31
19.23 — 19.53
Небо на западе уже потемнело, начинал сгущаться вечерний сумрак. Гиддингс стоял на пороге трейлера, наблюдая.
– Что-то дело затягивается, – сказал он, потом оглянулся на Брауна и пожал плечами. – Чудо? И Красное море расступилось? – Он покачал головой и тыльной стороной ладони устало провел по лбу. На нем осталась черная полоса.
Сержант Оливер сообщал вниз одно за другим имена тех, кто уже оказался в безопасности, Патти отыскивала их в списке и вычеркивала.
Голос Оливера как раз сообщил по рации:
– А эта сама себя не узнает, а я тем более.
Нат спросил:
– Что, у нее в сумочке нет никаких документов?
– В сумочке? – загрохотал сержант. – У нее не то что сумочки, платья нет! – Потом тише в сторону: – Ну вот, девушка, с вами уже все. Держитесь этих двух полицейских, они о вас позаботятся. – И снова в рацию: – Ладно, как-нибудь выясним.
Патти сказала:
– Кто бы это ни был, уже двадцать первый номер! – Она улыбнулась Нату. – Спасибо вам.
Нат неожиданно встал из-за стола, подошел к дверям и взглянул на верхушки небоскребов. Прищурившись, различил спасательный пояс, который снова был с грузом на пути вниз, на крышу Торгового центра.
Он знал, что в банкетном зале трое или четверо мужчин осторожно вытравляют вспомогательный линь, чтобы пояс не летел вниз как сумасшедший и не перепугал пассажирку до смерти, не выронил бы ее, и она не рухнула бы с криком с четырехсотметровой высоты вниз на площадь. Он гадал, кто сейчас находится в поясе, потом отвернулся, снова вошел внутрь и остановился возле Патти.
– Теперь все дело в том, – сказал он, – сколько осталось времени. Скольких мы сумеем спустить?
- Может быть и всех, – ответила Патти, потом помолчала. По крайней мере, я надеюсь. – Она снова замолчала и испытующе посмотрела Нату в лицо. – Вы думаете, нет?
Нат молча покачал головой и сказал:
– Если бы я знал, что там происходит. Там, наверху, в банкетном зале. – Он показал рукой. – И внутри, в ядре здания. Когда все кончится, займемся изучением того, что останется, и постараемся понять, что произошло. – Он снова покачал головой. – Но знай мы это сейчас, было бы лучше. В самолетах неслучайно устанавливают автоматические регистрирующие устройства – «черные ящики». Если самолет разобьется и прибор уцелеет, то он точно покажет все обстоятельства в момент катастрофы. – Он задумчиво помолчал. – Возможно, по тем же причинам наши контрольные приборы тоже следовало бы размещать вне здания. – Это был повод для размышления, и Нат задумался.
Патти смотрела и слушала. Та часть ее существа, которая в этот миг находилась там, улыбалась. Отец всегда тоже мысленно не расставался со своей работой. Она не сомневалась, что настоящие мужчины все таковы. Она просто молчала, чтобы не мешать Нату, не прерывать нить его размышлений.
– Эта катастрофа, – сказал наконец Нат, – должна заметно изменить наше мышление. Мы жили в блаженном убеждении, что успехи и ошибки взаимно компенсируются. На этот раз не получилось. Вместо этого они наложились друг на друга, и вот вам результат. – И добавил: – Вспомните «Титаник».
Аналогия между «Башней мира» и «Титаником» была натянутой. Оба события объединял только неизбежный катастрофический финал, хотя одно из них развивалось в необычной, а другое – в повседневной обстановке.
«Титаник» пересекал океан в те дни, когда это еще могло считаться событием. В необычной обстановке таились незнакомые опасности; их существование было вполне реальным.
А здесь было всего лишь обычное здание, разница только в размере, а не в принципе. В здание человек входит ежедневно, ездит в лифтах, творит все, что вздумается, – и ничего не происходит. То, что случилось на этот раз, не воспринималось поначалу всерьез. Удача попытки со спасательным поясом у многих действительно развеяла страхи.
Ах, там ведь все еще поют, и некоторые молятся, и некоторые пьют и танцуют, ожидая, когда подойдет их очередь и они будут спасены. Но люди поют, пьют и танцуют каждый день и молятся каждую неделю, когда и в помине нет помине нет никаких кризисных ситуаций.
Останки Гровера Фрэзи под белой скатертью были уже забыты. О смерти Поля Норриса они только слышали. Обгоревшие брови двоих пожарных не были достаточным доказательством, что катастрофа уже стучится в двери.
Зато здесь был спасательный пояс и одна женщина, за другой преодолевала пропасть между зданиями, оказываясь в безопасности. Но все же..
Суть была в том, что из всех этих людей наверху только горстка поняла и смирилась не только с тем, что катастрофа приближается, но и с тем, что она неизбежна.
Это понял и смирился Бен Колдуэлл. Чтобы прийти к такому убеждению ему не нужны были сложные расчеты. Хватило небольшой прикидки.
Сто три человека тянули жребий.
Один рейс спасательного пояса туда и обратно продолжался чуть меньше минуты. Значит, нужно было сто три минуты,, чтобы эвакуировать всех из банкетного зала. Если учесть, что температура в ядре здания смогла деформировать стальные направляющие лифтов, то останется ли банкетный зал безопасным убежищем еще час и сорок три минуты?
Нет.
У губернатора не было и близко подобных технических познаний, но он тоже все понял и смирился с ситуацией.
– Нужно бы увеличить скорость, – сказал он Бет. – Но ничего не получится. – Он вспомнил предупреждение Ната Вильсона.
В канцелярии становилось все жарче. Губернатор вспомнил аналогию с гнездом на верхушке дерева, о котором говорил пожарный Хоуард: рано или поздно огонь подберется к нему, и на этом для птенцов все кончится. «Мы, как те птенцы, – пришло ему в голову, – только не умеем летать». Его так и тянуло грохнуть кулаком об стол, но он сдержал себя.
В дверях показался мэр Рамсей.
– Паола уже отбыла, – сказал он. – Я видел, что с ней все благополучно. Она обернулась и помахала мне. – Он помолчал, вспоминая. – Слава Богу!
– Я рад, – сказал губернатор. – Я очень рад за вас, Боб.
Бет улыбалась:
И я тоже.
Губернатор спросил:
– Какой номер вы вытянули, Боб?
– Восемьдесят три. Голос мэра звучал глухо и невыразительно.
Губернатор улыбнулся.
– А у меня восемьдесят семь.
– Это несправедливо, – вдруг сказала Бет. – Там, в зале, полно людей, которые мизинца вашего не стоят. Не стоят даже мизинца каждого из вас! А какой номер у сенатора Петерса? Ручаюсь, что тоже большой!
– Потише, – сказал губернатор, – Только спокойствие! – Он встал, снял пиджак и распустил галстук. Потом снова сел и начал закатывать рукава, улыбнулся Бет.
- В зале, вероятно, прохладнее, – сказал он, – но я предпочитаю это помещение, по крайней мере пока. – И потом добавил: – Или вы что-нибудь имеете против?
Бет заколебалась, потом покачала головой, прикусила нижнюю губу. Когда она ее отпустила, на ней остались следы зубов:
– Не сердитесь, Бент!
– Пока они ведут себя неплохо, Бент, – заметил Боб Рамсей. – Я наблюдал за Кэрри Уайкоффом и, по крайней мере сейчас, он угомонился. Я думаю, других горлопанов здесь нет.
«Давка у спасательных шлюпок в последние минуты, подумал губернатор, – или неизбежная пробка у выхода в горящем зале».
Ни того, ни другого ему переживать не доводилось, но он хорошо представлял, что при внезапной панике могут происходить жуткие вещи, и поэтому задумчиво сказал:
– Но, возможно, неплохо было бы поставить барьеры, как вы думаете? – Он показал руками: – Расставить несколько тяжелых столов вокруг того места, где происходит посадка, чтобы туда мог пройти только один человек?
Мэр ответил ему кислой ухмылкой.
– И этот проход нужно охранять от тех, кто захочет взять его штурмом. – Он кивнул. – Я об этом позабочусь.
– Возможно, – продолжал губернатор, – я вижу все слишком мрачно. – Он помолчал. – Но боюсь, что нет. – Откинувшись в кресле, он дождался, пока мэр уйдет, потом спросил Бет: – Каково ходить по проволоке между цинизмом и трезвым взглядом на вещи? – Он покачал головой.
– Вы ожидаете, что возникнут проблемы, Бент?
– Пытаюсь их предвидеть.
– Как?
– А вот как. – Губернатор взял трубку. Ему тут же ответил Нат. – Все идет как по маслу, – сказал губернатор. – Вы и Береговая охрана можете принять мою благодарность.
Бет улыбнулась.
«Это у него вошло в привычку, выражать благодарности, но, видимо, это было справедливо, потому что с самого начала именно он, Бент Армитейдж, немедленно принял командование и отвечал за всех. Так что в его словах не было надменности, они звучали совершенно по-дружески. Более чем по-дружески».
Бет улыбнулась еще нежнее.
– Пока здесь все в порядке, – продолжал губернатор, – но когда обстановка накалится, и люди начнут понимать, что не хватит времени, чтобы всех... – Конец фразы повис в воздухе, но было ясно, что он имел в виду.
– Да, мистер губернатор, – ответил Нат. – Я тоже об этом думал.
– Отлично. – Губернатор ждал.
Нат неторопливо продолжал:
– В наших руках есть одно средство, точнее, в руках сержанта на крыше, и, возможно, он сделает то, что я скажу.
Губернатор спросил:
– Что же это?
– Мы можем предъявить ультиматум, – продолжал Нат. – При первой же заминке мы можем заявить, что если операция не будет идти по плану, то мы все остановим, потому что успеха можно добиться, только продолжая все тихо и спокойно, строго по очереди. Это, возможно, кажется простым, но каждая ошибка может все испортить.
Губернатор снова кивнул:
– И вы сумеете придерживаться своего ультиматума?
– Если будет нужно, – ответил Нат, – то сможем.
Губернатор кивнул в третий раз.
– Возможно, это понадобится, – сказал он и добавил: – Тогда пока все. – Он помолчал. – Бог вам воздаст за вашу помощь. – Он снова откинулся на спинку и закрыл глаза.
– Бент, – начала Бет, но замялась, – Ах, Бент, почему все это происходит?
– Я бы тоже хотел это знать.
– Это абсурдно, – продолжала Бет, – я знаю, но ничего не могу поделать и продолжаю задавать себе все тот же вопрос: почему именно я? Почему любой из нас, тех, кто здесь, но почему именно я? Что я сделала, что я здесь, что познакомилась с вами и что... что происходит все это?
Губернатор спокойно улыбался.
– Этот же вопрос я задавал себе не раз. Верите, я так и не нашел ответа.
Тут вошел сенатор.
– Я вам только хочу кое-что сообщить, Бент. Мэр предложил отгородить столами пространство для посадки в пояс. Это, несомненно, ваша идея. И там более-менее спокойно. – Он улыбнулся. – Пока. – Он улыбнулся еще шире. – Боб сказал, что вас интересует, какой мне достался номер. – Он сделал долгую паузу. – Ну, я присмотрю за вами обоими, пока вы не уберетесь. У меня – сто первый.
Бет закрыла глаза.
– Я тут размышлял о том о сем, – сказал сенатор, – и, знаете, почему-то вспомнил все строчки одной песенки:
Монашку Целесту приметил драгун
Гуляка, драчун, волокита, болтун,
Такой оказался знаток бабьих струн...
Прощайте, молитвы, прости, Бог-отец,
Заброшен подальше крахмальный чепец;
Целеста с драгуном идет под венец!
– Так что я даю вам возможность подумать! – И он вышел.
Бет покачала головой и сумела даже улыбнуться.
– Это нечто невозможное, – сказала она. – Он просто невероятен. Такие люди не прячутся в такие минуты. Такие – нет!
– Я бы сказал, что человек вообще не имеет представления, как он поведет себя в какой-то ситуации, пока в ней не окажется, – ответил губернатор, разведя руками. – И с этим ничего не поделаешь!
Кэрри Уайкофф держал в руке стакан содовой. Отпивал понемногу, наблюдая при этом, как маневрируют тяжелыми столами, ограждая посадочную площадку.
Было совершенно ясно, к чему это. Все то же: узурпированная власть строит крепость, чтобы народ не проник внутрь. Чтобы он не проник внутрь. И Кэрри Уайкоффа раздирали одновременно ярость и беспомощность, которая еще ухудшала дело.
На его листке стоял номер шестьдесят пять, который означал, что до него отправятся в безопасное место пятнадцать мужчин. Он готов был держать пари, что среди них будут Бент Армитейдж, Боб Рамсей и Джек Петерс. Разумеется, не первыми, для этого они достаточно опытны. Но они наверняка незаметно подсуетились, чтобы быть поближе к началу и вовремя смыться.
Кэрри мучило и то, что вначале отправляли женщин. Он также решительно, как и все, боролся за женское равноправие, даже решительнее других, но в действительности в него не верил. Женщины от природы слабее, как правило менее интеллигентны, во всех отношениях менее полезные члены общества – кроме той единственной функции, о которой они никогда не дают забыть и которая доступна только им. Но, по мнению Кэрри, и так рождается слишком много детей.
С объективной точки зрения он, Кэрри Уайкофф, гораздо ценнее для общества, чем любая из женщин, собравшихся в зале. Ему следовало вне всякой очереди получить право на рейс через пропасть на крышу Торгового центра – право на спасение.
Но если бы он спасся первым, даже если бы это ему позволили, он бы потерял лицо в глазах этого дурацкого мира, который думает только желудком, тем более в глазах проклятых избирателей, обеспечивающих ему весьма приятную жизнь в Вашингтоне. Такие вот дела. Так что черт с ними, с женщинами.
Но мужчины – это совсем другое дело, и он не собирается стоять сложа руки и смотреть, как пятнадцать – пятнадцать! – недоумков спасется раньше него.
Бент Армитейдж и Джек Петерс, особенно эти двое, всегда относились к нему снисходительно и не признают равным себе... это они отрицать не посмеют. При этой мысли Кэрри снова отпил содовой и тихо сказал:
– Ну, я вам покажу, сукины дети! На этот раз вам это даром не пройдет!
Нат дослушал губернатора, положил трубку и заметил, что Патти смотрит на него хмуро:
– Вы слышали, о чем я говорил?
Патти кивнула. Голос ее оставался спокойным:
– Вы действительно пойдете на это? Остановите всю операцию, только чтобы их запугать?
– Речь не об угрозах.
– Я вас не понимаю.
– Это ничего не меняет.
- Для меня – да. – Снова дала себя знать семейная хватка – полное нежелание обходить острые углы.
Единственное, что ответил Нат:
– Посмотрим, что скажет сержант.
Он взял рацию:
– Трейлер вызывает крышу Торгового центра.
– Крыша слушает, – раздался голос Оливера. – Ту голую красотку зовут Барбер, Джозефина Барбер. А после нее прибыла жена Роберта Рамсея.
Нат смотрел, как Патти берет ручку и проверяет список.
– Готово, – сказал он и добавил: – Как у вас дела, сержант?
– Медленно, но надежно. Как и следовало ожидать. Двадцать два человека за, – он запнулся, – за двадцать три минуты. На большее мы не могли и рассчитывать.
Не прозвучала ли в его голосе бессознательная воинственность?
– Я боялся, что будет хуже, – ответил Нат. Он снова надумался. – Думаю, пока все женщины не переправятся, ничего не произойдет. Надеюсь, что нет. Но если дело примет другой оборот...
– Хотите сказать, что возникнут проблемы? Там ведь все солидные люди, а? – Голос сержанта звучал невозмутимо.
– Это еще не значит, – ответил Нат, – что кто-то не впадет в панику.
Патти уже нашла те две фамилии и вычеркнула их. Теперь, продолжая держать ручку, она наблюдала за Натом.
– Ну, – невозмутимо продолжал Оливер, – если у кого на плечах тыква вместо головы, то это еще ничего не значит. – И потом добавил: – К чему это вы клоните?
Нат объяснил ему, что он предложил губернатору. Наступила тишина.
Оливер неторопливо ответил, все еще невозмутимо, как будто просто констатируя факт:
– Я так думаю, если человек командует, люди или подчиняются, или поднимают бунт. Если взбунтуются, то нужно подавить бунт в самом начале, иначе все вырвется из рук. При первых же признаках дайте мне знать, и мы задержим переправу, пока они там не договорятся и не наведут порядок. Так мы, возможно, не спасем всех, зато спасем хоть некоторых. Если начнется бардак, то оттуда живым никто не выйдет.
Нат кивнул:
Вы произнесли целую речь, сержант.
– Ну да. Обычно я не так разговорчив.
– Но я целиком с вами согласен.
– Так что мы справимся, – сказал Оливер. – Дайте мне знать, если начнется заваруха.
Нат молча положил рацию на стол.
– Значит, вы договорились, – начала Патти, но замолчала, потом начала снова: – Вы уже знали, что договоритесь, да?
– Только не нервничайте, – сказал Нат и даже сумел улыбнуться. – В самом деле.
– Как вы думаете, что сделал бы Берт?
Патти открыла было рот, но тут же закрыла и слегка кивнула.
– Скорее всего, то же самое. – Она уже готова была сдаться. – Но это не значит, что мне это должно нравиться. – В ней снова вспыхнуло упрямство.
– Нет, – ответил Нат, – не должно.
Он отодвинул стул, снова подошел к дверям и окинул взглядом площадь.
Это было мрачное, подавляющее зрелище. Солнце скрылось на западе за грозовыми тучами. Все на площади стало серо-пепельного цвета, едкий воздух был полон сажи.
Там возилось множество пожарных. Нату пришло в голову, что они кажутся копошащимися муравьями, снятыми замедленной съемкой. По всей площади плотно стояли пожарные машины, все насосы глухо гудели.
Вся площадь превратилась в огромное озеро. По ступеням из вестибюля текли водопады, похожие на перекаты на нерестовых речках.
Из дверей вдруг вывалился пожарный, который споткнулся на ступеньках и упал ничком; упираясь дрожащими руками, он напрасно пытался встать.
Двое санитаров прибежали с носилками, уложили его и унесли.
Нат проводил носилки взглядом до санитарной машины, стоявшей в стороне, где уже сидели три других пожарных, дышавших через кислородные маски.
Полиция стерегла барьеры. Нат различил Барнса, того чернокожего постового, а вон и его коллега, гигант-ирландец, у которого во все лицо свежая перевязка.
Толпа за барьерами стояла спокойно и удивительно тихо, как будто наконец поняв всю чудовищность трагедии. В толпе взметнулись чьи-то руки, показывавшие вверх. Тут же взлетело еще несколько рук. Нат не обернулся, чтобы взглянуть, – он и без того знал, что спасательный пояс снова в пути, что еще один человек в дороге к безопасности.
Он не испытывал радости победы. Это чувство давно ушло. В место этого он упрекал себя, что больше ничего не может сделать. Что он говорил Патти о взглядах, которых придерживаются в его краях на Среднем Западе? Что человек должен стремиться к совершенству, но никогда не достигнет его? Но из-за этого даже частичное поражение не становится приятнее.
Он не был религиозным человеком, но существовали обстоятельства, – он вспомнил те девятнадцать трупов, скорченных в опаленной горной лощине, – которые словно доказывали мощь высших сил и самим характером и глубиной трагедии просто заставляли человека пересмотреть многие идеи и принципы, которые он долго считал очевидными. Слишком долго.
Если некоторые выводы из этого пересмотра всеобщи и неизбежны, то это решение, суть которого можно выразить двумя словами: «Никогда больше! »
Никогда больше никаких «Титаников», попадающих во льды.
Никогда больше никаких «Гинденбургов», полных взрывоопасного водорода.
Никогда больше, пока живы люди искалеченных городов Гамбурга и Дрездена, никакого Нагасаки, никакой Хиросимы.
Никогда никаких пожаров в гигантских зданиях...
Поправка – никаких гигантских зданий. Не разумнее ли это?
Гигантизм ради гигантизма никогда не доводил до добра. Не забывай об этом.
«Не забуду – молча сказал себе Нат. – Богом клянусь, не забуду».
Тут он услышал, что в трейлере звонит телефон, подождал, не возьмет ли кто трубку, и услышал голос Патти:
- Да, он здесь. – И потом, бесцветным голосом: – Нат!
Она подала ему трубку.
– Зиб, – и больше ничего не сказала.
Зиб покинула редакцию в обычное время и на такси направилась домой, где тут же плюхнулась в ароматную ванну.
Млея в пене, чувствуя, как спадает напряжение, она убеждала себя, что все будет в порядке. После разговора с Кэти она почувствовала себя совсем другим человеком, намного лучше поняла самое себя, а разве это не главное в жизни – познать себя?
Она ведь покончила с Полем Саймоном, не так ли? Нат должен был понять это по ее звонку, когда она сообщила ему, что Поль не собирается к Башне. Тем самым она одним махом разорвала последние путы, правда? Эта метафора родилась сама собой. А Нат в глубине души ягненок. Он, конечно, не собирался говорить ей те резкие слова, что у него вырвались. Это исключено. Такого никто не мог задумать всерьез. По крайней мере, не по отношению к ней.
Она нырнула поглубже в ванну, закрыла глаза и провела рукой по гладким, полным плечам и груди. Как говорили в той рекламе по телевидению? «Если он не заметит разницы, значит, он просто слеп». Это прямо о ней, не так ли?
Нат, разумеется, вернется домой очень усталым. Но, может быть, и не очень. Она всегда умела расшевелить его. О таких вещах глупые фанатички из движения за освобождение женщин так часто забывают видимо потому, что большинство из них, хотя и не все, совершенно никчемны в сексуальном плане. Квалификация же Зиб в этом отношении была безупречна, о чем Зиб прекрасно знает. А при такой форе в ее тайных сексуальных поединках с мужчинами, с любым мужчиной, о поражении не могло быть и речи.
Мужчинам лестно, что они сильнее, они хвастают своими мышцами и делают всякие глупости. Во многих культурах, как узнала Зиб на лекциях по антропологии, полигамия считается нормальной. Полиандрия, напротив, практикуется только изредка. Но это только доказывает извращенность мужского мышления, потому что одна женщина в состоянии удовлетворить дюжину мужчин, не так ли? В то время как мужчина часто с трудом в состоянии удовлетворить единственную женщину. Но, как говорят англичане, в этом все и дело. Мужское мышление за столетия просто закоснело.
Она снова погладила свои плечи и грудь и пришла к заключению, что в рекламе этого масла для ванн что-то есть: кожа казалась ей гладкой, нежной и возбуждающей на ощупь. Она легонько погладила бедра – чем дальше, тем лучше – и сказала вслух:
– Полегче, девочка. Потерпи до Ната. Не слишком распаляйся.
Она вылезла из ванны, вытерлась и слегка надушила шею, грудь и живот, потом натянула легкое длинное белое платье, которое Нат особенно любил, и те туфли на высоких каблуках, которые он подарил, и направилась в гостиную, чтобы включить музыку. Потом решила позвонить на стройку.
Нат сказал в трубку:
- Алло?
Что она ему, собственно, собиралась сказать? »
- Привет! – И глупо добавила: – Я уже дома.
Нат слышал в трубке музыку.
« Шехерезада. Скрипки как раз начинали свою тему. Шехерезада развлекает султана. Чтоб она провалилась! »
– Я это понял.
– Как у тебя дела, милый? Я только...
– Просто фантастически! – Нат снова взглянул через открытые двери на кишевшую народом площадь, поднял руку, устало потер лоб и увидел на ладони сажу.
«Эх, ему не привыкать к строительной грязи, и сколько раз они с Зиб смеялись над его видом, когда он вечером возвращался домой! Но на этот раз это было нечто иное, отличавшееся как ночь от дня, смерть от жизни. Это было... »
Зиб сказала:
– Я хотела... я пыталась следить по телевидению... но но смогла. Это ужасно, да?
– Это не то слово. – Он помолчал. – Ты что-то хотела?
Нерешительность в голосе была нетипична для Зиб.
– Да, собственно, ничего. Я пришла домой и... – Она запнулась. Голос ее звучал все неувереннее, – Ты придешь домой? – Она не могла заставить себя добавить еще одно слово: «вообще».
Нат понимал, что Патти наблюдает за ним, он пытался не замечать ее, но не смог.
– Я тебя кое о чем спросила, милый.
– Но я не знаю, что тебе ответить, – Он бросил трубку.
Зиб еще долго держала свою, потом уронила ее и зарыдала.
Телефон снова зазвенел. Нат подбежал к нему.
Губернатор сказал:
– Осталось только две женщины. Потом начнем отправлять мужчин, всех по очереди.
Он не сказал ничего особенного, но в голосе явно чувствовалось напряжение.
– Хорошо, – ответил Нат. – Я уже говорил с сержантом. Он считает, что люди либо подчиняются, либо бунтуют, и если вспыхнет бунт...
– То он бы взял ближайший ломик и трахнул первого попавшегося по башке, да? – спросил губернатор. Судя по голосу, он был того же мнения.
Верно, – сказал Нат, – Он знает, как это бывает, и ему не впервые. Говорит, если будем рассусоливать... – Он умолк, вспомнив, что говорит с потенциальной жертвой, но потом продолжал, деваться было некуда: – Если будем рассусоливать, – повторил он, – то, по его мнению, никто не выберется из Башни живым. Мне очень жаль, мистер губернатор, но он так считает, и я с ним должен согласиться.
– Не стоит извиняться, молодой человек. Я с ним тоже согласен. Есть какие-нибудь предложения?
– Есть, и даже несколько. – Нат замолчал, чтобы привести в порядок мысли. – Вы могли бы их заранее предупредить, что при первом же признаке неповиновения я дам команду сержанту, и он задержит переправу, пока все снова не выстроятся в очередь. Если в этом кто-то усомнится, то дайте ему трубку и я сам ему это повторю.
– Пока связь будет работать, – добавил губернатор.
– Об этом я тоже думал, – ответил Нат. – Тогда мы тут же перейдем на волну местного радио. Там приготовлен переносной передатчик с микрофоном. Если телефон откажет, переключимся на радио. Там, наверху, есть транзисторный приемник?
– Как раз транслируют рок-н-ролл, – ответил губернатор и добавил: – Значит, договорились.
– Если телефон откажет, – продолжал Нат, – вы никак не сможете связаться с нами. Если начнутся неприятности, просто помашите из окна платком и мне сообщат. Ладно?
С минуту было тихо.
– Ладно, – ответил губернатор. И снова тишина. Потом: – Я вам поражаюсь, молодой человек. Вы проделали фантастическую работу. Мы все вам благодарны. – Пауза. – Я говорю это на случай, если не представится возможность обнять вас лично.
– Сделаем все, что в наших силах, чтобы выручить вас всех, – ответил Нат.
– Я знаю. И благодарю.
