Книга: Не только депрессия: охота за настроением
Назад: Тройной Николай
Дальше: Рейс седьмой Остров Халявин Бенефис стихиатра
Роль и боль
эпизод из практики в форме слегка зарифмованной одноактной пьески
Московский психоневрологический диспансер номер такой-то. Тускловато освещенный коридор с серыми стенами и скамьями. Конец рабочего дня, народа уже почти нет. Надпись на одной из дверей: ПСИХОТЕРАПЕВТ.
Над дверью включено световое табло:
ИДЕТ СЕАНС, ПРОШУ ПОДОЖДАТЬ
Возле двери на скамье одиноко сидит, уныло опустив голову, некий человек, так и назовем его – Сидящий; видимо, он ждет своей очереди.
Подходит твердыми шагами статный, крупный, цветущего и веселого вида мужчина, так и назовем его – Подошедший. Выражение лица немного ироническое. Смотрит на табло. Смотрит на часы. Смотрит на Сидящего. Присаживается рядом и, похоже, с некоторой надеждой пройти без очереди, завязывает разговор:
– Сочувствую и понимаю… Хоккей, финал, успеть хочу…
– Здесь долго.
– Голову ломаю, к тому ли я иду врачу.
– А что у вас?
– Да все в порядке, вот в чем проблема. Вот беда: здоров… Душа уходит в пятки и даже дальше.
– А куда?
– Явился выяснить. Все в норме, обследован от сих до сих: хоть в космос, хоть в союзной сборной…
– Вот так и я: нормальный псих.
– Добрался и до психиатра. Без отклонений, вот справка. Давно, сказал, такого кадра мы не видали. Идиот.
– Кто идиот?
– Все понемногу. А психиатришка спросил, что снится и молюсь ли Богу. Я его за нос укусил – в воображении, конечно… Я этих штучек не люблю, я реалист. Живу успешно, прекрасно ем и крепко сплю. А снов из принципа не вижу.
– Как?…
– А зачем они нужны в век НТР? В снах нет престижа, а мы себя блюсти должны.
– А с этим делом?…
– С алкоголем? Спокойно. В праздник грамм по сто, и все нормально, всем доволен… А что-то все-таки не то…
– Курящий?
– Да, но штрих к портрету: зависимости нет, могу и не курить.
– Да?… Сигарету мне одолжите?
– Я зажгу…
Подошедший достает сигарету и зажигалку, дает Сидящему и взглядом как бы заранее провожает его в туалет в конце коридора, где можно курить; но Сидящий, не вставая с места, вставляет сигарету в рот и чиркает зажигалкой.
Подошедший осторожно удивляется:
– А здесь разрешено?
– Неважно, пингвинам все разрешено.
Сидящий закуривает; после одной затяжки гасит сигарету о подошву и прячет в карман. Подошедший:
– Кому?…
– Гм, ну… Разряду граждан, которым как бы все равно. По справке.
– Справке? (Смотрит на Сидящего внимательно.) Понимаю, я тоже вспыльчив иногда… Но ничего не принимаю, лекарства – это ерунда. Оброс неуязвимой кожей. Ведь как говаривал мой тесть: хотя и черта нет, а все же какая-то паскуда есть…
В продолжение всей предыдущей части разговора собеседники искоса поглядывали друг на друга в попытках взаимной диагностики. После последней реплики Подошедшего как бы успокоились, приняли друг друга. Посидели немного молча.
Сидящий спрашивает Подошедшего:
– Вы были ранены?
– Ни разу. А что?
– Есть и такая жуть: боль ран, которых нет. Обязан быть ранен каждый, хоть чуть-чуть, тем более – большой мужчина. А если раны нет, то боль уже сама себе причина.
– Да, где-то я читал… А роль? Что делать, если роль сквозная, как рана? Вжиться – ерунда, а вот как выжиться?… Не знаю. За этим и пришел сюда.
– Так вы артист? Теперь все ясно. Припомнил: видел вас в кино, в картине… Ваша роль прекрасна, хоть фильм сам по себе…
– Говно?
– Ну как сказать…
– Я видел, видел, боевичок на злобу дня. У них там фирменные рожи, вы с кем-то спутали меня. Я не актер, Я РОЛЬ ИГРАЮ, ИГРАЮ РОЛЬ.
– А-а, симулянт? «Ох, доктор, доктор, умираю»? Ну что ж, известный вариант, со школы знаем это дело. А по какой статье?
– Свят, свят. Морально чист, устойчив. Бегал недавно кросс в честь дня телят, по шефской линии. Телята здесь ни при чем, не буду врать, но мы разумные ребята, вот и приходится играть на свежем воздухе. Полезно для всех, не возразит никто. Я всех бодрей. Но если честно, то что-то все-таки не то…
– А что?…
– Так не расскажешь сразу… Вот здесь, у сердца… Как тиски… Провал… Какую-то заразу в себе таскаешь. Ни тоски, ни страха, ничего… Зарплата высокая, самоконтроль налажен, как у автомата. Я автомат и есть. Я роль. Я автомат…
– Что ж, разве плохо давать товарищам пример такой возможности в эпоху эн, тэ и, дай бог, память…
– Эр. Совсем неплохо. В том и ужас. Хожу в бассейн, освоил кроль, пишу стихи, готовлю ужин, в постели вежлив, как король – Я РОЛЬ! Супруге не досадно, любовнице тем паче. Спать с обеими слегка накладно, но роль-то знает, как играть, вот-вот – она меня играет. Все обеспечивает: секс, отчетность, анекдоты травит…
Подошедший поднимается, прохаживается, снова присаживается. Указывая на табло «СЕАНС», все еще горящее, спрашивает у Сидящего:
– Кто этот врач? Не экстрасенс?
– Не знаю. Может быть… Но вряд ли. А что?
– Я был у одного. Мужик, скажу я вам, догадлив: вы, говорит, совсем того, у вас, сказал, еще в утробе все чакры сдвинулись в астрал, а третий глаз, как в гардеробе, в районе копчика застрял. Вот почему ваш позвоночник от пассов прану не берет, в нем тока нет. И мочеточник повернут задом наперед.
– Недурственно. Какой же вывод?
– Куда выводится моча? Куда ей надо – в кран для слива. Могу хоть через два плеча.
– А дальше?
– Дальше тоже можно.
– Я не про то. Что вам сказал…
– А, этот прохиндей? Безбожник, поморщился, сто баксов взял. Сказал: во вторник приходите, начнем лечение. А я его немножечко обидел, послал в далекие края, чтоб неповадно было людям морочить чакры, деньги драть. Но строго их судить не будем, им роль приходится играть.
– Да… Ну, а дальше?
– Познакомил меня мой друг со старичком. Не знахарь, нет, в соседнем доме живет. Весь согнутый крючком, лет девяносто. Мой Алешка на нем помешан – «Благодать!..» А денег, говорит, немножко, совсем немножко нужно дать, без пенсии старик остался…
Пришли – лежит, чуть дышит дед. Но закряхтел и сам поднялся, дал толокнянки на обед. Глаза живые, хоть и грустно смотрели… Запалил свечу… А толокнянка – это вкусно, попробуйте, я не шучу.
– Ну, а потом?
– Потом молились… Старик был слаб: увял, устал: не спит, а веки опустились. Я свой бумажничек достал, а он: «Спасибо, добрый мальчик, я ваших не возьму рублей. Вот бы уехать вам подальше, где много лесу и полей, питаться молоком коровьим, купаться в речке, видеть сны… Вы тяжело больны здоровьем и трезвостью опьянены…»
Сидящий начинает ерзать, покряхтывая и морщась. Подошедший сочувственно осведомляется:
– Что, голова?
– Радикулит.
– Сочувствую и понимаю, гм-гм. И здорово болит?
В вопросе прозвучала зависть. Мне стало вдруг нехорошо, я встал и, глупо улыбаясь, в пустой свой кабинет вошел. Инкогнито вредит здоровью, но кто придумает прием, чтобы, своей не сбившись ролью, остаться с кем-нибудь вдвоем? Халат препятствует.
– Войдите. Да-да, сюда, на этот стул. Что так испуганно глядите? Радикулит. Не обманул.
– Простите, доктор… Интересно… Ей-богу, я вас не узнал. Я роль сыграл… Ей-богу, честно, я тороплюсь: хоккей, финал…
– Готов принять вас без подвоха и никуда не торопя. И я сыграл. Не так уж плохо – нечаянно сыграть себя.
– Нечаянно, вот-вот… Случайно, как в поезде кому-нибудь – открыться…
– Может, выпить чай нам и просто вместе отдохнуть… от роли?…
– Разве роль отпустит? Она, как тень, всегда со мной. Теперь вы врач, приемщик грусти, а я отгрузчик, я больной.
– Но нет ведь грусти, вы сказали. Тоски, сказали, тоже нет…
– Есть пустота. И сцена в зале, а зал – вот этот кабинет… Тоска – мечта! – вагон эмоций! – любую боль перетерплю. А с пустотой нельзя бороться, она похожа на петлю, она в петлю и тянет… Бредни, простите, доктор…
– Все о кей. Вы у меня как раз последний, пойдемте вместе на хоккей?
Плачь если плачется,
а если нет, то смейся,
а если так больнее, то застынь,
застынь, как лед,
окаменей, усни…
Припомни: неподвижность
есть завершенный взрыв,
прозревший и познавший
свой предел.
Взгляни, взгляни, какая сила воли
у этой проплывающей пылинки,
какая мощь: держать себя в себе,
собою быть, ничем не выдавая,
что смертью рождена,
и что мечта
всех этих демонят и бесенят,
ее переполняющих, единственная –
взрыв!
О, наконец, распасться,
расколоться и взорваться…
Тому не быть.
Торжественная сила
смиряет их, и сила эта –
ВЗРЫВ
отец покоя
Назад: Тройной Николай
Дальше: Рейс седьмой Остров Халявин Бенефис стихиатра
