для отвлечения РЛС, — Черт, чуть не забыл! — хлопнул старшина себя по лбу и метнулся к бару.
Здесь, сунув в карман банку сгущенки, он развязал двух штатных пилотов «Боинга».
— Можете поворачивать в свою Португалию, — дружески выколотил он пыль из их плеч.
— Эй, русский, — восторженно поедая героя глазами, взмолился командир корабля, — Научи «кобре»!
— Смотри внимательно. Показываю один раз, — Илья высоко вздернул правую руку к потолку, крутнулся в фуэте и, оказавшись вплотную к разминающему затекшие руки летчику, резко хлопнул того ладошкой сверху вниз.
Капитан лайнера брыкнулся без сознания.
— Ты не понял! — захныкал штурман, — Он просил научить «Кобре Пугачева»!
— А это военная тайна, — Илья снизу пальцем закрыл распахнутый рот штурмана, по военному четко развернулся на каблуках и, насвистывая «Гимн холестерину» собственного сочинения, отправился в грузовой отсек. — Кстати, я бы на твоем месте, коллега, поторопился в кабину. Сдается мне по шуму моторов, что у самолета не пашет восемьдесят процентов бортовых систем, — бросил старшина через плечо.
И вдруг ему навстречу, кто бы вы думали?
— Эй, чехол, а куда все скипнули? Я не поняла…
— Потанцуем? — Илья галантно приобнял девушку и покинул «Боинг», не выпуская голландское диво из объятий, — Только не вздумай больше царапаться!
Глава 18. Алес!
Голодное дуло снятой с шасси тридцатимиллиметровой автоматической зенитной пушки целилось пальцем в небо. На руках втащившие орудие на крышу Артиллерийского музея Ганс и Андреас отфыркивались, будто подравшиеся коты. Шишковатые кевларовые шлемы норовили сползти на носы, камуфляжные куртки прели на поясницах, в мышцах сворачивалось кислое молоко, концентрированный рассол слюны разъедал языки. Где-то там, в непроглядных чернилах выси, хоронился вражеский самолет с самыми страшными в мире бойцами — «мегатонниками».
Оранжевые указки двух фонариков, иногда скрещиваясь, зашатались по небесам. Лично от Мартина Ганс и Андреас получили почетное право нафаршировать пятидесятимиллиметровыми латунными червями алюминиевое брюхо лайнера, лишь только «Боинг-747» окажется в зоне прямой видимости. Но ни видимости, ни наводящего сигнала от развернувшегося внизу радиолокационного поста не было. Ганс и Андреас получили приказ в случае отсутствия видимости палить на звук приближающихся моторов, но не слышалось и характерного зудящего нытья турбин. Вместо этого воздух вибрировал от леденящего душу воя, словно с неба падает стая волков.
— Эти русские всегда так по идиотски празднуют Новый год? — Ганс отпустил одолженный в залах полевой призменный бинокль образца сорок третьего года, и тот повис на сыромятном ремешке через шею. Приходилось пользоваться подобным старьем, поскольку все приборы ночного виденья отказали из-за мороза — сделано в Бразилии.
А в черной, клубящейся снегом бездне парили чаровницы, на высоте семисот метров датчик давления автоматически распахивал парашют, и красотки благополучно опускались вокруг и на площадку Кронверка. Правда, визжать и вопить на разные голоса с раскрытием парашютов дамы не переставали — и это было только на руку Кучину. Психологическая атака, как во время Великой Отечественной, когда летчики сбрасывали на врага дырявые бочки и рельсы, которые в полете издавали такой жуткий свист, что враг терял всяческий боевой дух.
На голову Ганса коршуном спикировала тряпка и превратилась в капюшон. Ганс замолотил пудовыми кулаками воздух вокруг себя. Оранжевые зайчики фонариков затеяли чехарду.
— Держись, я помогу! — испуганный до стелек в ботинках рванулся на выручку Андреас, и эхо заиграло этим криком в пинг-понг. Умом понимая, что заведомо опаздывает, соратник елозил ногами по коварно скользкой поверхности изо всех сил, чуть не уехал вправо, где тень скапливалась, будто грязь в луже.
Но Ганс уже справился сам и очумело уставился на трофей цвета куриной желчи:
— «Кензо»… — растерянно прочитал он вышивку на лейбле, — «Кензо»! — восторженно фыркнул он, засовывая тряпку за пазуху. Было вздувшиеся бугры мышц счастливо опали, — Будет сувенир из заснеженной России для Гретхен!
Вторая тряпка — цвета маренго — несвоевременным кленовым листом опустилась на снарядный ящик.
— А это для официантки из…
Но к трофею первым успел жилистый, будто виноградная лоза, Андреас.
— «Армани»!
— Зачем тебе «Армани»?! Уступи, у тебя ведь нет подружки!
— Теперь будет! — отрезал Андреас, — Смотри, какая большая падает, хватит на всех!
С неба на крышу опустился парашют из прекрасного розового шелка, к которому в нагрузку прилагалась длинноногая красавица, расфуфыренная в кольца и браслеты с византийской роскошью, но в джинсовых блеклых шортах под норковым манто. По горсти колючих снежинок беспрепятственно попало и растаяло во ртах немцев.
— Здравствуйте, мальчики. Не подскажете, какой это город? — по-чешски спросила небожительница. Первая ее мысль на твердой земле машинально посвящалась тому, что тушь, наверняка, потекла, на голове — черти что, и хорошо бы горячую ванну…
— Хальт! — направил на девушку Ганс ствол винтовки Мосина.
— Хенде хох! — рявкнул Андркас, целясь в красотку ППШ — естественно, вся Бормановская группа захвата музея не тащила с собой оружие через десяток границ, а вооружилась на месте отреставрированными трофеями.
— Я требую чешского консула! — возмутилось явление. Лучи фонариков впились в гостью, и оставшиеся без присмотра брусничные тени со всех сторон плотней прижались к зенитной точке.
— Может, ее пристрелить?
Девушка испугалась всерьез и покорно приняла позу «руки вверх». Но это оказалась фальшивая покорность. Возбужденно дыша, вроде бы от страха, чешскоязычная девушка сделала один робкий шажок вперед, затем второй. Затем, обворожительно улыбаясь влажными губами, оказалась на лафете зенитной пушки. Затем начала изгибаться, ерзая, будто на цепочке, вокруг дула, настолько недвусмысленно и откровенно, что у Ганса и Андреаса по второму разу отвисли челюсти.
Чешке не нужна была музыка, музыкой стала сама девушка. Казалось, что ее молочно-белые зубки фосфоресцируют в амбразуре многообещающей улыбки. Раз, и плавно-пылкие движения бедер, отдались сладким звоном в предстательных железах зенитчиков, а лучи фонариков обернулись радужной подсветкой прожекторов в стриптиз-клубе.
Два, и легким движением руки, что-то там расстегнув, милашка выскользнула из креплений парашютного мешка. Нежно-розовый шелк, переливаясь, заструился по скату крыши вниз, туда, где ворчали лишь ракетные тягачи, да неприкаянно молчал «Шерман», с мотором которого не совладали импортные умельцы. Да и никому не было до парашюта дела, глаза зенитчиков-амбалов намертво примагнитились к безупречно вылепленным природой бедрам танцовщицы. Сейчас она сбросит манто, следом…
Три, и спикировавший рядом Илья Кучин первым делом с рук на руки всучил обалдевшему Гансу мисс Голландию. Оброненный фонарик тюкнул Ганса по ноге, винтовка Мосина вообще делась непонятно куда.
— Я не вкурила… — сонно проворковала мисс Голландия.
В мгновенье ока освободившийся от парашюта Илья натянул лямки через голову на глубоко деморализованного Андреаса, дернул за резервное кольцо… ППШ запутался в стропах, как чижик в силках, раздался приглушенный хлопок… и раскрывшийся запасной парашют слизал не имеющего подружки дюжего немца с крыши и с глаз долой. Вниз, где сыто урчала подлатанная техника, и откуда после стартовавших ракет приторно шмонило копотью.
— Я из-за тебя оставила в самолете сумочку с сигаретами! — вдруг вспылила оттягивающая руки Ганса мисс Голландия и без лишних причитаний вспахала его лицо ногтями.
Мимо крыши, метрах в сорока слева, прошуршал парашют с Мисс Таджикистан, визжащей монотонней акына. Немец отшвырнул от себя вспыльчивую голландку и, жалобно скривившись, стал глазами нащупывать винтовку. При этом тряпица цвета куриной желчи вывалилась из-за пазухи.
— Мое «Кензо»!!! — Мисс Голландия в свирепом неистовстве саданула Ганса двумя пальцами по глазам, носком высокого сапога под коленную чашечку правой ноги, шпилькой сапога отвесно со всего маху по ступне левой ноги. Последний удар — коленом в пах — оказался лишним.
Тут мисс разглядела, что озлобилась за сигареты не на того мужчину, и по-военному браво развернулась к Илье. Ее ноздри красиво и гневно вздымались, брови изогнулись, как арки Александровского моста, будто перикисью водорода обесцвеченные губы вытянулись в линию, напоминающую мост через Гудзон. В ладошках красотки объявилась пресловутая винтовка Мосина мгновение дива, как никогда, заслуживала титул «Мисс Вселенная», но Кучина рядом уже не было, он скользил вниз по серо-зеленой водосточной трубе.
* * *
Глупая темень, изредка ободряемая букетами фейерверков, заглядывала в высокие полукруглые окна третьего этажа. Бригада навербованных по горячим точкам бойцов спешила от одного окна к другому. Подхватывалась очередная пушка, подкатывалась, слепо тыкалась дулом в стекло, осколки сыпались вниз, у пушки оставался заряжающий, а тающий отряд под предводительством мистера Сельпуко торопился дальше.
Попискивали навешенные на пояса детекторы пространства, шуршал эфир в гарнитурах связи, навешенные на торсы приборы ночного видения стучали в сердца. Острые углы нагроможденной музейной техники безжалостно задевали бока воинов, пухлые шины норовили отдавливать ноги, казенные части клацали, пытаясь откусить пальцы, но бойцы трудились проворно и слажено. Только воровато стреляли глазами из-под ободков кевларовых шлемов.
«При наведении по нуль-индикаторам согласуй стрелки сначала Г.О., затем Т.О» — отсвечивали латунные подсказки на станинах, — «При отклонении стрелки влево, вращай маховик вправо». Но бригаде мистера Сельпуко не требовались подсказки, это были профессионалы из профессионалов.
Мистер Сельпуко с 7,62 миллиметровым ручным пулеметом Дегтярева наперевес терся чуть в стороне, в руке зажимал красный сигнальный флажок, которым с превеликим удовольствием даст отмашку открыть огонь, чуть что.
Следующей на очереди была 85-миллиметровая зенитная пушка под унитарный патрон с гранатой УО-366, но только бойцы приблизились к ней, как орудие само поехало навстречу, наверное проржавел крепеж, и смачно передавило ногу растерявшемуся Брайдису. Тот запищал резанным поросенком, вызывая во взглядах соратников лишь брезгливость.
Мистер Сельпуко заткнул бойцу крик обратно в пасть экономной очередью, благо для «дегтяря» броник на раненом не мог послужить реальной помехой.
— Что уставились, бычье семя. Продолжаем работать! — прикрикнул командир на остальных.
В ответ услышал приглушенное ворчание, но дисциплина была восстановлена. Зенитка покорно проклюнула оконное стекло.
— Канн, принимай пост! — равнодушно отчеканил командир.
— Есть! — рявкнул кореец, услышал тонкое жужжание и тупой удар. Прогнулся дугой назад, а руки раскинул в стороны. Постоял секунды три и рухнул. Изо рта пошла почти черная кровь, в шее торчал застрявший острым краем стабилизатор минометной мины.
Бойцы тренированно плюхнулись на пол, кто где стоял. Стволы разномастного оружия выбрали свои сектора обстрела и превентивно заплевали все углы зала горячим свинцом. Сельпуко обратил внимание, что стреляют только оставшиеся при нем воины, расставленные ранее молчали. А врагов не было видно, численность их оставалась тайной.
— Джавахарлал, в разведку, — коротко процедил мистер.
Джавахарлал, через голову стащил и отложил «калаш», сбросил шумно шуршащий бронник, сунул в зубы штык-нож, и неразличимым на фоне военного железа хамелеоном скользнул вперед, вдоль суппорта стомиллиметровой полевой пушки.
Вслушиваясь в каждый шорох и стараясь сам не создавать шума, он подобрался к макету зенитно-ракетной системы 9К 81 «С-300 В». Никаких следов. Принюхался, ведь присутствие человека всегда выдает запах. Но пахло только музейной пылью.
И вдруг кожух ракеты лопнул пополам, в горохом сыпящемся крошеве изоляционного пенопласта перед индусом возник человек. Щелк по скуле. Штык вылетел из зубов Джавахарлала и звякнул о какой-то экспонат сбоку. Сразу же три пунктира трассирующих пуль примчалось оттуда, где залегли остальные. Пути перерезали индуса пополам. Его же противник исчез из точки координат даже не заляпанный чужой кровью.
— Уходим, — холодно процедил мистер Сельпуко.
Оставшиеся при нем два бойца нехотя оторвались от пола и на полусогнутых попятились назад. Стволы трех ручных пулеметов, будто пальцы шулера, выписывали вольты.
Мощным фуком выдунутый сквозь дуло пушки простой рельсовый болт залепил в лоб Варравы аккурат под дужку шлема, и турок подкошено рухнул навзничь.
Две огненные струи облизали свинцом щиток пушки, но там уже гулял только сквозняк. Магазины кончились почти одновременно. И тут же двоих последних окутало ядовитое облако, это подкравшийся по потолку в технике геккона Илья вытряхнул на головы врагов содержимое музейной противогазной коробки. Враги ослепли.
— Эй, ты, прекрати… Давай договоримся. Хочешь, я отдам тебе брокерскую контору на Лондонской бирже?
Молчание.
— Не хочешь контору, могу уступить паевый инвестиционный фонд… молчишь? Ладно, а если я тебе предложу контроль над экспортом тюльпанов из Амстердама? Чувствую, мы сможем договориться…
Илья спрыгнул вниз и стукнул ослепших врагов головами друг о дружку.
— Русские не продаются, — с сожалением сказал он. Контора на Лондонской бирже так и осталась его несбыточной мечтой.
* * *
Оплывший в очередном кресле Мартин рвал и метал:
— Пост номер семь? Доложите, как идет приближение нашей победы? — отсюда, из директорского кабинета с развешанными по стенам портретами прежних врагов было ни черта не разобрать, что за инициативу проявляют навербованные головорезы. Откуда бабы взялись, почему стрельба? Мартин подозревал самое худшее — его солдаты добрались до запасов шнапса, и служба по боку.
— Нормально.
— Что это за ответ? Распустились? Доложите, как положено!
— Что положено, на все наложено.
— Кто это говорит? — возмущение герра передалось даже сквозь фильтры ларингофона.
— Говорит Москва. Московское время двадцать два часа пятьдесят три минуты.
У окна маячила тренога реквизированного из зала инженерных войск полевого перископа большого увеличения, но шестидесятилетний прибор не был оборудован инфрокрасным портом, и пялиться в него не имело смысла, все равно не угадаешь, что за безобразие творится на перепаханной гусеницами площадке под окном. Мартин перевел невидящий взор на гениального синоптика. Тот развлекался, как невинный ребенок — открыл стеллаж и стал срывать и рвать в клочки патриотические плакаты времен Великой Отечественной Войны: «Наше дело правое, враг будет разбит!», «Лихо руби врага!», «Родина-мать зовет!», «Бей насмерть!», «Уничтожай фашистские танки!»…
* * *
А под сводами просторных музейных залов первого этажа ни на минуту не прекращалась напряженная работа, и запечатленные маслом богатыри неодобрительно хмурились с настенных батальных полотен. Но наемники не отвлекались. Трое копошились вокруг знаменитой самоходной шестнадцатизарядной боевой машины БМ-13, проще говоря — гвардейского миномета «Катюша». Один, раздевшийся по пояс и перемазавшийся машинным маслом по уши, копался в латунных кишках двигателя. Второй подавал из армейского ящика отсвечивающие в угрюмо-желтом свете ламп 132-миллиметровые реактивные неуправляемые снаряды, фугасные, улучшенной кучности. Третий — Бенджамин Альбедиль — балансируя на пододвинутом макете дота устанавливал снаряды на пятиметровые направляющие полозья.
— …В рождественскую неделю стихия бушевала и в других странах. — вещал ламповый радиоприемник, прихваченный из экспозиции «Партизанский быт», — В эти дни во многих европейских государствах спасатели вынуждены были работать днем и ночью. Сильнейшие ураганы пронеслись над Западной и Южной Чехией, Бельгией. Там чудом удалось избежать человеческих жертв. В Германии стихия унесла жизни пятнадцати человек.
— Это только цветочки, — не отрываясь от работы, прокомментировал со значением механик, захлопнул крышку мотора и сунулся вниз проверить, не источило ли время шасси модели ЗИС-6 «Студебекер».
— В Швейцарии, где сила ветра достигала 250 км/ч, погибли, по меньшей мере, одиннадцать человек. В большинстве случаев они были раздавлены упавшими деревьями. В нескольких крупнейших аэропортах были отменены авиарейсы, а в Лозанне и Берне пришлось даже остановить движение поездов…
— Может быть, ураган разнес тюрьму в Астонвиле? Дорого бы я дал за это. — себе под нос проворчал подавальщик снарядов, — М-13УК кончились. Остались для «Града». Подавать?
— «Прима»? — свысока откликнулся Бенджамин, уставший до седьмого пота, но довольный. За труды Мартин ему пообещал контроль над ОПЕК.
— «Прима».
— Сгодятся, — синьор Альбедиль мечтал о том, как после победы вызовет к себе на ковер в полном составе совет директоров «Бритиш Петролеума»…
— Ураган не обошел стороной и Австрию. Автомобильное движение по всей Нижней Австрии оказалось парализованным, многие населенные пункты остались без электричества. Сильно пострадали города — Санкт-Пельтен, находящийся в 55 км от Вены, Тироль и Зальцбург. Спасатели, пожарные и жандармерия не зря опасались схода лавин и селевых потоков.
Еще двое «диких гусей» через проход между экспонатами ломами ковыряли запоры запасного хода, чтоб можно было вывести «Катюшу» во двор. Десятки раз прокрашенный косметическими ремонтами горизонтальный брус влип намертво.
Но тут привычно ворочающийся за стеной рокот моторов взмыл до ваты в ушах. Оттуда, снаружи, с захваченного и освоенного плацдарма атаки никто не ожидал. Но трехметровой высоты дверь рухнула внутрь зала, воздев облако музейной пыли и прокомпостировав не успевших отпрянуть головорезов всмятку. А по двери, в сизых буклях выхлопов, отплевываясь желтыми хрусткими щепками в зал вперся легкий английский танк «Шерман» и тормознул. Его башня по молодежной моде была повернута, словно кепка козырьком, дулом назад. Но вот башня провернулась, дуло описало циркульную дугу… Между жерлом и грудью подавальщика снарядов осталось один метр десять сантиметров.
Наемники поняли намек и синхронно подняли заляпанные маслом руки.
— Мартин капут! — с лицом, собравшимся в гармошку, осторожно отложил фугас Бенджамин Альбедиль, смекая, что не чихвостить ему у себя на ковре ни руководство «Бритиш Петролеума», ни «Стандарт Ойла».
Из по-горнистски звонко откинувшегося башенного люка первой выбралась мисс Таджикистан. Заправски спрыгнула и, озорно сверкая сливовыми очами, за шиворот поволокла ближайшего немца к группе пушек-сорокапяток. Там она уложила покорного пленника спиной на студеный пол и нарезанными парашютными стропами стала вязать. Правая рука — к правому колесу, левая рука — к левому колесу, правая нога к уключине второй пушки…
— Гюльчатай, основной инстинкт сработал? Отставить! — прикрикнул высунувшийся по пояс из танкового люка Илья, — Вяжи — «руки за спину»!
Две вооруженные финским пистолетом-пулеметом «Суоми» образца 39-го года и датским ручным пулеметом системы Мадсена Мисс вбежали через боковую дверь и взяли пленников на прицел.
Илья нырнул обратно, танк разразился керосиновым кашлем и выехал под черное небо к остаткам деморализованных вражьих сил. Крысами прыснули из-под гусениц запаниковавшие артиллеристы, подальше от 100-миллиметровых и 152-миллиметровых прямоствольных пушек, и 203-миллиметровых гаубиц с похожими на бутылки шампанского стволами. Себе дороже. Танк сжевал с немецкой педантичностью посыпанную песком ледяную тропинку, чуть не боднул слоноподобную гаубицу на колесном ходу… Под давлением столь веского аргумента навербованное по всему миру под знамена Мартина отребье стало пачками сдаваться на милость парашютисток-победительниц. В ноздреватый снег из замков попадали так и не вспоровшие воздух оболочные гаубичные гранаты из сталистого чугуна со взрывателями РГМ-2, осколочно-фугасные гранаты и латунные цельнобойные гильзы.
* * *
В распахнутую дверь ложился ромб рассеянного света, из дальних коридоров эхо приносило противный женский визг и смутные гортанные выкрики. Бардак, будто в совместной бане. Мартин подумал, что неправильно набрал номер. В сердцах захрустел суставами пальцев. Набрал другой.
— Пост номер девять? Докладывайте!
— Аппарат вызываемого абонента безвременно отключен, — ехидно ответил телефон уже знакомым голосом.
Молчаливый атлет на место советских развешивал антикварные плакаты «Za-voran», «Panzer dfine waffe!», «Danzig ist deutsch», «Adolf Hitler ist der Sleg!»… Мартин подумал, что зря психует. Захват музея свою задачу выполнил — отвлек внимание местных сил правопорядка и связал им руки. Победа куется не здесь, а на крыше Московского вокзала. Там Кортес, который не знает, что его наручные часы переведены на десять минут вперед. У Кортеса, наверняка, есть расписанный по секундам план отхода, только он запустит «Славянскую булаву». И эти нештатные десять минут станут Кортесу поперек горла, пустят его план спасения вверх тормашками, ко всем чертям, к едрене фене. И рейхсляйтер останется один на один с поверженной европейской демократией. Старик набрал следующий номер:
— Пост номер один? Немедленно к трубке Гюнтера!
— Его уже нет среди нас, — с фальшивой трагичностью отчеканил знакомый голос. Мартин проверил по детектору лжи — правда.
— Ты тут не очень-то хозяйничай, как бы обратно вешать не пришлось, — мрачно пошутил Борман с синоптиком. Тот себе от скуки продолжал забавляться, уже вспарывал кожаную обивку дивана кирасирским палашом из экспозиции, посвященной Кутузову. — Пост номер два?
— Ну, ты достал. Тебе человеческим языком объясняют, что музей закрыт, все ушли на фиг, а ты работать мешаешь… — трубка отключилась.
Мартина пронзила жгучая догадка, что вопрос не в трофейном шнапсе. В душу, как в открытую рану, устремились спирохеты ужаса. Борман заскрипел коронками, решение он принял быстрей, чем отсекает голову злодея гильотина. Мрачно врубил мотор кресла и помчался по скупо освещенным коридорам. Чуть не врезался в 76-миллиметровую пушку образца 42-го года, потом — в макет противовоздушной обороны Ленинграда.
Со второго этажа на первый кресло прогромыхало по ступенькам, серпантиня из загашника марлевые ленты. Вороний клекот мотора отразился от мрачных сводов. Мартин еле удержался на взбешенном скакуне. Внизу ему в лицо через вышибленную дверь ударил порыв студеного воздуха. Где-то далеко навзрыд умолял не бросать его одного синоптик, и эхо садистски наслаждалось паническими нотами. Мохнатая снежинка уколола в бровь и превратилась в слезу. Кресло выкатило Мартина на загроможденную пусковыми ракетными установками площадку. Обожженные, воняющие гарью станины зенитно-ракетных комплексов третьего поколения «Точка», «Ока», «Тунгуска» и иже с ними без отправленных навстречу «Боингу» презентов выглядели сиротливо. Знакомые по парадам тягачи с насекомомордыми, плоскомордыми, бульдожьими кабинами, все в лопухах броневых щитков… Только одна вертикально нацеленная в небо алюминиево-серая, венчаемая красным карандашным носом ракета оставалась в арсенале претендента на мировое господство, и к корпусу этой ракеты была прикована женщина. Оперативно-тактический ракетный комплекс «Искандер-3» с подпольно обновленной начинкой.
Гражданин Борман, сдавайтесь! — раздался слева до ненависти знакомый по телефонному хулиганству голос, — Или мне придется отнестись к вашему почтенному возрасту без уважения.
Мартин оглянулся. От бесконечной пытки снег разделился на сыворотку и творог. Наемная рать с постыдно задранными руками сиротливо жалась к вросшей станинами в мерзлый бетон гаубице образца 39-го года, инкрустированной рифленой обзорной площадкой и выпирающими наружу поворотными шестернями. Другие гаубицы, в баранках рулей, в жабьей коже заклепок, с джиповыми бобинами лебедок, в лишаях облущившейся краски, мертво зевали в небо, лишенные артиллерийских расчетов. Сначала герр Борман увидел в упор нацеленное «шермановское» дуло. Затем по пояс высунувшегося из люка негодяя, негодяй скалил зубы в наглой усмешке.
— Рус?
— Рус, рус, руки в гору!
Там, где тени складывались, как страницы книги, славя победителя, восторженно зачирикали девичьи голоса.
— Гитлер капут?
— Всем капут, ты мне зубы не заговаривай.
— А это видел? — Мартин выставил вперед до белизны в ногтях сжимаемый пульт и нажал кнопку.
— Через десять секунд ракета стартует и заложница погибнет!
— Шутишь.
— До запуска осталось восемь секунд, — со стороны ракеты прокаркал гнусаво-механический голос, — Всему персоналу немедленно перейти в укрытие! Начинаем обратный отсчет. Пять…Четыре…
Илья соколом выпорхнул из танковой башни и понесся по крупчатому снежному насту к ракете, в его правой руке опасно сверкала саперная лопатка. Мартин злобно ухмыльнулся и нажал на пульте следующую кнопку. Кучин боковым зрением срисовал, что инвалидное кресло германца начало самым фантастическим образом трансформироваться. Вылущились над головой и по стрекозиному начали раскладываться крылья, откуда то из-под ног выехал мотор с пропеллером, лязгнул, стыкуясь, занял место спереди и стал обрастать корпусом…
Кучин являл собой метеор, но самому казалось, что движется со скоростью роста волос. Илья понял, что успевает, только махнув рукой на происки старика. Подскочил, еле удержавшись на скользком льду, и быстрей, чем воробей клюет крошку, метнул сталь в космы торчащих наружу у боеголовки проводов.
— Дв-в-в… — захлебнулся гнусавый отсчет.
— Я с мужем поругалась… Он пьяный вернулся. Я хотела отомстить… — хныкала прикованная девушка.
А кресло Бормана тем временем превратилось в разработанный фирмой «Extra Flugzeugb» легкий многоцелевой самолет Е 400. И этот трансформер, все убыстряясь, выжимая из продавленной мерзлой почвы скрип и хруст, понесся вперед. Чуть не чиркнув крыльями, проскочил ворота, перемахнул набережную и взлетел. Вонзился в непроглядное небо и слился с непроглядным небом, обсыпав провожающих горькими пилюлями.
— Что ж тебе, умная Маша, дома-то не сиделось!? — в сердцах отшвырнул саперную лопатку Илья.
— А откуда вы знаете, как меня зовут? — сквозь всхлип спросила пленница.
* * *
Дремучие бронемашины полукольцом окружили Московский вокзал. Какие-то людишки в невыразительной форме засуетились между клепанными бортами, заворачивая поддатые толпы праздных петербуржцев. Дескать, музей переезжает, ничего интересного, вот вам лучше билеты в ресторан «Тинькоф» или ночной клуб «Метро». Я, видишь, на посту, билеты все равно пропадают… Средство от зевак оказалось безотказным.
Город расцветал иллюминацией. Кардиограммами и зарницами полыхали рекламы и витрины. С Дворцовой площади фонтанировали салюты. Барабанной дробью по переулкам сеялся петардный треск. А здесь — на куполе Московского вокзала — властвовала тишина. Даже было слышно, как под самыми стенами, урча, трудился пробившийся сквозь оцепление крошечный снегоуборочный кар. Оранжевый огонек его мигалки то выползал из-под края купола, то вновь скрывался.
— Не клево тут, — мрачно изрекла Герда, ни к кому, собственно, не обращаясь. Огляделась. Со всех сторон их окружал кромешный мрак, подкрашиваемый далекими всполохами. Крутились и плясали тарантеллу снежинки. Герда зябко передернула плечами и жалобно повторила: — Нет, совсем не клево.
Кортес ее не слушал. Он говорил по спутниковому телефону, отгородившись от ветра плечом и высоким воротником дохи. Судя по напряженной спине индейца, он то ли угрожал кому-то, то ли кого-то в чем-то убеждал… Ясно кому: дедуле Мартину…
— …Кстати, даже не думай пальнуть по вокзалу шрапнелью, после того, как я заведу «Славянскую булаву». Рядом со мной Герда Хоффер, твоя внучка. Не ждал? Ха-ха-ха!
— Индейская швайн!
— Изумрудная стрекоза Чудса умеет кормиться негой занимающихся любовью шакалов.
— Дай ей сказать слово!
— Если бы я лгал, твой телефон меня бы изобличил. Вы, лунолицие, погрязли во лжи, вы уже не верите даже своим машинам. Пожалуйста.
— Деда, он нечестно убил тетю Женевьев…
— Да, трухлявый баобаб, весь перелет я прятал Герду у тебя за спиной. Я ее провез на борту твоего же самолета! Ха-ха-ха! А потом в багажнике твоего же лимузина! Ха-ха-ха!!!
Рокот снегоуборочного кара утих. Герда горемычно вздохнула, робко переступила ножками в красных сафьяновых сапожках. Металлический купол под ногами был скользкий, покатый, обледенелый — неосторожное движение, и запросто можно загреметь вниз, с нихт ферштейн какой высоты, туда, в мрак… Ветер бесстыдно забирался под легкую шубейку, не спасали ни вязанная шапочка, ни муфточка — было чертовски холодно… И совсем, совсем не клево.
Показалось, что где-то там, за спиной, на фоне ядовитых огней неоновой кириллицы, метнулся через крышу бесплотный призрак. Герда испуганно обернулась, поскользнулась, едва удержалась на ногах — нет, показалось.
Кортес сунул телефон в недра необъятной дохи (ему-то тепло, красномордому) и довольно оскалился. Омерзительный шрам на его лице казался в полутьме сифилитической язвой.
— Быть по сему, — прохрипел индеец и подул на озябшие пальцы — тонкие и гибкие, как стебли тюльпанов. — Муравьед разоряет муравейники, но его может убить укус тифозной блохи, — Индеец уселся прямо на холодный металл и принялся деловито стаскивать мокасины. — Сентиментальный кретин готов променять власть над миром на жизнь одной паршивой гордячки! — Носков под мокасинами не оказалось. Кортес пошевелил пальцами ног с криво обломанными ногтями и бережно достал из-за пазухи два есаульских сапога яловой кожи. Стукнул подошвами друг о друга. — У нас еще в запасе четырнадцать минут — четырнадцать минут, чтобы переобуться, четырнадцать минут до того момента, как мир опрокинется… Гордись, скво, ты увидишь то, что никто никогда… А это еще откуда? — на ладони индейца лежало крохотное зернышко. — Маячок. Многофункциональный. Модель «Какаду-Евразия». Твой дед обладает хитростью паука, но у меня хитрость паучихи.
— Безумно интересно!..
— Твой дед приладил к ключу номер один маячок и потому так легко согласился не стрелять по куполу.
— Мне так смешно стало!..
— Он рассчитывал, что я тебя потом брошу, и по радионаводке он меня легко накроет залпом реактивных минометов.
— Главное, что…
— Глотай!
Лицо Кортеса исказила столь безумная гримаса, что запуганная девушка не посмела ослушаться. Радиомаячок царапнул горло и канул внутрь несчастной пленницы. Давешний призрак теперь показался совсем рядом, значит, Герде он не почудился — потому что Кортес тоже увидел его, метнулся к оставленным сапогам, выхватил из-за пазухи «узи» и направил ствол в сторону привидения.
— Не стреляйте, пожалуйста, — вежливо попросил силуэт. — Я безоружен.
— Ты кто?!
Силуэт сделал шаг вперед, и Герда едва не завизжала — от радости, обалдения и страха. В броуновском кружении снежинок, в распахнутой на груди робе, с развевающейся на ветру челкой стоял ее Герой, ее Возлюбленный, ее Тристан и Зигфрид.
— Я тебя не знаю, но встретившимся у водопоя лесным котам не обязательно быть знакомыми, чтобы вцепиться друг другу в холку, — процедил Кортес, не опуская ствол автомата.
— Рядовой Российской Армии Зыкин.
— Валерочка! — восторженно пискнула Герда, — А он ко мне в самолете приставал!
Удивительное дело, но на покатом скользком металле, под пронизывающем ветром, в мороз Зыкин стоял расслабленно и спокойно, словно перед родной койкой в казарме… Может, это все Герде снится? Может, виноваты зелененькие таблетки, которые ее заставил проглотить индеец перед приземлением? Или та гадость, которую латинос заставил ее проглотить только что?
Кортес быстро огляделся.
— Я совершенно один, — успокоил его Зыкин. — Один и без оружия. И пришел к вам по делу…
— Когда пиранья идет на нерест, ее больше ничего не интересует, — криво ухмыльнулся Кортес, ствол автомата вновь нацелился Валере в грудь. — Кроме последнего вопроса — как ты нас нашел?
— Росомаха готова преследовать подраненного лося много дней и ночей.
— Росомаха?.. Подраненного?.. Это уже становится интересно. Кто еще знает о том, что мы здесь? — Кортес, совсем как цапля, поднял одну ногу: мерзлый метал купола немилосердно жег босые пятки.
— Больше никто, — ответил Валера, и Герда бессильно закусила губу: дурак, он что, фильмов не смотрит? Если ответишь плохому парню, что только ты один знаешь его тайну, то плохой парень тебя обязательно убьет!
— Та-ак… — индеец угрожающе опустил одну ногу и поднял другую. Палец на спусковом крючке напрягся. — Росомаха, значит… Мегатонник, я правильно понимаю?
Утвердительный кивок. Зыкин не зря упомянул росомаху, он не понаслышке знал о повадках зверей. Воспитавший его, сироту, старик работал сторожем в Калининградском зоопарке, и товарищами по детским играм Валеры были не ребята с соседнего двора, а волчата, рысята и молодые львы. Кортес осклабился так, что шрам изогнулся, точь в точь гадюка перед атакой. Полы распахнутой дохи трепетали за спиной, как крылья демона.
— Меня всегда занимал вопрос, зачем ночные мотыльки летят на огонь и находят свою смерть. Прими мои поздравления, солдат, за то, что смог прожить так долго. И — прощай…
— Минуточку, господин Кортес — преспокойно сказал Зыкин. — Никакого бизнеса, это только личное.
— Лягушки квакают так громко, считая, что их песни услаждают слух большой птицы Ам. Но прислушиваются к кваканью только хищные аисты.
Нет, совсем не так виделось Герде противостояние ее возлюбленного и мерзкого злодея. Где залитая мексиканским солнцем пустынная улочка тихого городка? Где пыль на сомбреро медленно сближающихся поединщиков? Где, наконец, плащи, серебряные пояса, рука, подрагивающая около готового выскочить из кобуры кольта?..
— Обратите внимание, господин Кортес, бронетехника уходит с позиций. Осада снята, город освобожден.
Кортес мельком глянул за плечо невозмутимого русского. В самом деле дряхлые самоходки, бряцая ребристыми кожухами и быча пупырчатые горбы, разворачивались и уползали в сторону Петропавловки. Латинос вернул взгляд на Зыкина.
— Хочешь, сказать, что это ты заставил их уйти?
— Нет, не я. Мой… мой друг, — последнее слово далось Валере с некоторым трудом. — Но по моей просьбе. Да и какая разница? Если теперь вам никто не угрожает, вы можете…
— Что?! — Шрам от холода извивался, как угорь, которому прищемили хвост. Холод грыз тело индейца, босые ноги срастались с сатанински промерзшим куполом. Прыгающий в, будто пораженных церебральным параличом, руках «узи», казалось, вот-вот выплюнет смертельный рой просто чтобы согреться. Вождь бороро не понимал этого русского, спокойного, как сытый удав. Восемь минут до часа Икс. — Может, отдать тебе сапоги?!
— Оставьте себе.
— А зачем ты явился в этот час?
— За ней.
Валера кивнул на замершую в сторонке Герду, и Герде вдруг отчего-то стало тепло и уютно в снеговерти лютой русской зимы. Он пришел за ней! Он спает ее! Милый, милый…
Кортес на секунду даже забыл про босые ноги. Покосился на заложницу, перевел взгляд на русского. Не один десяток лет назад сам Кортес продал душу ради мести за свою сестру. Но то была сестра, родная кровь, а не просто женщина. Русский стоял в прежней непринужденной позе, лишь щеки его раскраснелись от мороза.
— ЕЕ?! Зачем она тебе? — спросил Кортес и прислушался к собственному сердцу. Нет, уже не нужна была ему эта лунолицая гордячка, только ненавистью ко всему человечеству уже грезил Кортес. До безумия сладко по костям черепа растекалась зубная боль, вкусная, как трехсотлетнее вино, и дарящая силу, как аромат драконьего лотоса. Пора прочитать нужные молитвы, очистить разум от посторонних мыслей… и обуть эти чертовы сапоги, в конце концов, — он уже не чувствовал пальцы на ногах… Проклятая страна, проклятая зима, проклятые русские…
— Я люблю ее, — просто ответил Зыкин, и Герда едва не бросилась ему на шею. — Я люблю тебя, Герда, и хочу спросить, но не решаюсь…
А Кортес наконец-то все понял. Как он сразу не сообразил, что нет здесь ни ловушки, ни многоходовой операции мегатонников, ни закулисных игр большой политики — все просто, как брачный ритуал Черной вдовы!
— Ты, главное, ничего не бойся, либер Валерочка!
— У нас в стране в особых случаях разрешены ранние браки… Теперь с этим проще, и…
У дряхлого скунса, которому солнце пропекло облысевшую башку и сварило мозги, и то больше сообразительности, чем у великого Кортеса, непобедимого воина! Эта надменная кукла, оказывается, умеет разбивать сердца мужчин. Кортес едва сдержал зловещий смех. До полуночи, до момента, когда мир опрокинется, осталось четыре минуты. Надо торопиться.
— У вас разрешены ранние браки, и?.. — волновалась Герда.
— Ну, не то, чтобы разрешены, но и не запрещены, — мямлил Валера.
— И?!.
— Что ж, солдат, — негромко сказал индеец, но даже свист свирепого ветра не заглушил его слова. — Я тебя понял. И мой ответ — нет. Не отдам.
— Ответ — окончательный? — наклонил голову набок Зыкин, и впервые в его глазах появилось странное, не понятое Гердой выражение.
— Окончательный.
— Ага… Ну ладно, я все равно должен был попробовать… Милая Герда, я прошу тебя стать моей женой, чтобы в радости и горе… Ты могла бы стать поварихой при нашей части… или писарем. Только мне это не очень нравится, парни у нас бойкие, начнут клинья подбивать.
— Встретимся в саванне Гребахи Чучина, белый человек из грязных городов. — И Кортес нажал на курок.
Пока боек плющил капсюли патронов, произошло слишком многое.
Очередь раскаленных пуль в медной оболочке прошила то место, где только что стоял Зыкин.
Но не успела первая пуля покинуть уютный магазин и вырваться в ночные холод, как Герда, завизжав, будто попавший в капкан кролик, прыгнула на ненавистного Кортеса и повисла на руке с изрыгающим смерть автоматом. Вцепилась зубами в запястье — да разве прокусишь девичьими зубками грубую доху!
Но не успела Герда цапнуть Кортеса за руку, как самого индейца подсекла некая незримая сила, и он потерял равновесие. Нелепо взмахнув босыми ступнями, последний воин племени бороро покатился вниз по куполу и увлек за собой продолжающую визжать приемную внучку партайгеноссе Мартина… покатился навстречу темноте и падению с головокружительной высоты. Навстречу заснеженному асфальту Лиговского проспекта…
Но не успела очередь из «узи» прочертить дугу в ночном небе, как автомат захлебнулся: закончился магазин. Кортес отшвырнул бесполезное оружие. Патроны — ерунда, гораздо хуже было то, что в падении он выронил оба сапога… но сейчас было не до обувки, главное было не упасть в пропасть… а тут еще и девка эта путается… задержаться, только бы остановить соскальзывание…
Наверное, боги все же помогли последнему воину бороро — он, сам не понял как, чудом зацепился ногтями за стык между листами обшивки купола. Раздался противный скрежет — словно железом по стеклу, заглушивший даже вопли Герды, клещом вцепившейся в лодыжку Кортеса. Кортес отчаянно засучил пятками, тормозя, проклятая девка тянула его вниз…
Две минуты.
Стоп. Приехали. Конечная остановка.
Индеец остановился — по пояс на куполе, ниже пояса в бездне. Герда висела над пропастью, держа его за ногу, раскачиваясь и не переставая голосить. Кортес мгновенье отдыхал, уткнувшись лбом в сосущий из кожи тепло металл, потом поднял голову…
Тысяча испражнений махуба чимитикальноке!!! Хитрый русский был жив! И возился с его, ЕГО сапогами!! Сидя на корточках на вершине купола!!!
— Не трожь! — заорал Кортес и бессильно заскреб ногтями по металлу, пытаясь вскарабкаться. Обернулся к невидимой девчонке, тряхнул ногой: — А ты заткнись! И отцепись! — Герда примолкла и еще сильнее сомкнула задубевшие скрюченные пальцы на лодыжке индейца. — Не трожь сапоги! Мое!!!
Минута до часа Икс. Если Кортес опоздает, мощь «Славянской булавы» самопроизвольно вырвется наружу и обрушится на никчемную Сибирь, пустыню Гоби или Новую Землю. И только краем заденет цивилизацию бледнолицых. Этого допустить нельзя ни за что.
Кое-как извернувшись, Кортес выхватил из-за пояса кривой ножик.
— Еще миг, и я сталью вскрою висок твоей девчонке!
Подействовало. Русский медленно обернулся, медленно выпрямился, положил сапоги на купол.
— Не надо, — испуганно сказал он. — Я так, посмотрел просто… Где моя Герда?
— Я здесь! — донесся из темноты испуганный голосок. — Валера, миленький, я падаю! Я больше не могу держаться!..
Сорок секунд. Кортес иступленно затряс ногами, пытаясь стряхнуть вопящий груз.
Разведя руки и скользя, как на лыжах по горному склону, Валерий Зыкин съехал к повисшим над Лиговкой иностранцам, эффектно затормозил на самом краю, опасливо наклонился над провалом.
— Герда?..
И больше он ничего сказать не успел. Кортес взмахнул ножиком. Не дотянулся до беззащитной плоти, но от неожиданности Зыкин потерял равновесие, нелепо взмахнул руками, не удержался на скользкой поверхности и — исчез за кромкой купола. Без единого звука. Зато пуще прежнего заверещала Герда, Кортес почувствовал короткий рывок, и тянущая книзу тяжесть вдруг исчезла. И все смолкло. Прощайте, русский и немка. Ненавижу вас.
Двадцать восемь секунд.
Обламывая ногти, уже не обращая внимания на боль, мороз, отмороженные ноги, латинос полез вверх. Вверх, не тратя времени на то, чтобы подняться, передвигаясь как исполинский худой клоп, индеец вскарабкался к вожделенной смертоносной паре сапог.
Одиннадцать секунд. А перед глазами призраком не стояла обесчещенная сестра, погубленная юность которой обойдется всем бледнокожим по самому высокому счету. При чем здесь давно забытая индейская девушка? Кто она великому воину Кортесу? Он уничтожит мир белых не из-за какой-то полузабытой истории сорокалетней давности, а из гордыни и всесокрушающей ненависти. О, как сладко пульсирует в челюстях боль!!!
Сначала левый сапог, потом правый. Проклятье, ноги не чувствуют, распухли, сапоги не налезают! Кортес едва не завыл от бессилия и принялся яростно заталкивать непослушные конечности в теплое нутро древней обуви.
Пять секунд.
Есть! Налезли!
Оскальзываясь, он поднялся во весь свой немалый рост на самой верхней точке Московского вокзала, оглядел залитый искусственным светом, беспечно веселящийся город. Эта половина Земного шара обречена. Построенный в 1847 году по проекту К. А. Торна Московский вокзал, а точнее, его купол, на самом деле являлся прицелом «Славянской булавы». Этаким макетом полушария, и в каком месте купола прищелкнешь каблуками, в таком месте полушария погода сойдет с ума.
Две секунды.
— Кашиндукуа не сгинул бесследно. Когда придет конец мира, он оживет, выскочит из пещеры и станет носиться от селения к селению, пожирая мужчин и женщин!!! — во все простуженное горло заорал великий вождь, выпускник Гарвардского университета и последний воин племени бороро.
И для начала браво щелкнул шпорами на соответствующей Берлину точке купола.
И тут же исчез во вспыхнувшем на этом месте пронзительно-синем солнцевороте. Единого атома не осталось от Кортеса, а стрелки часов во всех обсерваториях планеты прыгнули на секунду назад. Это был даже не взрыв, клок пространства самосвернулся и провалился в другие измерения…
* * *
Где-то звенели фужеры, таяли янтарным жиром в духовках куриные окорочка, ускользали от вилок сопливые опята. Город продолжал веселиться. Но до глухой набережной Обводного канала не долетало ни звука. И никто не увидел, как из ложа канала рядом с Атаманским мостом, царапая и кроша муаровый гранит, на набережную вскарабкалось громадное членистоногое диво — башенный корабельный кран, водруженный на платформу шагающего экскаватора ЭШ 20.90. Махину купили в складчину за полтора миллиона долларов наличными у портового ВОХРа последние уцелевшие сподвижники рейхсляйтера. Меньше делиться.
Герр Мартин мурлыкал в ларингофон когда-то услышанную от внучки детскую песенку:
Мариен вюрмхен, зетце дихь
Ауф майнэ хэнд
Ауф майнэ хэнд…

Задрожал промерзлый асфальт, испещрился трещинами, будто морозными узорами. Скрипя, хрюкая и лязгая, грозная конструкция медленно, но неостановимо двинулась по Кременчугской улице с прицелом на Московский вокзал. Стрела и крюк хищно парили над дорогой, готовые разить и сметать препятствия. Все неистовей ветшал год от рождества Христова 2001-й, на остальное Борману было начхать. Главное — убедиться, что Кортес запустил «Славянскую булаву», и, если нет, отнять сапоги и прикончить половину мира лично. Мартин гордился собой за телефонный экспромт, будто слепо дорожит внучкой. Как славно, что у Кортеса в мобильнике нет детектора лжи.
Словно восточные женщины, голосили сзади шагающего монстра разбуженные сигнализации припаркованных авто. Гитарно брынькнув, лопались и искрили о тротуары задетые стрелой провода. Будто в елочной гирлянде, пошагово гас свет в окнах. Вырулившая из переулка «Тойота» испуганно забуксовала, и из-под опускающегося башмака слепо рванула точнехонько в подмигивающий желтым сержантским глазом светофор. Передок всмятку.
Ихь ту дир нихьтс цу лайдэ
Эс золь дир нихьтс цулайд гэшэн

Механический скорпион шагал степенно и веско, счищенные к обочинам снегоуборочными комбайнами снежные холмы и ледяная корка поверх дороги краноэкскаватор не беспокоили — исполинские башмаки могли справиться и не с такими преградами. Каждый их след обрастал змеящимся хворостом трещин.
Сзади опрокинулся в кювет заглядевшийся на чудо опаздывавший к новогоднему столу мотоциклист. Хрустнул и провалился в колодец канализационный люк. Вверх ударил мутный гейзер кипятка. Опрокинулся мимоходом свернутый крюком торговый ларек, и по сторонам, музыкально звеня, покатились бутылки пива «Адмиралтейское».
Виль нур дайнэ буттен флюгель зэн
Бунте флюгель
Бунте флюгель
Майнэ фройдэ

Тоненько запиликал спутниковый, Лукино Маклин споро протянул трубку геноссе. Мартин уцапал ее пальцами-сосисками и буркнул в микрофон:
— Хайль?.. Как-так вынуждены покинуть рубежи?.. Я говорю с отважным Унгренд-пашой, или с наделавшим в штаны от страха предателем?.. Я приказываю не покидать вокзальную площадь!.. Ладно, я готов накинуть за беспримерный героизм. О, досточтимый Унгренд-паша, я готов отдать вам все швейцарские банки!.. — Мартин в сердцах грохнул телефон об пол и пробубнил, — Крысы побежали с корабля.
Партайгеноссе жадно глотал горчащий от машинных примесей воздух, развалившись в последнем из любимых кресел — украшенная воздушными шариками и флажками демонстративно игрушечная машина с никелированными поручнями. Кто и в чем может заподозрить оседлавшего такое кресло инвалида? Партайгеноссе вспоминал.
Гитлер отвлек из группы армий «Центр» для осады Ленинграда решающие силы, и в конце-концов проиграл войну…
Кучин спрыгнул с крыши Боткинских бараков на крановую башню по-кошачьи мягко и, в общем-то, бесшумно. Присел, огляделся, кажется, Илью никто не заметил, кроме жильца угловой квартиры третьего этажа дома номер девять, тут же решившего бросить пить. Штормило на совесть, для равновесия мегатонник ухватился за катушку стального каната двойной свивки типа ЛК-РО и принял позу первобытного охотника на мамонтов — то есть прижал ухо к крыше кабины. Боковым зрением отметил концентрирующиеся у опрокинутого ларька силы мародеров.
Кабина брыкалась, кабину укачивало, кабина трепетала. На то, чтобы разобраться в гуляющих по металлу вибрациях, ушла минута. Судя по шумам, в кабине находилось трое, но кто именно, понять было невозможно из-за отчаянного лязга расшатанных болтов, гаек и шестерней под железной кожей мегаскорпиона. Илья подстраховался, не меняя позы, отследил отражение окон норовистой кабины в витрине мебельного салона — два телохранителя плюс знакомый старик в кресле. Илья еще подстраховался, свесился с крыши, судя по следам на подножке, двое здоровых мужчин не более 20 минут назад втаскивали внутрь инвалидное кресло, обувь английская и аргентинская. Можно начинать финиту ля комедию.
Из припаркованного жигуленка в последний миг успели выпорхнуть взъерошенные парень и девушка. И когда стальной монстр, походя, превратил жигуль в блин, лишь покрышки бабахнули, парень только нашелся покрутить пальцем у виска. С четвертого этажа минуемого дома номер три в Илью свистнула пустая бутылка «Советского Шампанского». Мимо.
У последний раз вышедшего на прогулку в этом году гражданина на поводке сходила с ума такса. Кучин растер озябшее ухо и взялся за болтающийся кишкой шланг гидропривода. Дюжина отколовшихся с крыши полуметровых сосулек загнала гражданина с таксой в родной подъезд. Шланг высокого давления оказался из резины Курского завода «Поликур», это ничего не меняло.
Когда стрелка давления масла дрогнула и поползла вниз, Лорд Кримсон глянул на нее, будто на секретаршу, явившуюся на службу в мини. Не помогло. Постучал холеным ногтем по стеклу манометра. Стрелка продолжала лениво двигаться к нулевой отметке.
«Как мне не хватает Лондонского тумана», — подумал лорд Кримсон и с тоской посмотрел в заиндевевшее окошко на проплывающие мимо фасады. Здесь было холодно. Очень холодно. Холоднее, чем в подвалах Букингемского дворца. За окном тени накладывались друг на дружку, словно витки бинта на ране.
— Я знаю, что это, — сквозь шум мотора глухо сказал Лукино — Это мне за голодающих детей Аргентины и смерть двоюродного племянника Тото Кутуньи.
— У меня тоже есть должники на том свете… — сквозь прикушенную губу буркнул лорд, дослал патрон в патронник «калаша» и с натугой повернул кривую длинную рукоятку на двери. Пуще всего его сейчас бесило, что в длиннополом бежевом пальто с бараньим воротником и котелке, лорд смахивал на дешевого гангстера.
В кабину ворвались ветер и злые снежинки, а старшина Кучин в это время как раз закончил перегрызать кабель электропитания кабины. Свет погас. Лорд, ругаясь, как докер, чиркнул оставшейся на память о покойном Бруно серебряной зажигалкой, и так и не понял, что случилось. Секунду назад он, полувысунувшись, оглядывал железную обшивку, потом некая темная масса рывком согнула дуло «калаша» в кочергу, за грудки поймала самого лорда, извлекла из кабины, словно сигару из коробки — и вот он уже лежит на припорошенной белой крупой дороге и смотрит на ехидные красные задние фонари, неторопливо удаляющиеся вдаль. Без кредитной карточки, документов и сигарет. Бесполезный г-образный «калаш» брякнулся рядом.
Ввинтив себя в кабину раскачивающейся громадины, Кучин оглох от суммирующегося концерта работающих на пределе коленчатых валов, плунжерных пар, форсунок, поршневых колец и прочих шатунных вкладышей. И только по наитию определил местоположение противников (один в глубине кабины, другой возле пульта). «Мего» кинулся к ближнему, пахнущему спагети и кьянти.
Но тут же глаза обожгло. Правда, это был не прежний лимонный свет лампочки. С гудящей голубым пламенем газовой горелкой в одной руке, и зажимом ручной дуговой сварки в другой, на Илью ринулся некто, чье лицо скрывал шершавый сварочный щиток.
Электрод шкрябнул о дизель-гидравлическую силовую установку и чвыркнул сочной бирюзовой искрой на ремкомплект. Три последовательных фехтовальных терции не достали Кучина. На пульте управления механизмами подъема, поворота и изменения вылета стрелы, задетые синим языком горелки, принялись тлеть и чадить промасленные рабочие рукавицы.
Тогда противник по-жонглерски ловко перебросил для обмана из ладони в ладонь зажим и горелку, меняя хват, и повторил атаку… Когда телохранитель сполз по стенке, Кучин сквозь ложковый перестук и стоны гидроцилиндров расслышал позади тихий щелчок, жужжание и лязг, словно от влекомой по перрону дачной тележки. И выругался, как мама в детстве не велела. На всю операцию у славянина ушло три секунды, но старый жирный Борман оказался проворнее.
Фриц не стал стрелять, не стал паниковать. Он сбежал. На том месте, где только что угадывалось инвалидное кресло рейхсляйтера, теперь разевал пасть люк, ведущий куда-то вниз, и сквозь пасть люка гулял ветер. В левом окне никого, в правом — никого, в лобовом…
В переднем окне на фоне снега явственно виднелось зигзагами улепетывающее кресло.
Быстрый взгляд на манометры: краноэкскаватор пер с максимальной скоростью, оставшегося масла в гидроприводах хватит метров на сто…
Ладно, поиграем в салочки… Звон разбиваемого локтем окна, удар подошв о металлический настил корпуса экскаватора, приглушенное ругательство, скрип снега под сапогами. С самого начала Кучин взял приличный темп, и по его расчетам он должен был нагнать удирающего толстяка секунд через шесть. Он даже позволил себе переливчато свистнуть на бегу и заорать:
— Стой, стрелять буду! Принять к обочине и приготовить документы!
Но недооценил старшина дряхлого фашиста — над креслом взвилась черная точка, зависла на миг и взорвалась. За ней взлетела вторая. И еще, еще… Гранаты. Ах ты старый пень, почти в центре города! Уворачиваясь от бедовых осколков, Кучин наддал. Бежать приходилось зигзагами — смерть так и роилась вокруг, вздыбливала асфальт торосами, бросала в лицо мокрый снег и раскаленный металл, разрывала барабанные перепонки грохотом и треском.
«Уйдет ведь, ай-ай-ай…»
Кресло опрокинулось, воздушные шарики жизнерадостно запрыгали на веревочках, отбрасывая цветные тени, один лопнул. Борман вывалился из кресла пельменем и проворно пополз на руках, волоча грузную тушу, будто рак-отшельник свой домик. Кучин, пыхтя, навалился сверху:
— Гражданин Борман, вы арестованы!
— Сгинь, нечисть! Почему тебя не поразили мои ракеты?!
— У меня в пломбу вмонтирован прибор опознавания «свой-чужой». Ты ведь палил русскими ракетами?
— Ненавиж-ж-жу!!!
Неожиданно ловко Борман вывернулся из не очень-то и сильного захвата Кучина (старик все ж таки, уважать надо), хлопнул себя по безвольной ноге — и в грудь мегатоннику выстрелил тонкий клинок стилета. Повезло старшине, что он для согрева надел под куртку ЛТО свитер с ползущими по груди варанами, найденный в кабине «Боинга». Пробил куртку, но застрял в варанах, не ужалил иноземный металл русскую плоть… Тогда стилет со щелчком юркнул обратно в ляжку, и из распахнувшегося разреза на брючине показалось короткое дуло. Инстинкт швырнул Кучина в сторону, очередь игольчатых пуль ушла в небеса…
Старшина поймал дрыгающуюся ногу в захват, заломал — и с ужасом понял, что нога отчленяется от тела, словно хвост ящерицы. Борман зарычал в бессильной ярости. Отбросив фальшивую ногу в сторону, облепленный снегом по маковку Кучин потянулся к горлу несостоявшегося мирового правителя, но на полпути осекся и неожиданно для самого себя прыгнул в сторону.
Зачем он это сделал, старшина и сам не смог бы ответить… Впрочем, он понял это через секунду — одновременно с герром Борманом, который вместо мегатонника увидел нависшую над собой черную плоскость в полнеба. Мартин тоненько, страшно заверещал и вытянул вверх обе руки, точно пытаясь заслониться от неизбежного:
— Вас? Вас ис дас?! Найн!!!
— В сторону, в сторону, уползай, быстрее! — заорал Кучин. Но было поздно.
Исполинская плита медленно и равнодушно опустилась на Мартина Бормана, втемяшивая в лед и старика, и опрокинутую инвалидную коляску, на миг застыла, и пошла вперед и вверх.
Брошенный людьми, но не остановленный стальной монстр продолжал свое величественное шествие к вокзалу. Не успеет.
* * *
Двадцать восемь секунд.
Герда не успела испугаться, потому что пугаться дальше было некуда. Мимо просвистело некое темное тело, рвануло ее за воротник, она разжала руки, и желудок тут же подскочил к самому горлу. В Диснейленде она каталась на Русских горках — ощущения были очень похожими… Вот только по окончании аттракциона ждал ее не добрый дедушка с леденцами в руке, а беспощадный асфальт чужой страны. Герда крепко зажмурилась, ожидая последнего удара, после которого ее встретит мамочка и поведет навстречу Свету…
Ударилась она не больно, но все же ощутимо, даже дыхалку перехватило. В рот набилась какая-то солено-холодная пакость, глаза залепило, девушка забарахталась, но тут кто-то рывком поставил ее на ноги, помог смахнуть снег с лица. Валера. Милый, либер Валерочка!
— Любимая, ты цела? — с беспокойством спросил простой русский паренек. — Ты жива, единственная моя?
— Валера, я согласна! — Она, проваливаясь по колено в снег, бросилась в ласковые объятия. — Я готова в радости и горе!..
Оказывается, оба — и Герда, и Валера — приземлились в сугроб, будто специально выросший возле стены Московского вокзала… Впрочем, случайно ли? — неподалеку от сугроба остывал с выключенным мотором давешний снегоуборочный кар.
Одиннадцать секунд.
— Точно в яблочко. Поздравляю с удачным приземлением, Синдерелла, хороший сугроб смастрячил… Ладно, хватит прохлаждаться, старый Новый год проводить не успеем.
Валера и Герда обернулись на голос. От стены отлепилась коренастая фигура, вразвалочку, неторопливо направилась к павшим влюбленным.
— Илья! — радостно воскликнул Зыкин. — Ты откуда? Познакомься, моя невеста!
— Закончил пораньше, вот и решил посмотреть, как у тебя дела… — И добавил тихо, чтобы внучка не слышала: — Герр Мюллер упокоился с миром.
«А я в таком растрепанном виде», — надула губки Герда, и сдержанно поздоровалась с другом Валеры.
— И вам не хворать, барышня, — сказал Илья Кучин и протянул ей плоскую флягу. — Ну, за удачное завершение операции. — Он подозрительно оглядел соратника. — Надеюсь, удачное, да, Синдерелла? Сапоги где?
— Ах ты ж, мать моя!..
Пять секунд.
Валера схватил обоих за рукава и толкнул под укрытие стены, сам вжался рядом.
— Ща посмотрим, удачное или нет…
— Сапоги где, я спраши?!.
И тут жахнуло, вдарило и долбануло.
Короче, вспыхнуло так, что… как будто… Нет, не так. Ну, вот представьте себе, что… Нет, наш убогий язык не в состоянии описать силу и яркость последовавшего всполоха. Кто видел ядерный взрыв или вспышку сверхновой, тот еще, может быть, сумеет представить себе это и понятливо покивать головой. Потому что любые слова тут бессильны. Гигантская, размером с аэростат, шаровая молния взошла над Московским вокзалом, вспухла, вздыбилась и… рассосалась.
Только стрелки на башенных часах мертво обвисли на полшестого. А брошенный кар самозавелся и тихо почапал бодать опостылевшую снежную кучу. В ближайших домах вырубились пробки. А стоящая у вокзала наряженная трехметровая елка наоборот вспыхнула огнями святого Эльма. По всему городу заголосила потревоженная сигнализация оставленных на ночном приколе автомашин.
…Когда все трое поднялись на ноги и проморгались, все уже было кончено. С неба, вперемешку с белым снегом, кружась, опускались черные лоскутки копоти.
— Ну, вот и алес, — Валера преспокойно отряхнул ладошки. — Хороший индеец, как говорится, — мертвый индеец.
— Что… что это ты сделал? — Кучин поковырял пальцем в ухе, еще не придя в себя от грохота, отголоски которого лихорадкой оконных стекол пугали гуляющих вдоль Невского граждан.
— Эй, пацаны, где петарду купили? — восторженно приплясывал вывалявшийся в снегу гражданин.
Валера пожал плечами:
— Да ничего особенного. Поменял местами контакты в сапогах, делов-то… — Он повернулся к Герде и ласково взял ее лицо в теплые ладони. — Девочка моя, ну зачем ты полезла в драку с этим мерзавцем? Я бы и сам управился…
— Валерочка, я от своих вредных привычек обещаю исправиться. Ну разве что изредка оголенный провод к домашним тапочкам…
— Меня Илья давно приучил с койки мимо тапочек прыгать. Летом отвезу тебя в Калининград к дедушке, с тигром Маркизом познакомлю.
Кучин открыл рот… и закрыл его. Помотал головой:
— Погоди… Не понял! Ладно, потом расскажешь, семь минут до 2002 года, а мы ни в одном глазу.
Зыкин тяжело вздохнул, нехотя оборачиваясь к другу, но тут Герда схватилась за живот:
— Либер Валера, я как-то странно себя чувствую. Мне кажется, что у нас будет…
Живот девушки вдруг запел голосом Мазаева:
Я начал жизнь в трущобах городских,
и добрых слов я не слыхал!

— Что ты ела в последние полчаса? — встревожился Зыкин.
— Этот подлец заставил меня проглотить маячок. Многофункциональный. — Покаялась невеста жениху.
— Электро-магнитный импульс, — буркнул Илья.
Когда ласкали вы детей своих,
Я есть просил, я замерзал!

— жаловался девичий живот.
— Вас ис дас?
— Электромагнитный импульс перекувыркнул микросхемы, и теперь маячок ловит радиоволны.
Песня неожиданно оборвалась на трагической ноте. И вместо нее зазвучал знакомый каждому россиянину голос:
— Граждане России! Дорогие друзья!
Уже через несколько минут очередной год нашей жизни станет годом прошлого. Он стремительно уходит в историю, а мы вспоминаем самые важные события. Их было много — и хороших, и драматичных. Для России, в целом, этот год был успешным и во внутренних делах, и во внешней политике. И каждый его день все больше отдалял нас от трудного времени экономических и социальных потрясений. Для этого мы вместе многое сделали, мы вместе работали, чтобы жизнь наша стала более предсказуемой. Достигли, хотя и небольших, но видимых результатов. Год 2001-й заметно отличался от предыдущих. Удалось не просто сохранить тенденцию экономического роста и пусть немного, но улучшить жизнь людей. Удалось доказать, что неплохие результаты предыдущего года не были случайными, что они не являются просто эпизодом нашей жизни.
В уходящем году был сделан важный задел на будущее. Создана законодательная база для новых и серьезных шагов в экономической и социальной политике. Приняты решения, которые должны повлиять на деловой климат в стране в долгосрочной перспективе, на несколько лет вперед. К России стали относиться с большим доверием и уважением в мире, нас стали лучше понимать. Оказалось очевидным, что последовательная борьба России с террором продиктована не только нашими национальными интересами, но и его глобальной опасностью. На очередной вызов террористов мировое сообщество ответило небывало интенсивным международным сотрудничеством. Государства сплотились и вместе с Россией встали на защиту мира, спокойствия и самой жизни.
Дорогие друзья! Не все, что мы планировали, уже сделано. Нерешенного пока еще больше, чем достижений. В уходящем году, к сожалению, не все граждане нашей страны стали жить лучше. И не все пока могут добиться этого сами, без поддержки общества и государства. Мы об этом обязаны помнить и когда подводим итоги, и когда строим планы на будущее.
Сейчас, когда до Нового года осталось совсем мало времени, я желаю всем гражданам России прежде всего благополучия. В эти последние секунды 2001 года давайте пожелаем друг другу счастья, скажем добрые слова нашим близким, напутствуем своих детей. Пожелаем всем нам здоровья и удачи! Успехов вам, любви и веры! Веры в себя и в Отечество наше! С Новым годом вас, дорогие друзья! С Новым, 2002-м, годом!
— Ты, слышал!? — затряс Илья Зыкина за руку, — Он упомянул нас! Он в курсе!
— Где? Да не было этого!
— После слов про «борьбу России с терроризмом», Он сказал: «спасибо Кучиным и Зыкиным»!
— Да не может быть, тебе послышалось!
— Да точно я тебе говорю!!!..
* * *
— Ильюша, я просто поменял контакты. Понимаешь? Накопленная в китайских урановых рудниках энергия должна была рвануться к Эвересту и Марианской впадине… А так она потекла в другую сторону. Точнее, в одну точку. В точку, откуда был послан стартовый импульс… А представляешь, сколько там ампер, вольт и ватт?
Герда, как в прошлом году взяла Валеру под руку, так, казалось, с тех пор ни разу не отпустила, будто боялась потерять. Троица наших героев — Герда, Зыкин и Илья — в хвосте экскурсии красавиц, стаптывая новогодний снежок с подошв, вошли в Мариинский дворец.
Илья вытаращил глаза.
— Ты хочешь сказать, что…
Впереди мисс Таджикистан протянула дежурному на вахте коллективный пропуск, в котором от имени командования Российских Вооруженных Сил и по личному поручению Президента Российской Федерации говорилось, что «в рамках налаживания международного сотрудничества» и «за беспримерный героизм в деле спасения мира» дамы приглашаются на праздничный концерт в Законодательное Собрание. Валера кивнул:
— Что нашего индейского друга слегка долбануло током. — Он хлопнул Кучина по плечу. — Расслабься, любимый дедушка, оружие уничтожено, Тайны Тихого океана больше нет.
— А… А, ну да… — Кучин смущенно потоптался на месте, потупив глаза и колупая оспины на щеке. — Ты… в общем, это… Ты прости меня, что я тебя гнобил и Синдереллой звал. Зуб даю, ты наш парень. Я больше не буду, не обижайся, а?
Валера, помедлив, растроганно приобнял товарища за плечи и быстро отвернулся — сделал вид, что ему что-то в глаз попало. За что тут же получил болезненный удар в поясницу.
— А вот поворачиваться спиной никогда не следует, даже к любимому дедушке! — довольно хохотнул Кучин. — Эх, Синде… то есть Валерка, учить тебя не переучить…
Троица замыкающими подошла к столу дежурного.
— Привет, ребятки. С возвращением. — Благосклонно улыбнулся тот.
— Здравия желаю, товарищ прапорщик! — прищелкнул каблуками Зыкин.
— Здорово, Толя, как тут наши? — улыбнулся во весь рот Илья.
Играющий роль вохровца десятимегатонник прапорщик Анатолий Хутчиш пожал плечами:
— Да, нормально. Видишь, после того, как У-18-Б раздолбали террористки, начальство долго не могло придумать, куда нас девать.
— А тут как раз выборы в Петербурге?
— Поступил приказ «избраться», чтоб всякая шваль во власть не протиснулась.
— Это ж как в «За стеклом». Мафия, нефось, со сбором компромата осточертела?
— И не говори. Мы тут под жутким перекрестным контролем: политики, чиновники, пресса, каждый шаг на виду. Новобранцы крепко нервничают. Хотя, конечно, ребята все равно в самоволки бегают. А, вижу, вам тоже не сладко пришлось? — кивнул Анатолий Хутчиш на украшающие физиономию Кучина три глубокие царапины.
— Да, уж, натерпелись, — неохотно буркнул Кучин и невольно глянул вперед, где среди подруг с любопытством клинического туриста озиралась по сторонам Мисс Голландия. Мегатоннику было неловко, будто в ресторане залил красным вином скатерть.
Вдруг у Герды в животе проснулась морзянка, а потом хорошо поставленный голос из последних сил батареек произнес:
— На большей части европейской территории России погода меняется. Место антициклона спешит занять атлантический циклон, центр которого завтра днем приблизится к Мурманску. В Мурманской области, из-за циклона, ненастно: временами осадки в виде мокрого снега и дождя, порывистый ветер (до 15–20, ночью на побережье 28–33 метров в секунду), в течение суток температура повысится до +2,-3 градусов. В Архангельской области снег — небольшой, но ветрено, днем +1, -4 градуса. В Вологодской области…
* * *
И с тех пор, как Новый Год, так погода по всему полушарию давай с ума сходить. В Ренкьявике оттепели, в Сухуми лютые морозы, в Харбине вообще черти что и сбоку бантик. Остаточные явления применения гигрографического оружия массового поражения.

notes

Назад: Глава 16. Соколиная охота
Дальше: Примечания