Воняло, как… Ну как может вонять непроточная лужа диаметром более чем в два кэна, вся заросшая гниющей травой, куда постоянно задувает ветром листья, сухую траву и прочий мусор, куда, не исключено, выплескивают отходы, и в которую наверняка время от времени мочатся всякие ублюдки? Вот так и воняло, короче.

От рыболовной сети Артема освободили еще во дворе атаманского дома. Туземцы развели его руки в стороны, примотали их шнурами тройного плетения к бамбуковому шесту и так и вели распятым до самой ямы, находившейся в дальнем конце форта, почти у самого бамбукового частокола.

Даже если бы эти ублюдки отвязали его руки от палки, прежде чем столкнуть вниз, в зловонную жижу, от этого путь к свободе не стал бы легче. Поди вскарабкайся по осклизлым глинистым склонам, где ни кустика, ни корня и ничего другого, во что можно вцепиться пальцами, а карабкаться до верхнего края ямы кэна полтора, не меньше. Особенно безнадежным подобное предприятие выглядело по причине наличия часового. Неизвестно, чем там занимался большую часть времени пират, оставленный Кусанку на часах, сидел ли на пеньке или ходил без устали, но, увы, точно не дрых, потому как время от времени подходил к краю ямы и заглядывал в нее.

Лужа была весьма глубока, Артему чуть пониже груди, во всяком случае в том месте, где он находился. Как там в других местах, он не проверял, но сомнительно, что тут могли быть серьезные перепады глубин, чай не океанское дно. Ноги утопали в толстенном, омерзительно жирном на ощупь слое ила, хотя к накоплениям дерьма на дне этого водоема как-то совсем не подходило благородное слово «ил», и переставлять ноги с места на место было затруднительно. Правда, не ощущалось и большой необходимости их переставлять.

Настроение у Артема было под стать царящей в яме вонище. Препоганейшим было это самое настроение. Правда, ощущение безнадеги пока не наступило, потому что пиратский атаман все-таки его не прикончил, хотя по контракту был обязан это сделать еще среди пучины океанской. Это вселяло кое-какие надежды, пусть дохленькие, но все же. Во-первых, можно будет поторговаться. Во-вторых, можно попробовать сбежать, для начала из этой ямы.

На первый взгляд выбраться из ямы было решительно невозможно, но попытаться надо. Хоть какой-то шанс на успех имел место быть. Все-таки Артем – цирковой акробат. Кто скажет «бывший», тот пусть плюнет сам в себе в лицо. Мышечную память так просто не профукаешь, к тому же он за последние полгода форму особо не растерял… ну так, разве что самую малость. Думать над побегом следовало изо всех сил. Может, и придет в голову что-нибудь дельное, скажем, из опыта чужих побегов, киношных или книжных.

Правую ногу узника в районе щиколотки пронзила боль, словно туда с размаху всадили раскаленную иглу. Зашипев не хуже иной змеи, Артем привалился плечом к стенке ямы и выдрал ступню из вонючей жижи. Сандалия-гэта осталась в иле. Разыскать ее на ощупь было бы непросто, не говоря про то, чтобы снова вдеть в нее ногу. Ну и хрен с ней! Под угрозой потерять голову вместе со всеми волосами по гэта не плачут. Он потряс ногой, сбрасывая повисшие на ней водоросли, и подтянул ступню к себе поближе. Вот, кстати, и сгодились акробатические навыки!

Между таби и краем штанов-хакама проступал светлая полоса кожи. Вот там и торчала пиявка, жадно присосавшаяся к ноге и похожая на гадюку, недавно вылупившуюся из яйца, каких хватало в лесах под Ицудо.

Артем выругался себе под нос, сплетая самые гнусные слова из двух языков. Отчего-то у него не было ни малейших сомнений в том, что этой кровососущей пакости тут полным-полно. Мечта Дуремара, блин!.. Проявив недюжинные или, наоборот, вполне нормальные для акробата гибкость и ловкость, Артем несколько раз стукнул ногой о выступ глинистой стенки и сшиб пиявку. М-да, даже если твари не прокусывают одежду, то вряд ли они откажут себе в других маленьких радостях. Они способны находить неприкрытые участки кожи, проникать в прорехи, забираться под одежду. Стало быть, предаваться такому увлекательному занятию, как сбивание пиявок, можно всю ночь напролет. Ясен пень, силы при этом иссякнут быстрее быстрого. Встает вопрос: а нужно ли беречь эти силы? Для чего их беречь?

А над головой пленника вовсю свирепствовал ветер. Уже когда они шли к яме, он лупил навстречу, стремясь содрать одежду и заставляя жмуриться и пригибаться. Видимо, и вправду ночью на здешние берега обрушится полноценный тайфун. Уж больно отчаянно ветерок-то задувает, все набирая и набирая обороты.

Небо уже плотно заволокло тучами всех оттенков черноты, при взгляде на которые Артему как-то сразу стало ясно, что ничего хорошего от этой ночи ждать не приходится. Над головой завывало на все лады, стоял треск, в яму заносило листья, сломанные ветки, какую-то труху. Это притом, что частокол, расположенный поблизости, худо-бедно гасил ветер. От такого ветра могла приключиться только одна польза – если он завалит одно из соседних деревьев и его верхушка опустится прямо в яму. Тогда по нему можно будет забраться наверх, разумеется, только в том случае, если это дерево одновременно придавит и часового.

Гром прогремел как-то глуховато, словно сквозь вату, забившую небеса, а вот молния сверкнула вполне себе полноценно, эдакой гигантской фотовспышкой, словно бог ветра Сусаноо рубанул по небосводу катаной, сверкающей как тысяча огней. О боже! Артем вскрикнул, отшатнулся к стенке, поскользнулся и съехал по ней в жижу, поднимая брызги. На миг от пяток до макушки его прошил доподлинный суеверный ужас, сжал ледяными клещами живот и ледяной же волной прокатился вдоль позвоночника.

На другом конце этой зловонной ямы в свете молнии явственно обозначился силуэт живого существа. Артем поспешно выпрямился, мотая головой. Кажется, его вновь цапнула за ногу какая-то тварь, но он не обратил на это внимания.

Тут наконец заработал мозг, анализируя увиденное. К тому же небеса осветила вспышка, пусть и не столь яркая, как предыдущая, но и ее вполне хватило, чтобы рассмотреть, что к чему. Существо в яме было, оно не привиделось Артему. Это была вовсе не какая-нибудь коряга, это было не нечто сверхъестественное, а вполне себе человеческое существо. Более того, Артем разглядел бамбуковую палку и привязанные к ней руки, разбросанные крестом.

Ясно. Собрат по несчастью, тоже узник зловонной ямы. А что тут удивительного? Пираты – народ бедный. Не нашлось у них отдельной ямы даже для столь благородного пленника, как посол Ямато.

Очередная вспышка молнии позволила Артему рассмотреть, что его сокамерник, или сояменник, в отличие от него самого гол по крайней мере по пояс, по поводу чего ему стоило лишь посочувствовать. Ну разве что кровь у него намешана из жидкостей, несъедобных для пиявок.

– Эй, на палубе! – достаточно громко, чтобы перекрыть завывания ветра, позвал Артем. – Кто будешь, товарищ по несчастью?

Ответа не последовало.

– Эй, приятель, ты живой?

Артему пришло в голову, что в происходящем есть некоторая странность. Заключалась она в том, что его сокамерник как молчал, так и продолжал молчать, хотя был живым. Живой, точно. Во-первых, иначе он не стоял бы так прямо, а во-вторых, при очередной вспышке Артем разглядел, как тот пошевелился.

Артем произвел и еще одно ценное наблюдение. Он заметил, что его сокамерник довольно высок по местным меркам. Если, конечно, в той стороне глубина лужи была такая же, как и там, где стоял Артем.

– Не очень-то ты разговорчивый, я погляжу. Видимо, еще не насиделся как следует. Может, ты по-японски не говоришь?

А с каких щей он, собственно, должен был говорить по-японски, если подумать? Что мешало этому человеку быть китайцем, корейцем или жителем одной из тех стран, названия которых ни о чем Артему не говорили?

Тем не менее наш герой сделал еще одну попытку завязать общение:

– Меня зовут Ямомото, не слышал? Я послан императором во главе посольства. Далеко послан… Впрочем, не исключено, что уже приехал.

Но его товарищ по вонючей яме продолжал все так же загадочно молчать. Он пока так и не сказал ни слова даже на каком-нибудь таинственном наречии, не издал ни звука, не погугукал там или не присвистнул восторженно или удивленно, молчал как каменный.

«Может, ему язык отрезали? – подумал Артем. – Собственно, что же в этом такого странного-то?! На дворе беспробудно дикие века, вокруг пиратское логово, запросто могли и оттяпать язык под корень. Да еще заодно с ушами. А я его тереблю, раздражаю».

Артем, осторожно ступая, двинулся в сторону сокамерника. Осторожность стала совсем нелишней после того, как ил засосал и вторую сандалию-гэта. Теперь он передвигался по дну в одних лишь таби, которые никак не могли защитить ступню от какой-нибудь острой херни. А ведь в его положении для полного счастья не хватало еще и пропороть ногу, не правда ли?

Артем решил, что ему стоит рассмотреть этого человека поближе – на всякий случай и за неимением иных занятий. Вдруг как-то получится установить контакт? Допустим, жестами, скупыми по причине связанных рук, или выразительной мимикой. Вдвоем проще что-либо сочинить. Скажем, если взобраться на плечи… Нет, пожалуй, с руками, примотанными к палкам, им все равно не удастся выбраться наверх. Но веревки можно попробовать распутать зубами, перегрызть. Словом, ежели двое действуют сообща, то это уже какая-никакая сила.

– Когда-то давно, в прошлой жизни, я был цирковым акробатом, – заговорил Артем, переступая ногами по дну.

Раз у него объявился собеседник, пусть и такой, то чего же молчать, торча в вонючей жиже и слушая свист все усиливающегося ветра? Так и присутствия духа можно лишиться раньше срока, намеченного богами.

– Летал я по воздуху и крутил там всякие сальто-мортале. Поэтому сам понимаешь, что именно человек воздуха и высоты, то есть я, должен чувствовать, торча в этой луже. Но ведь я же еще и даймё, и посол, и богатый уважаемый человек. Это, понятно, еще более усугубляет мое сидение в дерьме. От этого я еще более удручаюсь. Какие-то два месяца назад меня принимал в Дайдари император, а теперь швырнули сюда, как какую-то собаку…

То ли Артем краем глаза углядел движение наверху, то ли пресловутое шестое чувство ему подсказало, однако факт – что-то заставило его задрать голову. Ну, так и есть! Над его головой на фоне несущихся туч и прочерчивающих их зигзагов молний выделялся силуэт часового, сидящего на корточках и пялящегося вниз.

Вертухай никак не отреагировал на перемещение по яме одного из пленников, однако Артем решил не раздражать его понапрасну и пока постоять на месте. Трудно сказать, что тот способен сделать, ежели захочет пресечь прогулки пленника. Он может ткнуть нарушителя острой бамбуковой палкой, помочиться ему на голову или просто станет торчать над головой, никуда не отходя. Впрочем, достаточно и последнего. Пусть этот поганец уберется, тогда можно будет и доковылять до сокамерника.

Артем замолчал, но вдруг подумал: а не попробовать ли ему разговорить вертухая? Зачем? Ну мало ли, вдруг да удастся что-нибудь полезное вытянуть или на что-нибудь подбить, задурить голову, застращать Белым Драконом. Вдруг он слышал о Белом Драконе? Тогда можно попробовать убедить этого пирата, что лучше служить Дракону, чем тем, кто действует против него. Заткнуться никогда не поздно.

– Эй, наверху! – позвал Артем. – Ты по-японски говоришь?

Ответом было молчание.

– А по-китайски? – зачем-то спросил Артем, разумеется по-японски.

Опять никто ничего не ответил.

– Ну что за дрянь! – напрягая горло, громко заговорил Артем. – Мало того, что сидишь в яме как последняя жаба, так еще и говорить с тобой отказываются. С послом императора, с Белым Драконом – и не говорят! Слышь ты, наверху, член дохлой собаки и обезьянья задница, хочешь, я тебе скажу, где под Шанхаем клад закопан? Вы же, пираты, сами не свои от этих кладов. Поделили бы честно, пополам, а? Нет, правда, есть клад, с места не сойти… М-да, не очень удачная клятва. Аматэрасу клянусь, Сусаноо клянусь, мамой родной и здоровьем тэнно Сидзё клянусь – есть клад, есть. Вот ты слышал о Шанхае? Молчишь. А ты, мой бедный друг, тоже не слышал? Никто, я смотрю, тут у вас ничего не слышал.

На самом деле насчет шанхайского клада Артем не врал. Во всяком случае детектор лжи, от которого здешних обитателей отделяло несколько сотен лет, вранья не зафиксировал бы, потому как Артем был убежден в том, что в Шанхае может что-то быть. Вернее, не в Шанхае, а на той территории, на которой в далеком будущем раскинется этот огромный город. Сейчас, судя по всему, поселения с таким названием все-таки не существует. Все японцы и китайцы, которых он расспрашивал, ни о каком Шанхае и слыхом не слыхивали, даже китайские моряки, которым вроде бы положено знать наперечет все прибрежные поселения своей страны.

Но это не значило, что на месте будущего Шанхая сейчас ничего нет. Там вполне может находиться какая-нибудь задрипанная рыбацкая деревушка с иным названием или вовсе такового не имеющая по причине своей полной задрипанности.

– Похоже, накрылся мой план крупным медным тазом, – произнес Артем по-японски, но тихо, исключительно для себя, потому что только он сам себя и мог сейчас понять.

У него был план, суть коего сводилась к следующему. По пути в далекую Русь сделать крюк, весьма небольшой, кстати, добраться до места, где впоследствии раскинется и зашумит мегалополис, старательно излазить там все, скрупулезнейше осмотреть все мало-мальски примечательное, а дальше… дальше действовать по обстоятельствам. Все это Артем хотел проделать ради того, чтобы найти… ну, скажем так, нечто. Ведь именно из Шанхая он прибыл, точнее сказать, провалился в древнее Ямато.

Давайте рассуждать логически. Если есть вход, значит, может быть и выход. Ну а где искать выход, как не на месте входа?

Артем не знал, как он поступит, если вдруг обнаружит, что существует обратный путь. Люк там какой-нибудь, упрятанный среди бурьяна, камень, украшенный пентаграммой, к которому нужно приложить ладонь, звездные врата, древнее капище или даже монастырь Хранителей Входа, которые не первое тысячелетие поджидают Входящего. Словом, это могло быть что угодно, равно как могло и ничего не быть. Наверное, последний вариант был самым вероятным, однако этого никак не узнаешь, не побывав на месте.

Артем знал, что он все решит в последний момент. Выбор придет напрямую из сердца. Правда, иногда ему казалось, что где-то в глубине души он уже сделал этот самый выбор, осталось только извлечь его на поверхность. Но для него важно было именно иметь выбор, а для начала неплохо было бы просто установить, есть ли он вообще в природе.

Можно было бы, конечно, попытаться задурить пиратскому папаше Хаси голову как раз насчет клада, зарытого на месте будущего Шанхая. Вдруг клюнет? Хотя на откровенную лабуду он не купится, на идиота никак не похож. Для него потребуется сочинить что-то весьма убедительное. Ну что ж, целая ночь впереди, хоть всю клади на сочинительство. А это еще что? Артем задрал голову… и расхохотался.

– Нет, ну это просто весело! – произнес он на чистом русском. – В точности как в каком-то фильме, где мужики на кладбище откапывали труп. Один другому говорит, что нет ничего хуже, чем ковыряться холодной ночью в раскопанной могиле. Другой возражает, мол, бывает и хуже, скажем, если еще и дождь пойдет. Разумеется, тут же вдарил ливень. Прямо как у нас с вами, мои молчаливые друзья.

У них, правда, до ливня еще не дошло, но дождь уже начался, забил по земле крупными сильными каплями. Вообще-то, если поглядеть на происходящее со стороны, то можно было бы понять предельную абсурдность ситуации. Сидя по грудь в вонючей жиже, бывший российский акробат под вой ветра рассказывает что-то на японском языке каким-то мутным людям, и неизвестно, понимают ли они его хоть немножко. А дальше произошло то, что Артем осознал далеко не сразу. Сверху обрушилось что-то большое и темное, грузно шлепнулось в жижу рядом с Артемом, обдав его фонтаном зловонных брызг. Артем инстинктивно зажмурился, а когда открыл глаза, увидел, что прямо перед ним плавает тело, из спины которого торчит рукоять кинжала. Вокруг тела вздуваются крупные дождевые пузыри, по спине и по кинжалу хлещут струи уже вполне себе неслабо раскочегарившегося дождя, а плавающее тело не подает никаких признаков жизни.

«Часовой!.. – узнал Артем. – Никаких сомнений. Именно на нем была надета эта куртка странного покроя с широкими рукавами, драная на плечах».

Гимнаст посмотрел наверх – никого. Но загадки разгадывать ему было некогда, равно как и офигевать слишком долго. Появился шанс, и Артему следовало вгрызаться в него, как собаке в кость.

Он бросился к телу, толкая животом труп часового, отбуксировал его к стенке ямы, чтобы был упор и тело не бултыхалось. Извернувшись, Артем обхватил ладонью рукоять кинжала, вытянул его из тела наполовину и наклонил таким образом, чтобы гарда служила кинжалу упором. Подходяще. Он дотронулся пальцем до лезвия, тут же отдернул его, но поздно – порезался. Конечно, это было скверно, особенно с учетом той грязищи, в которой Артем сидел. Однако бритвенная заточка стали не могла не радовать. Теперь никаких проблем быть не должно. Он подвел к лезвию веревочные путы, в ударном темпе задвигал рукой… Какое там рукой! Ему приходилось двигаться всем туловищем.

Есть! Как он и предполагал, лезвие справилось с веревками на раз. Освободив одну руку, пленник за считанные секунды распутал и вторую. Он в темпе помассировал запястья и предплечья, разгоняя кровообращение. Нормально, сойдет. Теперь надо осмотреть труп часового, забрать оружие – Артем помнил, что у того торчал за поясом китайский меч с круглой гардой, – и как-то выбираться наверх.

Артем несколько раз поднимал голову и оглядывал верх ямы, но по-прежнему никого и ничего не видел. Загадка продолжала оставаться до предела загадочной. На часовом не оказалось никакого оружия. Или его отобрали, или, что вероятнее, часовой успел выдернуть меч и вместе с ним свалился в яму, где выпустил оружие из ослабевшей руки. Очень долго можно искать его, шарить в иле, окунаясь с головой в вонючую жижу, рискуя наступить на лезвие и основательно рассадить ногу. Так стоит ли? Или все же попытаться нашарить?

Артем зажал в руке кинжал и замер в задумчивости. Он слышал, как бешено колотится его сердце.

Ага, очухались, гражданин?! Из полутьмы, озаряемой вспышками молнии, на Артема надвигался силуэт с разведенными в стороны руками, разгоняя перед собой волну не хуже броненосца «Потемкин». Сокамерник остановился перед Артемом и впился в него взглядом. Наконец-то наш гимнаст мог разглядеть, кого уготовила ему судьба в товарищи по зловонной яме. Экземпляр оказался прелюбопытный. Артему с ходу пришел на ум некий собирательный образ индейца из вестернов. Человек этот был широкоплечий, предельно жилистый, волосы длинные, прямые и вроде бы черные, хотя в этом сумраке можно и ошибиться. Артем заметил азиатский разрез глаз, но они не были такими узкими, как у японцев или китайцев, продолговатое лицо с резко очерченными скулами, орлиный нос. Кстати, неразговорчивостью этот гражданин напоминал все тех же индейцев.

Сей товарищ остановился по ту сторону трупа, колыхающегося на поверхности зловонной жижи, продолжая сверлить Артема взглядом. Ясно, что ему тоже захотелось на свободу… впрочем, как и любому на его месте.

Однако Артем колебался.

Случись такая история полгода назад, когда Артем только-только перебрался из мира прав человека в общество самураев, он не задумываясь стал бы помогать незнакомцу. Сейчас же… хм… Гуманизм гуманизмом, но вот кто его знает, что он начнет вытворять, едва его руки окажутся развязанными. Например, поднимет шум раньше времени, и это, пожалуй, еще самое безобидное, что данный тип способен выкинуть. А вдруг он ненавидит жителей Ямато больше, чем пиратов, швырнувших его в яму?

«Стоп, стоп! – вдруг осенило Артема. – А вдруг это вообще подсадка, чтобы в случае чего поднять тревогу?»

В этот момент что-то вдруг шлепнуло Артема по плечу, заставив инстинктивно дернуться в сторону и присесть, чуть ли не по горло окунуться в омерзительную жижу.

Веревка, кажется… Ну да, это веревка легла толстым белесым червем поверх часового, плавающего в жутком месиве.

Артем вскинул голову и пригляделся, не забывая краем глаза пасти сокамерника. Он ведь не знал, чего от него ожидать. Ага, ну вот и объявился загадочный незнакомец. Этого и следовало ожидать после появления веревки. Потому, видать, он и не показывался раньше – привязывал веревку к дереву или обматывал ее вокруг камня. Только нельзя было разобрать, кто же это. Артем видел лишь темное расплывчатое пятно.

– Эй, посол?! Слышишь меня?! – донеслось до него сквозь шум бушующей стихии.

Странный какой-то голос. Хотя какой голос не будет странным в эдакой-то круговерти?

– Слышу! – заорал в ответ Артем, ловя ртом дождевые струи.

– Сможешь выбраться?

Это был не свой, своего он уже узнал бы, несмотря на все помехи. Тогда кто же ему помогает? Быть может, какой-нибудь японский шпион, внедренный в пиратскую шайку, решил спасти императорского посла? Или в ронине из Ямато, примкнувшем к пиратскому движению, вдруг проснулась самурайская совесть? Поди тут угадай.

– Лезу уже!

Очередной раз бабахнула фотовспышка молнии.

Артем решил, что сходит с ума и у него уже начались видения. На фоне черного неба и ослепительно-сиреневых зигзагов, прочертивших его, отчетливо высветилось морщинистое старушечье лицо, обрамленное седыми волосами, в этом нереальном свете показавшимися Артему серебряными. «Господи боже, – подумал акробат, утирая рукавом с лица дождевую воду. – Уж не сама ли смерть пришла за мной? Или эту женщину подкупил кто-то из наших? Он щедро отсыпал ей из дорожной казны, и ради денег бабушка пошла на смертоубийство?»

Но размышлять над всей этой фантасмагорией было некогда. Артем сжал кинжал зубами, ухватился за веревку и оглянулся на недавнего сокамерника. Тот по-прежнему стоял и молчал. Странный тип… Ну, пока!

Перебирая руками по веревке, Артем выдрал себя из жижи и попытался упереться ногами в борт ямы. Сделать это он не смог, ноги отчаянно скользили по мокрой глине. Пленнику пришлось отталкиваться от стены ямы и подтягиваться по веревке на руках.

Так твою разэтак! Артем соскользнул по веревке вниз и бултыхнулся в зловонную лужу. Ну не мог он так! Взять и просто бросить человека!

Вот именно то, что этот индеец хренов ни о чем не попросил, и решило дело. Подсадной так бы себя не вел. Тот бы, наоборот, стал умолять если не словами, то жалостливыми гримасами, просить разрезать веревки и взять его с собой. Ну а вдруг сей гражданин умом тронутый, буйный? А если он ненавистник всего японского, в том числе послов Ямато? Что ж, кинжал ему Артем уступать не собирался, а во всем остальном… придется рискнуть. Да, наверное, господин посол так и не изжил в себе до конца проклятый гуманизм. Несколькими взмахами кинжала Артем перерезал на пленнике веревки и, не дожидаясь, пока тот распутается, полез наверх. Поскольку веревка была закреплена как надо, забраться по ней воздушному гимнасту великого труда не составило.

Перевалившись за край ямы и оказавшись на твердой земле, он испытал облегчение. Да-да, все понятно, радоваться пока было нечему, но все-таки теперь и от него уже что-то зависело. Ежели до того ему была одна дорога, то теперь появилось пусть не сто, но хотя бы несколько.

Он вынул кинжал изо рта, вонзил его в землю, быстро стянул с себя намокшую, отяжелевшую, провонявшую запахами поганой ямы куртку-косодэ и отбросил ее в сторону. Дело было, конечно, не в запахах, те же штаны-хакама и кимоно провоняли точно так же, а в том, что косодэ будет только сковывать движения, висеть на плечах панцирной тяжестью.

Избавившись от куртки, Артем тут же проворно запустил руку под кимоно и издал сладострастный вздох облегчения, отодрав от живота пиявку, присосавшуюся там.

Теперь можно было и пообщаться со спасительницей, в которой, как подтвердилось при ближайшем рассмотрении, не было ровным счетом ничего демонического. Обычная женщина. Да, весьма почтенного возраста, невысокая, с лицом совсем не азиатским…

На этом лице вдруг проступила гримаса ужаса, взгляд был направлен Артему за спину. Артем обернулся и увидел руки и голову сокамерника, выбиравшегося из ямы.

– Куда?! – закричала женщина, метнулась вбок, упала на колени, обеими руками схватила веревку, тянущуюся к яме от ближайшего дерева, приподняла ее, насколько смогла. – Режь!

Артема поразила ее стремительность и горячность. Неспроста все это. Медлить не стоило.

Артем метнулся к яме, на край которой уже лег грудью этот самый индеец, и приставил лезвие к горлу давешнего сокамерника.

– Не дергайся, коли хочешь жить. Эй, женщина, подойди сюда!

Ничего, повисит на руках до конца разбирательства. Мужик сильный, выдюжит, а ежели отпустит веревку, то бултыхнется вниз, в столь знакомую ему жижу. Если он отпустит всего одну руку, то Артем не задумываясь полоснет его по горлу. Не до гуманизма тут. Не тот случай, чтобы гадать, схватит он тебя освободившейся рукой или нет.

– Убий его, рус, убий! Зрю его недобро! Зла он творил вельми много!

Час от часу не легче, сюрприз на сюрпризе! Впору взвыть в такт завываниям бури! У Артема от нового потрясения чуть не дрогнула рука с кинжалом, и он чуть было не располосовал горло недавнего товарища по несчастью.

Было от чего потрястись! Эта старушка выдала последнюю тираду не по-японски, а по-русски, хотя русский был какой-то… не совсем русский.

«Наверное, древнерусский, – подумал Артем. – Это что ж, мы с мамашей, выходит, земляки?»

Но выяснение этого факта он немного отложил.

– Почему я должен его зарезать? – спросил Артем в первую голову. – Ты знаешь, женщина, кто он такой?

Спрашивал он все же по-японски, поскольку древним вариантом русского не владел, а мадам, как она уже показала, по-японски болтала преотлично.

– Зверь он. Режь его, – сказала та опять-таки по-русски, потом перешла на японский: – Он – айн. И не просто айн, а ватари-эдзо. Ты из Ямато, ты должен знать, что это значит.

– Вот оно что!.. – протянул изумленный Артем.

Он впервые видел живого айна. Мертвых ему, впрочем, тоже видеть не доводилось. Зато наслышан о них Артем был предостаточно. Он даже чуть не ли дословно запомнил цитату из какой-то очень древней хроники: «По природе айны храбры и свирепы и очень хорошо стреляют, постоянно держат свои стрелы в волосах, бегают так быстро, как бы летают, умеют напускать осеннюю мглу и творить осенние туманы».

Эта цитата так прочно засела в башке Артема из-за того, что она поразительно совпадала с высказываниями об айнах всяких разных самураев, в первую очередь тех, которые обитали в пограничных северных провинциях. Эти самураи сильно ненавидели эдзо, они же айны, эмиси, эбису, по мнению японцев, дикарей и варваров, и так же сильно уважали. Айны отвечали самураям никак не меньшей ненавистью, а то даже и большей. Поводов для ненависти у айнов было все-таки поболее. Это ведь не они завоевывали, это их завоевывали, оттесняя все дальше и дальше с исконных земель.

Вдобавок, по словам бабули-соотечественницы, этот айн – ватари-эдзо, то бишь родом из страны Ватари, с острова Хоккайдо, который полностью находится в их власти. Если айны из страны Муцу-Эдзо, с северо-востока Хонсю, не только воюют с японцами, но и торгуют с ними, даже смешиваются в браках, то ватари-эдзо отличает воинственность и непримиримость. Они исповедуют принцип «Хороший самурай – мертвый самурай».

Артем как-то вдруг стал склоняться к тому, что права старушка-бабушка. И впрямь, безопаснее будет резануть по горлу или на худой конец по веревочке и отправить этого товарища назад, в лужу, живого или не совсем.

– Ты и вправду айн? – спросил Артем человека, висящего на веревке.

– Да, я – айн.

Ага, все же говорить он умеет, причем по-японски, впрочем, как и многие из айнов. Значит, до этого молчал, потому как не хотел разговаривать с послом ненавистной Ямато?

– Что будем делать, айн? Твое слово. Только очень короткое слово.

– Моя жизнь, – сказал айн, и в полумраке блеснули яблоки глаз, нацеленных на Артема. – Оставишь в живых, буду твоим вассалом, буду служить тебе год от этого дня. Потом уйду. Моя кровь будет литься за тебя, самурай. Клянусь богом Окикуруми, прародителем рода Онки, духами моей земли и священными водами наших рек.

Артем не мог не признать, что сказано коротко и ясно.

– Не слушай его, он зверь! – гнула свое женщина. – Зверь всегда врет, когда хочет сбежать. Он настоящий зверь, и держали его здесь для боя со зверем, с тигром.

В данный исторический момент Артем был далек от гуманистических идей ровно настолько же, насколько и от Руси-матушки. Сейчас ему следовало считаться только с одним – с целью. Цель ясна и понятна – освободить всех своих и смыться отсюда. Исходя именно из этого, напарник ему не помешает. Тем более ловкий и сильный дикарь, которого тут держат – если он правильно понял женщину – для гладиаторских забав с тигром. Хлюпика и хиляка не оставили бы для эдаких-то игрищ, приспособили бы к чему попроще. К тому же у айна должен быть изрядный зуб на пиратов, хотя бы за вонючую яму. Вот когда они отсюда выберутся, можно будет и разойтись с варваром путями-дорожками, сейчас же есть смысл рискнуть, понадеявшись на его клятву. Решено.

Артем отвел кинжал от горла айна.

– Выбирайся. Иди к дереву, отвязывай веревку.

Веревка могла пригодиться, надо было прихватить ее с собой. За айном, ясное дело, придется приглядывать. А сейчас Артему следовало кое о чем в темпе поспрошать женщину. Следовало признать, весьма загадочную женщину…

Артем шагнул к ней, приобнял за плечи:

– Спасибо. Я у тебя в долгу. Ты русская?

Она рубанула ребром ладони об ладонь:

– Наполовину. Мать моя бывши в Киеве отроковица, – она опять заговорила по-русски. Судя по напряженному лицу, родной язык давался ей нелегко. Наверняка эта женщина уже порядком подзабыла его. – Отец из булгар. Ведати булгар?

Артем довольно энергично кивнул, так как булгар он знал, хотя и без подробностей. В его мозгу эти самые булгары, правда, почему-то весьма причудливо сплетались с половцами. Те и другие в его воображении выглядели одинаково – люди в конусовидных меховых шапках, с гиканьем врывающиеся в русские поселения и стреляющие из луков на скаку.

После того как выяснилось, что Артему знакомы булгары, женщина с видимым облегчением перешла на японский, на котором говорила с окинавским акцентом и весьма бойко, то есть ровно так, как люди говорят на родном языке. По-японски она и поведала Артему свою историю, уложив длинную жизнь в два десятка фраз.

Отец-булгарин взял ее мать в полон в одном из набегов даже не на сам Киев, а на какую-то деревню или город, находившийся неподалеку от Киева. Рассказчица уже и не помнила, как называлось то место. Булгарин полонянку не продал, потому как та была зело красива, а оставил себе в качестве одной из жен, увеличив штат таковых еще на одну единицу. Жили они в городе Биляр, в большом доме с огромным садом. Мать приняла мусульманскую веру, потому что в городе том молились Аллаху, хотя других вер не притесняли.

Отец все больше пропадал в походах, жены, большей частью бывшие полонянки, браком с булгарином возведенные в ранг полноценных свободных людей, как ни странно, жили дружно. Может быть, потому, что жили они в достатке, взаперти не сидели и даже работать им особенно не приходилось. Знай себе тоскуй по мужу, жди, когда он нагрянет из похода и навезет подарков. В этом городе, в этой обстановке и родилась Айгюль. Такое имя дали сегодняшней спасительнице Артема много-много лет назад. Мать учила ее, как и других своих детей, родному языку. Этому никто препятствий не чинил.

А потом пришел какой-то Джам-аль-Джем, встал под городом лагерем, предложил жителям сдаться в обмен на сохранение жизни. Те не сдались, и началась осада. В конце концов Джам-аль-Джем ворвался в город, ну и понятно, что тут началось. Мать погибла от стрелы, когда они перебегали из их загоревшегося дома куда-то еще, отца тоже убили, хоть сама она и не видела этого. Убили вообще всех мужчин города, равно как и всех мальчиков, чтобы не мстили потом. Не трогали только стариков, если те, конечно, сами не хватались за оружие. Женщин, тех, которые помоложе и покрасивее, победители угнали с собой. Зачем оставлять добро? Она была тогда совсем молодой, не больше четырнадцати весен от роду. Ее, разумеется, угнали тоже.

Ее продавали трижды. Два раза Айгюль покупали другие торговцы рабами. Потом ее долго куда-то вели и везли вместе с караванами невольников – видимо, туда, где подобный живой товар стоил намного дороже. В конечном счете она очутилась на невольничьем рынке в каком-то неведомом Артему городе Вэньчжоу. Там она и приглянулась некоему Лао, китайцу по национальности, пирату по профессии, окинавцу по месту рождения и проживания, плохо разговаривающему по-китайски, зато хорошо по-японски. И этот Лао ее купил. С тех пор она и жила здесь на правах одной из женщин пирата, получила от него новое имя – Юна, родила ему пятерых детей, из которых двое умерли, но зато имелось уже трое внуков. Раньше Юна работала на рисовом поле и дома, теперь, по старости лет, – только по дому. Года считать она уже давно перестала. Да и чего их считать, спрашивается?

«Вот такая жизненная история из тринадцатого века, – подумал Артем. – Между прочим, хоть у нас в Ямато тоже имеются свои недостатки, но, по крайней мере, мы не торгуем людьми как баранами и рисом».

Касаемо же дня сегодняшнего… Когда в доме Хаси, где она прислуживала, женщина услышала русские слова, на нее и нахлынуло. Она едва устояла на ослабших ногах, чуть было не выронила кувшин с вином из гаоляна, справилась с собой и стала прислушиваться к разговору. Так Юна и узнала, что человек, который цветом волос и лицом напомнил ей мать, идет, оказывается, с посольством в Русь.

Когда Хаси всех лишних повыгонял, она устроилась за одной из стенок и подслушала весь разговор между ее соотечественником и атаманом. Она многого не поняла в том разговоре, но уразумела главное – земляку ее матери скорее всего придется проститься с головой, а до этого ему предстоит пройти через пытки. Тогда Юна надумала спасти человека, в котором течет родная кровь.

Она пришла сюда с кувшином вина и собиралась сказать часовому, что этот подарок прислал для него Кусанку, чтобы не так страшно было караулить в такую плохую ночь. Когда пират присосался бы к горлышку, Юна вонзила бы ему под сердце кинжал, взятый тайком в доме Хаси. Но уловка с кувшином не потребовалась, потому как пират в шуме бури не услыхал ее шагов и не повернулся. Ей оставалось только вонзить клинок поточнее и поглубже. Рука у нее, слава Тенгри, еще твердая. Куда надо бить, чтобы свалить жертву наверняка и сразу, она, жена пирата, знала неплохо. Этого Ясу, а именно так звали беднягу часового, не жалко. Да и никого ей здесь не жалко, кроме своих детей и внуков. Даже мужа Юна и то не пожалела бы. Чего его жалеть, когда, кроме детей, ничего хорошего она от него не получила? Но мужа тут быть и не могло, он уже много лет как утонул.

– Скажи мне свое настоящее имя, какое ты получил от рождения, – требовательно сказала женщина.

– Артем. – Он подумал и добавил: – Из семьи Топильских.

– Княжеского рода?

«Сказать разве, что княжеского? Может, ей приятнее будет спасать родовитого человека?»

Но Артем все же решил быть максимально правдивым.

– Я из семьи потомственных саругаки, – сказал он.

Ему показалось, что Юна все же была разочарована. Может, ему следовало соврать? Все-таки женщинам иногда полезнее преподносить красивую ложь, чем грубую правду.

– Теперь слушай, как ты вернешь мне долг за спасение, – безапелляционно заявила женщина, что-то стянула со своей шеи и укрыла в ладонях. – Еще в Биляре моя мать купила в лавке, где продавали всякие безделицы из других стран, три нательных креста во славу Тенгри, которому поклонялась, когда жила на Руси. Она дала каждому из своих детей по крестику, но прежде вырезала на другой стороне имя каждого из нас. Начертила она и мое русское имя, которое мне дала в тайне от отца, – Любава. Моя сестра умерла еще до осады от черной лихорадки. Мой брат, когда мать убило стрелой, убежал и затерялся в дыму, среди мечущихся людей. Я не смогла ни догнать, ни найти его, а там и меня схватили. Он младше меня годков на десять. Может, и не убили его тогда, мог спрятаться и переждать. Может, он и до сих пор жив. Так вот, посол. Если увидишь у кого такой крест, попроси перевернуть и посмотри, что начертано. Если «Изяслав» – значит, перед тобой мой брат. Расскажешь ему обо мне. Держи и слушай второе.

Она протянула руку и опустила ему в ладонь темный крест с мизинец длиной на шелковом шнуре. Он был сделан из дерева, потемневшего от времени, и видом мало походил на православный или католический. На нем не было никаких орнаментов или резьбы, а вот на обратной стороне действительно было что-то процарапано. Артем не стал подносить его к глазам. Женщина сказала, что там вырезано ее имя, так с чего бы ей не верить?

– Возьми. Зарой на берегу Днепра. В землях матери. Пусть часть моя будет там.

– Обещаю, – твердо сказал Артем, надевая крест на шею. – Если, конечно, сам дойду.

Что ж, теперь следовало поговорить и о делах насущных, куда более безотлагательных.

– Ты знаешь, где мои люди? Все там же? И где мои грамоты, что были засунуты в бамбуковый пенал? Где мои мечи? Где пираты?

Если первые два вопроса были продиктованы ясно чем, то вопрос о мечах отражал уже иную сущность бывшего циркового гимнаста – японско-самурайскую. И дело даже не в том, что в глазах своих людей, в первую очередь в глазах отца и сына Кумазава, он много потеряет с утратой своих мечей. Это-то ладно, это он как человек неяпонской закваски как раз легко может пережить. Хуже другое – он утратил меч «Свет восемнадцати лун». Кто держал в руках древний самурайский меч, тот поймет, а кто не держал – тому и объяснять бессмысленно. Есть понятия, которые словами передать затруднительно, а то и вовсе невозможно. Оставлять такую вещь чужому – это как оставлять часть себя… В общем, если ничего другого не останется, то Артем, конечно же, плюнет на мечи, не променяет на них свою жизнь и жизни своих людей. Но прежде он все же испробует все мыслимые способы добраться до клинков.

Женщина с тремя именами рассказала все, что знала, – что мечи Хаси наверняка держит в своем доме, в особой комнате, что почти все пираты ушли на берег, но скоро вернутся, если уже не вернулись, что она ничего не знает о том, где находятся сейчас его товарищи, ничего не знает и о грамотах.

Еще она сказала:

– Я пошла бы с вами, чтобы помереть на родной земле, но стара, не дойти, да и от детей жаль уходить. Буду здесь доживать.

Между прочим, айн все то время, пока Артем разговаривал с женщиной, у которой оказалось три имени, стоял возле дерева с веревкой в руках, невозмутимый, как индеец у столба пыток. Никаких поползновений к необдуманным действиям он не предпринимал. То ли дикарь попался умный и понимал, что на любое его резкое движение Артем мог среагировать вполне предсказуемо, то бишь пустить в дело кинжал, то ли и в самом готов был держать слово несмотря ни на что. Кстати, на айне были лишь штаны из грубой кожи, прошитые крупной стежкой, а ростом дикарь был лишь на полголовы ниже Артема, так что по местным меркам мог считаться полугигантом. Торс его представлял весьма занимательное зрелище. Он был весь покрыт красными пятнами, будто где только можно ему ставили лечебные банки.

«Может, утешить его уверениями в том, что пиявки зело полезны для здоровья, а некоторые граждане даже платят деньги за подобные процедуры?» – подумал Артем. План дальнейших действий, хоть и схематично, но уже нарисовался в его голове.

– Пора, – сказал он.– Пойдем по тропинке, – сказала женщина с тремя именами. – Я покажу.