Глава 14. Прощание славян

Пока грудь распирал энтузиазм, Кучин прикидывал, не махнуть ли в Афган, дабы подсобить американцам изловить Бен Ладена. Но природная лень взяла свое. Тем более, давненько Илья на совесть не оттягивался. По этому, как перелетная птица, Илья двинулся строго на юг, не очень обращая внимание на периодически раздававшиеся возмущенные оклики пограничников. И вот как-то само собой получилось, что в три часа ночи по местному времени Кучин оказался в Индонезии, и не просто в Индонезии, а в одном из массажных салонов в китайском районе на окраине столицы.

Три миниатюрные тайки щупали, щипали и теребили титановые мышцы разлегшегося на кедровом топчане славянина и хихикали, будто колышутся серебряные колокольчики. Армейские уставные трусы мегатонника произвели здесь настоящий фурор, и боец даже позволил девчушкам по очереди их померить.

А вот на то, чтобы трясти массажный топчан, потребовалось уже не три, а семь тщедушных девчонок. Еще три подружки бегали по кругу снаружи салона, так чтобы в окно выглядывали только поднимаемые крошками повыше трепещущие веники цветущей сакуры, причем двигающиеся в одну сторону. Сцена называлась «Дедушка едет на дембель в поезде».

Попки красавиц умещались в ладошку русского великана. Миниатюрные груди царапали глаза шоколадными маслинами сосков. Кожа милашек была смуглая и нежная, будто гутаперчивая. Соблазнительные треугольнички внизу атласных животиков казались колонковыми. И все таки, принявшему на грудь литровую бутыль «Бифитера» Илье не хватало простого человеческого общения, а смешливые малышки были в этом не помощники. Начнешь о чем-то толковать с любой из них, а она все сводит на секс и уточняет: «Мистер, плиз 50 долларов!».

Поэтому, в качестве собеседника Илья выбрал сине-красно-желтого какаду, выпустил из клетки и стал учить русскому языку, поощряя консервированными личинками тутового шелкопряда.

— Ну-ка, чудо в перьях, скажи «Рота, равняйсь, смирно!», — вырабатывал Илья у попугая командирский голос.

Одна из таек по имени Лая терлась о могучее плечо бархатной щечкой, с ее призывно вишневых губ слетали страстные полуслова-полувздохи. Попугай жадно давился консервантами, но отвечал невпопад:

— Да здр-р-равствует великий Мао!

Лая забралась на спину славянина и одновременно стала щекотать поясницу пушком, выписывать по лопаткам кренделя сосками и осыпать шею дробными касаниями жадно влажного язычка.

— Ну-ка, дурак, скажи: «Равнение на право!»

— Долой клику Ден Сяо Пина!

Две Лаины подружки принялись с обоих боков жарко обцеловывать Илью в бедра, ребра, подмышки. Вроде бы оттягивался Кучин на полную катушку, вроде бы в голове душевно шумел не испорченный тоником джин, а подлинного кайфа воин не получал. Все это — голые смазливые тайки, эротический массаж, можжевеловое пойло — было наносное. Сейчас бы в русскую баньку, да банку сгущенки из посылки Зыкина. Где-то нынче, зема Зыкин, тебя носит? Стыдно признаться, скучно даже без тебя как-то. Вспомнилось, как однажды Кучин размотал полкатушки ниток и витиевато разложил под простынею земы. А когда тот бухнулся спать, Илья стал за ниточку тянуть (у спящего ощущение, будто под простынкой многоножка ползает). Вот смеху-то было!

— Попка хороший, попка скажет: «Благодарю за службу!»?

— Да здр-р-равствует Культур-р-рная р-р-революция!!!

Лая совсем взбесилась и принялась сеять бойкие касания язычка в правое ухо мегатоннику, иногда не больно покусывая за мочку. Илья помрачнел. За удовольствие еще только предстояло заплатить, а живых денег у мегатонника не числилось. Правда, Илья показал содержащему массажный кабинет китайцу кредитную карточку, но ведь это была не кредитная карточка, а ключ от секретного оружия. И не надо думать, будто боец последнего рубежа мог запросто смыться, не рассчитавшись. Любой мегатонник — по жизни обыкновенный парень, ну почти обыкновенный. Мегатонник «взрывается» и становится способным в течении часа произвести разрушения, равные своему эквиваленту только в случае, если организму начинает угрожать серьезная опасность.

И тут у Ильи в голове возникли смутные сомнения. Он еще не мог точно сформулировать, откуда родилось беспокойство, но что-то с «Американ экспресс» было не так. Толчком к сомнениям послужил последний вопль попугая: «Да здравствует Культурная революция!!!»

Слава России, конечно! «Культурная!». Конечно «50 долларов!». Конечно, каждый КУЛЬТУРНЫЙ человек должен соображать, что пластиковая карточка не могла быть подлинным ключом. «Американ экспресс» появилась на ПЯТЬДЕСЯТ лет позже, чем Рерих оставил воззвание к неизвестному соотечественнику на стене монастыря. А, судя по воззванию, загадочное супероружие было создано еще лет на пятьдесят раньше.

Что-то еще промелькнуло в общении с птахой. «Ну-ка», «дурак», «Благодарю за службу!»…

Близкое и жаркое придыхание Лаи превратилось в зовущий грудной стон.

Сапог! Господи, каким ДУРАКОМ был Илья. Не догадался, что настоящим ключом являлся сам есаульский сапог. И как мастерски обвел вокруг пальца Илью индеец со шрамом. Стравил шведов и сунул кредитку в сапог специально так неловко, чтобы этот жест Кучин засек. Тогда понятно, почему индеец не жаждал смерти Кучина. Индейцу не требовалось, чтобы вместо одного выбывшего русского явился другой. Индейцу позарез было нужно, чтобы русич вернулся домой и доложил, де «Задание выполнено!» и получил: «БЛАГОДАРЮ ЗА СЛУЖБУ!»

Стряхнув со спины копошащихся массажисток, Илья вскочил на ноги. Его одежда была аккуратно сложена на табурете, и на приведение себя в порядок ушло двадцать секунд. Не желая оставить плохое впечатление о русских туристах, протянул Лае кредитку. Милашка проворно извлекла из-под топчана электронную машинку и вставила карточку. Через ее плечо Илья подсмотрел, сколько у него на счету.

— Шестьсот долларов! — в бешенстве завопил Илья. Оказывается, он не только провалил задание. Он угробил три дня, чтобы заработать шестьсот долларов. Да он за пять минут через Интернет на Лондонской бирже!.. — Шестьсот долларов!!!

Девушка очень испугалась страшного крика верзилы, но отважно списала с кредитки плату за удовольствие и только после этого обернулась:

— Мистер чем-то недоволен?

— Где тут у вас телецентр? — Кучин уже знал, как действовать дальше.

Выпестованные в храме Хакуходзе-дзи городка Ига-Уэно (префектура Мия) три бесшумные тени, не оставляя отпечатков подошв на свежевскопанных клумбах, не сбивая росу с пышных пурпурных пионов, не потревожив даже последнюю букашку на травинке, мелькнули сквозь парк и прилипли спинами к стене палаццо по бокам у парадного входа. Некогда это был чудесный дворец, жаль — обветшал сверх меры, будто в нем вместо людей обитают призраки.

Три тени выждали законную минуту — тишина. Старший гэнин Камахиро из клана Тагамори, мысленно отожествляя себя с вороном-оборотнем Тенгу, шелестящим шепотом произнес заклинание-дзюмон:

— Он и ша на я ин та ра я со ва ка, — сплетя пальцы в фигуру-кундзи-ин «дайконго».

Троица также беззвучно сгруппировалась в спортивную пирамиду. У всех троих левый глаз был зажмурен с рассвета чтобы не потерять способность видеть в темноте. Оказавшаяся сверху тень стеклорезом выписала широкий полукруг, прижала к стеклу резиновую присоску и вот уже передала вниз лишний кусок стекла. И тут же щучкой нырнула в затхлый мрак палаццо. Через положенную минуту без скрипа отворилась дверь, и две другие тени скрылись за ней.

Троица оказалась в безжизненном сумраке, еще более неразличимо-невнятная, чем снаружи. Все трое были одеты в черные хлопчатобумажные комбинезоны с узкими прорезями для глаз. На поясах висели самые хитроумные орудия убийства. Но из-за спин выглядывали не обязательные для ниндзя рукояти мечей-ниндзякенов, а увенчанные пламегасителями стволы М-16 — ребята не в игрушки играли.

Поскольку дворец то ли с умыслом, то ли без умысла из-за крутых черепичных крыш делал невозможным вертолетный десант, гэнин Камахиро из клана Тагамори предположил, что в первую очередь разведку следует произвести на верхнем этаже здания. Дорожку из таблеток, ведущую из одного крыла палаццо в другое, старший ниндзя проигнорировал. Выждав обязательную минуту, три ниндзя метнулись вперед по шикарной парадной лестнице, перескакивая со ступеньки на ступеньку без единого скрипа, только смазано отражаясь в облупленном лаке тумб и молочно-васильковом фарфоре щербатых китайских ваз…

…Секундой позже облаченный в триламинатовый гидрокостюм Аллан Хаггард, пуская пузыри, разделался с решеткой, заграждающей сток из бассейна при помощи кислородного резака «Эдвард». По-дельфиньи не гоня волну и шевеля только кончиками ласт, Аллан продвинулся из сливной трубы в бассейн. Еще через минуту он всплыл под самую поверхность воды и выставил наружу миниперископ системы «Камбала-Зуза». По зеркалу бассейна сонно плавало несколько прихваченных желтизной кленовых листьев, барахталась угодившая в воду оса.

Аллан сбросил тяжелые ласты (и те опустились на дно), переключил оптику на дальний обзор и застыл раскоряченным тритоном на полчаса. Лишь изредка стравливался отработанный воздух. Хаггард не замечал буйного цветения азалий и родендронов на клумбах. Внимание американского разведчика притягивало нечто иное — шляпки локаторов и кусты антенн на черепичной крыше, навесные сегменты танковой брони на стенах дряхлого дворца, хоботки спаренных пулеметов типа «Це-це» в окнах. И в четырех местах из буйствующих азалий выглядывающие шершаво-серые бока дотов.

И ни единой души за все тридцать минут. Прячься вокруг живая сила неведомого противника, она уже выдала бы себя дымком сигареты или невольным шевелением веток — настыковочка. Накопленная информация все пуще подталкивала к воспоминаниям о «Буре в пустыне». В ту кампанию, помнится, Садам пытался обдурить американские бригады при помощи надувных макетов танков. У проникшего в тыл врага Аллана тогда еще приключился казус. В самый ответственный момент из зуба вывалилась капсула с ядом, и он должен был в антисанитарных условиях пустыни запихивать ее обратно… Аллан всплыл, почти не потревожив воду, и вскарабкался на бортик бассейна. Засек в траве забытую сумку водопроводчика с инструментами — очень кстати.

Это был так называемый «полусухой» гидрокостюм — вид гидрокостюма, в котором герметизация осуществляется за счет обязательных обтюраторов на руках и ногах, и обтюрации по горлу за счет шейной манжеты и герметичной «молнии». Вода внутрь просочиться не успела, и от триламинатового дива разведчик освободился в две секунды. Без лишнего бряцанья высыпал разводные ключи и прочий железный груз в плюшевое нутро гидрокостюма. Снял полиэтиленовую упаковку с включенных в боекомплект четырехзубых по модному укороченных грабель, скомкал и тоже сунул в гидрокостюм.

Утяжеленная грузом искусственная кожа подводного пловца бесшумно опустилась на дно бассейна к ластам. А оставшийся в наряде садовника — клетчатая рубаха, брезентовые штаны и передник — Аллан, небрежно помахивая четырехзубыми граблями, двинул в обход парка. Старый дворец все больше напоминал Аллану совсем другой дом, из его юности. В котором жила красавица Элеонора, потомственная плантаторша, богатая наследница, так ни разу и не одарившая Аллана даже мимолетной улыбкой. Именно из-за этой гордячки Аллан бросил школу биржевых маклеров и завербовался в «тюлени». На самом деле под нарядом садовника у Хаггарда имелся более приличный костюм — на случай, если внешнего осмотра загадочного объекта окажется недостаточно.

Переступив пролегший поперек гравиевой дорожки защищенный металлической оплеткой кабель и свернув на соседнюю аллею, Хаггард вдруг почти нос к носу столкнулся с господином явной латинской наружности. В правой руке латиноса топорщился веник, в левой — совок с мусором. Одет господин был в клетчатую рубаху, брезентовые штаны и передник.

— Меня зовут Альберто. Я новый уборщик. А вы — здешний садовник? — радостно, будто встретил армейского дружка, улыбнулся незнакомец.

При том, совсем другом доме из юности Аллана, тоже служил уборщик-латинос. И когда парни с бедной окраины, конечно Аллан родился на бедной окраине, проходили мимо ограды, латинос кричал им в след вычурные оскорбления…

— Скажи-ка, дружище Альберто, не твои ли следы на клумбе с левкоями? Не ты ли помял помидорную рассаду? И не ты ли высыпал мусор у теплицы с орхидеями? — принял грозный вид Хаггард, — Я здешний садовник, и если мои подозрения подтвердятся!..

— Ну что ты, амиго, разве я посмел бы? Лучше скажи, когда у хозяина можно попросить прибавку к жалованию…

…Прямо под ногами расстилалась тигровая шкура, по которой в художественном беспорядке были разбросаны ажурные чулки, воздушные трусики и шелковый бюстгальтер. Чуть дальше спало пианино с коллекцией европейских кукол. Шеренга Барби смотрела на вторгшихся воинов Дальнего Востока с бессильной ненавистью. Или гостям так только казалось?

А вот сервировочный столик на колесиках, и на столике два хрустальных бокала плюс пустое серебряное ведерко кто-то совсем недавно трогал. Кто-то побывал в этой комнате всего минут пятнадцать назад. Ниндзя переглянулись и, знаменитым скользящим шагом «синоби-ёко-аруки» вернулись в коридор.

Стены здесь покрывала проказа трещин. Люстры, наверное, навсегда погрузились в траурную дрему. Окружающий сумрак сгустился до такой плотности, что поневоле хотелось вспороть его веерным броском дюжины сюрикенов. А чудом просачивающийся свет преломлялся в кармино-бордово-пунцовых витражах, и от этого пространство казалось забрызганным кровью. Очень воинов заинтересовало замытое пятно перед одной из помпезных дверей. Гэнин Камахиро из клана Тагамори одел шипастые перчатки, вспомнил все наставления из книг «Сё-нинки-нидзюцу», написанной умудренным Хаттори Сандзиро, и «Десять тысяч рек, впадающих в море», автором которой являлся бесподобный Фудзибаяси Ясутакэ, и коснулся медной, в лишаях зеленки, дверной ручки. И его пронзила ломанная, будто бумага в оригами, молния. Два подчиненных бесшумно отпрыгнули в стороны. Камахиро позорно не сдержал крик, выгнулся дугой и упал бездыханным, воняя паленым мясом…

…На раздавшийся из палаццо ужасный крик Аллан Хаггард невольно повернул голову, но он был профессионал, поэтому не перестал фиксировать малейшие движения встреченного уборщика. И, как оказалось, совершенно правильно. Дон Альберто стряхнул мусор с совка на бутоны георгин, отбросил веник, и в следующее мгновение в его руке блестнуло стальное жало клинка, доселе прятавшееся в рукояти совка.

Альберто сделал колющий выпад в сердце, Аллан парировал рукоятью четырезубых грабель. Альберто нанес рубящий удар сверху, Аллан защитился рукоятью четырезубых грабель. Альберто замахнулся, чтобы метнуть клинок дротиком, целя противнику в живот, но не успел. Аллан нажал на укороченном древке кнопку, и четыре зуба, вырвавшись из пазов, умчались вперед и наискось пронзили грудь бразильского наемника в четырех местах. А белесое облачко сгоревшего бесшумного пороха поплыло в сторону бассейна…

…В этом зале царило еще большее запустение, чем в галерее. Тяжелые портьеры на высоких окнах провисали под слоем пыли. Углы под потолком затянуло паутиной, и в паутине заседали огромные мохнатые пауки. Откуда-то, или из под портьер, или из под плинтусов веяло ледяным холодом. Спрессованный в брикеты мрак заполнял ниши.

Только если приглядеться, можно было различить, что под пластами пыли пол сложен из отдельных плит, и на каждой плите вырезана латинская буква. Там, где алфавит кончался, вдоль стен спали неудобные готические стулья, и на каждом покоились музыкальные инструменты: флейты, мандолины, тромбоны. А рядом с увенчанным барабаном стулом только что перестал корчиться от смертельной дозы яда второй ниндзя. Он лежал, выкатив стеклянные глаза и оскалив облепленные пеной зубы, вылетевшие из маленьких отверстий в стене напитанные ядом кураре стрелки украшали его спину дикообразьей щеткой.

Последний ниндзя замер недвижимо. Призвал на помощь дух тридцать четвертого патриарха и верховного наставника школы ниндзюцу Тогакуре-рю легендарного Масааки Хацуми. Страха не было. Дух сказал:

— Вселенная вмещает все, что мы называем плохим и хорошим, она содержит в себе ответы на любые вопросы, любые проблемы, существующие в этом мире. Открыв ей свои глаза, сердце и разум, ниндзя обретает способность улавливать тончайшие изменения в окружающей среде и постигать волю небес. Благодаря этому, он приспосабливается к любым условиям, изменяясь в той мере, в какой требуют обстоятельства. Интуитивно он предчувствует будущие события, и ничто на свете не может застать его врасплох. Такие понятия, как «внезапно» и «невозможно» перестают существовать для него, и он всегда побеждает.

Последний ниндзя осмотрелся. И заметил, что на некоторых буквах пыль чуть стерта. «G» — «E» — «R» — «D» — «A» — беззвучно прочитал третий ниндзя, возблагодарил молитвой дух Хацамури и исполнил предначертанный маршрут. В центре зала перед отражающим мир черным лаком настоящим гробом на музыкальном пюпитре поверх раскрытой нотной тетради лежала латунная бляха от ремня. Буква «А» аккуратно оказалась перед пюпитром. Ниндзя уставился на бляху с недоумением, потом с негодованием, потом с ликованием.

Это была бляха из военной амуниции Российской Армии — выштампованный двуглавый орел северных варваров. Следовательно, проделки с центром радиолокационного наблюдения на совести русских. И теперь, во избежание международного скандала они отдадут Японии Сахалин. Не такой дурак был третий ниндзя, чтобы после нелепой гибели командира-гэнина трогать бляху голыми руками. Сняв автоматическую винтовку и держась сугубо за не проводящий электричество пластиковый приклад, ниндзя пошевелил бляху пламегасителем. Ничего. Тогда, найдя в своем скарбе резиновую перчатку, ниндзя обезопасил руку и коснулся бляхи. Ничего.

Ниндзя взял бляху, сунул в наколенный карман и развернулся на месте. О том, по каким буквам отсюда следует выбираться, еще предстояло угадать. Третий ниндзя сплел пальцы в комбинацию «найбакукен» и прошептал дзюмон:

— Он а та на я ин ма я со ва ка!

И тут пол под третьим ниндзей обрушился, и воин вместе с падающими камнями рухнул в затхлую уже заселенную дюжиной скелетов подвальную камеру. А сверху на место обрушившейся стала новая плита. Ниндзя оказался заживо погребенным в подземелье, но если бы только это. Здесь кишмя кишели змеи. Сотни, тысячи… Разозленные падением камней они со всех сторон атаковали последнего воина Дальнего Востока…

…Двухэтажный палаццо с мрачными витражами и мертвыми фонтанами охраняли только золоченые солнцем клены. Свидетелей поединка с «фальшивым» уборщиком не оказалось, все укрепления палаццо оказались тоже фальшивыми. Чтобы в этом убедиться, Аллану потребовалось пять минут, еще минуту он обыскивал мертвеца и не нашел ни каких-либо документов, ни меток на одежде — тоже профессионал.

А перед глазами Аллана все стояло лицо гордячки Элеоноры. Ведь он завербовался в армию только для того, чтобы однажды с шиком пройтись мимо ее окон в военной форме. Да так и не собрался — международная обстановка никак не позволяла вырваться хоть на недельку. Конечно, Элеонора уже постарела, наверное, у нее взрослые дети. Но вид старого дворца щемил душу Аллана, и он тут же, на месте, решил, наконец, истребовать у начальства отпуск. Чтобы пройтись перед окнами совсем другого старого дома в так и ни разу не примеренной форме капитана ВМФ США.

Аллан Хаггард решил изучить рассыпанный доном Альберто мусор, авось это даст какую-нибудь ниточку. Взгляд профессионально легко нашарил в траве отбитое закупоренное пробкой и упакованное фольгой бутылочное горлышко. «Дон Перельен», в юности Аллан не мог себе позволить даже мечтать угостить Элеонору таким безумно дорогим шампанским. Чтобы не оставить свои и не уничтожить чужие отпечатки пальцев, Хаггард натянул телесного цвета тонкие резиновые перчатки и поднял трофей. Последнее, что он почувствовал в жизни — занозный укол стальной колючки сквозь резину…

…Появившиеся через двадцать четыре часа еще шесть ниндзя, зная крутой характер своей начальницы, предпочли доложить на Родину, что лично ликвидировали знаменитого американского агента Аллана Хаггарда, который оказался виновен в истреблении ранее отбывшей троицы. Доложили не из трусости, а чтобы прекратить бессмысленную цепочку смертей.

Это было впечатляющее даже в этих экзотических широтах зрелище. Даже оркестрик из мачо, вооруженных бонгами, маракасами, там-тамами, гитарой разумного размера и кавакиньо зафальшивил со страшной силой. К низкой, сложенной из досок дерева гофер пристани, на которой уютно были расставлены столики, причалил собранный из неотесанных бревен плот с четырьмя оборванцами: пожилым человеком в несолидных шортах и футболке со скалящимся черепом; атлетического телосложения парнем в чем-то весьма грязном и почему-то в яловом сапоге на правой ноге; юношей в хэбэ с трудно запоминающимися чертами лица; и явно несовершеннолетней девицей в остатках сарафанчика.

Закат стекал в разморенную воду яичным желтком. На ближайших ветках подступающего леса уже пробовали голоса первые ночные птицы. Сидящие за столиками обыватели уставились на компанию во все глаза, наигрывавшие романтическую мелодию мачо замолкли окончательно, но из-за одного из столиков встала еще вполне аппетитная дама и смело направилась к швартующемуся плоту.

— Тетя Женевьев?! — удивленно пискнула Герда.

— Не ожидала, милочка, увидеть тебя в таком виде, — грозно поджала губы мадам, обеими руками она держала резную шкатулку, и казалось, что не будь руки заняты, отпустила бы девчонке пощечину, — Посмотри, на кого ты похожа? Можно подумать, что ты играла в индейцев с людьми не нашего круга!

— Мадам, я постараюсь все объяснить, — на правах старшего выступил вперед генерал Евахнов, предоставив швартовать транспортное средство младшим по званию, — Я имею честь беседовать с кем-то из знакомых господина Бормана?

— А вы, судя по манерам и языку, русский офицер? — чуть оттаяла француженка, — Тогда у меня есть кое-что для вас, — и мадам, зачем-то перевернув шкатулку вверх тормашками, а потом обратно, протянула ее генералу.

— Что это?

— Откройте, не взорвется.

Евахнов открыл. В оббитой красным бархатом шкатулке лежала его мечта и его судьба. Генерал, неловко сунув шкатулку под мышку, перво-наперво стал сличать номер. И о, радость, номер Стечкина совпал — 87113522764! Это был именно его, генерала Евахнова пистолет.

— У меня есть кое-что и для вас, — Женевьев протянула атлету письмо.

— Прошу прощения… — мягко начал Зыкин.

— А у вас, молодой человек, есть десять минут, чтобы попрощаться с девушкой.

— Но тетя! — вспыхнула Герда.

— Десять минут и ни секундой больше! — мадам оставалась непреклонной.

Обыватели за столиками вернулись к прерванным разговорам. Гитары заиграли бессмертное «Бессаме мучо», и ночные птицы расцветили мелодию щебетом.

— Мадам, давайте не будем мешать молодым людям, тем более у меня осталось без ответов несколько вопросов.

— Яволь, гер генерал, — самыми кончиками губ улыбнулась Женевьев, — Прошу прощения, немецкий язык уже не актуален. Будем говорить на языке победителей, на русском языке, — мадам взяла Евахнова под руку и увлекла к своему столику, — Задавайте ваши вопросы, генерал. В этом деле уже не осталось тайн. Кстати, вот прекрасное перно, угощайтесь. Надеюсь, в следующую нашу встречу где-нибудь в заснеженной России вы угостите меня вином не хуже.

— Мадам Женевьев, я понял, что Мартин Борман собирался использовать сверхъестественные способности индейцев племени бороро. Мне не понятно одно. Зачем партайгеноссе понадобилось превращать свой особняк в Рио-да-Жанейро в центр электронной разведки?

— Потому что он не собирался туда возвращаться.

— Не понял.

— Неужели не ясно? Нет, вы все прекрасно поняли и теперь жестоко играете с бедной женщиной.

— И все-таки?

— Ладно, будем притворяться, что вы не поняли. Так вот, Мартин прекрасно отдавал себе отчет, что при масштабах его планов где-нибудь обязательно произойдет утечка информации. Не может не произойти. И, понятно, Мартин ожидал, что его деятельность заинтересует крупнейшие разведки мира. Поэтому он решил бросить этим разведкам кость раньше, чем они вопьются в его горло. Проще говоря, центр электронного слежения — это фикция, дымовая завеса, отвлекающий маневр. По глазам вижу, что все еще мне не доверяете. Но ведь вы лично были в палаццо, когда он переоборудовался под центр, и изнутри ничего не заметили. Потому что внутри здания ничего, что полагается иметь такому разведцентру, размещено и не было. Все технические штуковины устанавливались только снаружи. Как декорация.

— Как декорация, — глухо повторил Евахнов, — Ладно. Поверю. А теперь, мадам, не потрудитесь ли сообщить, где в настоящее время скрывается преступник против человечества Мартин Борман?

— Фи. Зачем эти громкие слова? Какой же он преступник? Так, выживший из ума старикан, которому из сострадания потакали друзья. Знаете, на самом деле никто из высокопоставленных друзей Мартина не верил, будто какие-то грязные индейцы способны вызывать ураганы. Мы не верили, но подыгрывали, чтоб не расстраивать старикана. Тем более эти игры иногда были очень забавны. Обещайте мне не преследовать дедушку Бормана. Дайте старику умереть своей смертью.

— Тем более он нашел золото инков и в своих играх щедро сыпал ним направо и налево?

— Какой вы, право, дотошный, генерал, — кокетливо улыбнулась Женевьев и мельком покосилась на усыпанные бриллиантами часики.

Под тихий перебор гитарных струн «Бессаме мучо» перетекла в другую, не менее грустную песню. Пурпурный закат все безнадежней вяз в карамельной, нашептывающей вечные сказки на языке волн, речной воде. А в это время на плоту говорили совсем о другом:

— Ты помнишь бар, где мы встретились? — Герда не знала, куда деть руки, и нервно теребила куклу. Девушка в печали была даже не красива, но Зыкин этого не замечал.

— Бар «Глаукома». Третий табурет у стойки напротив выцветшего плаката Плачидо Даминго. Семнадцать сорок одна по местному времени. Я заказал диетическую колу, ты вошла и сразу направилась ко мне.

— А что я спросила?

— Ты спросила «не начинающий ли я музыкант?».

— Ты ответил «да».

— Я ответил «да» и сказал, что ищу ангажемент в заснеженную Россию. Потому что там очень популярны латиноамериканские танцы и легко сделать карьеру.

— Сначала я хотела, чтоб ты стал знаменитым музыкантом, но в автокатастрофе лишился рук, и я бы кормила тебя с ложечки. Потом я хотела просто быть рядом с тобой. Оказалось, и это невозможно.

Лениво подкрадывающаяся волна лизала бревна и печально шептала о несбывшемся.

— А я еще очень боялся, что ты уронишь одну из китайских ваз в вашем доме, и на шум сбежится вся родня.

— А ты мне будешь писать? — на глаза Герды набежали слезы.

— Я не люблю писать письма, лучше я буду иногда звонить по телефону.

— Но я сейчас не знаю нового адреса, а в палаццо мы больше не вернемся никогда.

— Тогда я буду звонить по всем бразильским телефонам и спрашивать Герду Хоффер, пока однажды случайно не выпадет твой номер.

— Это так ненадежно.

— Я верю в свою интуицию. Нас специально тренировали. Могу поспорить, что твой телефон выпадет не позже чем на двадцатый раз.

— А ты не можешь дать свой адрес?

— Я бы очень хотел, Герда. Ничего в жизни я сейчас не хочу сильнее. Но не могу. Военная тайна!

Раскланявшись с генералом, Женевьев подошла к краю пристани:

— Герда, пора. Десять минут истекло.

— Ну тетя, дай еще хоть минуточку!

— Ни минутой больше. Мы опаздываем, у нас зарезервированы билеты на самолет, — мадам не поленилась ступить на плот и поймать девчонку за руку. И потащила за собой мимо столиков. — Ты не представляешь, куда мы опаздываем. — соблазняла она пленницу жарким шепотом на ухо, — В Сиднее есть знаменитый нейрохирург Гумберт, и он продает билеты зрителям на свои операции по двадцать тысяч долларов. После успешной операции зрители, как в Римском Колизее, голосуют, оставить пациента живым, или убить. Твой голос может оказаться решающим!

Вдруг Герда вырвалась, спрыгнула на плот, сунула Зыкину куклу, оставила на щеке влажный след губ и покорно вернулась. А через несколько секунд дам умчал вишневый «Порше».

— Прекратить распускать нюни, солдат, — отечески положил руку на плечо Валеры генерал, — Сейчас ты с этим не согласишься, но со временем поймешь, наши девушки лучше. Кстати, а куда делся этот молчун в дурацком сапоге?

— Не знаю. Да и какая разница?

— Это точно. Уже никакой разницы. Слушай мой приказ, боец Зыкин, собираемся домой. Загостились мы здесь, — повернувшись брюхом к плоту, чтоб не заметили отдыхающие, генерал вынул из шкатулки родной пистолет и сунул за пояс. А шкатулку опустил на воду. Пусть плывет себе еще одна маленькая тайна к Атлантическому океану.

— Интересно, где тут у них остановка такси, и во сколько ближайший авиарейс на Москву? — сказал генерал, когда двое русских вышли к обочине заасфальтированной дороги. — Сдам пистолет в наше консульство, пусть путешествует дипломатическим багажом. А в Москве дам пресс-конференцию, чтобы вызволить из рабства этих горе-туристов. Все ж соотечественники.

— Интересно, а в самолет с куклами пускают? — Зыкин вертел в руках подарок девушки. Выглядишь с ним нелепо. А выбросить — сердце щемит.

И тут вздыбившийся фонтан окатил сидящих за столиками, смыл содержимое тарелок, остудил разошедшихся певцов. Следом по ушам больно шарахнул грохот взрыва. Просвистевшая бутылка соуса чили квакнула о табличку с названием открытого ресторана и распласталась кроваво-красной морской звездой. Щепка от шкатулки на излете царапнула щеку Валеры, будто мстя за растоптанную любовь. Метрдотеля взрывной волной сбросило в реку, и он, вопя, что не умеет плавать, стал хвататься за вынырнувшую рядом гитару.

— Сдается мне… — начал генерал.

— Сдается мне, товарищ генерал, — договорил Зыкин, — умеющие вызывать ураганы индейцы — такая же дымовая завеса Мартина Бормана, как и разведцентр в сердце Рио-да-Жанейро. Рановато я домой собрался. Вот что, товарищ генерал, вы давайте в Россию, а я еще тут покручусь, у меня задание не выполнено. Не вернусь, сообщите без лишних соплей по адреску, который указан в личном деле. Там мой дедушка. Один он у меня. Вы поаккуратней сообщайте.