Расим позвонил утром на четвертый день своего исчезновения.

— Я вернулся, — сказал он. — Шашлык был изумителен.

— Вечерком зайдешь? — спросил Виктор Сергеевич.

— Да, — ответил Расим, — около семи.

Старики тут же позвонили Корбалевичу и договорились встретиться в шесть, за час до прихода Расима. Но Корбалевича задержало начальство, и он появился в шесть сорок пять.

— У нас мало времени, — сказал Ухналев. — Нужно выработать линию поведения, чтобы не потерять лицо перед «нашим другом».

— Поздно что-нибудь вырабатывать, да и неэтично. Любое вранье когда-нибудь выплывет, так что здесь только одна линия — ровного участия во всем, что произошло, — сказал Виктор Сергеевич.

В семь ноль-ноль раздался сигнал домофона. Ухналев пошел открывать дверь и встречать гостя.

Расим вошел в большую комнату квартиры Ухналева в сопровождение хозяина. Его встретили улыбки участия, а Виктор Сергеевич сказал:

— Ну, садись, герой, рассказывай. Мы так переволновались…

— Знаете, а я наоборот, — сказал Расим. — В тот первый день, когда меня колотили и душили, ну, вы знаете, конечно, ведь Леонид Андреевич сказал, что у них все квартиры под контролем, я всегда чувствовал присутствие и поддержку своих. Я знал, что в самый последний момент мне помогут.

Виктор Сергеевич и Ухналев невольно переглянулись, а лицо Корбалевича осталось каменно-неподвижным.

— Я пошел за чаем, — сказал Ухналев.

— Да-да, Валера, принеси чайку! — поддержал его Виктор Сергеевич.

— Ладно, — вмешался в разговор Корбалевич, — все, что мы видели, это взгляд снаружи, а как все было изнутри?

— Изнутри было больно, — криво улыбнулся Расим, — и если бы не ваша поддержка, мне вряд ли удалось бы устоять.

— Не переоценивай нас, — сказал Корбалевич, — здесь основная фигура — это ты. Расскажи все по порядку.

— Ну, в общем, шел я по правой стороне улицы Киселева, и рядом остановился автомобиль. Там был Бахадыр. Он привез меня на квартиру, что находится в большом доме где-то вправо от улицы Захарова. Ну что вам рассказывать, если вы все контролировали…

— Расим, — сказал Корбалевич, — ты не переоценивай технический контроль. Тем более, контроль слуховой, а не визуальный. Рассказывай, а мы потом соотнесем все…с записью.

— Хорошо. Когда я вошел, то увидел двух «быков», то есть спецназовцев. Один из них ударил меня в печень, и я потерял сознание. Когда очнулся, то увидел, что меня раздели, привязали скотчем к стулу.

— А потом?

— А потом стали бить, время от времени спрашивая: на кого я работаю? Все было довольно тупо, потому что этот вопрос повторялся постоянно. А потом пришел Эрдемир, и допрос стал более детальным. Он, в частности, спросил: почему я проверяюсь на улицах, откуда знаю больших чиновников, как мне удалось достать карты. Ответить на все это было несложно, потому что я был готов к ответу. Но его не интересовали мои ответы. Он продолжал так же тупо спрашивать меня: на кого я работаю? А «быки» продолжали меня бить. А потом надели на голову полиэтиленовый мешок. Но я все время помнил, что за мной наблюдают и в последний момент помогут, поэтому паники не было, а после того как я чуть ли не задохнулся, во мне все будто притупилось. Я когда-то читал Юлиуса Фучика. Его «Репортаж с петлей на шее». Он очень верно писал, что угроза избить, всегда страшнее самого избиения. Если уж тебя начали бить, то рано или поздно наступает момент, когда твой мозг отключает рецепторы, и ты чувствуешь боль, но словно эта боль не твоя.

Ухналев, Виктор Сергеевич и Корбалевич молча слушали Расима. На столе остывал чай.

— Но пришел момент, когда я действительно испугался.

— Эрдемир спросил тебя… — начал Ухналев.

— Да, — ответил Расим, — вы же знаете.

От волнения он не сопоставлял факты. Знать об этом мог только Корбалевич, поскольку старики разведчики не имели доступа к средствам технического контроля.

— Эрдемир спросил меня, что я делал в угловом доме по улице Столетова. Тут я с благодарностью вспомнил Валерия Михайловича и то, как он водил меня к Агнессе Федоровне, и рассказал все, что было нужно, то есть точно ответил на все поставленные вопросы.

— Как он проверил твои ответы? — спросил Виктор Сергеевич. — Послал одного из «быков» на Столетова?

— Нет, — ответил Расим, — все было гораздо проще. У него есть ноутбук, в котором заложены данные на все квартиры и их хозяев. Он набрал номер и тут же показал мне экран дисплея, на котором была указана хозяйка квартиры, то есть Агнесса Федоровна.

— А у вас, Леонид Андреевич, есть такой ноутбук? — спросил Ухналев.

— Есть, — мрачно отозвался Корбалевич. — Это наши данные, но кто-то выбросил их на рынок, и теперь каждый компьютерщик может за небольшую сумму купить диск и пользоваться им. С той разницей, что наши данные чаще обновляются.

— Да, дела… — протянул Ухналев, поднялся с дивана и вышел в другую комнату. Он вернулся со стаканом воды, от которого пахло валерианой.

— А потом, — Расима, похоже, несло, — Эрдемир сказал мне, что уходит, а меня оставляет в качестве груши для битья «быкам». И мне лучше признаться в предательстве…

— Хлебни немного, — перебил его Ухналев, — водки мы тебе не дадим, хотя можно было бы.

Расим выпил валерианку и продолжил рассказ:

— А знаете, почему я держался? — сказал он и посмотрел на каждого из присутствующих. — Не только потому, что знал, что меня выручат. Но и потому, что я не предатель. После того как я пришел к вам, я уже не был предателем. Когда Эрдемир обвинял меня в предательстве, я понимал, что это не обо мне. Так же?

— Да, разумеется, Расим…

— А потом Эрдемир сказал, что все это проверка, что я по-прежнему его брат и он мне доверяет. А его «быки» принесли извинения и сказали, что ничего против меня не имеют и что в том, что они делали, нет ничего личного.

Расим закончил рассказ.

— Пей чай, — сказал ему Виктор Сергеевич и пододвинул чашку.

— Нет, — ответил Расим. — Я за эти три дня напился чая на всю жизнь.

— И ты все это время провел там, на К/К?

— Да, — ответил Расим. — Со мной был один из «быков», его зовут Мансур. Он знает методы народной медицины, снял мне опухоль с лица и залечил раны и ссадины, а потом сделал макияж.

— Хорошо, — сказал ему Ухналев, — хорошо, Расим. Ты держался молодцом и даже задирал их, но все равно это правильно.

— Вы слышали это? — спросил Расим. — Я не переборщил? Мне в голову приходили одни анекдоты, а Виктор Сергеевич говорил, что анекдоты и притчи плохо понимаются теми, для кого русский язык не является родным.

— Все правильно, Расим, все правильно. Тебе нет смысла быть понятным для них, пусть они напрягаются и пытаются понять тебя.

— А потом Эрдемир дал мне пригласительный на банкет Минлегпрома и попросил меня установить контакт с сотрудниками этого министерства.

— Мы поможем тебе в этом, — сказал Корбалевич. — Это все семечки после того, что с тобой произошло.

— Я бы налил тебе коньяка, — сказал Ухналев, — но тебе идти в ночь домой. Давай мы выпьем с тобой в следующий раз. Хорошо?

— Хорошо, — согласился Расим.

— Может, вызовем ему такси? — спросил Виктор Сергеевич.

— Вызываю, — произнес Ухналев и пошел звонить в службу вызова такси.

Когда Расима отправили домой, Ухналев долго смотрел на Корбалевича и наконец произнес:

— Что происходит, Леня? Мы на чужой территории плотнее оберегали друг друга и свою агентуру, чем вы на своей. Что за чудеса? В какие либеральные игры вы играете? Что значит, нет основания для обеспечения безопасности гражданина страны? Ну, хорошо, вы забыли о патриотизме, но этот гражданин платит вам налоги, а у вас нет основания подключить к его защите службу наружного наблюдения…

— Валерий Михайлович, — сказал Корбалевич, — ну подключили бы мы наружку, только хуже парню бы сделали. Так они проверили его и все, а если бы наружку выявили, то это было бы подтверждением того, что он работает на нас.

— Железная логика… — сказал Ухналев Корбалевичу и, видя, что тот собирается уходить, произнес: — Ты куда собрался? Закон конспирации: между уходом агента и оперработника должен быть значительный промежуток времени. Мы чудом парня не спалили. Завтра же перетянем его сюда, поселим у Агнессы Федоровны.

— Надолго? — спросил Корбалевич.

— До конца операции, — ответил Виктор Сергеевич.

— А он так и не догадался, что его никто не страховал… — сказал Ухналев.

— А может, Леня прав? — вмешался Виктор Сергеевич. — Если бы его страховали и расшифровались, было бы еще хуже.

— Прости нам, Господи, и этот грех, — вздохнул Ухналев и широко перекрестился.