ГЛАВА 11

Меня вновь куда-то везут в закрытой машине с матовыми окнами. Я не вижу куда, и меня никто не видит. Куда же это меня, в Центральный Комитет или в Сибирь? Наверное, все же в Центральный Комитет. Если бы в Сибирь, то мой чемодан со мной бы был, а раз нет чемодана, это может означать, что везут меня не насовсем, а на короткий визит, с возвращением туда, откуда везут.

За окном шумит огромный город, значит, мы где-то в центре. Может быть, это Лубянка? У Лубянки на площади Дзержинского всегда такой шум, как от Ниагарского водопада. Мне почему-то кажется, что мы именно у Лубянки, но в этом нет ничего странного: Центральный Комитет совсем рядом. Наша машина долго стоит, потом куда- то осторожно въезжает. Сзади лязг металлических ворот. Дверь открывается: выходите.

Мы в узеньком мрачном дворике. С четырех сторон высокие старинные стены. Позади нас ворота. Сержанты КГБ у ворот. Во дворик выходят несколько дверей. У некоторых дверей тоже охрана КГБ. У остальных дверей охраны не видно. Вверху, на карнизе, воркуют голуби. Сюда, пожалуйста. Седой показывает какие-то бумаги. Сержант КГБ козыряет: проходите. Седой знает дорогу. Он ведет меня бесконечными коридорами. Красные ковры. Сводчатые потолки. Обитые кожей двери. У нас вновь проверяют документы. Проходите. Лифт бесшумно поднимает нас на третий этаж. Снова коридоры. Большая приемная. Пожилая женщина за столиком. Подождите, пожалуйста. Седой чуть подтолкнул меня сзади и закрыл за мной дверь, оставшись в приемной.

Кабинет с высокими потолками. Окна под потолок. Вид из окон неказистый: напротив глухая стена, и снова голуби на карнизе. Стол дубовый. За столом худой человек в очках в золотой оправе. Костюм коричневый, никаких знаков отличия, ни медалей, ни орденов. Хорошо в армии — посмотрел на погоны, да и начинай говорить: товарищ майор, товарищ подполковник… А как тут начинать? Поэтому я никак не начинаю. Я просто представляюсь:

— Капитан Суворов.

— Здравствуйте, капитан.

— Здравия желаю!

— Мы внимательно изучили вас и решили принять в Аквариум — после соответствующей подготовки, конечно.

— Благодарю вас.

— Сегодня двадцать третье августа. Эту дату, капитан, запомните на всю жизнь. С этого дня вы входите в номенклатуру, мы поднимаем вас на очень высокий ее этаж — в номенклатуру Центрального Комитета. Помимо прочих исключительных привилегий вам предоставляется еще одна: с этого дня вы выходите из-под контроля КГБ. С этого дня КГБ не имеет права задавать вам вопросы, требовать ответы на них, предпринимать какие-либо действия против вас. Если вы совершите ошибку, доложите о ней своему руководителю, он доложит нам. Если вы не доложите, мы все равно о вашей ошибке узнаем. Но в любом случае любое расследование ваших действий будет проводиться только руководителем ГРУ или Отделом административных органов ЦК. О любом контакте с КГБ вы обязаны докладывать своему руководителю. Благополучие ЦК зависит от того, как организации и люди, входящие в номенклатуру ЦК, сумеют сохранить свою независимость от любых других организаций. Благополучие ЦК — это и ваше личное благополучие, капитан. Гордитесь доверием, которое Центральный Комитет оказывает военной разведке и вам лично. Желаю успехов.

Я четко козырнул и вышел.

Тихое озеро в лесу. Камыш. По берегам — березовые рощи. Там, за высоким забором, наша дача. Крошечный пляж. Лодки вверх дном. На другом берегу тоже какие-то дачи бревенчатые. Тоже за зелеными заборами. Тоже под охраной. Зона тут особая. Дачи. Но дачи только для ответственных товарищей. И в эту дачную зону совсем не легко попасть. Дубовые рощи. Озера. Густые леса. Кое-где красные крыши. И вновь зеленые заборы. Проехать к нашему озеру только по одной дороге можно. Других путей нет. Как ни крути вокруг, а все время будешь в зеленые заборы упираться. За нашими заборами тоже чьи-то дачи. Кто-то там по волейбольному мячику стучит. Но нам не положено знать, кто там стучит. А ему к нам не положено заглядывать. А слева у нас забор выше, чем справа. Из-за того забора по вечерам музыка доносится. Очень приятная мелодия. Танго.

Дача у нас большая. Тут нас живет 23 человека. Но места хватило бы и на тридцать. У каждого по маленькой комнатке. Бревенчатые сосновые стены. Запах смолы. Маленький пейзажик на стене. Огромная мягкая кровать. Книжная полка. Внизу холл с большим азиатским ковром. Мы встаем, когда хотим. И делаем, что нравится. Завтрак сытный. Обед скромный. Ужин роскошный. Вечерами мы обычно сидим у камина. Пьем. Травим байки. Мы все в прошлом офицеры средних этажей советской военной разведки. В группе один подполковник, два майора, один старший лейтенант, остальные — капитаны. Один из нас в прошлом летчик-истребитель. Двое ракетчиков. Один десантник. Один командир ракетного катера. Военный врач. Военный юрист. В общем, очень цветастый букет. Мы служили под началом разных людей. Каждый из нас по каким-то причинам попал в фарватер какого-нибудь военного разведчика дивизионного, армейского или более высокого уровня. Каждого из нас кто-то отбирал в свою персональную группу. И вот именно из этих групп Аквариум выбирает своих кандидатов. Понятно, что, забирая людей у руководителей разведки на низших этажах, Аквариум вовсе не стремился забрать всех или самых лучших. Нет. Если у Кравцова Аквариум сегодня заберет всех его лучших ребят, завтра Кравцов не будет выбирать свою свиту так кропотливо. Поэтому Аквариум отбирает людей у нижестоящих начальников осторожно, чтобы не отбить у них охоту уделять выбору людей столь пристальное внимание.

Я много сплю. Я давно не спал так крепко и так сладко. Утром встаю поздно и иду на озеро. Погода пасмурная, но вода теплая, и я долго плаваю. Знаю, что этот сон и эта свобода — ненадолго. Просто нам дают возможность расслабиться после экзаменов перед началом учебного года. И я расслабляюсь.

Быстрая дружба кончается долгой враждой. Я знаю это. И мои товарищи по группе тоже это знают. Поэтому мы не спешим переводить наши знакомства в доверительные отношения. Мы осторожно прощупываем друг друга. Мы болтаем о пустяках. Мы рассказываем не особенно острые анекдоты. Травим, одним словом. Нам пока можно пить. В огромном буфете обильный выбор: подходи и пей. Но мы пьем умеренно. Когда-нибудь мы станем друзьями. Когда-нибудь мы будем доверять друг другу и поддерживать друг друга. Вот тогда мы и будем пить понастоящему. Как настоящие офицеры. Но не сейчас.

Нас тщательно обмерили, и вот все мы уже в гражданских костюмах. Некоторым из нас суждено надеть форму, лишь став генералами. Некоторым придется носить пиджаки, даже став генералами. Такова служба.

— Меня зовут полковник Разумов Пётр Федорович, — представился грузный человек в спортивном костюме с волейбольным мячом в руке. — Мне пятьдесят один год. Из них двадцать три года я служу в Аквариуме. Работал в трех странах. За рубежом провел шестнадцать лет. Имею семь вербовок. Награжден четырьмя боевыми орденами и несколькими медалями. Я буду руководителем вашей группы. Вы, конечно, придумаете мне кличку. Чтобы вам не мучиться, я назову вам несколько моих неофициальных кличек. Одна из них — Слон. Слонами называют всех преподавателей и профессоров Военно-дипломатической академии. А сама академия именуется "консерваторией", когда речь идет о вас, молодежи, или "кладбищем слонов", когда речь идет о нас, профессорах и преподавателях. Может, когда-нибудь кто-то из вас тоже станет "слоном" и придет сюда готовить молодых слоников. А сейчас я хотел бы поговорить с каждым из вас отдельно. Капитан Суворов.

— Я, товарищ полковник.

— Называйте меня просто Пётр Федорович.

— Есть.

— Забудьте это "есть". Вы остаетесь офицерами Советской Армии, более того, вы поднимаетесь на самый высокий этаж — в Генеральный штаб. Но это "есть" на время забудьте. Вы можете не щелкать каблуками, когда говорите с начальством?

— Никак нет, товарищ… Пётр Федорович.

— Первое тебе, Виктор, задание. Научись сидеть в кресле, слегка развалясь… Ты сидишь с ровной спиной, вроде как штык проглотил. Так гражданские дипломаты не сидят. Понял?

— Понял.

Меня давно вопрос занимал: как можно организовать тайную школу шпионов в центре огромного города, да так, чтобы никто не дознался. Чтобы никто нас не заснял ни по одному, ни стайкой.

А делается все просто. Центральная глыба Военно-дипломатической академии высится на улице Народного Ополчения. Понятно, что никаких названий вы тут не увидите. Только оград узор чугунный, буйные заросли сирени, да колонны, да окна в решетках, да плотные шторы и часовые по углам. Но это — не главное. Тут учат только тех, кто будет работать в "большой зоне", в соцлагере.

А нас, расконвоированных, тех, кто из лагеря выход иметь будет, готовят не тут. Слушатели основных факультетов разбросаны по всей Москве, по небольшим учебным точкам. А где моя точка, я и сам не знаю…

Каждое утро к 8:30 я прихожу к проходной Научно-исследовательского института электромагнитных излучений. Знаете, около Тимирязевского парка. Официально институт принадлежит Министерству радиопромышленности. Но кому он на самом деле принадлежит и чем занимается, мало кому известно. В сталинские времена был институтик маленьким совсем. Человек двести, не больше. И, как память того времени, — четырехэтажный дворец позднего сталинизма: фальшивые колонны да балкончики. Но рос институт быстро, и огромные шестиэтажные серые блоки тому свидетели. Это хрущевская экономия. Силикатный кирпич. Хрущобы. Дальше — стеклянно-бетонные глыбы брежневскою военно-бюрократического размаха. Все это перегорожено множеством стен на зоны и секторы. Проволока колючая, ролики белые. Предъявите пропуск в развернутом виде!

Много народу. Утренняя смена. Проходная в двенадцать потоков. На территории объекта не курить. Будьте бдительны! Болтун — находка для врага! Перевыполним план первого квартала! Не стой под грузом!

Дробит проходная мощный поток трудовой интеллигенции на реки и ручьи. Течет серая масса по своим отделам да секторам.

Скрипит тормозами маневровый тепловоз. Огромный ангар поглощает шестидесятитонные вагоны. Спешит научная братия. Молча толпа валит. Все секретные. Все совершенно секретные. Вход воспрещен! Предъявите пропуск в развернутом виде! Заборы бетонные. Заборы кирпичные. Зона 12-Б.

Над какими проблемами тут работают? Лучше не спрашивать. Еще раз пропуск предъявим. На пропуске множество шифрованных значков. Каждый сверчок знай свой шесток. Каждый владелец пропуска только в своей, строго для него установленной зоне обитает. Без особых значков на пропуске не выпустят тебя за зону твоего обитания. Наберем номер на диске — вот мы и в ангаре. Тут вся наша группа собирается. Тут стоит огромный МАЗ с оранжевым контейнером. Наше место внутри. А там — как в хорошем самолете: ковры да кресла удобные. Только окон нет. В 8:40, когда контейнер уже закрыт изнутри, появляется в ангаре водитель и гонит свой МАЗ по Москве. Водителя мы не видели никогда. И он не догадывается, что людей возит. У него работа такая: в 8:40 войти в ангар, сесть в машину и везти контейнер с неким очень опасным грузом через несколько кварталов в сосновый лес. Тут еще один секретный объект, тоже ангар. Водитель загоняет контейнер туда, а сам выходит в комнату ожидания. По вечерам он делает еще один рейс.

А в остальное время он другие оранжевые контейнеры по Москве гоняет. Может, со взрывателями к атомным бомбам, может, со смертоносными вирусами, которые способны сожрать человечество, может, с нервно-паралитическим газом. Откуда ему знать, что в контейнерах. Все они одинаковы. Все оранжевые. А зашибает он, видимо, здорово. В таких исследовательских центрах все здорово зашибают.

Из нашего оранжевого контейнера мы на землю прыг, прыг. В ангаре высоко под потолком воробей чирикает. Ему одному только секреты все видны: кто водитель у нас, кто по ночам ангар убирает, кто в таком же вот контейнере сюда нам пищу возит и в столовой накрывает. Пока мы в зоне, никого тут нет из персонала. Столовая и та как система клапанов устроена: если в ней открыта дверь в ангар, и кто-то накрывает нам завтрак, то мы не можем попасть ни в столовую, ни в ангар. Потом звонок нам, как павловским псам, — готово. Тут уж мы в столовую входим, зато никому другому двери не откроются — автоматика. Кормят хорошо. Меня никогда так не кормили, даже в Чехословакии.

И все же зона — она и есть зона, а наш контейнер мы зовем оранжевым вороном. В принципе, нас как зэков возят, только с комфортом.

В особой книге я "спасибо" пишу за хороший завтрак и заказ на завтра. И скорее на занятия.

Все готовы? Все.

Пять минут подышать.

Дворик у нас аккуратный. Кусты сирени серые бетонные стены почти полностью закрывают — уют. Над сиренью проволока колючая. Что за той проволокой — увидеть нельзя. Только ясно, что там такие же полукруглые ангарные крыши, как у нашего бассейна и теннисного корта. Может, там другая учебная точка — такая же, как и у нас. А может, там польские или венгерские наши коллеги обучаются, а может быть, кубинские, итальянские, ливийские. Откуда нам знать. А может, там и не учебная точка, а секретная лаборатория или склад, а может, там тюрьма просто. По движению нашего оранжевого ворона я все пытаюсь направление по утрам угадать. Чудится, что возят нас совсем недалеко. И по направлению угадывается мне, что мы обучаемся где-то совсем рядом с Краснопресненской тюрьмой. Но точно установить, конечно, невозможно. А сосновых пролесков по Москве хоть пруд пруди, в том же Серебряном Бору.

— Подышали? И будет.

Все в зал. Тут сейфы. В моем сейфе четыре тетради. В каждой по 96 страниц. Это на три года. Пиши конспекты убористо, больше запоминай. Хватай информацию с лету. Бумагу приучись экономить.

Тетрадь по разведке — в руку. Сейф — на ключ. И в зал.

Преподаватель от нас кисейной занавеской отгорожен. Поэтому он нас четко разглядеть не может, но и мы его четко не видим, хотя разговариваем без помех.

Все преподаватели и командиры — Слоны. Некоторые из них допущены к персональной работе с нами, но большинство может видеть нас только через полупрозрачный экран и называть только по номерам. Каждый из них — волк разведки. Каждый провел много лет за пределами "большой зоны", но однажды провалился и оттого превратился в Слона. Тот, кто не провалился, продолжает работу в добывании или, по крайней мере, в обработке.

Провалившийся волк разведки включает системы защиты, отчего стены нашего спецсооружения плавно задрожали, и начинает:

— Вот так выглядит шпион, — он показывает большой плакат с человеком в плаще, в черных очках, воротник поднят, руки в карманах. — Так шпиона представляют сочинители остросюжетных романов, кинорежиссеры, а за ними и вся просвещенная публика. Вы — не шпионы, вы — доблестные советские разведчики. И вам не пристало на шпионов походить. А посему вам категорически запрещается носить темные очки даже в жаркий день при ярком солнце, надвигать шляпу на глаза, держать руки в карманах и поднимать воротник пальто или плаща. Вашу походку, взгляд и даже дыхание мы будем изменять в процессе длительных тренировок. Но с самого первого дня вы должны запомнить, что в них не должно быть напряжения. Вороватый взгляд, оглядка через плечо — враги разведчика, и за это в ходе тренировок мы будем вас серьезно наказывать. Вы меньше всего должны напоминать шпионов, и не только внешним видом, но и методами работы. Писатели детективных романов изображают разведчика великолепным стрелком и мастером ломать руки своим противникам. Большинство из вас пришли из средних этажей разведки, и среди ваших сослуживцев было много отличных стрелков и мастеров рукопашного боя. Но тут, наверху, в стратегической агентурной разведке мы не будем обучать вас стрельбе и приемам ломания рук. Наоборот, мы требуем от вас забыть навыки, полученные в частях СпН. Некоторые разведки мира обучают своих ребят стрельбе и прочим штукам. Это идет от недостатка опыта. Помните, ребята, что вы можете надеяться только на свою голову, но не на пистолет. Если вы сделаете всего одну ошибку, то против каждого из вас контрразведка противника бросит пять вертолетов, десять собак, сто машин и триста профессиональных полицейских. Пистолетиком тогда вы себе уже не поможете. И руки всем не переломаете. Пистолетик греет ваш бок и создает иллюзию безопасности. Но нам не нужны иллюзии. Вы должны постоянно чувствовать себя в безопасности и ощущать превосходство над контрразведкой противника. Но эти ощущения вам даст не пистолетик, а трезвый расчет без всяких иллюзий. Знаете, в похожей ситуации находятся монтажники-высотники. Одни из них, малоопытные, пользуются страховочным поясом. Другие никогда им не пользуются. Первые падают и разбиваются, вторые — никогда. Происходит это потому, что тот, кто поясом пользуется, создает себе иллюзию безопасности. Однажды он забывает пристегнуться, и вот уже его кости собирают в ящик. Тот, кто поясом не пользуется, иллюзий не имеет. Он постоянно контролирует каждый свой шаг и никогда на высоте не расслабляется. Советская военная стратегическая разведка своим ребятам не дает страховочных поясов. Знайте, что у вас нет пистолета в кармане, забудьте удары ребром ладони по кирпичу. Надейтесь только на свою голову. Ваш спорт — благородный теннис…

Человек способен творить чудеса. Человек может три раза переплыть Ла-Манш, выпить сто кружек пива, ходить босиком по раскаленным углям, человек может выучить более тридцати языков, стать олимпийским чемпионом по боксу, изобрести телевизор или акваланг, стать генералом ГРУ или миллиардером. Все в наших руках. Кто хочет, тот и может. Главное — захотеть чего-то, а потом все зависит только от тренировки. Но если тренировать свою память, мускулы, психику регулярно, то… ничего из вашей затеи не получится. Регулярность тренировок важна, но сама по себе она ничего не решает. Один чудак тренировался каждый день. Раз в день он поднимал утюг. Тренировки продолжались регулярно в течение десяти лет — его мышцы не увеличились. Успех приходит только тогда, когда каждая тренировка — памяти, мышц, психики, силы воли, настойчивости, — доводит человека до предела его возможностей. Когда конец тренировки превращается в пытку. Когда человек кричит от боли. Тренировка полезна только тогда, когда она подводит человека к пределу его возможностей, и он этот предел совершенно точно знает: я могу прыгнуть вверх на 2 метра, я могу отжаться от пола 153 раза, я могу запомнить за один раз две страницы иностранного текста. И каждая новая тренировка полезна только тогда, когда она будет попыткой побить свой вчерашний рекорд: сдохну, но отожмусь 154 раза.

Нас водят на тренировки будущих олимпийских чемпионов. Вот они, пятнадцатилетние боксеры, пятилетние гимнасты, трехлетние пловцы. Смотрите на их лица. Ждите самый последний момент тренировочного дня, когда на маленьком детском личике появляется злая решимость побить свой вчерашний рекорд. Смотрите на них! Когда-нибудь они принесут олимпийское золото под огромный красный флаг с серпом и молотом. Смотрите на это лицо! Сколько в нем напряжения!

Сколько муки! Это путь к славе. Это путь к успеху! Работать только на пределе своих возможностей. Работать на грани срыва. Чемпионом становится тот, кто знает, что штанга сейчас задавит его, но все равно толкает ее вверх. Побеждает в этой жизни только тот, кто победил сам себя. Кто победил свой страх, свою лень, свою неуверенность.

Наш Слон привел нас на тренировку юных олимпийцев:

— Так страна готовит тех, кто защищает ее спортивную славу. Неужели вы думаете, что наша страна к подготовке разведчиков относится менее серьезно?