Глава 18
Планета, которая их не приняла
– Молодцы! – сказал Колёсников, сидя перед пультом управления.
Сзади в глубоком молчании стоял весь экипаж.
– Мм-мы молодцы? – не поверил своим ушам Толя. – Ты шутишь?
– Да нет, вполне серьёзно. Уложились в пятнадцать минут, а я ведь дал вам целых двадцать… Молодцы!
Толя отвернулся от него.
– Хочешь посмотреть вниз? – спросил Колёсников. – Смотри, а то скоро ничего не будет видно.
Внизу, там, где только что стоял их звездолёт, кучей сгрудились дикари в шкурах и грозили каменными топорами небу, а трое голых, обросших детёнышей рвали на мелкие клочки потерянный Алькин альбомчик.
– Что-то не очень они ценят искусство нашего прекрасного живописца… – сказал Колёсников.
К нему подошёл Алька. Он был очень бледен, точнее, сер, губы дрожали, лицо было в свежих царапинах; и без того худое, оно ещё больше заострилось.
– Я хотел, чтоб им было лучше, – сказал он, – хотел помочь им, чтоб они скорей развились и вырвались из темноты и невежества…
– Мало ли что ты хотел… – проговорил Колёсников. – Они-то не хотели этого!
– Не хотели себе добра? Я ничего не пожалел бы для них!
– Оставь свою жалость при себе, – ответил Колёсников.
– Дело не в этом, – вмешался Толя, – видно, не все можно сделать сразу; есть вещи, до которых каждый должен дойти своим умом…
– Видно! – хитро блеснул глазами Колёсников. – Значит, никто из вас, доблестные земляне, не желает вернуться и пожить на той замечательной планете?
Экипаж подавленно молчал.
– Лена, как твоя нога? – вдруг спросил Колёсников.
– Ничего…
– Ну что ж, в таком случае… – из глаз Колесникова прямо-таки брызнули радость и самоуверенность, – в таком случае поищем что-нибудь получше! Планету, где всем понравится, где никого не нужно жалеть, развивать и торопить… Согласны?
Никто ему не ответил.
– Скажи, кто включил на корабле сирену и выручил нас? – спросил у Колесникова Толя.
– Видно, электроника. Я же говорил, наш звездолёт новейшей марки…
Толя вышел из рубки, наступил на что-то круглое, скользкое, крутнувшееся под ногой, и упал. Встал, потёр ушибленный бок и поднял какой-то странный, откатившийся в дальний угол продолговатый пятнистый плод.
– Что это? Откуда?
Колёсников повернулся вместе с креслом и внимательно посмотрел на Жору.
– Первый раз вижу! – покраснел Жора. – Наверно, случайно закатился в дверь…
– И по трапу пробрался вверх? – удивился Колёсников.
– И так бывает, – сказала Леночка. – Такая уж эта планета, и плоды на ней особые…
– Подвергнуть химическому анализу, и если он будет благоприятен, дать на обед, – распорядился командир. – И надо этот плод скорей съесть или выбросить, потому что стрелка показывает, что корабль перегружен на семь килограммов, а для такого точного летательного аппарата, как «Звездолёт-100», это многовато. – Колёсников кивнул на циферблат со стрелкой в левой стороне приборной доски. – Впрочем, это ерунда, сойдёт… А ты, Горячев, – добавил командир, – на трое суток освобождаешься от вахт. Иди отдыхай; если нужно успокаивающее, попроси у Лены… За штурвалом остаётся Звездин.
Алька быстро ушёл из рубки. Вслед за ним ушли Леночка с Жорой.
Колёсников долго молчал, прислушиваясь к работе двигателей, потом сказал, просияв:
– Отлично работают! Приятно послушать, лучше всякой музыки. – И неожиданно добавил: – Помнишь, что я говорил тебе на Земле насчёт этого члена экипажа? Бедняга, как он исцарапался…
– Нет, ты не прав, тысячу раз не прав! – бросился в спор Толя. – Эта планета не в силах нас понять, и виноват здесь не Алька, не его доброта, а её отсталость…
– Ну хорошо, пусть будет так, – сказал Колёсников. – Садись в кресло, а я пойду посплю немножко: надо укреплять нервную систему для новых планет…
Между тем Жора заперся в своём отсеке и поедал плоды, извлечённые изо всех карманов. Ел он в полном одиночестве не потому, что был жаден и ни с кем не хотел поделиться, а потому, что боялся насмешек. Ребята ведь едва не разоблачили его из-за этого продолговатого, похожего на дыньку плода, который нечаянно выскользнул у него из-за пазухи в коридоре. А что было б, если б они узнали, что он прихватил с собой не только эту дыньку?
Жора ел, презирая, ненавидя себя за слабость и безволие, за полное неумение справиться со своим аппетитом. Быстро доев кисловатые и кисло-сладкие плоды, оставив про запас лишь один, он вытер губы и с некоторой опаской потрогал свой тугой живот. И вдруг этот самый его живот начал болеть. С каждой секундой боль становилась сильней, и Жора не на шутку встревожился: наверно, не следовало есть неведомые плоды с неведомой планеты; кроме того, он даже не помыл их…
Жора мрачнел, скрипел зубами, морщился, но мужественно терпел. И, как назло, в это самое время из динамика раздался Толин голос из рубки управления:
– Как самочувствие экипажа? Пусть ответит каждый отсек…
Жора, собрав последние силы, нажал кнопку включения крошечного микрофона перед столиком и, едва не теряя сознание от боли, проскрипел:
– Я… Жора… чувствую себя… о… от… лично!
Потом он выключил микрофон и, весь скорчившись от острой рези в животе, вызвал Леночкин отсек и спросил, нет ли в её аптечке чего-нибудь от живота. Конечно же, у неё было! Жора слёзно попросил принести ему лекарство и никому из членов экипажа не говорить об этом. И Леночка принесла. Он чуть-чуть приоткрыл дверь, взял из её руки таблетки и, закинув вверх голову, проглотил сразу все. И вот чудо – боль мгновенно прошла. Маленькие Жорины глазки залучились счастьем: все-таки жизнь прекрасна! Конечно же, последний, сорванный на Дикой Планете буроватый плод, похожий на земное яблоко, он решил не есть, а выбросить.
Часа три мчался звездолёт меж голубых туманностей и светящейся космической пыли. А когда пошёл четвёртый час, Толя увидел впереди новую небольшую планету: она сверкала, как ярко начищенная серебряная монета под музейным стеклом. Сердце у Толи ёкнуло и в который уже раз часто-часто забилось: может, вот она – долгожданная планета, на которую будет так интересно ступить!
Сдерживая нахлынувшую на него радость, Толя послал в эфир известие о себе и попросил разрешения на посадку. Не успел он оповестить об этой планете экипаж, как был получен ответ:
– А откуда вы?
– Мы с планеты Земля! – торжественно сказал в микрофон Толя; торжественно потому, что любая планета сразу должна понять, что звездолёт летит с высокоразвитой, цивилизованной Земли и его прибытие сюда – честь для планетян.
Толя увидел в иллюминатор огромную, чуть выпуклую поверхность небесного тела, расчерченную прямыми линиями каналов, с подковами плотин, правильными квадратами полей, которые были засеяны ярко-красными, темно-синими и фиолетовыми растениями, неизвестными на Земле…
– Мы вас не сможем принять! – сказал ясный, чистый и очень мягкий голос. Сердце у Толи похолодело:
– Почему? Мы летим в поисках неведомых цивилизаций и многое можем рассказать о себе…
– Вы нас не интересуете, – так же мягко и вежливо прозвучал в динамике голос. – Вы когда-то взорвали над городами две атомных бомбы и уничтожили десятки тысяч людей – наши приборы записали…
– Это не мы! – запротестовал Толя. – Не мы, а другие!.. Мы не виноваты! Это было очень давно… Наши предки тоже возмущались этим варварством…
Однако голос в динамике не стал с ним спорить и доказывать свою правоту.
– Вы испытываете в чем-нибудь недостаток? – вежливо спросил он. – Можем выслать транспортную ракету с продовольствием и горючим, с запчастями, с картами и перегрузить все это в воздухе на ваш корабль.
Внизу распростёрлись непонятные квадраты воды – то чёрной, то жёлтой, то белой как снег; потом появились поля с какими-то диковинными высоченными многоцветными гранёными конусами. «У них, наверно, очень своеобразная, сложная для контактов цивилизация! – подумал Толя. – Вот бы где нам побывать!»
– Спасибо, – ответил он, – у нас на борту все в порядке, но мы б очень хотели…
– К сожалению, это невозможно, – мягко ответил все тот же голос, и Толя резко повернул штурвал вправо.
Планета исчезла из иллюминатора. Звездолёт мчался дальше.
Несколько минут Толя не мог опомниться: чего-чего, но этого он не ожидал. Оказывается, на других столь отдалённых планетах знают про Землю и даже про то, что было на ней в стародавние времена. И не хотят понять, что все это случилось не по вине их предков. Почему эту странную планету не интересует то прекрасное, что давно уже пришло на Землю, которая не знает войн и живёт в дружбе и согласии?
Почему?
