В сентябре 1945 года, когда Андрашу исполнилось девять лет, в городе снова прошел слух о том, что венгерских военнопленных освободили из концлагерей, и они ехали в Будапешт на нескольких поездах. Поэтому каждый день Мария спускалась к станции, иногда даже с сопротивляющимся Андрашем… и каждый день возвращалась расстроенной.

Она очень рассчитывала на тайный свист, который они с Дьердем придумали после свадьбы. Его целью было найти друг друга в случае разлуки. Каждый раз, когда Мария была на станции, она напрягала слух, в надежде услышать этот свист. И вдруг однажды, когда военнопленные сходили с поезда и в своей потрепанной одежде волочились мимо Марии, ей показалось, что она услышала этот свист! Она кинулась искать в толпе, в то время как Андраш, который был уверен, что она сошла с ума, ныл.

Однако же внезапно «истощенный мужчина, грязный и в потрепанной солдатской форме» появился у двери вагона. Андраш не знал, как реагировать: «Я был ошеломлен. Это должен был быть мой отец, но я не знал его. Я должен был любить его, но я не был уверен в том, что я испытываю… Мне было неловко, что я был не прав».[198]

Дьердь Гроф побывал в аду – и внешний вид его этому соответствовал. Многие из его товарищей погибли – если не в бою, то от болезни и холода. И Дьердя трудности еще не оставили. В апреле он написал родным письмо, которое они получили только после его возвращения. «Мои дорогие, похоже, что конец будет здесь и мы больше не увидимся. У меня еще одно препятствие – новое заболевание, какая-то кожная язва. Она растет изо дня в день. Лекарства нет. Они не знают, как это вылечить… Похоже, мои старания за последние три года были безуспешными. Все, что я сейчас хочу, – это увидеть вас; знать, что вы живы. Но я уничтожен. Только моя любовь к вам еще дает мне силы, чтобы жить».[199]

Дьердь был готов принять на чужбине жалкую смерть, которая так его и не постигла. В отличие от тысяч других солдат, он жил, чтобы увидеть свою семью. И, как многие, которые пережили все ужасы войны, он не говорил о ней во время долгого восстановления, а также и после него. И только будучи стариком, он рассказал Энди о варварстве, которое испытал на себе в концлагере от литовцев, которые охраняли их там. В своих мемуарах Энди писал: «История, которая впечатлила меня больше всего, была о том, как однажды, посреди морозной ночи, батальон моего отца раздели догола и заставили лезть на деревья, а охранники обрызгивали их ледяной водой и смеялись, когда, один за другим, люди падали с них, замерзшие заживо».[200]

Той осенью и зимой семья Гроф постепенно восстанавливалась и строила планы на будущее. Оставался еще один нетронутый вопрос, и поразительно, что взрослый Эндрю Гроув описывает этот момент в своих мемуарах: его мать сделала аборт. Его родители позже скажут, что они не хотели еще одного ребенка, но читателю мемуаров Гроува трудно не связать это с обстоятельствами предшествующей зимы. Энди всегда был уверен, что это должна была быть девочка. И хоть его жизнь и была наполнена женщинами (минимум женой и дочерьми), та сестра, которую он потерял – последняя жертва его войны, – продолжает преследовать его в мыслях.

Тянулось время тяжелых новостей: многие из соседей и родственников были мертвы. Даже мама Дьердя, бабушка Андраша, погибла в Освенциме. Миллион солдат Красной армии оккупировали Венгрию – один на десятерых венгров, – и хоть война и была закончена, они не намеревались уходить.

В отличие от также оккупированных соседей, Сталин позволил Венгрии проводить свободные выборы. Это было актом пропаганды. Венгрия была подавлена ходом и результатами войны. Миллион жителей убиты (половина из них были евреями, погибшими в немецких концлагерях). Советские войска казнили более половины бывших лидеров венгерского правительства. От инфраструктуры мало что осталось. Электричество, водоснабжение, мосты, дороги и поезда были разрушены или сильно повреждены. Заводы пустовали, и, особенно в Будапеште, был недостаток жилья. Тем временем, несмотря на недостаток бумаги, временное правительство печатало денежные средства в огромных количествах, быстро обеспечивая инфляцию, которая вскоре достигла уровня Веймара (а 60 лет спустя – Зимбабве).

Сталин наблюдал за происходящим и с типичной для него умной жестокостью решил воспользоваться этим актом щедрости, выраженном в позволении проведения свободных выборов. Он знал, что экономика вскоре рухнет, а вину повесят на партию победителей. В конце концов избиратели проголосовали за четырехпартийное коалиционное правительство под руководством партии независимых землевладельцев. Но все знали, что всю власть имела венгерская коммунистическая партия. Ее прикрывала Красная армия, которая контролировала сельские районы и улицы Будапешта.

Тем не менее это считалось нормой. Мария продолжала работать на молочной ферме, а Дьердь нашел работу в магазине. Мосты над Дунаем были отремонтированы, город постепенно реконструировался. Андраш пошел в третий класс, где он хорошо справлялся. И даже его родители вновь стали обретать оптимизм и стремления, большинство из которых крутились вокруг их единственного ребенка.

Вскоре Дьердь и Мария настояли на том, чтобы Андраш начал учить английский язык. Ему не нравились эти уроки, и (примем во внимание, что он до сих пор говорит с акцентом) у него явно были ограниченные способности. Однако именно эти уроки в будущем оказались жизненно важными для него. Мария все еще думала наперед.

Хорошие времена имели неожиданные последствия: Энди начал крайне резко набирать в весе. «В последующие после войны годы я сильно набрал. Сначала я стал толстым, а потом еще более толстым. Дети в школе начали обзывать меня по-разному, например «жиртрест», или изображать звуки, которые издают свиньи. Мне не нравились такие обзывания, но чем больше я протестовал, тем громче они меня дразнили. Поэтому я просто смирился. Я стал называть себя так даже у себя в голове».[201]

Биограф Гроува, Тедлоу, рассуждает на тему психологических причин набора веса Андрашем. Но в реальности, скорее всего, родители мальчика, принимая во внимание то, через что он прошел, решили его побаловать. Одно можно сказать точно: это был период в его жизни, который он очень хорошо помнит – практически так же хорошо, как и воспоминания о войне, – из-за унижения и беспомощности, чего он не позволял испытывать во взрослой жизни. Может, в качестве напоминания Энди в мемуарах прикрепил фотографию толстого себя.

В классе Андраш продолжал процветать. По причине того, что его уши еще не совсем зажили (они не давали ему заниматься многими видами спорта), учителя привыкли ставить его в первый ряд. «Мои уши еще текли, и я плохо слышал, но когда я садился в первый ряд и учитель говорил достаточно громко, чтобы весь класс его слышал, то я тоже неплохо его слышал».[202]

Толстый, полуглухой, «жиртрест» был постоянно лучшим в классе по всем предметам. Помогало и то, что жизнь дома налаживалась и родители постепенно расцветали, как и весь район, что снова сделало квартиру семейства Гроф местом сбора друзей.

Но в более крупном мире советский тоталитаризм все рос, постепенно заглатывая один социальный институт за другим, превращая их в инструменты государственного влияния и власти. Первые несколько лет после войны такая политика еще не воспринималась болезненно. Однако сталинизм никогда не был доброкачественным – и в 1949 году, после того как оставшаяся Европа была затянута под «железный занавес», он наконец показал свое истинное лицо в Венгрии.