Горячей воды, понятно, не полагалось. Из дырявых жестяных раструбов сеялся студеный дождик. И по этой незамысловатой причине визг в душевой стоял оглушительно аховый. Каждая подруга, будь соплюшка или пятидесятилетняя корова, прежде чем сунуться под холодные брызги, вдыхала поглубже, будто ныряла. Однако, только обжигающе холодная вода начинала барабанить по коже, каждая подруга, будь то пышнотелая девица или дряхлая с обвисшими сиськами-кошелками старуха, не сдерживалась и орала, как трахаемая кошка.

А еще, кроме бессмысленных писков, веселая возбужденная перекличка:

– Люська, дай мыло!

– Отлынь, шалава.

– Сейчас сюда бы мужичка усатого!

– Сама письку почесать не умеешь?

– Мандавошка!

– От мандавошки слышу!

– Не ты – мандавошка, это общая мочалка – мандавошка!

– Зин, а, Зин, потри спинку.

Мыться следовало спешно. На все про все – пять минут. А душей всего десять, а женских душ в кафельную коробку набилось около тридцати. А еще хорошо бы трусы наскоряк простирнуть, и тряпочки специфические, потому что прокладки на халяву не выдают. А еще хорошо бы…

И вот, разом, успели ли девушки смыть мыльную пену с ляжек и хребтов или не успели, из всех труб прекратила хлестать сдобренная хлоркой водица.

– Помывка окончена. Не задерживаться, на выход! – с порога скомандовала еле втиснувшаяся в форму дебелая надзирательница, с головы перхоть сыпется стиральным порошком.

Галдя, будто стая сорок, бабье покорно потекло в раздевалку. Бесстыдно тряся буферами и кучеряшками меж ног. Шлепая босыми пятками по влажному кафелю.

– Зинка, стерва, ты че мое полотенце прихватила?

– Ой, я чуть не околела!

– Люська, хер ты свой бюстгальтер на мою юбку выжимаешь?!

Надзирательница отступила к следующей двери:

– Не визжать! Одеваться быстро! Через минуту построение!

– Наверное, Марфа Петровна, ты от месячных такая сегодня ласковая? – рисково подначила какая-то пигалица.

– Через полминуты построение! – проявила мстительность надзирательница. – Чтоб меньше было времени каждой лярве норов демонстрировать!

Тетки засуетились, кое-как лохматя сырые патлы полотенцами и напяливая со скрипом мокрое белье. На себе досохнет. Пигалица получила несколько тычков от своих же.

– Все, время истекло! – гавкнула надзирательница. – Стройся!

Перед ней тут же выросли успевшие ввернуться в халатики три самые проворные молодухи, следом за ними стал расти хвост.

И ведь какое забавное дело. Стоит любой гражданке Российской Федерации преступить черту закона, угодить в места не столь отдаленные и оказаться без мужского внимания всего на месяц, как гражданка начинает хиреть. И пусть правила гигиены худо-бедно соблюдает, в рванье не ходит, а пропадает что-то внутри, гражданки, гаснет свет. И уже без досье даже не отгадать, сколько ей лет. То ли двадцать, то ли все сорок? Блекнет женское естество.

Надзирательница задумалась буквально на пару секунд, но этого хватило, чтоб первые в строю три бабехи оказались от нее слишком близко. И нет уже наигранного веселья, вместо молодух – три волчицы!

И вот уже одна пахнущая хлоркой рука зажимает рот, чуть не разрывая щеку, другая впилась в косы и опрокидывает на спину, третья выкручивает руку до хруста суставов…

А со всех сторон бесами подскакивают новые девки. И вот уже с кляпом во рту Марфа Петровна прижата к сырому кафельному полу, рученьки завернуты за спину, и на них звякают с пояса Марфы Петровны же сдернутые «браслеты». На ногах тоже кто-то сидит и вяжет их какой-то тряпкой. Все отрепетировано, как в театре имени Комиссаржевской. Даже визг – ни тише, ни громче.

– Девочки, девочки! Ключи не забудьте!

– А ее куда?

– А ее в душевую, и дверь лавкой подпереть.

Устроившая все это безобразие, по повадкам – явно предводительница стаи, пышная Лизка подносит к губам рацию и, приблизительно кося под надзирательницу, – кто там в окружающем визге что проссыт? – воркует:

– Помывка завершена, нарушений порядка нет. Отпирайте.

Гром отодвигаемого запора слышен сквозь дверь. Дверь отворачивается в сторону. Три корпусных вертухая готовы ко всяким неожиданностям. Но к такому приготовиться трудно!

В коридор резво выкатывает толпа искренне голых девиц из тех, что хоть малехо помоложе и поаппетитнее. Тряся буферами и кучеряшками меж ног.

Секундного оцепенения в вертухайских рядах достаточно, чтоб девицы, разя направо и налево завернутыми в мокрые трусы кусками мыла опрокинули дролей на пол. Каждый кусок мыла – двести граммов. Завернутый в мокрые трусы, он становится по ударной мощности похожим на кистень. Так что победа получилась чистая.

Кто-то из теток поволок вырубленных попкарей в душевую, чтоб Марфа Петровна не скучала. Кто-то запрыгал на уроненных рациях, кроша ненавистную технику в пыль…