ГЛАВА 17
1
"Аскот", "Эпсом", "Амат", "Дэрби" — это гостиницы в Женеве. Это цитадели ГРУ. Вообще-то в Женеве любая гостиница в квадрате, ограниченном парком Монрепо, рю де Лозанн, набережной озера и рю де Монблан, давно превращена в форпост ГРУ или КГБ. Из этих гостиниц ранним утром потянулись группы добывания на левый берег. Мы держим путь к выставочному центру Palais des Expositions. Это гигантское сооружение строилось много лет. С огромным, как вокзал, залом сливались такие же залы, образуя бескрайнее бетонное поле под общей крышей. Бетон застилают коврами, разделяют залы перегородками, и каждый выставляет свои достижения.
Сейчас к этому сооружению со всех концов Женевы выдвигаются группы агентурного добывания ГРУ. Сюда стекаются группы обработки и агентурного обеспечения. Если бы на огромной карте каждого нашего варяга и борзого, каждую нашу машину обозначить светящейся подвижной лампочкой, то получилась бы грандиозная картина. Так полчище крыс медленно окружает льва, которому суждено быть съеденным. Так бесчисленные советские дивизии выдвигались на штурм окруженного Рейхстага.
Сколько стянуто сюда машин с дипломатическими номерами! Сколько серых, незаметных "фордов" и "ситроенов" без дипломатических номеров! Сколько автобусов и фургонов!
Генеральный консул из Берна и консул из Женевы поставили свои черные "мерседесы" в разных концах площади Плен де Пленпале. Они не в добывании. Они в обеспечении, и не в агентурном, а в общем. Если кого-то из нас арестуют, они готовы вмешаться, они готовы протестовать, они готовы угрожать ухудшением добрососедских отношений и ответными санкциями, они готовы полицию отшивать, задержанных отмазывать.
Советский посол в Швейцарии товарищ Герасимов и советский посол при отделении ООН в Женеве товарищ Миронова тоже на боевых постах. Они тоже в общем обеспечении. Они не знают, что происходит, но имеют шифрованное указание из Центрального Комитета находиться в полной готовности — угрожать, пугать, давить, отшивать, отмазывать.
На боевом посту дипкурьеры. Возможно, будет срочный груз в Москву.
На боевом посту "Аэрофлот". Если кого-то из нас арестуют, то "Аэрофлот" готов немедленно после освобождения переправить неудачника домой. Чтобы шуму меньше было. Чтобы журналистам пищи не давать. Чтобы скандал не раздувался. Чтобы все было тихо и мирно.
Входов много. У каждого входа очередь. Это хорошо. В толпе мы серые, незаметные. Семь франков билет. Пожалуйста, три билетика. Двадцать один франк. Отлично. Хорошая цифра. Все, кто работает в добывании, суеверны, как старые девы. В нашей группе один портфель. Демонстрационный. Можете проверить. Бумага. Ничего более. Можете рентгеном просветить или через магнитные ворота нас пропустить: бумага.
Спутники мои к своим стендам торопятся. Ну уж хрен вам! Теперь я хозяин. Мне человека вербовать, мне с ним работать, так уж не спешите. Вот к этому дяде подойдем. Он вас не интересует? А это ничего. Поговорим с ним, можем и кофе с ним попить. А теперь вот сюда подойдем и вот сюда. Опять посидим, побеседуем с представителями фирм, покачаем головами, восхитимся слегка. Вот и сюда можно зайти. Радиостанции. Это вам совсем не интересно? Знаю я, знаю. Но зайдем. Побеседуем.
А вот и наши стенды потянулись. Крупные компании, большие достижения. Мы сюда тоже подойдем, на серые коробки с завистью посмотрим и дальше пойдем. У стендов крупных фирм множество людей собирается. Объяснения дают специалисты фирмы, явно тут и служба безопасности фирмы присутствует. На недоступный каравай рот не разинем. Дальше двинемся. А вот тут остановимся. У серых коробочек одиноко скучает небольшого роста мужчина. Один. Фирма маленькая. Кто он? Владелец фирмы или ее директор, он же сам для себя и служба безопасности.
— Доброе утро.
— Здравствуйте.
— Ваши коробочки нас очень интересуют. Небывалая вещь.
Мои спутники притворяются, что языками не владеют, и оттого я играю роль переводчика. Это хороший прием: у них гораздо больше времени на обдумывание ответов. Кроме того, этим они меня как бы на передний план выталкивают.
Поговорили о всякой технической чепухе, цифры какие-то, у меня от этого голова болит. А спутники мои аж подпрыгивают, на месте усидеть не могут.
— И сколько вы за одну коробочку желаете?
— Пять тысяч пятьсот долларов.
Мы все смеемся. Я тут же (сзади никого нет) демонстрационный портфель распахиваю, сразу тайное отделение за двойным дном открываю, чтобы сидящий рядом собеседник сумел изумрудным сиянием насладиться. Тут же его и захлопываю. А он на портфель завороженным взглядом смотрит.
— Мы за одну эту коробочку готовы сто двадцать тысяч долларов прямо сейчас вам отсыпать. Да вот беда, мы из Советского Союза, а ваши западные правительства варварски попирают свободу торговли, и мы, к сожалению, вашу коробочку купить не можем. Так жаль!
Мы встаем и уходим. Отошли на тридцать шагов. Завернули за угол. Смешались с толпой.
— Ну что? Настоящая коробка или макет?
— Настоящая! Иди вербуй!
Технические эксперты со мной ходят для умного разговора да для того, чтобы пощупать товар перед покупкой. Меня-то обмануть можно. Их — нет. Я к стенду возвращаюсь. Портфель в руках. Он меня узнает. Улыбается. Я мимо иду. Тоже улыбаюсь. Вдруг, как бы на что-то решившись, поворачиваюсь к нему: не хотели бы со мной вечером выпить по рюмочке?
Улыбка его гаснет. Долгим холодным взглядом он смотрит мне в глаза. Затем — на мой портфель. Снова в глаза и утвердительно кивает головой. Я протягиваю ему карточку с рисунком и адрес: отель "Дю Лак" в Монтрё. На карточке я еще вчера написал время: 21:00. Это чтобы сейчас времени на объяснения не тратить.
От стенда я на крыльях лечу. Вербовка! Он согласен! Он уже мой секретный агент! Только бы от радости в пляс не пуститься. Только бы улыбку ликующую с лица стереть. Только бы сердце так не билось.
Догоняю своих спутников и сообщаю, что вербанул.
Мы обходим еще несколько стендов. Беседуем. Восхищаемся. Качаем головами. Пьем кофе. А не открыть ли наш портфельчик еще раз? Не зацепить ли еще одного? Вот бы две вербовки!
Но я старого доброго еврея дядю Мишу вспоминаю. Нет. Не буду вербовать второго. Жадность фраера губит.
2
На площади Плен де Пленпале половодье машин. Толпа настоящая. От горизонта до горизонта все машинами заставлено. Ищи своих. Вот машина советского генерального консула. Он на месте, значит, его помощь не потребовалась. Значит, все идет хорошо. Значит, проведены десятки ценнейших вербовок без проколов, без осложнений. Вон там огромный автобус среди десятков столь же огромных своих братьев-автобусов. Там Навигатор принимает самых успешных своих варягов. Но я пока не дорос до такой чести — докладывать о результатах своей работы лично Навигатору. Я подчинен его первому заместителю, Младшему лидеру. Где же он, дьявол его раздери?
Ах, вот он. Среди бесконечных рядов машин пробираюсь еще к одному нашему автобусу.
Он уж полон. Все передние ряды заняты офицерами информации ГРУ и специалистами ВПК. Теми, кто помогал нам сейчас вербовать. Задние ряды свободны. Вроде бы от солнца занавески опущены. Там, на заднем сиденье, — Младший лидер. Он нас по одному подзывает. Шепотом каждый докладывает. Он, как полководец на поле выигранного сражения, первые рапорта о несметных трофеях принимает.
А мы все, борзые да варяги, в проходе столпились. Вроде как бесцельно. Шум. Толкотня. Шутки. Но это очередь. Очередь на доклад. Каждому не терпится. У каждого глаза горят. Хохот.
Младший лидер мне кивает. Мое время.
— Вербанул. За шесть минут сорок секунд. Сегодня вечером первая встреча.
— Молодец. Хвалю. Следующий.
3
Я завербовал ценного агента, который, надеюсь, десятилетиями будет поставлять нам самую современную электронную технику для самолетов, для артиллерии, для боевых вертолетов, для систем наведения ракет. В том, что он завербован, ни у меня, ни у Младшего лидера сомнений нет.
Правда, о новом секретном агенте ГРУ мы знаем только то, что указано на его визитной карточке. О его аппаратуре известно больше: у нас две небольшие вырезки из отраслевых журналов об аппарате RS-77. Но это не беда. Это совсем не главное. Главное то, что его аппарат нужен нам, и он будет нашим. А о секретном агенте мы скоро узнаем больше. Главное, что он согласен тайно работать с нами.
За неполных семь минут вербовки я сообщил ему множество важных вещей. Я сказал самые обыкновенные фразы, из которых следовало, что:
• мы — официальные представители Советского Союза;
• нас интересует самая современная военная электроника, в частности его аппараты;
• мы готовы хорошо платить за них, и он теперь знает нашу точную цену;
• мы работаем скрытно, умело, осторожно, не давим и не настаиваем;
• нам не нужно много экземпляров прибора, а лишь один для копирования.
Из всего этого он уже сам может заключить, что:
• мы не являемся конкурентами его фирмы;
• если подобное производство будет налажено в СССР, то он от этого не теряет, а выигрывает: возрастет спрос и на его аппаратуру, а может быть, западные армии закажут нечто еще более дорогое и современное;
• продав нам только один экземпляр аппарата, он может легко скрыть это от властей и от полиции: один — это не сто и не тысяча;
• наконец, ему совершенно ясны наши предложения: он знает, чего мы хотим, и поэтому не боится нас, он понимает, что продажа аппарата может быть квалифицирована как промышленный шпионаж, за который на Западе почему-то меньше наказывают.
Ему ясны все аспекты сделки. В одном предложении я сообщил ему наши интересы, условия и цены. Поэтому, когда он кивнул головой, согласившись встретиться, он совершенно отчетливо сказал "да" советской военной разведке. Он понимает, что мы занимаемся запрещенной деятельностью, и соглашается иметь с нами контакты. Значит…
Мой короткий вербовочный разговор — это примерно то же самое, что молоденькой красивой студентке объяснить, что я богатый развратник и за половые сношения с хорошенькой девочкой готов щедро платить. Да деньги показать и сказать, сколько именно. И тут же ей предложить встретиться и наедине послушать музыку. Если она согласна, что же еще обсуждать? О чем еще говорить?
Именно так осуществляются мгновенные массовые вербовки на выставках: это нам интересно, готовы платить, к сожалению, сделка эта незаконная, где встретимся?
С другой стороны, если бы весь мой разговор с ним записали на пленку, то в нем не нашли бы решительно ничего криминального. Мы посмотрели на прибор, сказали, что хотели бы его купить, но это запрещено. А потом я вернулся и предложил вечером выпить вина.
4
Я молод и неопытен. Мне пока прощают семиминутную вербовку. Вообще-то мгновенная вербовка и делаться должна мгновенно. Десятью словами. Одним предложением. Одной доброй улыбкой.
Вербовка должна быть немедленно и надежно скрыта: я должен обойти десятки стендов, говоря примерно то же самое, улыбаясь примерно так же. Но не вербуя. Если за мной следят, то как определить одного из сотни, который сказал "да" советской военной разведке? Нас много на выставке. Много вербующих, много обеспечивающих. Каждый закрывает свою вербовку десятком других встреч. На выставке тысячи людей. Поток. Водоворот. Шанхай. Поди уследи, попробуй.
Нового человека нужно немедленно уводить подальше. Уже сегодня ночью мои более опытные товарищи проведут встречи с только что завербованными агентами на территории Франции, Италии, Западной Германии. Я встречаюсь в Монтрё. Кто-то проводит тайные встречи в Базеле, Цюрихе, Люцерне. Дальше от Женевы! Еще дальше!
Это только первые встречи. Вторые встречи будут проводиться в Австрии, Финляндии, США. Дальше от Швейцарии! Еще дальше!
Я долго путаю следы. Меня хорошо обеспечивают. Если за мной следили, то меня давно потеряли. Я испарился. Меня нет. Я растворился в огромных магазинах. Я потерялся в бескрайних подземных гаражах. Я растаял в переполненном лифте.
В багажнике автомобиля с дипломатическими номерами меня вывезли из Женевы в Лозанну. Это первое обеспечение. Это варяги из дипломатической резидентуры ГРУ в Женеве. Они не видели меня и не знают обо мне. Они поставили свою машину в подземном гараже в точно определенное время и ушли, оставив багажник незапертым. Такова инструкция. Они, наверное, догадываются, что их обеспечение как-то связано с выставкой. Но как? Они не имеют права заглядывать в багажник своей машины. Они стремительно несутся по автостраде. Они не менее четырех часов проверяли, нет ли слежки за ними. Они проверяют это и сейчас.
Подземный гараж в Лозанне. Темное место со множеством этажей, лестниц и выходов. Следят ли за ними? Наверное, нет.
У них тысяча дел. Они ходят по городу, совершая совершенно непонятные маневры. Они возвращаются к машине и едут дальше. Снова стоянки. Снова подземные гаражи. Они сами не знают, есть ли в багажнике что-нибудь или уже нет. Там, конечно, ничего нет. Я давно еду в поезде. В вагоне без желтой полосы над окнами. Второй класс. Серый вагон. Серый билет. Серый пассажир. Я еду далеко. Я внезапно схожу. Я меняю поезд. Я снова еду. Я исчезаю в подземных переходах, в толчее, в подвалах пивных, в темных переулках. Это новая страна для меня. Но я знаю ее наизусть. Кто-то тщательно подготовил для меня все проходы. Кто-то месяцами выискивал и описывал их. Кто-то беспросветно работал в борзых, обеспечивая мою вербовку.
Существуют только четыре возможности, которые могут привести к провалу:
1. если за мной следят;
2. если под контроль взяты все люди, с которыми я встретился сегодня;
3. если мой новый "друг" — провокатор полиции или, испугавшись, доложил в полицию и теперь стал провокатором;
4. если на месте встречи нас совершенно случайно узнает кто-то, кто доложит в полицию.
Из четырех возможностей я отбрасываю первые три.
Во-первых, за мной не следят.
Во-вторых, я встретился сегодня чуть ли не с сотней людей. Установить контроль за каждым невозможно.
В-третьих, место проведения встречи подобрано женевскими борзыми ГРУ совсем неплохо. Вероятность столкнуться со знакомыми почти исключена.
Остается только мой новый "друг". Но и его проверить нетрудно. Сегодня ночью эксперты ГРУ проверят доставленный им аппарат. Если он действует, значит, "друг" с полицией не связан. Вряд ли полиция будет так дорого платить секретами, не получая ничего взамен.
Место встречи подобрано для меня совсем неплохо. Это тоже некий безвестный борзой искал. Описывал. Доказывал преимущества. Если мне место не понравится, завтра я могу доложить об этом Младшему лидеру, еще через день об этом узнает начальник ГРУ и спустит Тузика на женевского Навигатора. Но я жаловаться не буду. Место мне нравится. Отель должен быть большим. Там никто ни на кого не обращает внимания. Отель должен быть хорошим, но не лучшим. Все именно так и подобрано. Но самое главное, я должен иметь защищенный наблюдательный пункт и следить за всем происходящим по крайней мере в течение часа до начала встречи. Есть такой пункт. Если "друг" доложил о встрече, если полиция готова следить, то вокруг места встречи возможно какое-то подозрительное движение.
Жду час. Ничего подозрительного не происходит. В 20:54 появляется он. Один. В желтом "Ауди-100". Номер машины запоминаю. Это важная деталь.
Никто не подъехал вслед за ним.
Он заходит в ресторан, оглянувшись по сторонам. Это хороший признак. Если мой новый знакомый обратился в полицию и теперь действует под ее контролем, он бы не озирался. Человек, вовлеченный в какие-то тайные дела, не должен озираться по сторонам. Но я ему об этом не скажу. Будут другие встречи. С ним потом будет работать кто-то другой. Его всегда будут контролировать. Так пусть озирается. Нам от этого спокойнее. Значит, он в дружбе с полицией не состоит.
В 21:03 я покидаю свой наблюдательный пост и захожу в ресторан. Мы улыбаемся друг другу. Самое главное сейчас — успокоить его, открыть перед ним все карты или сделать вид, что все карты раскрыты. Человек боится только неизвестности. Когда ситуация ясна, человек перестает боятся. А если не боится, то и глупостей не делает.
— Я не собираюсь вовлекать вас ни в какие аферы.
В этой ситуации говорю "я", а не "мы". Говорю от своего имени, а не от имени организации. Не знаю почему, но это действует на завербованных агентов гораздо лучше. Видимо, слова "мы", "организация" пугают человека. Ему хочется верить, что во всем мире о его предательстве знают только он и еще один человек. Только один. Этого не может быть. За моей спиной — сверхмощная структура. Но мне запрещено говорить "мы". За это меня карали в Военно-дипломатической академии.
— Я готов платить за ваш прибор. Он нужен мне. Но я не настаиваю.
— Почему вы решили, что я буду работать на вас?
— Мне так кажется. Отчего же нет? Полная безопасность. Хорошие цены.
— Вы действительно готовы заплатить сто двадцать тысяч долларов?
— Да. Шестьдесят тысяч — немедленно. За то, что вы меня не боитесь. Еще шестьдесят тысяч — как только я проверю, что прибор действует.
— Когда вы сможете в этом убедиться?
— Через два дня.
— Где гарантия, что вы заплатите вторую половину суммы?
— Вы очень ценный человек для меня. Я надеюсь получить от вас не только этот прибор. Зачем мне вас обманывать на первой же встрече?
Он смотрит на меня, слегка улыбаясь. Он понимает, что я прав. А я смотрю на своего первого агента, завербованного за рубежом. Безопасность своей прекрасной страны он продает за тридцать сребреников. Это мне совсем не нравится. Я работаю в добывании оттого, что нет у меня другого выхода. Такова судьба. Если не здесь, то в другом месте система нашла бы для меня жестокую работу. И если я откажусь, меня система сожрет. Я подневольный человек. Но ты, сука, добровольно рвешься нам помогать. Если бы ты встретился мне, когда я был в СпН, я бы тебе, гад, зубы напильником спилил.
Вдруг я вспоминаю, что агентам положено улыбаться. И я улыбаюсь ему:
— Вы не европеец?
— Нет.
— Я думаю, что нам не надо встречаться в вашей стране, но не нужно и в Швейцарии. Что вы думаете по поводу Австрии?
— Отличная идея.
— Через два дня я встречу вас в Австрии. Вот тут, — протягиваю ему карточку с адресом и рисунком отеля. — Все ваши расходы я оплачу. В том числе и на ночной клуб.
Он улыбается. Но я не уверен в значении улыбки: доволен, недоволен? Я знаю, как читать значение всяких улыбок. Но тут, в полумраке, я не уверен.
— Прибор с вами?
— Да, в багажнике машины.
— Вы поедете в рощу вслед за мной, и там я заберу ваш прибор.
— Не хотите ли вы меня убить?
— Будьте благоразумны! Мне прибор нужен.
"На хрена мне твоя жизнь? Ты мне живой нужен", — добавляю уже про себя. Я на первом приборе останавливаться не намерен. Зачем же убивать? Миллион готов платить. Давай только товар.
— Если вы готовы платить так много, значит, ваша военная промышленность на этом экономит. Так?
— Совершенно правильно.
— За первый прибор вы платите сто двадцать тысяч, а экономите себе миллионы.
— Правильно.
— В будущем вы заплатите мне миллион, а себе сэкономите сто миллионов. Двести. Триста.
— Именно так.
— Это эксплуатация! Я так работать не желаю. Я не продам вам свой прибор за сто двадцать тысяч.
— Тогда продайте его на Западе за пять с половиной тысяч. Если у вас его купят. Если вы найдете покупателя, который вам заплатит больше, чем я, дело ваше. Я не настаиваю. Я тем временем куплю почти такой же прибор в Бельгии или в США.
Это уже блеф. На крупную фирму не пролезешь. Ребра поломают. Нет у меня другого выхода к приемникам отраженного лазерного луча. Но я спокойно улыбаюсь. Не хочешь — не надо. Но ты не монополист. В другом месте куплю. Достаю бумажник:
— Эй, гарсон! Счет, пожалуйста!
Он смотрит мне в глаза. Долго смотрит. Потом улыбается. Сейчас свет падает на его лицо, и поэтому я уверен, что улыбка не таит в себе ничего плохого. И я вновь улыбаюсь ему.
5
Он достает сверток из багажника и передает мне.
— Нет, нет, — машу руками, — мне лучше его не касаться. Несите его в мою машину.
(В случае чего можно будет сказать, что человек нечаянно забыл сверток в моей машине. Никакого шпионажа. Простая забывчивость.)
Он садится в мою машину (это, конечно, не моя машина, а взятая для меня напрокат теми, кто меня обеспечивает).
Двери изнутри запереть. Такова инструкция. Аппарат — под сиденье. Расстегиваю жилет. Это специальный жилет. Для транспортировки денег. В его руки я вкладываю шесть тугих пачек.
— Проверяйте. Через два дня вы привезете техническую документацию, и я заплачу оставшиеся шестьдесят тысяч и еще сто двадцать тысяч за документацию.
Он кивает головой.
Жму ему руку.
Он идет к своей машине. Рванув с места, я исчезаю в темноте.
6
Сколько офицеров ГРУ сегодня обеспечивают только меня? Не знаю точно. Но сегодня у меня еще две встречи. Во-первых, полученный прибор должен как можно скорее оказаться за стенами советского посольства. Во-вторых, я должен отдать взятую напрокат машину и получить свою, дипломатическую.
Через полчаса на лесной просеке в теплом тумане встречаю второго секретаря советского посольства в Берне. У него белая машина "Пежо-504". Ее еле видно в густых лохматых клубах тумана.
Мой пакет уже упакован в плотный зеленый брезентовый мешок и опечатан двумя печатями. Дипломат — подполковник ГРУ. Но и ему не положено знать, кто я и что находится в пакете. Ему приказано встретить меня, принять груз, запереть двери изнутри и — немедленно в посольство. В момент, когда пакет попал в дипломатическую машину, он в относительной безопасности. Как только он попадет за каменные заборы посольства, он будет в полной безопасности.
Я останавливаю машину борт к борту, опускаю стекло. У него стекло уже опущено. Принимай.
Он — крупный светловолосый человек. Лицо серьезное. По упрямым складкам у рта без ошибок скажу, что он вербует успешно. Варяг, без всяких сомнений. Такие упрямые парни долго в обеспечении не работают. Просто сегодня день сумасшедший. Просто всех сегодня в женевской и бернской резидентурах в обеспечение бросили.
Мы не имеем права говорить, тем более по-русски. Остановился, бросил груз, исчез. В это короткое мгновение он успевает рассмотреть меня. По каким-то неприметным признакам он узнает во мне зеленого борзягу, замученного агентурным обеспечением, первый раз вкусившего варяжьего успеха. Он улыбается мне. Он ничего не говорит, он только чуть шевельнул губами. А я понимаю: успехов тебе.
И только красные огни по белому туману, только улыбка его зубастая за стеклом. Исчез.
Жду три минуты. Ему сейчас преимущество. Он сейчас с грузом. Через два часа возле Интерлакена у меня еще одна встреча: отдать эту машину, получить свою.
7
В ту ночь меня могли видеть во Фрибурге и в Нешателе. Рассвет я встретил в Цюрихе. Главное сейчас — как можно больше контактов. Меня могли видеть в огромной библиотеке, в оружейном магазине, в пивной, на вокзале. Я разговаривал с мужчинами и женщинами. Я разыскивал фирму, которая реально существует, но мне совершенно не нужна. Я рылся в адресных книгах и искал людей, которые нам совсем не интересны. Говорят, что лиса тоже так же путает свои следы.
Австрийскую границу я пересек неподалеку от Брегенца поздно вечером. Полицейского контроля на выезде из Швейцарии почему-то не было. Но если бы и был контроль, разве позволено кому-то осматривать мою дипломатическую машину? Но если бы, применив силу и нарушив Венскую конвенцию 1815 года, они осмотрели мой багаж, то уже ничего не нашли бы.
То, что могло бы их заинтересовать, уже в Москве на Хорошёвке, в огромном здании, именуемом Аквариум. Пока я путаю следы, особый самолет с вооруженными дипломатическими курьерами уже давно привез десятки плотных зеленых опечатанных мешков, аккуратно уложенных в алюминиевые контейнеры.
Австрийские полицейские меня приветствуют, улыбаются. Документы? Пожалуйста. Осмотреть машину? Да ни в коем случае! Но у них и намерения такого нет. Толстый добродушный дядька с пистолетом на боку козыряет: проезжай.
Зачем им придираться к советскому дипломату, у которого такое простое, доброе лицо. Разве он похож на лохматых террористов, фотографии которых вывешены у полицейского участка?
Я медленно проезжаю пограничный шлагбаум, салютуя им. Я вам не враг. Я почти друг. Мы провели массовую вербовку, но среди наших агентов нет ни одного гражданина Швейцарии, ни одного гражданина Австрии. Ваших мы вербуем в других местах. Против Австрии мои коллеги работают с территорий всех остальных стран мира. Мы никогда не злоупотребляем гостеприимством.
8
Смотрю в зеркало и вижу серое лицо, заросшее щетиной. Глаза у этого человека в зеркале красные, ввалились. Он сильно устал.
— Спускайся вниз, попарь косточки. Побрейся. И к командиру, на львиную шкуру.
— Зачем?
— Не бойся, не на расправу.
В сауне трое моих друзей: 4-й, 2-й, 32-й.
— Здорово, братцы.
— Здравствуй, варяг!
Парятся они уже, видно, давно. Раскраснелись.
— Садись, Витя! — и ржут все. Знают, что я сидеть не могу после двух суток за рулем. Они сами не сидят. Лежат на животах.
— Хочешь, Витя, пивка?
— Еще бы…
Спину мне Колька березовым веником исхлестал и задницу тоже.
— Восстанавливается кровообращение?
— О-о-о… да.
— Вить, а Вить, да не спи ты. Вить, лучше пивка попей.
