Решетчатая бумажная дверь чуть не разлетелась на составные части. От этого грохота Артем ошалело вскинулся на тюфяке, вскочил на ноги и, еще ничего ровным счетом не понимая, инстинктивно отпрянул к дальней стене комнаты. В комнате мигом стало тесно от людей. Кто-то из них поднял над головой фонарь, и его слабый колеблющийся свет показал перекошенные от ненависти самурайские лица.

— Не успел удрать! — радостно закричал кто-то.

— Думал, не догадаемся!

Набившиеся в келью самураи были растрепанны и злы. Их ладони нетерпеливо сжимали и гладили рукояти мечей.

— Только сейчас не вздумайте убивать!

— Вытаскивайте его! — закричали из коридора. Артема ухватили за кимоно, рванули. Артем на кого-то налетел, тут же последовал толчок в спину, от которого гимнаст чуть не сшиб стоящего перед ним человека.

Самураи даже не подумали, что в этой тесноте они крайне уязвимы. Артем без труда мог выхватить у кого-нибудь из-за пояса вакидзаси. И пока они сообразили бы, что происходит, пока сами выхватывали бы оружие, многие из них, подкованных, блин, в фехтовании бойцов, получили бы в бортах пробоины от скромного акробата. В этой теснотище их численное превосходство мигом бы обернулось большим, жирным минусом. Они стали бы мешать друг другу, как пассажиры в трамвае. Тем более многие наверняка по привычке схватились бы за катану. А тут катаной не размахнешься, а коли все же размахнешься — своих же посечешь. К тому же Артем мог выбить из рук и потушить фонарь, в полной темноте его шансы на спасение получили бы еще одну существенную добавку.

Черт... Соблазнительно. Артем чувствовал, что он в шаге от роковой черты, за которой уже не будет иного выхода, кроме как биться насмерть. Что там мастер говорил — умение побеждать без оружия есть высшее мастерство в кэмпо? Можно ли сейчас обойтись без оружия? А кстати, где же ты, сам мастер, чего не летишь на выручку?

Артем все же удержал себя от рокового шага. Может быть, незнание помогло — он не понимал, в чем причина ночного переполоха и насколько она серьезна. Может быть, не все так ужасно, как выглядит. По странной прихоти ума он вдруг вспомнил прошлую жизнь, телерепортажи из жизни мусульман. Когда они хоронили кого-то, скажем, убитого израильской ракетой или разведкой, то похороны оборачивались грандиозной демонстрацией ненависти. Улицы были полны народу, все грозно орали что-то, размахивали оружием, сидели друг у друга на головах, палили из автоматов, все лица были перекошены самым немыслим и злобным образом. Казалось, ну, все — назавтра мир содрогнется. А назавтра — ничего. Устаканивается, обычная жизнь, будто вчера ничего и не было. Выпустили пар и едем дальше... Хотя японцы, конечно, иного темперамента люди.

Наконец его вытолкали в коридор. Ему не дали надеть ни штаны-хакама, ни куртку-косодэ, ни таби, он был в одном кимоно и босиком.

А коридор был забит людьми. Их тут было до дури, до чертиков, даже лень пересчитывать. Наверное, все обитатели школы сбежались. «Что это значит? Нобунага у ворот? Но чего тогда стоит слово мастера, который обещал защиту? Или слово, данное гайдзину, можно нарушить без ущерба собственной чести?» Гимнаст ничего не понимал... Кроме одной очевидной вещи — сейчас уже не убежишь, с этим он явно и фатально опоздал.

— Наканэ! — увидел Артем знакомое лицо.

— Убийца! — заорал молодой самурай. — Ты даже не достоин смерти от меча!

Но зачем-то (видимо, уже не контролируя свои эмоции) он попытался вытащить катану. Ему не дали этого сделать стоящие рядом самураи.

— Мы убьем его позже! Убьем не мечом.

— Ведите его!

— Ведите!

Его схватили за руки, больно сжав запястья, и повели... лучше сказать, быстро потащили по коридору. Потом — по галерее. Знакомый маршрут. Так и есть. Фехтовальный зал.

Кто-то из самураев ходил по залу со свечой и зажигал от нее фонари, висящие по стенам на крюках. Света уже вполне хватало, чтобы увидеть в центре зала лежащего на соломенных матах человека.

Это был мастер Мацудайра. Он лежал лицом вниз, разбросав в стороны руки. Из-под левой лопатки торчала рукоять кинжала. Клинок всадили по самую рукоять.

Артем встал как вкопанный, и его конвоиры вынуждены были остановиться.

— Он мертв? — вырвалось у Артема.

— И ты умрешь! — закричал Наканэ. — Здесь же! Рядом с тем, кого убил!

— Гайдзин! Обезьянье отродье! Кусок гнили! — орали вокруг. И еще что-то орали в том же духе, Артем не вслушивался.

«Дело плохо», — прошелестело в мозгу опавшей осенней листвой. Погано сделалось на душе, поганей некуда.

Артема сильно толкнули, он полетел лицом вниз, упал на маты. Встать не дали — сверху кто-то вспрыгнул, ударив коленями в спину, и тут же сомкнул пальцы на горле.

Гимнаст перевернулся, одновременно всаживая локоть напавшему куда придется, куда попадет. Видимо, хорошо попал, потому что пальцы разомкнулись... Ну а толку-то! Сразу же множество сильных ладоней придавили руки-ноги Артема к полу. «Что я могу сделать? — обреченно подумал гимнаст. — Когда их тут навалом! В келье надо было драться, только там был шанс».

— Гайдзины — это варвары! — кричал кто-то над Артемом. — Никто не запрещает пытать варваров! Дайте мне боккэн. Я не хочу поганить о него боевые мечи. Дайте боккэн!

— Что ты собираешься делать, Цурутиё? — раздался чей-то на удивление спокойный голос.

— Дайте мне боккэн! Я хочу знать, кто его послал! Я проткну ему глаз. Если не скажет, буду пытать дальше!

Артем видел перед собой лицо этого бритоголового Цурутиё — с кустистыми бровями, с пылающими ненавистью глазами и первой неряшливой растительностью на круглом юношеском лице.

Опа! У горла Цурутиё появилось широкое лезвие алебарды-нагината. Лезвие коснулось его кожи.

— Стой, Цурутиё! Встань и отойди от него! — Артем узнал голос. Да и как было не узнать. Ацухи-мэ, сестра Хидейоши.

— И все отойдите в стороны! — приказала девушка. — Ну! Быстро! Его сюда направил мой брат, пообещав защиту. Раз больше некому, я его буду защищать.

— Ты сошла с ума, женщина! — Цурутиё вскочил, замахал руками. — Он убил мастера Мацудайра!

— Ты это видел? Кто это видел? — Ацухимэ обвела взглядом всех остальных. — Он признался в этом?

— Под пытками признается! — крикнул кто-то из-за спин.

Артема все-таки отпустили. Воспользовавшись, что его больше не держат, он поднялся. И наконец-то посмотрел на девушку.

Ацухимэ стояла, опершись на нагината. Древко алебарды было длиной с ее рост. Амазонка! Горящие глаза и растрепанные волосы только дополняли образ и удивительно шли ей. Она была босиком, а надето на ней сейчас было темно-синее кимоно с вышитыми золотой нитью пионами.

— Под пытками? — переспросила, усмехнувшись, сестра Хидейоши. — А почему с него начинают пытать? Может быть, начать с тебя, Абэ Иэнари, чей голос я узнала. Ведь оснований подозревать тебя ничуть не меньше, чем чужестранца!

— Ты — женщина, и ты не можешь встревать в дела самураев. — Раздвинув окруживших пятачок, на котором лежал убитый мастер и стояли Артем с Ацухимэ, шагнул, судя по всему, тот самый упомянутый Абэ Иэнари. А судя по морщинам и седине в волосах, этот самурай был одним из наставников Школы. Или местным «вечным студентом».

— Я не могу встревать?! — не произнесла, а прошипела рассвирепевшей рысью девушка с нагината, ее глаза сузились до предела, почти исчезнув с лица. — Я не могу! Я — Ацухимэ из рода Кумазава, дочь Кумазава Масахиро, в моих жилах течет кровь Минамото ёсицунэ. И я что-то там не могу?! Кто здесь может сказать, что его предки сделали для страны больше?! Может, ты, Абэ Иэнари, жалкий плебей, сын вожака рыбачьей артели, получившего самурайские мечи только за то, что долгие годы поставлял свежую рыбу престарелому, слабоумному тайро. Или ты, Хасимото, чей отец был безродным ронином! Или ты, Цурутиё, чей род всегда с охотой поддерживал любых мятежников! Или, может, ты, Такэаки, не знающий своего отца и живущий здесь из милости сэнсэя?

Как-то враз все в зале примолкли. И когда замолчала Ацухимэ, в зале повисла неожиданная, поразительная тишина.

Тишину разорвал голос Цурутиё:

— Кто еще мог убить сэнсэя! Он, только он — гайдзин! Стоило ему приехать, как сэнсэя убили! Не раньше, а в этот день!

— Я спрашиваю еще раз, кто-нибудь видел, как чужестранец убивал мастера Мацудайра или как он крался ночью к комнате сэнсэя? — Ацухимэ приподняла нагината и острием обвела круг собравшихся. — Может быть, кто-нибудь видел, как гайдзин крался к себе в комнату? Хоть это видели?

— Я не стесняюсь того, что мой отец ловил рыбу, — это опять заговорил Абэ Иэнари. — Сэнсэй Мацудаира учил нас не кичиться чужими заслугами. К тому же в Мацудайра-рю среди учеников и наставников много людей из благороднейших семейств, которые тоже сделали для страны немало. А ты — всего лишь женщина. Ты не можешь прикасаться к оружию, ты должна сейчас находиться на женской половине.

— Ах, вот как ты вдруг заговорил, Иэнари! — Девушка сложила руки на груди, зажав между ними древко нагината. — Стоило только мастеру покинуть нас! Надеешься занять его место? Или ты хочешь оскорбить меня? Так оскорби, если хочешь сразиться со мной по всем правилам фехтовального искусства! Я даже согласна на твой выбор оружия. Хочешь, мы будем биться на нагината или на копьях? Хочешь — выбери катану. Я согласна на бо и на дансэн утива. Я согласна и на лук. Ведь я же женщина, и я не смогу натянуть лук, правда? А пока еще раз напомню тебе, что я из рода Кумазава. Оскорбив меня, ты оскорбишь дом Кумазава. И если рядом нет мужчины из рода Кумазава, я буду защищать честь рода.

— Ты не должна так говорить, женщина, и злить людей, которые любили сэнсэя, — Невысокий худощавый и тоже не очень молодой самурай вышел в первый ряд столпившихся вокруг девушки и чужестранца. — Замолчи! Ни у кого здесь не было причин убивать мастера Мацудайра! Мы все любили его и любили эту школу. Что теперь будет со школой? Ни у кого из нас не было причины убивать сэнсэя. Только у гайдзина были причины!

— Ни у кого, говоришь... — Глаза Ацухимэ опять превратились в две словно нарисованные на лице тонкие полоски, что — как уже понял Артем — не предвещало ничего хорошего находящимся поблизости от нее недоброжелателям. — Ни у кого? Тогда слушайте. Я скажу вам сейчас. Начнем с-с...

Ацухимэ совершила одновременно хищный и изящный поворот головы, выбирая жертву.

— С тебя, Хара Итиноси. — Лезвие нагината качнулось в сторону невысокого худощавого самурая. — Все мы восхищались мечом сэнсэя, «Светом восемнадцати лун». И как можно не восхищаться клинком, выкованным самим Амакуни. Однако ты, Хара Итиноси, не просто восхищался. Ты смотрел на этот меч, как мужчина смотрит на женщину, не мог оторвать взгляд. Это мужчина не обратит внимания на такой пустяк, как блеск охваченных страстью глаз, а от женщины подобное не укроется. Вожделение — вот что я читала в твоем взгляде. Вы скажете, меч не похищен. Да, это так. Но может быть, кто-то собрался похитить его позже. Или ты, Хара Итиноси, подумал — раз я не могу владеть, то пусть не владеет им никто!

— Ты... ты... — Худощавый самурай от возмущения не мог ничего выговорить, лишь судорожно сжимал рукоять катаны.

— Продолжать? — не обращая внимания на реакцию худощавого самурая, спросила Ацухимэ. Спросила, похоже, сама у себя, потому что без перерыва продолжила: — А ты к кому ходишь почти каждую ночь, Хасимото? Что молчишь? Так я тебе скажу! Ты ходишь к Карахаси, к наложнице господина Мацудайра. И от кого ребенок, которого она сейчас носит под сердцем, еще неизвестно. Не ревновал ли ты ее к сэнсэю, а? Ты говорил, что любишь ее. Что опять молчишь? Или ты думал, что женщины умеют держать язык за зубами? Если ты так думал, ты глуп, Хасимото! Да только глупость не помеха ревности, а ревность любого может толкнуть на преступление. А ты, Куримото?!

— Замолчи! — вскинул руку один из самураев.

— Замолчать? Ты затыкаешь мне рот? Я разве начала обвинять? Если ты хочешь, чтобы я не продолжала, встань здесь, рядом со мной и нашим гостем, скажи, что ты не веришь в его виновность только потому, что он гайдзин.

«Она восхитительна, сгореть мне в аду! — Артем, забыв обо всем, любовался этой женщиной. — Да ради такой женщины... даже не знаю что...»

— Ты не встал рядом, тогда я скажу про тебя, Куримото! — Ацухимэ наклонила нагинату. — А-а, ты положил ладонь на рукоять катаны! Что ж, выхватывай меч и пытайся снести мне голову. Только я раньше успею достать тебя нагината. А еще раньше я успею сказать, что хотела. Все знают, как ты относился к чужеземцам. Ты любил повторять: «Все чужеземцы — варвары, не допускать гайдзинов в страну, выдворить тех, кто есть, и раз и навсегда очистить от скверны Землю Богов — Японию!» И вот ты видишь чужеземца, которого Мацудайра принимает в своем доме как равного. Все тут знают, что ты подвержен вспышкам гнева, во время которых тебе трудно сдержать себя в ножнах благоразумия, и эти вспышки сэнсэй, как ни бился, побороть не мог...

— Твой язык подобен пчелиному жалу, женщина! — закричал Куримото, выхватив из ножен длинный меч.

И тут Ацухимэ одним движением туловища, можно сказать, уничтожила самурая. Она элегантно, так, на носочках, развернулась и оказалась к грозному самураю Куримото спиной, тем самым оставляя его в полных дураках — не рубить же ему женщину мечом со спины, не кричать: «Эй ты, повернись!» Он так и застыл в нелепой позе, не зная, что ему делать. Нет, может быть, он бы опомнился и закричал: «Эй ты, повернись!», да только Ацухимэ как ни в чем не бывало, будто ничего и не заметила, продолжила говорить:

— Вы согласитесь, господа самураи, что не только у чужестранца были причины желать смерти сэнсэю, а? Так? Согласны со мной? Или мне продолжать называть имена?

— Я не соглашусь с тобой, женщина, — вдруг снова заговорил Хара Итиноси, про которого Ацухимэ уже говорила. — Может быть, не все здесь знают, но за голову этого гайдзина даймё Нобунага назначил награду. Коку риса! Выходит, гайдзин уже совершал преступления в этой провинции. И наверное, не одно, раз награда так велика...

Артем не исключал, что это прозвучит рано или поздно. Слухом земля полнится. Плохо, конечно, что дошло до селения Касивадзаки, плохо, что сейчас прозвучало, да уж ничего не попишешь. Самураи зашумели, обсуждая услышанное. Артем же увидел, что сестра Хидейоши как-то сразу поникла, взгляд ее агатовых глаз потускнел. Допустить, чтобы он тускнел и далее, остаться без ее поддержки было никак нельзя.

— Это так! За мою голову Нобунага действительно назначил награду! — громко сказал Артем. — Именно поэтому я последний, кто был бы заинтересован в смерти мастера Мацудайра. Потому что я пришел в этот дом в поисках убежища и мастер обещал мне покровительство и защиту. А теперь я лишен ее.

— Тогда я знаю, что мы сделаем! — Хара Итиноси поднял вверх руку. — Мы пошлем за Нобунага. Как бы мы здесь ни относились к даймё, это будет лучшим выходом. Он следит за порядком в провинции, преступления и преступники — это по его части. Пусть придет и выяснит, кто убийца.

«Правильно», «Очень верно придумал», «Мудро», «Всех устроит», — зашептались вокруг. Ацухимэ же молчала. Она опиралась на нагината, но в позе ее угадывался надлом. Вероятно, чтобы предупредить возможные возражения, Хара Итиноси сказал:

— Мы знаем, случись такая беда с кем-нибудь из нас, сэнсэй не пустил бы даймё Нобунага в Касивадзаки, мастер Мацудайра сам нашел бы убийцу и наказал его. Но мастера с нами нет. Поэтому нужен человек, кто установит истину.

«Гладко стелет гад, — подумал Артем. — И что тут можно сделать? Смириться? Пусть посылают за Нобунага, а пока тот едет, попробовать удрать».

— Я готов согласиться с господином Итиноси, — сказал Артем. — Пусть пошлют за Нобунага. Пусть он найдет убийцу. Ради этого я готов сдаться даймё и предстать перед его судом. Но я бы предложил подождать до утра. До утра не отправлять гонца к Нобунага.

— Что это изменит, гайдзин? — спросил кто-то из самураев.

— Сейчас мы все во власти чувств. Утром же придет очередь мысли. Может быть, утренний свет и спокойствие ума откроют нам некую очевидную истину, мимо которой мы прошли ночью.

— Он попробует сбежать! — крикнул самурайчик Наканэ.

— Он пытается обхитрить нас! — поддержал его Цурутиё.

— Можете охранять меня всей школой, — развел руками Артем.

— Всей школой незачем, но четверо самураев будут постоянно рядом с тобой, — сказал Хара Итиноси, который, кажется, потихоньку выдвигался в главные.

— А я буду рядом с этими четырьмя, — сказала Ацухимэ. — Чтобы они ничего не натворили.

— Я все же не понимаю, зачем нам нужно ждать рассвета! — Куримото с лязгом задвинул меч в ножны.

— У нас говорят, утро вечера мудренее, — сказал Артем.

— Решено, — твердым голосом произнес Хара Итиноси. — До утра гонца к Нобунага не отправляем.

— Ты на что-то надеешься? — тихо спросила девушка, наклонившись к Артему.

— Я попробую отыскать след, который приведет к убийце. Задача сложная, но выполнимая...