Глава XII

Итак, наша экспедиция состоялась. Стартовые волнения остались позади, Анна, несмотря на беременность, перенесла перегрузки на удивление легко, и теперь у нас было немного времени, чтобы окончательно успокоиться и приготовиться к новым испытаниям. Наверное, Моя жена была создана для жизни в открытом космосе.

Итак, искусственные спутники, обнаруженные нами на орбите Плутона в нашей «прошлой жизни», ждали раскрытия их тайны. Как и любая тайна, неизвестность бодрила, волновала и… нервировала одновременно, заставляя спешить, куда-то бежать, что-то делать.

Точно мы знали только одно: при любом исходе нас ждали сильные эмоции. Или много радости, если экспедиция удастся, или очень много печали, если корабли окажутся импровизированными гробницами. Сейчас нам оставалось только гадать, чем нас встретит Плутон. Очень хотелось надеяться, что наши выводы – не ошибка, на орбите действительно наши корабли и их экипажи живы и здоровы. Но шансы были очень невысоки, слишком много допущений.

Допустим, что это все-таки не случайные спутники. Это уже неплохо. Тогда назревает вопрос, с каким интервалом и когда космические корабли землян попадали в «место своего заключения». Если это происходило согласно срокам их отправки с Земли, то первым не повезло больше других, они должны были давно состариться и умереть. Уповать на то, что все живы, было просто неразумно, вероятность такого события ничтожно мала. Но, даже если удастся спасти хотя бы одного человека, это будет уже огромная удача.

Здесь беспокоило только одно – в каком они состоянии, разумеется, психическом. Столкнувшись с внешним разумом, действующим безо всяких мыслимых правил и обрекшим их на бесконечную изоляцию, можно не только сойти сума, но и сделать что-либо похуже.

Кстати, вспомним немного из того, что предшествовало нашему полету.

Итак, меня вместе с другими выпускниками-комонавтами-астронавтами погрузили на межзвездный корабль и отправили к звездам. Вы не ошиблись, именно погрузили и отправили. По крайней мере, я ощущал себя именно грузом. Находясь в состоянии почтовой посылки, я нечаянно высказал свою очередную мысль и попал в точку: мной заинтересовались спецслужбы. Посылка оказалась говорящей…

Меня сняли с корабля и отправили на орбитальную станцию, что висела возле Юпитера. Наверное, в надежде, что там я еще что-нибудь скажу, что может эти спецслужбы заинтересовать.

Их надежды оправдались. Я никак не мог сидеть спокойно, особенно просиживая штаны без дела. Кстати, любопытная деталь: если нужно решить проблему, а она никак не решается, посадите рядом бездельника, который будет за вами наблюдать. Этот самый бездельник точно что-нибудь ляпнет, что натолкнет вас на верную идею!

Так вот, я не только ляпнул, но и вляпался в скверную историю на перекрестке непростых отношений между сотрудниками, институтами, и даже между человечеством и внеземным разумом! И началась такая кутерьма…

Чем больше я старался уйти от проблем, тем глубже меня засасывал круговорот событий. Попутно мне удалось догадаться о методах, которые применяли внешние силы при сдерживании рвения человечества срочно выскочить в открытый космос, что повлекло за собой самое страшное: пострадали люди. Поскольку в открытую со мной бороться внешний разум не мог, чтобы, скорее всего, не засветиться, в ход пошли зомбированные сотрудники Юпитерианской станции.

Как можно из человека сделать зомби, или как это лучше назвать, даже не знаю, мне показали на деле. Чего только не пришлось выдумывать, чтобы самому не попасть в их число! В конце концов, я сдался и… стал преступником, чтобы меня срочно отправили на Землю и там осудили!

Почему я это сделал? Ведь мог бы продолжать бороться! Открою секрет: к тому времени я был уже не один. Со всей присущей мне деликатностью мне удалось втянуть в свои игры с неизвестным врагом одну миловидную девушку. Да, да, именно она летела сейчас вместе со мной в очередную, но теперь уже – спасательную, экспедицию. И тоже не одна, а с… пока еще не знаю, кем, надеюсь, что мальчиком!

Почему же мы не остались на Земле, где она могла спокойно родить, а в спешке бежали без оглядки? Это снова по моей же вине. Похоже, что поведение макаки в посудной лавке вполне могло бы послужить прототипом моих телодвижений по спасению человечества. Ибо я принес «заразу», то есть разборки между людьми и «неизвестно кем» из космоса на Землю…

И снова пострадали люди. Убегая от опасности, я добежал аж до самой верхушки всех властей на Земле! По моей инициативе и из большого страха перед неизвестностью, большое собрание из представителей всех земных правительств приняло мои интуитивные предположения за чистую монету и прекратило «дальнее» освоение космоса. Как это ни странно, все «спецэффекты» прекратились.

Только вот у меня остался осадок на душе, такое нехорошее предчувствие, что мой способ борьбы очень многим не понравился, впрочем, и мне тоже. Как будто бы я выступал орудием, но не земным, а тем, потусторонним…

Потому, не ожидая получения всех премий Мира и прочего, мы с Анной собрались собственноручно спасать наших предшественников, оказавшихся в тех самых злополучных кораблях, которых «завернули» не полпути к вечности и запрятали на орбите Плутона.

Все, казалось бы, кончилось благополучно, мы – на корабле, отправление прошло удачно, я – командир огромного корабля, управляю отличным экипажем, что еще нужно молодому еще человеку? Но остались мысли! Я теперь мыслил только глобально, на мелочи не размениваясь.

Вот, например, какие меня теперь посещают мысли.

У меня где-то там мелькнула мысль, что повисшие в безысходности корабли представляют собой миниатюрные модели Земли, изолированной от внешнего мира. Как будет развиваться общество на нашей планете в таких условиях? Человек всегда стремился к познанию, и его манила, словно магнитом притягивала непознанная бесконечность. Человечество испокон веков мечтало об ее освоении всего, что можно увидеть вокруг, но сейчас эту мечту развеяли, не оставили камня на камне. Обидно? Нет, возмутительно! Оставалось только в ярости сжимать кулаки и… покориться. Временно, конечно, на несколько веков, а возможно, на несколько тысячелетий. Если подумать, то срок небольшой по сравнению с той же самой бесконечностью, но и жить без мечты тяжело, так как уже сейчас для человека потеряна его основа. Человек должен познавать все сам и никак иначе, в любом другом случае он уже не человек, а робот, накапливающий знания.

Вот такие проблемы и никак не меньше.

Чтобы избежать лишних мыслей, я установил на нашем корабле порядок, близкий к тому, который существовал в предыдущей экспедиции. Жесткость в отношении дисциплины сохранялась, но я ввел несколько новых положений. Это касалось в основном занятий по специальности. Ежедневное многочасовое вбивание основ в головы специалистов дополнилось обязательным изучением общественных дисциплин, начиная от философии, заканчивая хиромантией. Я, как уже бывалый космоплаватель, считал, и многие меня поддержали, что за тот небольшой срок, который мы проведем на борту корабля, у нас есть шанс стать хорошо образованными людьми, которым будет не стыдно появиться перед своими потомками. Мы, конечно же, не знали, в каком направлении пойдет развитие на Земле, но знать то, что человечество уже сделало, не вредно никому. На том и порешили. В первой части нашего полета, до Плутона, весь командный состав готовился в профессора, чтобы во второй его части, в свободном полете, не ударить лицом в грязь перед подчиненными. Подразумевалось, что эта вторая часть будет.

Но люди есть люди и не обошлось без конфликтов. Напряженность создавал начальник спасательной команды. Его убежденность в том, что нет ничего более несуразного в этой жизни, чем философствующий спасатель, поколебать нам так и не удалось. Единственное, что мы могли сделать – это уговорить его дать согласие на учебу уже после проведения спасательных работ, если таковые понадобятся. Основной аргумент, который его убедил, состоял в том, что всем нам по прибытии на Землю через много земных лет придется переквалифицироваться, а спасатели вообще могут не понадобиться. Сердито буркнув, что спасатели нужны во все времена, он дал согласие, хотя огонек в его глазах наводил на размышления. В этой небольшой стычке я обнаружил, что командир из меня, скорее всего, тоже не получится, как и штурман, специальность которого я приобрел в молодости. Я поделился этой мыслью с Анной и пожалел об этом, поскольку ее реакция была неожиданно бурной:

– Генри, ты, наверное, сошел с ума! В какой молодости? Тебе сколько лет? Двадцать три! Извини, но рассуждаешь ты как старик. Да ты посмотри вокруг себя. Моложе тебя на корабле всего человек пять, от силы семь. А сколько лет твоему спасателю? Под сорок. И учит его жизни молодой, хотя и очень заслуженный командир. Как бы ты поступил на его месте? – Анна, как всегда, ухватила самую суть и ударила ею прямо по моему самолюбию.

Я попытался обидеться немного, но почему-то не получилось, так как в глубине сознания был такой дальний уголок, где пульсировало желание покряхтеть, разминая свои вроде бы старческие косточки и указать пальчиком на то, или на это, и чтобы никто, ни-ни, не сделал ничего не соответствующего моим указаниям, подкрепленным громадным жизненным опытом. Откуда это у меня, я и сам не знаю. Есть такой факт в моей биографии. Я глубоко вздохнул и… вынужден был согласиться с тем, что она права. Да и соглашался я только потому, что в ее разгромном ответе была и положительная сторона, Анна обнадежила меня в том плане, что командир из меня еще может получиться, времени впереди о-го-го…

Получив новую точку отсчета, я принялся обдумывать и эту сторону вопроса. Ну, просто не мог не обдумать, это у меня в крови. Получалась интересная картина. Когда мы вернемся домой, мне будет лет тридцать. Много это или мало? Для меня, честно говоря, вполне достаточно, но для окружающих я буду по-прежнему молодым человеком, опыт и знания которого всегда можно поставить под сомнение, разве не так? Даже моя преждевременная седина вряд ли добавит мне авторитета. Это обидно и даже очень. Но, с другой стороны, впереди у меня будет целая жизнь, а это уже многого стоит. Так что не стоит сожалеть о потерянных возможностях и перспективах, которые открывались на Земле, впереди еще много хорошего. Очень хочется на это надеяться.

После того, как я сделал такие обнадеживающие выводы, стало значительно легче, и мысли о некотором несоответствии занимаемой должности перестали меня посещать, разве что только иногда, но я их беспощадно изгонял.

Время летело быстрее нас. К концу нашего первого этапа оказалось, что мы не сделали и половины из намеченного, чем были огорчены. Временно пришлось отложить все перспективные дела в сторону и на корабле воцарилось военное положение. Мне пришлось уступить командование (временно, конечно) начальнику спасателей и он показал нам, в чем отличие исследовательского экипажа от спасательного. К концу дня все падали от усталости и во сне продолжали раз за разом проделывать все то, чему научились днем. Вахта казалась теперь вожделенным отдыхом, а жесткий распорядок – детской прогулкой. К концу недели мне уже начинало казаться, что я не выдержу, я продолжал держаться только на гордости, чтобы не попросить о снижении нагрузок. И все продолжалось вплоть до самого конца. Не знаю, разумно ли было приводить экипаж в такое состояние перед ответственейшими событиями, но изменять я ничего не стал.

При приближении к Плутону мы все больше убеждались, что искусственные спутники были действительно нашими кораблями. Но они были мертвы, никакой реакции на наши попытки наладить связь не было. Это уже был плохой признак, но надежда не угасала, так как экипажи могли быть лишены возможности связаться с кем-либо не по своей воле. Выходя на орбиту спутника, мы с замиранием сердца наблюдали за этими глыбами металла, висящими в бессилии над Хароном, двойником Плутона. Печальнее зрелища я еще не видел. Было страшно раньше, до потери сознания, но не настолько печально. Мы с Анной находились в командном отсеке, и я видел, как она отворачивалась, не желая показывать слезы, но, в конце концов, хлюпнув носом, она поднялась и вышла.

– Командир, – раздался голос штурмана, – обнаружено восемь кораблей, по внешним данным это вся наша эскадра, посланная за пределы системы.

– Принято, – я не смог сдержать волнение и тут же отдал неожиданную для самого себя команду, – Эдди, подведи нас на орбиту, близкую к последнему кораблю из серии. Ты понял, о чем я говорю?

– Понял, сэр, – удивленно произнес штурман, – только ведь орбита уже рассчитана…

– Эдди, это лично для меня!

– Хорошо, сэр, я сделаю.

– Спасибо.

Я откинулся на спинку кресла. Возбуждение охватило меня от кончиков пальцев, дрожавших в такт толчкам сердца, до желудка, сжавшегося комком. Неужели я увижу своих ребят? Это было бы так здорово!

Дверь в командный пункт открылась, вошел главный спасатель. Лицо у него было хмурым, если не сказать больше, чувствовалось, что сейчас произойдет неприятный разговор. И он действительно произошел.

– Вы не хотите мне ничего объяснить? – начал он, остановившись справа от моего кресла буквально в шаге от меня.

Я взглянул ему в лицо. Он в целом представлял собой внушительную картину. Год назад это произвело бы на меня неизгладимое впечатление.

– Я несколько изменил нашу программу. Мотивация простая – у нас больше шансов на удачу в том случае, если мы начнем с последнего корабля.

– Это не могло послужить поводом для изменения курса. Программа рассчитана и утверждена соответствующими службами на Земле, мы не должны ее нарушать!

– Сэр, вы забываете, что у меня есть особые полномочия, – не удержался я, настолько велико было нетерпение.

– Ах, да, извините, господин полковник, – губы спасателя скривились в презрительной усмешке.

Он развернулся и направился к двери. Не оборачиваясь, он процедил сквозь зубы:

– Вот из-за таких и гибнут невинные люди, – и он вышел, громко хлопнув дверью.

Я уже пожалел о своей горячности, мысленно обозвав себя пацаном. Но слово не птичка… Тем более, что мой оппонент вел себя соответствующим образом, вот и нарвался на неприятность.

– Командир. Курс рассчитан. – Отвлек меня от самокопания штурман.

– Вводи.

– Есть, сэр.

Пол слегка качнулся под ногами, вернее – под креслом, и к горлу подступил комок. И тут меня осенило, ведь изменение курса повлекло за собой перегрузки. Бедная Анна, я о ней и не подумал.

– Эдди, какие перегрузки нас ожидают при изменении курса?

– Максимум – двукратные, сэр.

Я включил систему общей связи и дал команду всему экипажу занять соответствующие места. Через несколько минут доложили все начальники, кроме спасателей, конечно. Я слышал, как штурман делал замечание их начальнику. Как это ни странно, мне это доставило удовольствие. Если бы выговор сделал я, выглядело бы не очень кстати.

На экране высветился наш маршрут, и я просмотрел его характеристики в некоторых наиболее, по моему мнению, бывшего штурмана, критических точках. Ничего особенного, дров не наломаем.

На обзорном экране появилось изображение – наши теледатчики смогли работать самостоятельно при снижении скорости. Мрачные тона в этой области системы подходили для тюрьмы, серый и фиолетовый цвета явно не создавали радужного настроения. Мы находились в той точке пространства, откуда была видна только одна планета, ее близнец, очевидно, находился в ее тени. На фоне многочисленных звезд выделялась одна – свет ее был мягким. Это было наше Солнце, правда, грел нас только его цвет. Пленников видно еще не было, но мой взгляд, искал именно их, все остальное меня мало интересовало.

Торможение давало себя знать, и я начинал беспокоиться. Незачем было менять курс сейчас, на месте можно было маневрировать или использовать мощный корабль-разведчик, ведь здесь расстояния значительно меньше, чем на Юпитере.

На экране картинка дополнилась пульсирующими точками, их было четыре.

– Эдди, почему только четыре? – нетерпеливо выпалил я.

– Остальные за Хароном, сэр.

– Извини, не сообразил, – сконфуженно пробормотал я и решил пока больше никого не дергать.

– Ничего, сэр, я тоже волнуюсь, голос штурмана успокоил меня больше, чем смог бы сделать кто-либо другой, – часа через три сможем увидеть их в натуральную величину.

– Спасибо, Эдди. Пока все спокойно, я отвлекусь на некоторое время, проведаю жену.

– Конечно, сэр, все будет в порядке…

Анну я нашел в амортизаторе. Она слабо улыбнулась мне, когда я, с трудом передвигая ноги, доковылял до нашей каюты.

– Как ты? – Спросил я, наклонившись к ней.

– Ничего, милый, все в порядке, – почему-то шепотом ответила она, – сильно волнуешься?

– Есть немного, – я с трудом разогнул спину и прислонился к стене.

– Не обманывай, у тебя на лице все написано. Все будет хорошо, вот увидишь.

– Конечно, будет, – неуверенно пробормотал я, – иначе быть не может. Какой смысл отправлять корабли сюда и уничтожать экипажи?

– Генри, я же вижу, что тебе сейчас тяжело, не мучайся, иди назад, со мной все будет в полном порядке. Спасибо, что зашел проведать. Иди, иначе я на тебя рассержусь.

– Ну, ладно, только не нервничай. Держись, – я отклеился от стены и побрел назад.

Опустившись в свое рабочее кресло, я закрыл глаза и расслабился. Разбудил меня голос штурмана:

– Вы их видите, сэр?

Я с трудом разодрал слипающиеся глаза и впился взглядом в экран. Да, это они, последние сомнения рассеялись. Оставалось только пощупать их руками.

– Начальникам групп срочно собраться в кают-компании, – ждать уже не было сил, поэтому я решил сразу брать быка за рога.

Когда собрались все, уже был готов доклад группы связи. Если коротко, то вывод был один – связи не было никакой. Полный штиль.

– С этого момента, – начал я, – на корабле устанавливается особый режим. Доложите готовность.

Эта процедура была больше для успокоения, так как все давно уже были готовы.

– Хорошо, – подытожил я и обернулся в сторону спасателя, – слово за вами. Операцию начинаем немедленно.

– Люди еще не отошли от перегрузок, сэр, – он уставился на меня немигающими глазами.

– Люди, возможно, в изоляции десятки лет. Именно по этой причине мой приказ обсуждению не подлежит. Приступайте к исполнению.

– Слушаюсь, сэр, – он демонстративно повернулся ко мне спиной и начал инструктаж.

Корабль-разведчик отделился от своей базы и направился к ближайшему кораблю. К сожалению, к моему великому сожалению, я остался на борту. Мне оставалось обозревать происходящее на экране. Окружающее воспринималось как в замедленной съемке, меня так и подмывало подогнать их. Наконец, разведчик скрылся в приемном шлюзе. Потекли томительные минуты, пока не раздался голос спасателя:

– Командир, шлюзы заблокированы, и автоматика не срабатывает. Приступаем к разгерметизации.

– Будьте осторожны. Никто не знает, какие могут быть сюрпризы.

– Принято, сэр.

Через полчаса:

– Лазерные резаки не справляются. Причина неизвестна. Будем пробиваться через раструб излучателя.

– Действуйте.

Разведчик появился в проеме шлюза и, плавно обогнув корпус корабля, скрылся в излучателе. Спустя некоторое время он снова появился в поле зрения, но движение его уже не было таким уверенным и правильным.

– На разведчике, что случилось, почему возвращаетесь? – забеспокоился я, но связь не работала, – Эдди, подготовь аварийную посадку, у них какие-то неполадки.

– Уже сделано, сэр, – как-то слишком буднично ответил штурман, – Похоже, что излучатель в активном состоянии, но плазма не подается. Электроника на разведчике сгорела, и они возвращаются на ручном управлении.

– Я иду на шлюз. Если появится связь, сразу же сообщи.

– Есть, сэр.

Я сорвался с места и почти бегом направился к шлюзу. Туда уже направлялись врачи и техники и движение мое резко замедлилось. Когда мы прибыли на место, разведчик уже был принят и проходил обработку. Люк в нем открылся и оттуда вывалился начальник спасателей или, вернее, то, что когда-то было этим человеком. Излучение не пощадило его. Он прошел несколько шагов навстречу нам и рухнул на пол. Медики подбежали к нему и несколько минут пытались привести его в чувство. Затем один из них повернулся ко мне и развел руками, показывая, что они бессильны. Остальные уже были возле люка и собирались войти внутрь.

– Назад, – закричал я, – немедленно назад и без защитных костюмов не входить!

– Но там же люди! – прокричал в ответ один из врачей и сделал попытку проникнуть внутрь.

Хорошо, что его задержали.

Я обернулся к техникам. Они стояли кружком и спорили о количестве энергии, поглощенной кораблем и его пассажирами.

– Два скафандра – быстро сюда, – взревел я, наступая на них.

Они сломя голову бросились выполнять команду и вскоре уже помогали мне и врачу облачаться в них.

Трудно описать ощущения, возникшие у меня, когда я увидел спасателей, застигнутых в самых неожиданных местах и позах. По выражению их лиц смерть была хоть и недолгой, но очень мучительной. Это были первые жертвы в то время, когда, казалось бы, все самое страшное позади. Нелепая непредусмотрительность. Более опытных и уверенных в себе людей, чем они, я в жизни не видел. И они ошиблись, как ошибается единственный раз в своей жизни сапер.

Пока доктор осматривал тела погибших, я извлек «черный ящик» и вышел. Необходимо срочно разобраться, в чем же причина, почему такое стало возможным.

Имея практически неограниченные полномочия, я, закрывшись в командной рубке, вскрыл ящик и просмотрел записи. Вглядываясь в лица экипажа, которого уже не существовало, я прозевал момент, когда корабль попал под излучение. Такой шок получают люди, непосредственно испытавшие на себе удар неизвестности. Когда я очнулся, мне стало стыдно за себя перед погибшими товарищами. Еще раз прокрутив запись, я убедился, что они действовали правильно. Неестественно правильно, вплоть до самого конца. Они умирали без паники, выполняя свои обязанности и в меру сил пытаясь помочь коллегам.

Показания приборов расставили все точки над i. Излучатель заработал только тогда, когда разведчик приблизился достаточно близко. Все ясно, это было холодное, расчетливое убийство. Я невольно обернулся, мне почудилось, что кто-то стоит у меня за спиной. Никого. Ах, да, это моя нечистая совесть заставила меня обернуться. Эти потерянные жизни висели на моей совести, и ничего поделать было уже нельзя. Зачем я изменил маршрут, почему нужно было начинать именно с этого корабля, разве мал был выбор? Возможно, что новый материал обшивки, защищавший не только от физических излучений, но и экранировавший все известные науке поля, вплоть до психического, претерпел изменения во время полета и именно поэтому не поддался традиционному резаку? А на остальных кораблях его не было. Где же была моя голова? Лучше бы меня засадили в свое время в тюрьму, тогда совесть моя была кристально чистой, а что же делать мне сейчас, как жить дальше?

Я очнулся от сильной боли, слишком сильно сжал зубы. Эта боль меня отрезвила. Назад поворачивать было уже поздно, погибших не воскресишь. За содеянное нужно отвечать, и не только перед своей совестью, пусть решают мою судьбу люди. Я включил общую связь и объявил о собрании всего экипажа. Остановившись перед дверью, за которой слышался шум голосов моих товарищей, я прислушался. Экипаж обсуждал, как выйти из создавшегося положения, искал способы проникновения в неприступные корабли. И ни слова о том, что произошло. Мне было бы легче, если бы разносили в пух и прах мое преступное поведение. Наконец я решился и вошел. Шум прекратился. Взгляды, которых я боялся, сопровождали меня, пока я не занял свое место. Смотреть людям в глаза было невыносимо тяжело, и я с большим трудом оторвал взгляд от пола.

– В первую очередь, я хочу доложить о тех результатах, которые дало вскрытие «черного ящика». Результаты неутешительные и ошеломляющие. Я подробно рассказало том, что увидел.

В зале воцарилась мертвая тишина.

– Вывод один. Наши товарищи были убиты, и ответственность за это полностью ложится на меня. С этого момента я слагаю с себя обязанности командира и до решения моей участи на Земле считаю необходимым поместить меня под арест. Командира выберете сами. Считаю целесообразным дальнейшие действия вести только по согласованию с генералом Саммерсом. У меня все. Прошу продолжать собрание.

Я встал и вышел. Спешить мне теперь было некуда, и я медленно двинулся по направлению к своей каюте. Горько усмехнувшись, я вспомнил заезженную фразу, что от судьбы не уйдешь. С тем и вернулся я в некогда счастливое для меня помещение, где мы с Анной мечтали о нашем будущем, светлом и прекрасном. А сейчас мне хотелось спрятаться куда-нибудь подальше, лишь бы ни с кем не встречаться, особенно с женой. Как она теперь будет ко мне относиться, что будет говорить, если вообще будет? А если не будет, что тогда? Что мне остается в этой жизни, кроме ощущения вины?

Дверь отворилась и вошла Анна. Я отвернулся, чтобы не встречаться с ней взглядом. Она подошла и молча села рядом. Так мы и сидели, никто не решался начать разговор. Я не выдержал первым.

– Если ты пришла меня успокаивать, то совершенно напрасно…

– Ого. Какие мы колючие! Прямо ежик, или нет, скорее – дикобраз, – в тон мне ответила она, – совсем одичал.

Анна встала и подошла к шкафу, вытащила чистую рубашку и подала мне.

– Переоденься, не к лицу командиру появляться перед подчиненными в мокрой от пота рубашке.

– Анна, я уже не командир и мне все равно…

– Это ты для меня не командир, а люди в чем перед тобой виноваты? А я чем перед тобой провинилась, что ты выставляешь меня перед другими в таком неприглядном виде?

– Да ты-то здесь причем? – я удивленно уставился на нее.

– А ты думаешь, мне было приятно, когда экипаж упрашивал меня поговорить с тобой, чтобы ты одумался? Ты ведешь себя как маленькая девочка, а краснеть приходится мне. – Анна стояла надо мной, уперев свои маленькие кулачки в бока, и мне стало смешно.

Я громко и безудержно захохотал.

– Чего ты смеешься, кретин? – Теперь очередь удивляться была за ней.

– Действительно, кретин, – сквозь смех выдавил я и, обхватив Анну за талию, усадил ее себе на колени.

Она прильнула ко мне и запричитала:

– Генри, миленький, ну что же ты так, а? Посоветовался бы с кем-нибудь, хотя бы со мной, что ли. Ты же хороший… – она замерла, почувствовав, как я напрягся. – Что ты?

– Ничего, – сквозь зубы процедил я, но все-таки смог взять себя в руки, хотя страшно не любил, когда меня жалели. – А что ты? Начала за здравие, а кончила за упокой! Жена командира должна быть какой?

– Что ты хочешь сказать?

– Не хмурься. В первую очередь она должна быть ко всему готова, к любым неожиданностям. К тому же, что это значит, что я тебе не командир? Это бунт? – Я вытер слезы на ее щеках.

– Если ты шутишь, значит, будешь жить, – Анна облегченно вздохнула и поднялась. – Тебя ждут в кают-компании.

– Подождут, – я снова потянулся к ней.

– Прекрати, сумасшедший. Люди же волнуются, – она шутливо отбивалась, но совершенно напрасно.