Глава XIII. ЛЕТНИМ ВЕЧЕРОМ НА ГОРНОЕ ПАСТБИЩЕ

Господин Зеземанн в большом волнении взбежал по лестнице и твердым шагом направился в спальню фройляйн Роттенмайер. Он с такой непривычной энергией постучал в ее дверь, что домоправительница сразу проснулась. И услыхала за дверью голос хозяина дома:

— Прошу вас, поторопитесь! Я жду вас в столовой. Нужно немедленно подготовиться к отъезду.

Фройляйн Роттенмайер взглянула на часы. Половина пятого утра. В такую рань она еще никогда в жизни не поднималась. Что же могло стрястись? От любопытства, нетерпения и страха у нее все валилось из рук, она растерянно металась по комнате в поисках то одной, то другой вещи и никак не могла одеться.

Господин Зеземанн между тем ходил по коридору, изо всех сил дергая сонетки, вызывая всех слуг. Перепуганные, кое-как наспех одетые, они выскакивали из своих комнат. И каждый думал, что привидение схватило хозяина и он таким образом зовет на помощь. Мало-помалу все они собрались и с безумным видом выстроились перед хозяином дома. Удивлению их не было границ. Господин Зеземанн, свежий и бодрый, расхаживал по столовой и совсем не похоже было, чтобы он испугался призрака. Иоганна хозяин тут же отправил приводить в порядок карету и лошадей. Тинетте было поручено немедленно разбудить Хайди и подготовить к путешествию. Себастиану велено было отправиться в тот дом, где жила в прислугах тетка Хайди, и привести ее сюда. Между тем фройляйн Роттенмайер удалось, наконец, одеться как следует, только чепчик на ней сидел немного странно. Даже издали было заметно, что он надет задом наперед. Господин Зеземанн приписал это раннему вставанию и немедленно начал деловой разговор. Он объяснил фройляйн Роттенмайер, что она должна без малейших проволочек достать чемодан и сложить туда все вещи юной швейцарки — так господин Зеземанн частенько называл Хайди — и вдобавок кое-что из вещей Клары, — иными словами, чтобы у девочки было все необходимое. Все должно быть сделано безотлагательно и без всяких разговоров.

От изумления фройляйн Роттенмайер приросла к полу и недоуменно уставилась на господина Зеземанна. Она-то решила, что хозяин дома намерен ей одной поведать страшную историю про привидение, случившуюся с ним глубокой ночью. Теперь, когда уже стало светать, она была не прочь ее послушать. А тут вместо захватывающего рассказа эти вполне трезвые и к тому же весьма неприятные поручения. Домоправительнице нелегко было все это переварить, и она молча стояла на месте, словно ожидая еще чего-то.

Однако господин Зеземанн не намеревался ничего ей объяснять. Он оставил ее стоять, где она стояла, а сам направился в комнату дочери. Он предполагал, что разбуженная непривычной суетою в доме Клара уже теряется в догадках. Он присел на краешек ее кровати и рассказал все, что произошло ночью, сообщил о диагнозе доктора, о крайнем истощении Хайди, сказал, что, если не прекратить эти ее ночные хождения, она может во сне даже залезть на крышу, а это очень и очень опасно. А посему он принял решение сейчас же отправить Хайди домой, ибо не может взять на себя такую ответственность. Клара должна с этим смириться, она же понимает, что иного выхода попросту нет.

Все сказанное отцом причинило Кларе сильную боль, она все пыталась найти какое-то другое решение, но ничего не помогало. Отец твердо стоял на своем, пообещав, однако, в следующем году вместе с Кларой поехать в Швейцарию, если, конечно, она будет умницей и не станет очень уж горевать. И Клара смирилась с неизбежностью, но потребовала, чтобы чемодан Хайди принесли в ее комнату, чтобы она могла насовать туда всего, что доставит Хайди радость. Папа охотно с этим согласился, более того, он еще посоветовал Кларе собрать для швейцарки хорошее приданое.

Между тем привели тетку Дету. Она в полном недоумении ждала в прихожей. Если уж за ней прислали в ранний час, значит, случилось что-то из ряда вон выходящее. Господин Зеземанн вышел к ней и объяснил, как обстоят дела, сказав, что он хочет, чтобы Дета немедленно, уже сегодня, отвезла девочку домой. Вид у тетки был весьма разочарованный. Такого она никак не ожидала. У нее в ушах еще явственно звучали слова Горного Дяди, которыми он ее напутствовал, — чтобы больше она ему на глаза не попадалась. Привести ребенка к старику, потом забрать и снова вернуть ему — это, пожалуй, уж чересчур! Впрочем, ни минуты не раздумывая, она весьма красноречиво объяснила, что сегодня, к сожалению, она никак, ну никак не может уехать. Завтра об этом и думать не стоит, послезавтра это уж и вовсе немыслимо, а дальше и говорить нечего. Господин Зеземанн прекрасно ее понял и без лишних слов отпустил восвояси. Затем призвал Себастиана и велел ему собираться в дорогу. Сегодня он с Хайди доедет до Базеля, а завтра доставит девочку домой. И тут же вернется назад. Никаких объяснений деду Хайди ему давать не придется, ибо господин Зеземанн передаст с ним письмо.

— И вот что еще очень важно, Себастиан, — заключил господин Зеземанн, — чтобы ты все исполнил в точности. Я вот написал на своей визитной карточке название гостиницы в Базеле. Я хорошо знаю эту гостиницу. Ты покажешь там мою карточку, и они сразу же отведут девочке хороший номер, а уж о себе ты сам позаботишься, только сперва пойди в комнату Хайди и накрепко запри все окна, чтобы она не могла их открыть. Как только девочка ляжет спать, ты запрешь дверь снаружи, потому что она разгуливает по ночам. В чужом доме это может быть опасно, если она выйдет из комнаты и захочет открыть входную дверь. Ты все понял?

— А, так вот в чем дело! Вот, значит, что это было! — поразился Себастиан. До него только сейчас дошло, что за призрак жил в доме.

— Да, именно так все и было. А ты, братец, однако, трус! Да и все вы хороши! Вот уж храбрецы так храбрецы!

Господин Зеземанн ушел к себе и сел писать письмо дедушке Хайди.

Себастиан же стоял на месте как вкопанный и в смущении повторял про себя: «Да, если б я тогда не свалял дурака и не дал бы этому трусу Иоганну втолкнуть меня назад в комнату, а пошел бы за белой фигурой… Теперь бы я труса не праздновал». Но тут яркое солнце осветило каждый уголок дотоле серой комнаты, и Себастиан очнулся.

Тем временем Хайди, вконец растерянная, наряженная в лучшее воскресное платье, ждала, что же будет дальше. Тинегга разбудила ее рано утром, вытащила из шкафа все платья, помогла ей одеться, и все ни слова не говоря. Горничная никогда не снисходила до разговоров с этой деревенщиной, она полагала это ниже своего достоинства.

Господин Зеземанн с письмом в руках вышел в столовую, где уже был накрыт завтрак, и крикнул:

— Где же девочка?

Позвали Хайди. Когда она подошла пожелать ему доброго утра, он вопросительно заглянул ей в глаза:

— Ну, что ты теперь скажешь, малышка?

Хайди подняла на него удивленный взор.

— А, так ты еще ничего не знаешь! — рассмеялся господин Зеземанн. — Так вот,'ты сегодня же уедешь домой, совсем скоро.

— Домой? — бесцветным голосом переспросила Хайди и побелела как полотно. От волнения сердце у нее так забилось, что она едва могла дышать.

— Да ты, похоже, и знать об этом ничего не хочешь? — с улыбкой спросил господин Зеземанн.

— Хочу, конечно, хочу! — вырвалось у Хайди, и она залилась краской.

— Вот и отлично! — подбодрил ее господин Зеземанн. Затем он сел за стол и сделал знак Хайди последовать его примеру. — Сейчас ты должна хорошенько позавтракать, а потом сядешь в карету — и домой!

Но Хайди кусок не лез в горло, как она ни старалась угодить хозяину дома. От волнения она толком даже не понимала, наяву все это происходит или во сне. А вдруг она опять проснется в ночной рубашке на пороге дома!

— Пусть Себастиан возьмет с собой побольше еды! — распорядился господин Зеземанн, обращаясь к только что вошедшей фройляйн Роттенмайер. — Ребенок не в состоянии есть, это вполне понятно. — Теперь он повернулся к Хайди: — Пойди пока к Кларе, когда карета будет готова, тебя позовут! — очень ласково проговорил он.

Хайди и самой этого хотелось, и она бросилась бегом. Посреди Клариной комнаты стоял громадный чемодан. Крышка его еще была открыта.

— Входи, Хайди, входи! — закричала Клара. — Смотри, что я велела уложить в твой чемодан! Ты рада?

И Клара перечислила кучу вещей. Платья, фартуки, платки, швейный прибор.

— Вот, Хайди, взгляни!

И Клара с торжеством показала на вместительную корзину. Хайди заглянула в нее и подскочила от восторга, потому что в корзине лежало двенадцать чудесных круглых булок для бабушки. От радости девочка даже забыла, что сейчас нужно будет расставаться. И когда вдруг раздался крик: «Карета подана!», грустить уже просто не было времени. Хайди бросилась в свою комнату. Там осталась красивая бабуленькина книга. Ее никто, конечно, не упаковал, поскольку она лежала под подушкой. Хайди не расставалась с ней ни днем, ни ночью. Она уложила книгу в корзину поверх булочек. Затем открыла шкаф, проверить, не осталось ли чего. И верно, старый красный платок еще лежал в шкафу. Фройляйн Роттенмайер сочла, что он слишком плох, чтобы брать его с собой. Хайди завернула в платок еще кое-какие мелочи и положила его на корзину, так что красный сверток сразу бросался в глаза. Затем она надела красивую новую шляпку и вышла из комнаты.

Девочки простились наспех, так как господин Зеземанн уже стоял в ожидании, чтобы посадить Хайди в карету. Фройляйн Роттенмайер стояла наверху у лестницы. Тут она и простилась с Хайди, но увидав красный сверток, проворно схватила его и швырнула на пол.

— О нет, Адельхайда, — полным осуждения голосом проговорила она, — в таком виде ты не можешь выехать из этого дома. Эту дрянь вообще нельзя брать с собой! Ну а теперь будь здорова!

Услыхав это, Хайди не посмела поднять свой узелок, но взглянула на хозяина дома с такой мольбой, словно у нее отнимали самое дорогое.

И господин Зеземанн нетерпящим возражений тоном заявил:

— Нет, фройляйн Роттенмайер, пусть девочка берет с собой все, что хочет. Даже если ей взбредет в голову прихватить с собою котят или черепаху, то нас с вами это не должно волновать, уважаемая!

Хайди поспешно схватила свой узелок. Глаза ее светились благодарностью и восторгом. Внизу, у кареты, господин Зеземанн пожал девочке руку и ласково сказал, что они с Кларой всегда будут о ней помнить. Он пожелал Хайди счастливого пути, и она от всего сердца поблагодарила его за все хорошее, что она здесь видела. И под конец сказала:

— И прошу вас, передайте тысячи приветов господину доктору, я очень-очень ему благодарна!

Хайди отлично помнила, как ночью он сказал: «Завтра все будет хорошо!» И вот пришло завтра, и Хайди не сомневалась, что без доктора тут не обошлось.

Наконец девочку усадили в карету, поставили туда же ее корзину и корзинку с провизией, и Себастиан тоже уселся рядом. Господин Зеземанн ласково крикнул на прощание:

— Счастливого пути!

И карета тронулась. А вскоре Хайди уже сидела в вагоне поезда и крепко держала на коленях свою корзину, опасаясь даже на минутку выпустить ее из рук. Ведь там лежали драгоценные бабушкины булки. Время от времени Хайди заглядывала в корзину, и сердце ее радостно замирало. Много часов подряд просидела она тихо, как мышка. Только в поезде она наконец вполне осознала, что едет домой, к дедушке, к горам, к бабушке, к Козьему Петеру. Она вспоминала все, что ей предстоит увидеть, вспоминала, как все выглядит дома, и разные мысли посещали ее. Она вдруг опасливо спросила:

— Себастиан, а бабушка Петера не умерла?

— Да нет, — успокоил ее Себастиан, — будем надеяться, что она в добром здравии.

Хайди снова впала в задумчивость. Только иногда заглядывала в корзинку, потому что больше всего ее занимала мысль, как она выложит на стол перед бабушкой белые мягкие булки. После долгого молчания она опять сказала:

— Ах, Себастиан, если бы я могла точно знать, что бабушка еще жива!

— Да жива она, жива, — сонным голосом отозвался Себастиан. — Поживет еще, чего ей не жить-то!

Немного погодя Хайди тоже сморил сон. После прошлой беспокойной ночи она поднялась ни свет ни заря и сейчас крепко заснула. Проснулась Хайди лишь оттого, что Себастиан начал ее трясти и приговаривать:

— Пора вставать! Пора вставать! Нам выходить, уже Базель!

На другое утро они поехали дальше, и путь был неближний. Хайди снова держала на коленях свою корзину и ни за что не соглашалась отдать ее Себастиану даже на время. Сегодня она и словечка за всю дорогу не проронила, ожидание с каждым часом делалось все нестерпимее. И вдруг, когда Хайди наконец задумалась о чем-то другом, кто-то вдруг громко произнес:

— Майенфельд!

Она тут же вскочила, и Себастиан тоже вскочил, несколько ошарашенный. И вот они с вещами стоят на перроне, а поезд идет дальше. Себастиан проводил его унылым взглядом, куда приятнее было бы катить беззаботно на поезде, чем тащиться невесть куда, да еще и на гору лезть! Наверное, в этой полудикой, по представлениям Себастиана, стране это трудно и опасно. Он настороженно огляделся, у кого бы спросить дорогу в эту самую Деревеньку. Неподалеку от вокзала стояла тощая лошаденка, запряженная в небольшую телегу. Какой-то широкоплечий мужчина грузил на телегу большие мешки, которые привезли сюда на поезде. Себастиан подошел к нему и спросил, как найти верную дорогу к Деревеньке.

— Здесь все дороги верные, — буркнул тот.

Тогда Себастиан спросил, как лучше туда пройти, чтобы не сверзиться в пропасть, и к тому же как доставить в Деревеньку тяжеленный чемодан. Мужчина окинул взглядом чемодан, словно смерил глазами его тяжесть, потом сказал, что может взять его в телегу, потому как он едет как раз в Деревеньку. Так, слово за слово, они договорились, что этот человек возьмет не только чемодан, но и девочку. А вечером кто-нибудь отведет ее из Деревеньки на пастбище.

— Я и одна дойду, я эту дорогу хорошо знаю, — вставила Хайди, внимательно прислушивавшаяся к разговору.

У Себастиана камень с души упал, когда он понял, что ему не надо карабкаться в гору. Он с таинственным видом отозвал Хайди в сторонку и передал ей письмо для дедушки и тяжелый пакет. Он пояснил, что пакет — это подарок господина Зеземанна и его следует спрятать на самое дно корзины, под булки, чтобы, не дай Бог, не потерять. А то господин Зеземанн жутко рассердится и никогда уже не подобреет, пусть барышня хорошенько это запомнит.

— Я ничего не потеряю, — заверила его Хайди и спрятала пакет на самое дно корзины.

Наконец чемодан погрузили на телегу, Себастиан поднял Хайди с ее корзиной и посадил на козлы, пожал на прощание руку и еще раз наказал не спускать глаз с корзины. Хозяин телеги стоял неподалеку, и потому Себастиан соблюдал осторожность, так как сознавал, что обязан был самолично доставить девочку до места. Хозяин уселся рядом с Хайди, и телега покатила в сторону гор. Себастиан, радуясь, что удалось избежать опасного лазания по горам, сел возле здания вокзала поджидать поезд в обратную сторону.

Хозяин телеги оказался пекарем из Деревеньки, который вез домой мешки с мукой. Он никогда не видел Хайди, но, как и все в Деревеньке, много слышал о девочке, что жила у Горного Дяди. Знавал он и родителей Хайди. Он живо смекнул, что это та самая девочка, о которой было столько разговоров. Его только немного удивило, что она так скоро вернулась домой. И он завел с Хайди беседу:

— А ты, часом, не та девочка, что жила наверху, у своего деда, Горного Дяди?

— Да.

— Выходит, плохо тебе в городе пришлось, коли ты в такую даль вернулась?

— Нет, мне совсем не было там плохо. Никому на свете не может быть так хорошо, как мне было во Франкфурте.

— Так какого лешего ты оттуда сбежала?

— Я не сбежала, мне позволил господин Зеземанн, иначе я бы не приехала.

— А чего ж ты все-таки вернулась, пусть даже тебе разрешили, а не осталась там, коли там так хорошо?

— Потому что мне ничего этого не надо, я хотела только назад в горы, к дедушке.

— Небось, как попадешь туда, по-другому заговоришь, — пробурчал пекарь. А самому себе он сказал: «Все-таки это странно, надо бы выяснить, что к чему».

Вслух он больше ничего не сказал и начал насвистывать. Хайди озиралась вокруг, и от волнения ее била дрожь, когда она видела знакомые деревья у дороги. Над ними высились зазубрины горы Фалькнисс, казалось, они приветствуют свою старую добрую подружку. И Хайди отвечала им. С каждым шагом лошади волнение девочки нарастало, она готова была спрыгнуть с телеги и бежать что есть сил, покуда не доберется до дому. Но она осталась тихо сидеть на телеге, и внутри у нее все дрожало.

И вот, едва часы в деревне пробили пять, они въехали в Деревеньку. Телегу тут же обступила толпа женщин и ребятишек, потому что чемодан и девочка сразу привлекли всеобщее внимание. Каждый хотел знать, откуда, куда и к кому едет девочка с чемоданом.

Когда пекарь ссадил Хайди с козел, она быстро пробормотала:

— Спасибо вам, дедушка потом заберет мой чемодан.

Она уже хотела бежать, но ее удержали и засыпали вопросами. Вопросы были самые разные. Но Хайди с таким испуганным лицом пробивалась сквозь толпу, что люди невольно расступились перед ней и дали дорогу.

— Смотрите, как она боится! Да и немудрено!

И люди принялись судачить о том, что Горный Дядя стал теперь еще свирепее, чем прежде, и вот уж больше года ни с кем даже словечком не перемолвился. А если кто ему на дороге попадается, то у него лицо такое, словно он готов этого встречного убить. Да будь у этой девчонки на всем свете хоть одна родная душа, она бы не вернулась в это змеиное гнездо.

Но тут в разговор вмешался пекарь и заявил, что он-то знает побольше других. И с таинственным видом поведал односельчанам о том, что какой-то господин довез девочку до Майенфельда и весьма дружелюбно с ней простился, а ему, нисколько не торгуясь, заплатил за провоз, да еще и на чай дал. И вообще, он с уверенностью может сказать, что в городе с девочкой вполне хорошо обращались, но она сама пожелала вернуться домой, к деду. Эта новость немало всех удивила и мгновенно облетела всю деревню, так что в тот вечер не было ни одного дома, где не говорилось бы о том, что Хайди по своей воле вернулась к Горному Дяде.

А Хайди побежала вверх по тропинке. Она мчалась во весь дух, лишь изредка останавливаясь, чтобы немножко передохнуть. Корзина была изрядно тяжелой, да и тропинка уходила вверх все круче. У Хайди была только одна мысль: сидит ли бабушка в своем уголке за прялкой? Хайди издали завидела прилепившийся к горе домишко Козьего Петера и пустилась бежать еще быстрее, а сердечко ее стучало все громче.

И вот она у цели! Ее бьет такая дрожь, что она даже дверь открыть не в силах. Но все-таки ей удалось справиться с собой. Еще мгновение — и она уже посреди маленькой комнаты. Девочка замерла, совершенно обессилев, и даже дышать не могла.

Но тут из угла донеслось:

— Ах ты Господи! Так всегда наша Хайди вбегала! Ох, только бы еще разок побыть с ней! Кто это тут?

— Это я, бабушка, это я! — вскричала Хайди, кинулась в угол и упала на колени перед бабушкой. Она схватила ее руки и прижалась к ним лицом. От радости слова застревали у нее в горле.

Бабушка сперва так изумилась, что тоже не могла и слова вымолвить. А потом провела рукой по курчавым волосам Хайди и проговорила:

— Да, да, это ее кудряшки, и голос ее. Ах, Боже праведный, благодарю Тебя за то, что мне привелось дожить до этого!

И из слепых ее глаз на руку Хайди закапали горячие слезы радости.

— Это ты, Хайди, это и впрямь наша Хайди, неужто ты опять здесь?

— Да, да, бабушка, это я! — твердила Хайди. — Только не плачь, это и вправду я, я теперь каждый день буду приходить к тебе и никогда больше не уеду. А тебе, бабушка, теперь долго не придется есть черствый черный хлеб, смотри, бабушка, это я тебе привезла, ты видишь?

И Хайди, одну за другой, вынула из корзины все двенадцать булок и сложила их в передник бабушки.

— Ах, деточка моя, деточка, что за благословенное дитя! — причитала бабушка, покуда Хайди выкладывала ей на колени свои дары. — Что это за благодать ты привезла с собой? Но самая большая благодать — это твой приезд, ты сама, моя хорошая!

Старушка снова и снова гладила Хайди по голове, по горячей щеке и все твердила:

— Скажи еще словечко, хоть одно словечко, чтобы мне снова тебя услышать!

И Хайди поведала бабушке, как ужасно она боялась, что бабушка умерла и уже не попробует белых булок, а Хайди никогда, никогда ее больше не увидит.

Тут в комнату вошла Бригитта, мать Петера. От удивления она сперва застыла на месте, а потом воскликнула:

— Надо же, чудо-то какое! Сама Хайди! Да как такое может быть?

Хайди вскочила, протянула Бригитте руку, а та все не могла наглядеться на девочку. Она осмотрела ее со всех сторон и сказала:

— Ах, мама, если б ты могла видеть, какое дивное платье на нашей Хайди! И вообще ее не узнать! А шляпка, что лежит на столе, тоже твоя? Ну и шляпка, с настоящим пером, красота-то какая! Надень-ка ее, уж больно мне охота поглядеть, какая ты в ней!

— Нет, не хочу, — твердо ответила Хайди. — Можешь взять ее себе, мне она больше не нужна, у меня своя есть!

И Хайди вытащила красный узелок, достала оттуда свою старую мятую шляпу. За время путешествия она еще больше помялась, но Хайди это ничуть не беспокоило. Она не забыла, как дедушка крикнул на прощание, что не желает видеть ее в шляпе с пером. Вот почему Хайди так берегла свою шляпу, ведь она постоянно думала о возвращении домой, к деду.

Но Бригитта заявила, что нельзя быть такой дурой, что шляпка просто загляденье и она ни за что ее не возьмет. Ее ведь можно продать, например, учительской дочке в Деревеньке, и получить за нее кучу денег, если уж сама Хайди не хочет такую красоту носить. Но Хайди была тверда в своих намерениях и потихоньку сунула шляпку в угол, за спину бабушки, где ее не сразу можно приметить. Затем Хайди стащила с себя красивое платье и поверх рубашки и нижней юбки повязала свой красный платок. Взяв бабушку за руку, она сказала:

— А сейчас мне пора домой, к дедушке, но завтра я опять к тебе приду. Доброй ночи, бабушка!

— Да, деточка, приходи завтра, непременно приходи! — взмолилась бабушка, пожимая руку Хайди. Она все не хотела отпускать ее.

— А отчего это ты сняла свое платье, такое красивое? — поинтересовалась Бригитта.

— Я ведь иду к дедушке, а он может меня в этом платье и не узнать, ты ведь тоже не сразу меня в нем признала.

Бригитта вышла за дверь вместе с Хайди и таинственно зашептала:

— Уж платье-то ты могла бы и не снимать, как-нибудь он бы тебя признал, но ты поосторожнее с ним. Петер говорит, что Горный Дядя вконец озлился, ни с кем и словом не перемолвится.

— Доброй ночи! — пробормотала Хайди и с корзиной в руке полезла в гору.

Вечернее солнце освещало зеленые пастбища и заливало своим светом снежное поле на вершине Кезапланы. Хайди то и дело оборачивалась, так как высокие горы были у нее за спиной. И вот красное сияние легло на зеленую траву у ее ног, она обернулась… Подумать только, всю эту красоту она видит наяву, а не в воспоминаниях или во сне — пылающие скалы вонзались в небо, белый снег горел, словно объятый пламенем, а в небе пылали красно-розовые облака. Трава на пастбище стала золотой, долина внизу тонула в золотистой дымке. Хайди безмолвно стояла среди всей этой красоты, и по щекам ее текли светлые слезы радости. Она молитвенно сложила руки, подняла глаза к небу и громко, во весь голос, начала благодарить Господа за то, что Он вновь привел ее домой и за то, что здесь так красиво, даже еще красивее, чем помнилось ей, а еще за то, что эта красота снова принадлежит ей. Хайди была так счастлива, так переполнена восторгом, что не находила слов, чтобы излить свою благодарность Богу. Лишь когда алый свет начал меркнуть, Хайди смогла двинуться дальше. Тут уж она припустилась бегом, и вскоре глазам ее открылись верхушки знакомых елей над крышей, затем сама крыша, и вот, наконец, она видит всю хижину целиком. На лавке возле хижины сидит дед, покуривая свою трубку, а верхушки елей шумят на вечернем ветру. Хайди рванулась вперед, и Горный Дядя не успел даже толком ничего понять, как она вдруг кинулась ему на шею и, уронив свою корзину, крепко обняла старика. От волнения она ничего не могла сказать, только все повторяла:

— Дедушка! Дедушка! Дедушка!

Дедушка тоже ничего не говорил. Впервые за много-много лет глаза его вдруг увлажнились, и ему пришлось утереть их рукою. Наконец он высвободился из объятий внучки, посадил девочку к себе на колени и с минуту пристально смотрел ей в лицо.

— Ты вернулась, Хайди, — проговорил он. — Отчего? Вид у тебя не слишком цветущий. Они тебя отослали домой?

— О нет, дедушка! — с жаром воскликнула Хайди. — Ты не думай, они все были очень добры ко мне: и Клара, и бабуленька, и господин Зеземанн. Просто я сама больше не выдержала, мне так хотелось домой, к тебе. Мне иногда казалось, что я задохнусь, у меня все время комок в горле стоял, я только никому ничего не говорила, чтобы они не думали, что я неблагодарная. А потом вдруг господин Зеземанн рано утром позвал меня к себе… но, я думаю, это все из-за господина доктора, там в письме все написано…

Хайди соскочила с колен деда, вытащила из корзины письмо и пакет и вручила их деду.

— Это твое, — сказал старик и положил пакет на лавку рядом с собою. Затем он прочитал письмо и, ни слова не сказав, сунул его в карман. — Хайди, а не выпить ли нам с тобой молочка? — спросил он, беря девочку за руку, чтобы ввести ее в хижину. — Но только возьми свои деньги, на них ты сможешь купить себе настоящую кровать и платьев на несколько лет вперед.

— Да мне это все ни к чему, дедушка, — заверила его Хайди. — Кровать у меня есть, а платьев мне Клара столько насовала, что я и не знаю, что с ними делать.

— Возьми, возьми и положи в шкаф, деньги тебе еще пригодятся.

Хайди послушно взяла пакет с деньгами и бросилась за дедом в хижину, где заглянула в каждый угол, потом взлетела вверх по стремянке… Но там она вдруг затихла и лишь немного погодя с горечью крикнула:

— Ох, дедушка, а кровати-то моей больше нет!

— Будет у тебя кровать, — донеслось снизу, — я же не знал, что ты вернешься. Иди лучше пить молоко!

Хайди спустилась и села на свое прежнее место. Схватив плошку, она принялась пить молоко с такой жадностью, словно никогда в жизни не пила ничего восхитительнее, а выпив все до капли, перевела дух и воскликнула:

— Лучше нашего молока на свете нет, дедушка!

Вдруг за окном раздался пронзительный свист, и Хайди как ветром выдуло из хижины. Сверху спускалось стадо коз под водительством Петера. При виде Хайди он остолбенел и потерял дар речи.

— Добрый вечер, Петер! — закричала Хайди и бросилась к козам.

— Лебедка, Медведка, вы меня еще узнаете?

Козы, должно быть, сразу узнали ее голос, потому что принялись тереться головами о Хайди и радостно блеять. Хайди звала всех коз по именам, и все они откликались и старались пробиться поближе к ней. Нетерпеливый Щеголек, тот сразу перескочил через двух коз, а робкая Снежинка довольно своенравно отодвинула в сторону здоровенного Турка. Он застыл, пораженный такой наглостью, и затряс бородой, чтобы всем показать, кто он такой есть!

Хайди была вне себя от радости. Как приятно видеть старых друзей! Она обнимала маленькую нежную Снежинку, снова и снова гладила буйного Щеголька. А козы с любовью и доверием теснили ее, пока она не оказалась рядом с Петером, все еще молча стоявшим на том же месте.

— Петер, ну поздоровайся же со мной! — потребовала Хайди.

— Ты, значит, вернулась? — выдавил он наконец. И только тут подошел к Хайди, взял давно уже протянутую ему руку и спросил, как всегда спрашивал по вечерам: — Пойдешь завтра с нами?

— Нет, завтра не пойду, но послезавтра обязательно, а завтра мне надо к бабушке.

— Вот хорошо, что ты опять тут, — сказал Петер, расплываясь в улыбке. Он хотел было уже идти, но никогда еще ему не было так трудно совладать с козами. Уж он с ними и лаской, и таской, наконец ему удалось собрать их вокруг себя, но тут Хайди, обняв одной рукой Лебедку, а другой Медведку, пошла с ними к хлеву, и вдруг все козы разом побежали за ней. Хайди пришлось заскочить в хлев со своими козами и быстро закрыть дверь, иначе Петер ни за что не смог бы увести стадо.

Когда Хайди вернулась в хижину, ее постель снова была на месте, высокая, пышная, ароматная, так как сено было еще совсем свежее. А сверху дедушка постелил чистые простыни. Хайди с восторгом улеглась на это дивное ложе и сразу же уснула так сладко, как не спала целый год.

Ночью дедушка раз десять вставал и поднимался на чердак проверить, спокойно ли спит внучка. Еще он проверял, хорошо ли заткнута щель, сквозь которую обычно светила луна, ибо отныне Хайди следовало оберегать от лунного света. Но она крепко спала и даже не собиралась бродить по дому. Ее чудовищная жгучая тоска унялась. Едва завидев горы и скалы в вечернем огне, заслышав шум родных елей, она сразу ощутила, что все прошло, она вернулась домой.