Глава шестнадцатая
КРЫСЫ

Все свободные от дежурства, то есть почти все, старшие и средние чины изолятора временного содержания «Углы» понуро сидели на вытертых и расшатанных стульях в актовом зале. Человек около пятидесяти: красномордые, будто обветренные прапора, серокожие, задроченные службой лейтенанты, зам по хозчасти капитан Ильченко Сергей Варламович, финансист майор Белоусов Арнольд Евгеньевич, зам по режиму капитан Усачев, начтех старлей Ижицев Константин Эдуардович и прочие, прочие, прочие. Вот только зама по воспитательной работе полковника Родионова среди собранного личного состава не наблюдалось. Забыли пригласить.

– Значит, так, слушать сюда и выполнять! – рубил воздух сверху вниз граблей, занявший отсвечивающую лаком трибуну на сцене, полковник Холмогоров. – Вот где у меня стоит этот бардак! – Для разнообразил ладонь полковника рубанула воздух поперек шеи точь по кадыку. – С сегодняшнего дня приказываю прекратить всяческие цацканья с контингентом. С сегодняшнего дня за любое нарушение должностных инструкций выговор с занесением в личное дело, а за следующее нарушение – по статье «Ж» милости прошу вон, на хер отсюда в народное хозяйство! Ясно?! И плевать мне, что один всего год оттрубил, а другой десять отмахал. Буду увольнять, невзирая на прежние заслуги!

Подчиненные прятали глаза. Кто кисло пялился на оставшуюся от прежних времен наглядную агитацию типа «На свободу с чистой совестью!», кто драил глазами собственные ботинки. Все прекрасно секли, откуда ветер дует. Подчиненные знали, что в такие минуты полковник становится несгибаем, как швеллер. И ничем из его упертой бронебойной башки пагубные идеи не вышибить. Как заявил, так и будет внедрять.

На задних рядах испугано отложили до лучших времен незаконченный морской бой. Начтех Ижицев тихонечко захлопнул и засунул под задницу учебник «Муниципальные органы правопорядка», осенью экзамены в академию, но гут бы под горячую руку не угодить.

– Значит, так! Довести до личного состава и контингента, что впредь до особого распоряжения запрещаются любые поблажки по отношению к подследственным. Каждый, пусть даже самый минимальный проступок временно содержащихся следует карать четко и безотлагательно карцером. А кому не хватит карцеров, мы придумаем, чем карать! Также для усиления дисциплины отменяются необоснованные переводы подследственных из камеры в камеру, отменяются дополнительные свиданки и прочие нарушения. Также, впредь до особого распоряжения, отменяется прием передач от родственников по всем категориям содержащихся правонарушителей без исключения. Вопросы?! – Пунцовый, как пожарная машина, Игорь Борисович обвел зал взглядом столь гневным и пронзительным, будто и не подчиненные перед ним, а сами подследственные. Отметил робкое шевеление в первом ряду и кивнул.

Несмело заскрипел стулом и вытянулся «смирно» старший прапорщик Мамаев, отсчитывающий последние недельки до пенсии расплывшийся хряк, как раз таки и ответственный за пост приема передач.

– Прошу прощения, Игорь Борисович, требуются основания, чтобы прекратить прием дозволенных продуктов.

– Основания? – загрохотало с трибуны. – Объявляю карантин. В лазарете кайфуют три подследственных с жалобами на боли в желудке. Таких оснований достаточно?

– Достаточно! – с видом «А я что? А я ничего, мне две недели до пенсии осталось…» сел на место старший прапор.

– Еще вопросы есть?! – забрызгал начальник шипящей слюной микрофон.

Каждый из сидящих перед трибуной затаил дыхание и замер, боясь скрипнуть стулом. Вполне в духе полковника было, не дожидаясь реального проступка, найти сейчас козла отпущения и устроить показательную порку.

– Нет вопросов? Всем все ясно? Выполнять! И теперь пусть мне кто-нибудь попробует заявить, что в «Углах» бардак! – И первым, тяжело шагая сначала по сцене; потом по ступенькам, потом мимо подчиненных, полковник скрылся за дверью.

В коридоре гуляли сквозняки и было прохладно. На стенах под стеклом хранились реликвии: фуражка с синим околышем довоенного образца, наган со сточенным бойком, некогда принадлежавший лично товарищу Дыбенко, серебряные наручники – подарок от северокорейских друзей. Тут же командира нагнал шумно сопящий, мающийся одышкой прапор Григорьев:

– Игорь Борисович, – вжав шею в грудную клетку и пугливо зыркая по сторонам, заканючил догнавший, – а как же?.. Теперь всем от ворот поворот?.. А мзду по боку?..

– Тут дело такое… – начал было пространно полковник, но увидел, как за спиной прапора, продувая папиросы, вываливают из зала подчиненные, и рубанул воздух напоследок. – Впредь до особого распоряжения!

Но не все спешили покинуть актовый зал. Старлей Ижицев тупо листал учебник, пытаясь понять, где уже читал, а где еще нет, чтоб заложить спичкой. По залу плыл гул разговоров, перемежаемый жалобным скрипом стульев. Притормозившие подчиненные обжевывали в основном последнюю фразу полковника. Всем было понятно, почему Игорь Борисович взял курс на закручивание гаек – чтобы восстановить в облачных сферах пошатнувшийся авторитет.

Также ни для кого из подчиненных не оставалось тайной, кого полковник имел в виду, говоря: «Пусть мне кто-нибудь попробует…» Ясен пень, это Чеченец. Новый, да проворный зам по воспитательной.