Глава 8
На рассвете Джек выбрался из кровати, оделся во все темное, взял дробовик, который стоял около тумбочки, и вышел в гостиную.
Потом он отпер дверь и шагнул наружу.
Все вокруг замерзло. На траве лежал иней.
Пустыня стала пурпурной, но на западе пока оставалась черной.
Джек пересек луг и уселся у подножия тополя. Повсюду царила полная неподвижность. Все, кого он любил, остались в темном доме.
Его дыхание облачком поднималось вверх, и он подумал об отце и Рейде, своем лучшем друге, работавшем на гуманитарном факультете, о пинтах пива, которые они выпивали по вечерам четверга в «Таверне двух дураков»… Воспоминания были настолько болезненными, что мужчина постарался тут же отбросить их и заставил себя подумать о ближайшем будущем, о тех вещах, которые ему предстояло сделать, и о том, в каком порядке их следует выстроить. Все, что происходило раньше, не имело значения – важен был только новый день, и эта мысль позволила Джеку очистить разум и полностью сосредоточиться на ближайших деревьях. Он молился о том, чтобы пришел олень.
После Джек взял цепную пилу и валил тополя до завтрака. Швы держались, поэтому потом он рыбачил до конца дня, и ему удалось поймать три форели-головореза и ручьевую форель в той части реки, которая находилась в четверти мили вверх по течению, где он нашел немало глубоких водоемов. Вода была прозрачной и зеленой в тех местах, где на нее падало солнце, и черной в тени.
Когда день уже начал клониться к вечеру, Джек встал на берегу и стал наблюдать за играющим на другой стороне реки Коулом. Мальчик пускал к водопаду листья. Джек перешел реку и уселся рядом с сыном, роняя на землю капли воды.
– Как дела, приятель? – спросил он сына.
– Хорошо, – кивнул тот, опустил в воду еще один лист, и они стали вместе смотреть, как его уносит течение.
– Тебе здесь нравится? – спросил Джек.
– Да.
– И мне тоже.
– Это мои маленькие лодочки, и они падают в водопад.
– Могу я запустить одну?
Мальчик протянул отцу лист, и тот пустил еще один золотой кораблик навстречу гибели.
– Коул, ты помнишь сияние, которое видел вместе с Алексом? – спросил мужчина.
– Да.
– Я хотел тебя кое о чем спросить.
– О чем?
– После того, как ты его увидел, ты чувствуешь себя другим?
– Немного.
– И в чем это выражается?
– Я не знаю.
– А у тебя не появились странные мысли о маме, Наоми и обо мне?
Мальчик пожал плечами.
– Я хочу, чтобы ты знал, что можешь мне все рассказать, – продолжал его отец. – Ты всегда можешь мне все рассказывать. О чем угодно. Какими бы плохими ни были эти вещи.
– Я просто жалею, что вы не видели сияние, – сказал Коул.
– Почему?
– Оно было очень красивым. Самым красивым из всего, что я когда-либо видел.
Когда стало темнеть, они вылили воду из ведерка и пошли к дому, слушая, как рыба бьется о пластик.
Джек и Ди сидели в креслах-качалках, пили ледяное пиво и смотрели на огромные спирали дыма, поднимавшиеся в небо в шестидесяти милях к северо-западу, возле подножия Гранд-Тетон.
– Что там горит? – спросила миссис Колклу.
– Думаю, Джексон, – предположил ее муж.
Они пообедали и уложили детей спать. К тому времени, когда супруги вернулись на веранду, солнце окончательно зашло, но они видели огонь над горящим городом, мерцающий в темноте, точно пламя забытого костра.
Джек открыл еще пару бутылок пива и протянул одну Ди. Он чувствовал себя усталым, но боль в мышцах приносила непривычное удовлетворение.
Целый день мужчина репетировал то, что собирался сказать в течение двух последних суток, и теперь решил, что может начинать, хотя все затверженные слова куда-то исчезли.
– Тебе не кажется, – начал Джек, – что мы начинаем новую жизнь?
– В некотором смысле, – кивнула Ди. – Сколько дней мы здесь провели?
Ему пришлось задуматься над ответом.
– Три.
– А кажется, что больше. Много больше.
– Да…
Джек почувствовал, что пиво ударяет ему в голову. Он не знал, в чем тут дело – виновата ли большая высота или недоедание, – но не помнил, чтобы раньше после двух бутылок чувствовал себя навеселе.
– Я должен кое-что тебе рассказать, – решился наконец мужчина.
– Что? – рассмеялась жена. – Ты с кем-то встречаешься?
Их разговор развивался не так, как Джек рассчитывал, и он не мог понять, что заставило Ди задать этот вопрос. Он тут же протрезвел и лишь в основании черепа все еще чувствовал легкую пульсацию – предвестник похмелья.
– Два года назад, – признался Колклу.
Лицо Ди моментально стало серьезным. Она выронила бутылку на крыльцо, пиво с шипением вылилось в щель между двумя досками, и воздух наполнился запахом дрожжей и алкоголя.
– Это продолжалось месяц, – сказал ее муж. – Единственный раз… я все прекратил из-за того, что не мог…
– Одна из твоих проклятых помощниц учителя? – еще сильнее помрачнела Ди.
– Мы познакомились в…
– Нет, нет и нет! Я не хочу знать никаких деталей или ее имени. Ничего мне не рассказывай. Меня интересует лишь одно: почему ты заговорил об этом именно сейчас? Я могла бы умереть и ничего не узнать. А ты лишил меня такой возможности.
– Когда мы уехали из Альбукерке, наш брак едва дышал. Мы были вместе три ночи назад в первый раз за… я даже не помню, сколько прошло времени…
– Семь месяцев.
– Ди, я знаю, что уже очень давно вычеркнут из нашей семьи. Из-за вины, депрессии… причину назвать трудно. Эти последние девять дней нашей жизни были худшими и самыми трудными в нашей жизни – и в то же время лучшими. А теперь у меня возникло ощущение, что мы можем начать здесь нечто новое, и поэтому я не хотел, чтобы между нами оставалась ложь.
– Ну теперь появилась правда… И… проклятье, зачем ты мне это рассказал?!
Теперь Ди кричала, и ее голос эхом отразился от невидимой стены деревьев.
– Что ж, я с самого начала была честна с тобой насчет Кирнана, – уже спокойнее продолжала она.
– Да, это очень помогло, когда наш брак взорвался.
Женщина вскочила с кресла-качалки, сбежала с крыльца и исчезла на темном лугу.
Джек швырнул свою бутылку с пивом в траву. Он еще долго сидел и смотрел на пылающий горизонт, слушая, как в темноте плачет Ди.