Признаться откровенно, дорога вышла скучноватой. Ничем особенным не запомнилась. Петляющая по холмам и равнинам стезя, лесные и горные пейзажи, к которым за четыре месяца Артем привык настолько, что экзотики в них уже не усматривал напрочь, как житель какого-нибудь Подмосковья не видит никакой экзотики в поросших клевером лугах и осиновых рощах. Мало чем друг от друга отличающиеся деревеньки и города, бесконечная тряска в седле да порядком поднадоевшие постоялые дворы — вот и весь набор впечатлений.

Конечно, хорошо, что путь-дорога не запомнилась нападениями разбойничьих шаек, или погоней, возглавляемой сыном Нобунага, или какими-то стихийными бедствиями вроде схода лавин и землетрясений. Это был бы, пожалуй, перебор по всем статьям.

Словом, дорожную скуку развеивать было нечем. Разговоры, главным образом, сводились к обмену репликами по делу: «Впереди развилка. Нам налево или направо?», «Это дерево поперек дороги мне очень не нравится, надо выслать самураев для разведки», «Как думаешь, доберемся до захода солнца до города или остановимся ночевать в ближайшей деревне?» и все в таком духе. На долгие беседы не тянуло. Это вам не поезда дальнего следования с мягкими диванами, неторопливым попиванием чая и мелодичным перестуком колес. Кто думает, что, подпрыгивая в седле, приятно и удобно беседовать с таким же седоком или же, склонившись с коня, вести разговор с человеком в носилках, пусть сам сперва попробует. Одну дорожную пыль замаешься глотать и отплевывать.

Да и на постоялых дворах не особо разбеседуешься. Все за день дико утомлялись от перехода. Неважно, кто и как его проделывал: пешком, в седле или в носилках (что тоже не сахар, укачивает не меньше, чем на каком-нибудь корабле с неглубокой посадкой). Едва поев, заваливались спать в снятых на ночь комнатах и моментально отключались, коснувшись головой заменяющего подушку войлочного валика. Даже мысль о каких-то там полуночных увеселениях или приятных, развивающих ум беседах ни разу не посетила Артема.

Словом, в дороге довольствовался раздумьями над жизнью да путевыми наблюдениями.

Вот вам, пожалуйста, одно из таких наблюдений: чем ближе к столице, тем лучше постоялые дворы. Тем они просторнее, чище и богаче. Тем больше в них прислуги, обширней выбор блюд, упитаннее и слащавее хозяева дворов.

Последним населенным пунктом на их пути в столицу было местечко Никацура. Оно находилось совсем близко от Киото, менее чем в половине дневного перехода. Между Никацура и Киото иных населенных пунктов не имелось. И, согласно выведенной Артем закономерности, постоялые дворы Никацура должны были быть самыми лучшими из виденных ранее. В общем, так и было. Во всяком случае, это касалось того двора, который они выбрали.

Надо сказать, что Артему не пришло бы в голову задерживаться в Никацура, его бы воля — он бы проследовал прямиком в столицу государства японского. Но на остановке настоял Хидейоши. «Не передумал ли досточтимый даймё, по-прежнему ли хочет он оказать честь дому Кумазава, остановившись у нас?» — эдаким вдруг слогом обратился к Артему Хидейоши. «Да иди ты к дьяволу со своими досточтимыми, равно как и с дурацкими вопросами, — так ответил ему Артем. — Мы сто раз уже обговорили — останавливаюсь у вас. Или у тебя ни с того, ни с сего появились какие-то сомнения?» Сомнений, как выяснилось, не появилось, просто он, Хидейоши, обязан был спросить и спросил. И потом добавил: «Тогда ты должен явиться в столицу как подобает даймё. Чтобы тень позора не легла на тех, кто принимает тебя, то есть на нас, на дом Кумазава. Сейчас я отправлю в Киото самурая, чтобы выслали носилки для почетных гостей. И чтобы готовились встретить даймё со всем подобающим почтением».

К тому же, добавил Хидейоши, им все равно пришлось бы остановиться в Никацура. Принято так — останавливаться в Никацура или в ином другом местечке, последнем на пути в столицу (в зависимости с какой стороны движешься к Киото). В город, который избрал местом своего пребывания сам император, не следовало являться насквозь пропыленным, извазюкавшимся в дорожной грязи и в порванной одежде. Зачем понапрасну омрачать взор микадо и членов императорского двора? Ведь можно помыться, побриться, почиститься и въехать в столицу во всем блеске, кто на какой способен… Ежели ты, конечно, не гонец со срочным поручением.

А они были никакие не гонцы и потому завернули на постоялый двор, расположенный на выезде из Никацура, где стали спешиваться, слушать выбежавшего из дома и рассыпающегося в почтительнейших поклонах хозяина. А лепетал хозяин про то, что двор его чуть ли не лучший в подлунном мире, что нигде нет таких удобных комнат, такой вкусной еды, таких обученных служанок… Впрочем, Артем почти слово в слово то же самое выслушивал во всех постоялых двора от Ицудо и до этого, ранее ему неизвестного местечка.

Один из самураев Хидеойши покинул постоялый двор незамедлительно. День уже клонился к вечеру, и как бы быстро ни добрался гонец до Киото, как бы быстро потом ни прибежали в Никацура слуги с носилками, заночевать здесь все равно придется. Что ж, спешить вроде некуда. Как верно было подмечено, не гонцы со срочным поручением…

Покуда все занялись обычными в этих случаях хлопотами вроде расседлывания лошадей, осмотра комнат и переноса в них нехитрого скарба, Артем отправился по вполне заурядному и нехитрому делу к отхожей яме, которая на всех без исключения постоялых дворах располагалась на заднем дворе, рядом со стойлами для лошадей.

Кстати говоря, в этом деликатном вопросе не наблюдалось некогда столь привычного для Артема деления на «эм» и «жо». И сословного деления тоже не наблюдалось: не было отдельных ям для самураев и для простолюдинов. Так что рядом с тобой могла присесть женщина, и даже женщина простого звания, ну разве что прежде поклонится, как бы поклонилась, встреть даймё на улице. Для японцев отправление естественных надобностей не менее рядовое дело, чем пройти мимо друг друга на улице, и стыдиться тут совершенно нечего, ну не существовало для японцев постыдных частей тела. А вот Артем, воспитанный в иной культуре-мультуре, все-таки не мог до конца избавиться от смущения, когда дело касалось разных интимного характера вопросов…

Сделав свое естественнейшее дело, даймё отправился побродить по постоялому двору. Просто так, без всякой цели. Ноги поразмять. Усталым он себя не чувствовал — против обычного их сегодняшний дневной переход вышел не столь уж и долгим, не успели они натрястись в седле…

Этот постоялый двор размерами походил на добрый монастырь. И количеством построек тоже, пожалуй, мог бы вполне посоперничать с монастырем. Оно и понятно. Народ тут останавливается, главным образом, аристократический (народ попроще останавливается и во дворах попроще). Далеко не каждый гость согласится спать под одной крышей неизвестно с кем. И тем более не согласится, если узнает, что на постоялом дворе остановился самурай из недружественного феодального дома. Тут подавай отдельно стоящее строение. И заведение может предоставить отдельный дом. Только плати.

На каждом шагу Артем ловил на себе взгляды. За время путешествия он привык быть объектом пристального внимания. Как правило, его сразу признавали, тут же слышался восторженный шепоток: «Белый Дракон, смотри, Белый Дракон». В общем-то, собственная известность его не удивляла. За последние полгода в стране Ямато не произошло ничего более эпохального, чем нападение монголов и их убедительный разгром, за который благодарить все должны были великого и могучего Бьяку-Рю, вернее, его человеческое воплощение. Так что о Белом Драконе не слышали разве что где-нибудь в удаленной горной деревеньке, а они, двигаясь по наезженному, ведущему в столицу тракту, через такую глухомань не проезжали. Ну, а уж перепутать его с кем-нибудь было, согласитесь, весьма затруднительно. Разве есть тут второй такой приметный, не говоря уж про третьих и четвертых? Ну с кем, скажите, его могли перепутать, разве водятся еще такие большие и светловолосые в Ямато?

Артем признавался себе, что собственная популярность тешила его тщеславие. Ну что ж, все же он потомственный цирковой артист, его с детства приучали, что надо добиваться признания публики, внимания и аплодисментов…

— Позволит господин к нему обратиться? — услышал Артем. Оглянувшись, увидел незнакомого самурая, склонившегося перед ним в нижайшем, наипочтительнейшем поклоне. Артем ответил уважительным кивком головы и сказал:

— Говори.

— Мой кэнин, господин Касано, чей род восходит к воинам клана Отомо, которые были потомственными дворцовыми стражами первых императоров Ямато, хотел бы лично выразить тебе свое почтение.

И самурай, не поднимая головы, показал рукой себе за спину. Там, шагах в двадцати, перед одним из домов этого постоялого двора, стояли несколько человек, среди которых богатой одеждой, горделивой осанкой, позой, надменным выражением лица выделялся один самурай. Можно поспорить и выиграть, что это тот самый господин Касано и есть.

Невежливо было отказать господину Касано в его необременительной просьбе, ну пусть засвидетельствует свое почтение лично. Да и недальновидно было бы отказывать. Обидишь на пустом месте незнакомого человека, а мало ли где и как доведется пересечься. Япония — страна не больно-то и большая…

— Передай господину Касано, что я буду рад выразить ему свое глубочайшее почтение, — сказал Артем самураю. Тот вскочил, опрометью ринулся к своему господину и рухнул на колени теперь уже перед ним.

Несколько месяцев назад Артем в подобной ситуации непременно сам бы направился к господину Касано — широким шагом, с приветливой улыбкой на лице, не видя в том ничего зазорного. Почему бы не сделать шаг навстречу, показывая дружелюбнейшие намерения. Артем сегодняшний остался на месте. Более того, выпрямил спину, принял горделивую осанку, расправил плечи, положил ладони на рукояти мечей. Сдвинул брови к переносице, вздернул подбородок, напустил на лицо сурово-высокомерное выражение. Ничего не поделаешь, таковы правила игры этого театра масок.

Касано, выслушав своего самурая, что-то коротко бросил ему и направился в сторону Артема. Самураи Касано двинулись за своим господином, выдерживая дистанцию в несколько шагов.

Артем не сомневался, что согласно все тем же правилам игры сейчас им с господином Касано предстояло ритуальное действо, которое можно было обозначить как «мериться рангами».

Сперва, понятное дело, состоялся обмен поклонами, куда ж без него. Обе стороны углом наклона голов и глубиной прогиба спины выказали друг другу уважение, какое оказывает равный равному.

Однако — как и предвидел Артем — господин Касано равным себя какому-то гайдзину не считал, что и доказал словами, какими представился Артему:

— Я — Накатамо из рода Касано, потомок Торато Касано из Камакура, того прославленного воина из восточной страны, который один был равен тысячи, и кто при осаде Сэмбуку Канэдзава в Дэва был в авангарде Хитиман-таро ёсииэ, и чей кабуто пробила стрела, вошла в левый глаз, а он, не дрогнув, вырвал эту стрелу и из своего лука насмерть поразил ранившего его стрелка.

Господин Касано отбарабанил все это на одном дыхании, видимо, сей текст был заучен им, как солдатом — воинская присяга, и произносился по меньше мере в тысячный раз. Артем подумал, что подобного рода «самопрезентаций» еще наслушается в столице до полного увядания ушей.

— Не Белого ли Дракона, о котором идет молва во Внутренней Японии и за ее пределами, я вижу перед собой?

Артем ответил просто:

— Да, так меня называют люди.

— Я слышал, что ты человеческое воплощение Бьяку-Рю?

На это Артем ответил со всей дипломатической осторожностью, на которую в данный момент был способен:

— Не каждому дано знать наверняка, чье он воплощение. Одно могу сказать: во мне горит частичка пламени Бьяку-Рю, я чувствую ее в своем сердце. Белый Дракон — мой небесный покровитель.

— А к какому человеческому роду принадлежит господин Ямомото?

По тому, как спросил об этом господин Касано, сразу стало понятно, что его устроит только знатный, чем-то прославленный род.

Вопрос не застал Артема врасплох. Надо было быть совсем олухом, чтобы не предвидеть, что в столице на каждом шагу станут интересоваться знатностью его происхождения. Следовало загодя заготовить ответ. Артем и заготовил — по дороге в столицу. Первым испытать его на себе выпало господину Касано.

— В той земле, где я родился и вырос, мой род был знатным и уважаемым, не менее уважаемым, чем такие самурайские дома страны Ямато, как Асикага, Нитта и Кусуноки. — Артем, как и приличествовало моменту, надулся от важности. — Мой дом был домом великих мореплавателей, примерно таким, каким в стране Ямато был дом Тайра. Вот почему я отправился в дальнее плавание, к неизведанным берегам — так издревле было заведено в нашей семье. Плавание закончилось, когда корабль штормом разбило о скалы одного из островов Великой Страны под названием Япония. Здесь я принял имя Ямомото, отказавшись от своего прежнего родового имени так же, как я отказался от прежней жизни. Я решил так: пусть имя Ямомото станет родовым. Пусть мои потомки, продолжатели рода Ямомото, славят это имя в веках, как делаю это я, первый из Ямомото. Думаю, это Небесам так было угодно — чтобы я оказался в Стране восходящего солнца, величайшей из империй подлунного мира, и спас ее от нашествия варваров из презренной грязной Монголии. Мне указывал путь мой небесный покровитель, Белый Дракон, он вдыхал в меня свою силу, и я уверен — Бьяку-Рю не оставит меня своей помощью и впредь!

Для ушей человека двадцать первого столетия все это прозвучало бы чересчур пафосно, однако для ушей человека тринадцатого столетия было в самый раз. Немного хвастовства, немного мистики, немного лести — то, что все они тут так любят. А о своей роли в разгроме монголов Артем упомянул не просто так. Он считал не лишним напоминать об этом по каждому удобному случаю. Чтобы, как говорится, помнили, суки, кого должны благодарить за ваше счастливое сегодня.

Упоминание о монголах подействовало на господина Касано тем самым образом, на который рассчитывал Артем. Господин Касано отвесил низкий благодарственный поклон.

— Я нисколько не сомневаюсь, что человеку, спасшему мою родину от иноземных варваров, окажут в столице достойный прием со всем полагающимся почетом. Я тоже готов выразить благодарность и восхвалить подвиги господина Ямомото. Не согласится ли господин Ямомото посетить мое временное пристанище, — господин Касано показал рукой на дом, рядом с которым они стояли, — и разделить со мной чайную церемонию?

Артем сперва хотел вежливо отказаться, сославшись на дорожную усталость. А потом подумал — а зачем, собственно, отказывать? Во-первых, он нисколько не устал. Помыться в фурако он еще двести раз успеет, а больше сколько-нибудь серьезных дел не предвидится. Во-вторых, господин Касано явно из куго, а стало быть, из беседы с ним можно вызнать немало полезных сведений: о столичной жизни, о настроениях при дворе, последние светские новости и сплетни.

— Я буду рад разделить чайную церемонию со столь знатным и уважаемым человеком, — сказал Артем. Ну и, разумеется, поклонился.

В молчаливом сопровождении самураев Касано они направились к дому, в котором тот остановился. Артем оглянулся и увидел, что вдали стоит и смотрит на них один из самураев Кумазава. Вот и хорошо, в случае чего будут знать, где его искать.

Они поднялись на веранду.

«Интересно, откуда Касано знает, что я направляюсь в столицу, а не куда-нибудь еще?» — вдруг пришло в голову Артему, когда он снимал перед входом гэта. Впрочем, а куда еще? Или из столицы, или в столицу. Для тех, кто следует из столицы, у него слишком запыленный вид. Все просто.

Один из самураев Касано отодвинул перед господами дверь в дом.

Уподобляясь журналисту-интервьюеру (человеческая разновидность, о которой в древней Японии слыхом не слыхивали, а возьмись кому объяснять, что это за зверь такой, не поняли бы, как ни старайся, а если бы какой умник и понял бы, о ком идет речь, то, выслушав, первым делом спросил бы, сколько журналистских голов на твоем счету, Ямомото-сан?)… Так вот, словно идущий за интервью журналист, Артем прикидывал в голове темы, которые он предложит господину Касано, и вопросы, какие будет ему задавать. Следовало подрастрясти куго на информацию о придворной жизни, коли уж тот попался Артему на жизненном пути.

Конечно, кое-что Артем уже узнал от Кумазава, от брата и от сестры, но их знания, можно так сказать, были довольно однобокие, потому что и Хидейоши, и Ацухимэ сторонились придворной жизни — дворцовых забав, дворцовых интриг, императорского окружения. Тот же Хидейоши в императорский дворец является только по делам службы и находится там столько, сколько требует служба. А Ацухимэ… Ацухимэ как-то проговорилась Артему, что, будь на то ее воля, жила бы в Камакура, где еще окончательно не выветрился дух настоящих воинов Ямато, где еще живы те, кто помнит славные битвы великих самурайских войн. В Киото же, по словам девушки, поселился дух китайской пудры и пустословия. Ацухимэ сказала, что не любит Киото и по столичным улицам бродит неохотно.

Словом, Артем прекрасно осознавал, насколько неполны его знания о придворной жизни столицы, и надеялся заполнить некоторые пробелы беседой с господином Касано.

Знал бы он, какой содержательной выйдет эта беседа…