На «Беларусьфильм» Корбалевич попал во вторник, во второй половине дня. Он много раз видел здание студии снаружи, но никогда не был внутри. На вахте три женщины в униформе проверили у него документы, и он поднялся на второй этаж. Перед ним предстал длинный коридор с почерневшим от времени линолеумом, местами протертым до дыр.

«Второй этаж, последняя дверь направо», — вспомнил он разъяснения Серебрякова и направился к указанной двери. Постучал.

— Да-да, — послышалось из кабинета.

Он вошел и представился. Молодой человек, сидевший в кабинете за единственным столом, долго смотрел на него.

— Корбалевич, Корбалевич… — вспоминал он. — А, это от Серебрякова. Вы не могли бы меня немного подождать, руководство вызывает.

Они вышли в коридор. Молодой человек закрыл дверь на ключ, сказал Корбалевичу:

— Меня Михаилом зовут, я главный редактор, — и побежал по коридору к руководству.

Корбалевич остался предоставленный самому себе. Стоять перед дверью в ожидании возвращения главного редактора было краем идиотизма. И он пошел по коридору, рассматривая таблички на дверях кабинетов. Иногда они обозначали конкретный отдел, например, редакторский. И, как понял Корбалевич, это был отдел, которым руководил молодой человек, который убежал к начальству. Но больше на дверях кабинетов было табличек с фамилиями, которые ничего ему не говорили.

Где-то сразу за входом в коридор со стороны лестницы висела непохожая на другие табличка «Приемная». Именно за этой дверью скрылся некоторое время назад Михаил. В конце коридора на одной из дверей справа красовалось название «Летопись». Он знал, что эта часть киностудии занимается неигровыми фильмами. Но что это давало ему?

Корбалевич прошел до конца коридора и прислонился к подоконнику.

В киностудии стояла тишина, только изредка открывались двери и сотрудники по одному или по нескольку человек сразу перетекали из одного кабинета в другой.

Он постоял немного у окна, а потом пошел обратно. В это время из бокового прохода возникли две мужские фигуры, они активно осуждали нехорошего Диму, который обещал им заплатить по высшему разряду, а оказался мудаком и рассчитался по минимуму.

Корбалевич снова оказался у кабинета главреда и решил уже никуда не уходить. Но тут его прозябание закончилось: в коридоре опять же из бокового прохода появилась энергичная женщина с черной папкой в руках. Она стремительно неслась в его сторону, при этом довольно значительно смещая плечи относительно оси позвоночника.

— Мужчина, — сказала она, — вы не на массовку? Вас ждут, а вы здесь болтаетесь!

— Я не на массовку, — ответил Корбалевич. И тут ему захотелось похулиганить: — Я кандидат на главную роль.

— Главную? — переспросила женщина и профессионально оглядела его с ног до головы, задержавшись больше на лице. — На роль бандита вы вполне подойдете.

— Вы так полагаете?

— Ну да, взгляд холодный и челюсть выдающаяся, это ваше амплуа по канонам кино.

И она пошла обратно, еще более активно двигая плечами.

В это время из далекой двери приемной директора студии появился Михаил и направился к нему.

— Хорошо, что вы меня дождались, — сказал он. — У меня как раз был разговор с директором.

Они вошли в большой кабинет, весьма необычно обставленный. Вся мебель, а именно стол главного редактора, шкафы с книгами, несколько кресел и два длинных дивана, стояли по стенкам, а середина была пуста. Леонид представил себе, что время от времен литсовет студии собирается здесь. Он рассаживается вдоль стен, а обсуждаемый ими автор сценария стоит посередине.

— Садитесь, где вам удобнее, — сказал Михаил. — Я только что говорил с директором студии по поводу одного сценария.

«Твою дивизию! — подумал Корбалевич. — И здесь то же самое…» И он решил «поиграть первым номером».

— А как мой материал?

— Ваш? — переспросил Михаил. — Сейчас узнаем, я дал его почитать Свете, редактору отдела.

Он набрал номер телефона и пригласил Свету-редактора к себе.

Света оказалась девицей до тридцатилетнего возраста, с невзыскательной прической. В ее руках Корбалевич увидел свою рукопись.

— Присаживайся, Света, — сказал девице Михаил. — Перед нами автор.

И он неопределенно махнул в сторону Корбалевича.

Света привычно села на диван и также привычно, как девочка-отличница на уроке, стала быстро говорить, что представленный текст не является сценарием, а следовательно, трудно без приведения его к этой форме судить о возможном использовании в кинематографическом процессе.

— Света, — перебил ее Михаил, — а содержание? Возможно, в тексте есть некие идеи, которые в дальнейшем функционеры от кино разовьют или, хотя бы, переложат на язык кинематографа?

— Мне трудно судить о содержании представленного текста, — сказала Света. — Он мне не понятен. Но с позиций тех ценностей, какие выдвинулись в обществе на первое место после девяностых годов, представленный материал представляется чуждым и даже негативным. Он не оказывает на общество положительного воспитательного воздействия.

— Не может оказывать в случае реализации, — поправил ее Михаил.

— Ну да, именно это я и хотела сказать, — произнесла Света.

— Спасибо, Светочка, — сказал Михаил. — Оставь, пожалуйста, рукопись и можешь идти.

Света ушла.

— Да вы не переживайте, — сказал Михаил, — я понимаю, что вы думаете. Вот дали рукопись девице, которая ничего в разведке не смыслит. Это действительно так. Но она мыслит категориями обычного зрителя, который тоже в разведке ничего не смыслит.

— Вряд ли она мыслит категориями обычного зрителя, это скорее мэтр от кино, — сказал Корбалевич. — Разрешите рукопись.

— Леонид, как вас по батюшке?

— Андреевич.

— Леонид Андреевич, не спешите забирать текст. Кто знает, может, мы со Светой ошибаемся. Дело в том, что я ухожу отсюда. И буквально на днях на мое место придет другой человек, точнее, другая. Она будет торпедировать все, что поддерживал я. Может быть, те мысли и идеи, которые есть в вашей рукописи, ей понравятся. Поэтому рукопись пусть останется и даже полежит прямо на этом столе.

— Хорошо, — произнес Корбалевич, поднимаясь с дивана.

— Но это не все, — сказал Михаил. — Я говорил вам о другом. Только что я был у директора. Он предлагает поставить фильм, тема которого вам, наверное, знакома.

— Почему вы так считаете?

— Потому что эта тема связана с деятельностью спецслужб, точнее, с проведением тайных операций. А вы человек из этой сферы.

— Ну, если эта тема маньяков, которых якобы готовил КГБ для борьбы с диссидентами, то увольте. Я уже говорил об это с Серебряковым.

— Нет, не маньяков, — сказал Михаил. — Это тема использования «кукл».

— Вы имеет в виду те «куклы», которые используют мошенники при расплате за дорогие вещи?

— Нет. Я говорю о приговоренных к смерти, которых посылают на спецоперации.

— Это тема одного поля ягодки с маньяками. Я вряд ли чем-нибудь могу вам помочь

— Не отказывайтесь, Леонид Андреевич, — сказал Михаил. — Я вам дам рукопись. А вы напишете на нее заключение. И это будет вам дважды полезно.

— Почему полезно, да еще дважды?

— Потому, что вы увидите, как пишется сценарий и, возможно, приведете ваш текст к такой форме. Тогда шансы его повысятся. Это, во-первых. А, во-вторых, на чтение у вас уйдет некоторое время. Это место займет моя преемница. А я ей подскажу, что сценарий, который пробивает директор, находится на экспертизе у специалистов. Она с вами свяжется. И тогда вы встретитесь с ней и изложите свое мнение о сценарии фильма «Кукла». А она скажет вам свое мнение о вашей рукописи. Идет?

— Идет, — ответил Корбалевич. — Я оставлю вам свой номер телефона.

— Дорого, дорого, — передразнил Ухналева Виктор Сергеевич и положил трубку на рычаг. — Давай продолжим наш анализ ситуации. Значит, ты прокачал Фарука, сказал ему, что не помнишь тему его доклада. Тогда как тему твоего доклада и даже стихи помнит он.

— Но мне не удалось получить подтверждение моим предположениям. А он перешел в наступлении, и мне пришлось отдуваться, вспоминать поэму «Шах-Аббас».

— Ты не уловил, было ли это искренним? Не обратил внимания на реакцию Фарука, когда ты задал ему вопрос о теме его доклада там, в Баку?

— Еще раз хочу сказать, что на саму реакцию я внимания не обратил, а вот на ответ и некую задиристость, а также подчеркивание того, что он в отличие от меня не бросил языкознание и литературу, обратил.

— Он полагает, что ты был занят другими делами?

— Он знает, что я занимаюсь турбизнесом, точнее, работаю на хозяина турфирмы.

— А потом тебя взялся экзаменовать Эрдемир?

— Да, он спросил, помню ли я «Шах-Аббаса».

— И довольно подробно стал тебя опрашивать. Какую цель он преследовал при этом, как ты полагаешь?

— Я думаю, что он тоже хотел посмотреть, насколько далеко я отошел от филологии. А может быть, мое появление на той конференции было случайным, точнее, легендированным? Это с одной стороны, а с другой — он всегда в беседе занимает позицию «над собеседником», позицию, с которой он может доминировать. И очень не любит беседы на равных. Его спор с Фаруком это показал.

— Потому он и Эрдемир…

— Но в этом эпизоде есть еще один аспект. Когда я все же пересказал сюжет, Эрдемир подвел некоторый итог, заявив, что страх — единственный стимул в управлении человеком. Ничто другое не может с ним сравниться. И что Восток был всегда мудрее, так называемого просвещенного Запада. Если бы Карл Маркс знал этот сюжет, он никогда бы не создал своего учения, а русские не попытались реализовать его на практике. Он еще раз подчеркнул, что на страхе держится весь мир. Именно страх побуждает человека вести правильный образ жизни, не покушаться на то, что на Западе называется правами человека.

— Наверное, твоя реакция на этот вывод была не той, что он ожидал?

— Почему вы так решили?

— Потому, что он не нашел на твоей физиономии должного понимания этой сентенции и стал, как сержант, тебя «строить». Вспомни, что было потом?

— Потом ему не понравилось мое отношение к курящей кальян женщине.

— Скорее всего, это был только повод. На самом деле, ты, сам того не желая, подверг некоторому сомнению ряд его мировоззренческих постулатов. И он стал тебя к ним прибивать в свойственной ему манере. Тебе стоит запомнить эту черту его характера. Это может пригодиться.

— Вы полагаете?

— Я уверен. Иначе, зачем же городить столь сложный огород.

— Возможно, разговор о хиджабах возник случайно. Потому что его контрагентом в споре оказался не я, а Фарук.

— А возможно, все наоборот. Потому что они спорили не на каморканском, а на русском. Этот спор был явно для тебя, это типичный вариант доброго и злого вербовщика, разновидность доброго и злого полицейского.

— Но в этом споре не было ничего, что оказалось бы полезным к склонению меня к сотрудничеству…

— Ты не прав, здесь все идет к одному. И порой незаметно для того, кого прибивают к своему берегу. Лао-цзы когда-то говорил, что вода, являясь мягкой и слабой, в преодолении твердого и крепкого непобедима, и нет ей по силе равных. Этим спором они прибили тебя к тому, что они нормальные люди, а не какие-нибудь монстры. У них есть свои взгляды на исламские традиции. И они могу поспорить друг с другом, все это вполне нормально с точки зрения современного человека, то есть тебя. Здесь Фарук был своеобразным либералом, а Эрдемир — ортодоксом. Разумеется, тебе была ближе позиция Фарука, поскольку ты у нас атеист. Так?

— Так.

— Вот видишь, психологически все выстроено правильно, я бы даже сказал высокопрофессионально… Ты читал 33-ю главу Корана?

— Нет.

— Напрасно, если она озвучена, то ты должен был хотя бы бегло с ней ознакомиться. Но это не главное, в ходе этого спора они подбили тебя к мысли, что даже такая большая страна, как Турция, находится в шаге от возвращения к ценностям, которым всегда следовала Каморкана. Причем они не вбивали тебе эту мысль прямо, каждый из них утверждал свою версию. Эрдемир говорил, что это вот-вот должно произойти, а Фарук выражал сомнение.

— Я не обратил на это внимания.

— О причинах, по которым ты не обратил на это внимания, мы уже говорили, сейчас давай исследуем всю изложенную тобой фактуру. Сразу же после этого спора, когда у тебя возникло мнение, что перед тобой такие же люди, как и ты, и в силу этого они не опасны, раздался телефонный звонок, который поставил точку в полемике. Напомни мне дословно, как это было?

— Я это помню до сих пор. Эрдемир послушал телефон и сказал: «Плохи твои дела, у тебя под ногтями эксперты нашли частицы красителя».

— Скажи, могут эти слова соответствовать действительности? Хотя, в определенном смысле, да. Ты держал «фальшивые» купюры, и краситель мог попасть тебе под ногти. Но это бытовой уровень, если разговор шел об экспертах, то простого наличия микрочастиц под ногтями для такого вывода мало. В этом случае предполагается, что ты не просто держал фальшивые купюры в руках. Ведь ты и сам не отрицаешь этого, а отрицаешь факт их изготовления. И именно в том случае концентрация красителя должны быть на порядок выше, чем тогда, когда ты просто держал их в руках. Здесь все как в том фильме про Штирлица, где он смог объяснить Миллеру, как отказались его отпечатки пальцев на чемодане русской «пианистки». Помнишь?

— Ну да, он сказал, что помог какой-то женщине перенести этот чемодан.

— Прекрасно, но этого достаточно для любителей шпионских сериалов, а у криминалистов сразу же возник бы вопрос, каким образом немецкий офицер, непременным атрибутом формы которого являются перчатки, взялся за чемодан голой рукой. Да еще и сам механизм нанесения отпечатков пальцев на поверхность чемодана отличается в том случае, когда ты осматриваешь его, от механизма нанесения его в том случае, если ты «помогаешь» этот чемодан поднести, взявши его за ручку.

Таким образом, констатируем, что и в данном случае это была фальсификация, или игра на фальсификации. Идем дальше. Эрдемир уехал, Фарук остался с тобой в номере ночевать, мотивируя это тем, что будет контролировать обстановку и в случае чего позвонит Эрдемиру. Но, скорее всего, у него была задача наблюдения за тобой, чтобы ты сгоряча не сбежал или не покончил с собой. Перспектива отсидеть много лет в турецкой тюрьме за фальшивомонетничество могла тебя к этому подтолкнуть. И он честно выполнил свою миссию и даже назавтра психологически подготовил тебя к последнему шагу в капкан вербовки, поскольку мастерки нагнетал обстановку со звонками Эрдемиру. Потом докладывал боссу о том, что в вестибюле полицейские. При этом он все время подчеркивал, что он человек маленький, что с Эрдемиром нужно дружить, хотя он и не простой человек. А дружить с ним нужно потому, что только он может вытащить тебя из капкана, в который ты попал. Одновременно с описанием трудностей выхода из сложившейся ситуации он разжигал огонек надежды, что, может быть, все обойдется, раз за дело взялся Эрдемир. Но вот явился Эрдмир и заявил, что все складывается плохо. Но и из этой плохой ситуации есть выход. Он просит своего друга возобновить уголовное преследование не прямо сейчас, а с завтрашнего дня. И таким образом оставляет для загнанной в угол мышки маленькую щелку. Однако тут же перекрывает ее заявлением о том, что щелкой можно воспользоваться, но тогда тебе будет хорошо, а ему будет плохо. Прекрасный психологический ход! Если учитывать то, что ты вырос в СССР и система воспитания там была коллективистской, и ты, как человек ответственный, должен был чувствовать некоторую вину за то, что своими действиями «подставил» человека, который тебе помог. И вот тут ты уже ничего не сможешь сделать, ты должен помочь тому, кто помог тебе. А если для этого нужно дать подписку, то ты ее дашь. Так и произошло?

— Да.

— Ну что же, это мягкий психологический вариант привлечения к сотрудничеству. В пятидесятые годы контрразведкой был выявлен агент одной из западных разведок, назовем его Павловым. Он был помощником военного атташе в одном из советских посольств. На допросе он рассказал о способе, с помощью которого его привлекли к сотрудничеству. Взяли его на встрече с агентом и предложили сотрудничать, но он отказался. Тогда на его глазах агента растворили в ванной с соляной кислотой и снова предложили сотрудничество.

— Господи, все так просто, слушаю вас и думаю, почему я все это не уловил сразу, хотя определенные догадки у меня были. Но у меня были и сомнения, уж очень ловко все складывалось…

— Ты бы все это уловил, если бы сдавал зачет по оперативной психологии. Ты все разложил бы по полочкам и сдал бы его на «отлично». Но когда эта психология касается непосредственно тебя, все знания и даже навыки куда-то улетучиваются. Вот так. Но прежде чем мы закончим наш разбор, а точнее, анализ случившегося, давай вернемся к одному интересному моменту. Он касается одного из качеств Эрдемира, которое ты, молодец, выделил, но должным образом не оценил.

— Вы имеете в виду его железную хватку?

— Нет, хватка — это человеческое качество. А я имею в виду качество профессиональное, выработанное определенным видом человеческой деятельности. Вот ты отметил, что Эрдемир хорошо, то есть почти правильно говорит по-русски, но каким-то газетным стилем. А что это значит? Это значит, что он много лет работал аналитиком в структурах, собирающих открытую информацию о странах, где говорят на русском языке, либо есть русские газеты.

— Я не обратил внимания на это.

— Ты обратил внимание, но дальше констатации факта не пошел. Большинство аналитиков мечтают уйти от этой рутинной работы и поработать «добывателями» информации, то есть уйти от «стола» и переместиться в «поле». Потому что в разведке именно это звено и является собственно разведывательным. Наверное, не исключение из этого правила и Эрдемир. Он «мужчина плюс железо», а его используют в качестве аналитика. Что из этого следует?

— Не знаю.

— Да все ты знаешь, просто не экстраполируешь на себя! Это значит, что он скоро появится в Беларуси. Тем более что недавно я прочитал в газете, что у нас в Минске открывает представительство Каморканы. Правильно?

— Правильно. Он уже появился.