Корбалевич
Шли дни, заполненные текучкой работы. Чтобы не замотаться и не забыть закончить обсуждение рукописи с Ухналевым, Корбалевич записал слово «рукопись» на листке, свернул листок кульком так, чтобы надпись была видна только ему, и воткнул кулек в карандашницу. Среди ручек и карандашей, настольного календаря и папки с несекретными документами этот полусмятый бумажный кулек смотрелся вызывающе. На это и рассчитывал Корбалевич. Именно это должно было постоянно напоминать ему, что он должен был встретиться с Ухналевым и продолжить разговор.
В один из дней перед восьмым марта в кабинет к нему зашел Гольцев. Он обратил внимание на смятый кулек, перевернул его и прочитал написанное на нем слово «рукопись».
— Начал писать мемуары? — спросил он.
— Нет, — ответил Корбалевич, — пока протежирую мемуары других.
— Тех, кто придерживается мнения, что разведка и контрразведка есть искусство?
— Да.
— Ну-ну, — произнес Гольцов. — Ты все еще в эти сказки веришь.
— Какие сказки? — не понял Корбалевич.
— Притча есть такая. Пошел мужик на охоту, идет по болоту, вдруг слышит крик, какая-то старуха в болоте тонет. Мужик срубил топором березку, протянул старухе и вытащил ее из болота. «Спасибо тебе, добрый молодец, — говорит старуха, — спас ты меня, а я ведь не простая старуха, а сказочная, и могу исполнить три твоих желания». Тут мужик смекает, что перед ним волшебница и начинает ей заказывать, то миллион баксов, то виллу в Ницце… Старуха выслушала его и говорит: «Уж больно крутые у тебя желания, но ничего, так и быть, выполню их, но с одним условием. Должен ты, добрый молодец, ночь со мной провести в моей волшебной избушке на курьих ножках». Посмотрел на старуху мужик, вздрогнул и спросил: «А лет-то тебе, бабуля, сколько?» — «Девяносто, — отвечает бабуля, — но я тебя не неволю, ты и так доброе дело сделал, меня спас, и на том спасибо». И пошла от него старуха в чащу к своему домику. Но уж очень хотелось мужику виллу в Ницце, и он поплелся за ней. Утром провожает старуха мужика и спрашивает: «А скажи-ка мне, добрый молодец, сколько лет-то тебе будет?» — «Да уж за сорок, бабуля», — отвечает мужик. «Вот видишь, — говорит старуха, — за сорок лет, а все еще в сказки веришь».
— И к чему ты все это? — спросил Корбалевич.
— Леня, — сказал Гольцев, — притчи не поясняют.
— А заходил-то ты ко мне зачем?
— Посмотреть хотел на эту бумажку.
— А о ней от кого услышал?
— Да ее уже многие видели, а что знают двое, то знает свинья.
— Какая свинья?
— Да это я образно, просто слух прошел, что ты мемуары пишешь.
— А если бы писал?
— Начальство не любит писак. Помнишь, у нас был начальник кафедры по фамилии Луконин.
— Помню, он еще имел у курсанов тайное прозвище «отец русской конспирации».
— Да, именно ему и принадлежало сравнение нашей профессии с «капризной дамой», которая требует, чтобы ты весь принадлежал только ей.
— А при чем тут рукопись?
— Притом, что писать такие мемуары, значит изменять этой даме.
— Кто так считает, ты?
— Не-а, — инспекция.
— А-а, инспекция… Тогда это действительно серьезно. Спасибо за предупреждение.
— Не стоит благодарностей.
— А когда можно писать мемуары?
— Когда разведешься с этой дамой.
— Понятно.
Этот разговор напомнил Корбалевичу о незавершенном обсуждении рукописи Б.Н. Корбалевич взял бутылку коньяка, баночку красной икры и коробку конфет и поехал к Ухналеву.
Хозяин встретил его не очень приветливо, но Корбалевич, как спущенная тетива натянутого лука, уже не мог остановиться. Он решил раз и навсегда покончить со всем, что касается записок Б.Н.
— Проходи в комнату, — сказал ему Ухналев, — там посидим.
— А может, сразу на кухню? У меня бутылочка коньяка, плюс икра и сладости.
— Елы-палы! — сказал Ухналев. — Коньяк мне не рекомендовали в связи с артериальным давлением, икру — в связи с высокими показателями в крови холестерина, а конфеты — сахара. Но ты не переживай, иди на кухню и неси рюмки, мы смело выпьем по одной без закуски, а закусь унесешь домой детям, скажешь: зайчик прислал.
Корбалевич сходил на кухню и взял в буфете две рюмки. Когда он вернулся в комнату, Ухналев собирал с журнального столика какие-то бумаги.
— Уж не взялись ли вы сами за мемуары? — спросил Корбалевич.
— Нет, Леня, — ответил тот. — Я собираю материалы по деятельности разведки и начинаю понимать, что все успехи больших полководцев без разведподготовки и разведсопровождения вообще не были бы возможны.
С этими словами Ухналев достал из кипы какой-то листок.
— Слушай, — сказал он. — В феврале 1941 года Роммель с двумя дивизиями высадился в ливийском городе Триполи, спеша на выручку итальянским войскам маршала Грациани, которые находились на грани поражения. Совершив бросок на восток, Роммель со своим корпусом переломил ход сражений в песках. Несмотря на отчаянное сопротивление английских войск и отдельные локальные неудачи, Роммель к маю 1942 года достиг дельты Нила в Египте. До Александрии оставалось всего шестьдесят километров. Казалось, вся Северная Африка вот-вот окажется завоевана полководцем, получившим прозвище Лис пустыни. Прозвище было весьма точным. Но дело было не в хитрости самого фельдмаршала. В составе его корпуса было особое подразделение — рота разведчиков под командованием капитана Зеебома. Специалисты Зеебома прослушивали переговоры англичан, оперативно подбирали ключи к их кодам и шифрам, определяли посредством пеленгации численность танков и артиллерии противника на том или ином участке фронта, получали другую ценную информацию. Они же, действуя по принципу «кто ищет, тот всегда найдет», разыскали в стане противника американского военного атташе полковника Боннера Феллерса. Фелерс был образцовым служакой, он без устали мотался по английским гарнизонам, разбросанным в Северной Африке, изучал специфику боевых действий в пустыне, вникал в тонкости планируемых союзниками операций. Англичане не скрывали от него своих проблем, надеясь на рост поставок американского оружия и снаряжения. По результатам своих поездок Феллерс писал подробнейшие донесения, которые отправлял шифротелеграммами в Вашингтон…
— Я уже понял, чем это закончится, — сказал Корбалевич. — В данном случае безалаберность была бы лучше педантичности.
— Правильно, Леня, — согласился Ухналев. — Технари из роты Зеебома не только перехватывали его депеши, но и свободно расшифровывали их. Однажды Феллерс сообщил своему начальству, что английские спецслужбы подготовили крупную диверсию против авиации Роммеля. Они спланировали одновременный удар по девяти аэродромам. Но операция британских спецслужб провалилась. Их коммандос угодили в засаду и были уничтожены. Немецкие самолеты, ни один из которых не пострадал, поднялись в воздух и атаковали конвой союзников, который шел из Александрии. Три британских эсминца и несколько торговых судов пошли на дно. Но в разведке нельзя долго использовать одно средство, либо один метод. Английские контрразведчики проанализировали все возможные варианты утечки информации, и вышли, наконец, на американского полковника. Они были настоящими контрразведчиками и не стали обвинять американца в неосторожности, а поступили так, как должны были поступить — по дипломатическим каналам договорились с американцами, что те пригласят Феллерса в Вашингтон для отчета. Уезжая в США, Феллерс отправил последнюю шифротелеграмму, которую ему передали англичане. Феллерс не знал, что информация в шифротелеграмме фиктивна и имела цель заманить Зеебома в ловушку. 10 июня 1942 года рота Зеебома была уничтожена, сам командир убит, шпионская техника и документация захвачены англичанами. После этой операции возмездия удача резко отвернулась от Лиса пустыни. Корпус Роммеля стал терпеть одно поражение за другим и в мае 1943 года капитулировал в Тунисе. Германия и Италия потеряли последний плацдарм на африканском континенте.
Ухналев закончил рассказ, вернул листок в кипу бумаг и посмотрел на Корбалевича. Тот же кивнул ему на стол, на котором стояли две рюмки, наполненные коньяком.
— Ах, Леня, Леня, — сказал Ухналев, — ты прям как бес-искуситель… Ведь мы напьемся и опять не закончим обсуждение рукописи.
— Да мы понемногу, — улыбнулся Корбалевич.
Но, видимо, что-то действительно препятствовало им. Как только рюмки опустели, раздался звонок Михно.
— Леонид Андреевич, — сказал он, — у нас проблемы…
— Еду, — ответил Корбалевич.