Из всех различий между бунтарской и сетевой крутизной больше всего бросается в глаза то, что имеет отношение к проблеме полов. Хотя Хелен Браун еще в 1962 г. в своей книге «Секс и одинокая женщина» выступала за финансовую независимость, а также секс до и помимо брака, женская половая идентичность оставалась весьма спорным вопросом. Это не в последнюю очередь объяснялось как традиционными нормами в области секса, так и гипермужественностью, характерной для бунтарской крутизны. И хотя главными темами контркультуры шестидесятых были гражданские права и война во Вьетнаме, она также отражала традиционные гендерные роли. Для многих женщин, принимавших участие в этом движении, жесткое закрепление гендерных ролей привело к восстанию против подобного подчинения. Так, например, в 1965 г. Кейси Хейден и Мэри Кинг распространяли свою брошюру «Пол и касты» среди участниц правозащитных и антивоенных движений. Содержание этой брошюры было основано на собственном опыте авторов, который они получили в Студенческом комитете против насилия, где, по их словам, «иерархическая структура власти» не давала женщинам занимать позиции лидеров. В 1966 г. Бетти Фридан с соратницами основали Национальную организацию женщин, которая способствовала второй волне феминистских побед в области прав женщин.

Феминистки второй волны поднимали и обсуждали вопросы половой идентичности, феминистской теории секса и сексуальной свободы. К началу восьмидесятых эти дебаты приобрели форму так называемых сексуальных войн, в которых радикальные феминистки (Андреа Дворкин, Катарина Маккиннон) выступали против тех, кто ратовал за сексуальное освобождение (Эллен Уиллис, Гейл Рубин). Имевшиеся между ними разногласия касались самых разных вопросов, от порнографии, садомазохизма и проституции до природы феминистской сексуальности и гетеросексуального самовыражения. Произошел раскол второй волны феминизма. В начале девяностых годов появилась третья волна. В поп-культуре спорную природу женской сексуальности ярче всех выразила Мадонна. Среди всех идолов шоу-бизнеса последних тридцати лет никто, пожалуй, не вызывал столько толков. Культурное значение Мадонны интересует нас в плане влияния на проблему пола и секса. В ноябре 1984 г. альбом Мадонны «Like a Virgin» («Словно девственница») сделал ее звездой первой величины. Мирового признания Мадонна добилась двумя месяцами ранее, выступив на первой церемонии MTV Music Awards, одном из самых знаковых событий восьмидесятых. Впоследствии она стала самой коммерчески успешной соло-певицей всех времен и в 2010 г. попала в список двадцати пяти наиболее влиятельных женщин прошедшего столетия по версии Forbes. А в 2013-м Мадонна возглавила список наиболее высокооплачиваемых музыкантов, опубликованный тем же журналом, заработав сто двадцать пять миллионов долларов.

Итак, неприкрытая сексуальность Мадонны многими подвергалась критике как противоречащая идеям феминизма. Но феминистки третьей волны, появившиеся в девяностых, приняли ее как символ свободы женского сексуального самовыражения. Это женщина, которая не боится определять свою сексуальную идентичность на собственных условиях и выступает против общепринятой женской пассивности в сексе, отчасти беря на себя то, что раньше было прерогативой бунтарей-мужчин. Уже в своем раннем шоу «Like a Virgin» Мадонна высмеивала коммерциализацию и фетишизацию женской невинности, а спустя десять лет начнется подъем движений за воздержание и распространение обетов невинности (эта тенденция активно критикуется феминистками третьей волны, чему пример заявления – Джессики Валенти). Подобные движения, возникшие в девяностых преимущественно среди консервативных религиозных групп, всегда прикрывались контрреволюционными призывами к противостоянию якобы доминирующей в обществе сексуальной неразборчивости. Некоторые из таких движений за половое воздержание, например Silver Ring Thing, даже пытались придать целомудрию оттенок крутизны, «призывая студентов не быть как все и сделать собственный выбор».

Ситуация еще более накалилась в начале двухтысячных. В частности, повышенное внимание стала вызывать обстановка сексуальной свободы в университетских кампусах и то эмоциональное разрушение, которое она якобы несет (особенно девушкам). Время от времени в этих дебатах звучали псевдонаучные голоса. Например, в 2009 г. сексолог Иэн Кернер опубликовал в блоге о здоровье программы Today статью под названием «Можете (и должны) ли вы заниматься сексом, как мужчины?». В ней он предупреждал о том, что у женщины в момент оргазма вырабатывается окситоцин – гормон, который делает ее особо предрасположенной к формированию крепкой привязанности. И если такой привязанности между ней и партнером не возникает, «оргазм становится печальным напоминанием о бессмысленности секса, который ему предшествовал». Профессор из Южно-Калифорнийского университета Рут Уайт рисует еще более мрачную картину страшных эмоциональных последствий случайного секса. Уайт заявляет, что в то время, как в женском мозгу вырабатывается окситоцин, в мужском вырабатывается тестостерон, который «заставляет мужчину отправляться на поиски очередной женщины, которой можно передать свой биологический материал».

Все эти идеи и заявления игнорируют существующий плюрализм человеческих сексуальных стратегий. Более того, в них попросту перевираются биологические факты. Например, почему-то никто не говорит о том, что у мужчины при оргазме тоже выделяется окситоцин, который, по всей видимости, играет главную роль в мужской моногамности. В единственном известном нам долговременном исследовании, где изучалось влияние случайных связей на благополучие студентов колледжей, было установлено, что количество таких связей у мужчин и женщин примерно одинаково, при этом не подтвердилось, что женщины стремятся таким образом найти партнера для прочных отношений. Получается, что кратковременные сексуальные связи одинаково привлекательны как для мужчин, так и для женщин. Исследователи не выявили никакого негативного влияния такого поведения на благополучие студентов, что соответствует результатам, полученным при изучении подростков и молодых людей. Единственный отрицательный эффект, который обнаружили ученые, заключался в связи беспорядочного полового поведения с тревожностью у мужчин, что, вероятно, можно объяснить мужской неуверенностью в своих силах и привлекательности.

Как отмечает известный профессор социологии и гендерных исследований Майкл Киммел, за последние сорок лет мы стали свидетелями «самого резкого и быстрого изменения гендерных отношений в истории нашей нации». Эта трансформация отражается во всеобъемлющих структурных переменах в самых разных социальных сферах, в том числе на рабочих местах. Согласно данным министерства труда США, процент женщин на рабочих местах сегодня примерно вдвое больше, чем в пятидесятых. Около 54 % женщин (и около 64 % мужчин) старше шестнадцати лет сейчас работают. Женщины уже обогнали мужчин по количеству получивших высшее образование – на сегодняшний день его имеют примерно 37 % работающих женщин и 35 % мужчин. Так как женщины вдвое чаще мужчин работают с неполной занятостью, среди сотрудников с полной занятостью мужчин с высшим образованием оказывается больше, но, по всей видимости, в ближайшем будущем и это соотношение изменится. Повышение доли женщин на рабочих местах сыграло свою роль и в изменениях общественных норм, хотя сектор высоких технологий в этом отношении еще довольно сильно отстает. Киммел также отмечает, что за эти годы значительно возросла частота дружеских связей между представителями разных полов, особенно среди поколения миллениума. Это особенно интересно, так как свидетельствует о повышении роли социального отбора по сравнению с половым в динамике отношений между мужчинами и женщинами.

Одним из самых заметных отличий сетевой крутизны от бунтарской стал огромный сдвиг в гендерном составе популяции хипстеров. Мейлеровский хипстер – исключительно мужчина, сверхмужественный при этом, что вело к социальной однородности образа жизни, в том числе к почти исключительно мужским дорожным приключениям. Лорейн Леблан в своем исследовании участия женщин в панк-культуре восьмидесятых – девяностых говорит о том, что в ней также доминировали мужчины и наиболее ценились нормы подростковой мужественности. Аналогичный перекос выражен и в научной литературе: мужчины-этнографы, как правило, обходят вниманием незначительное число существующих свидетельств об участии женщин в различных контркультурных движениях и сосредотачиваются на мужчинах. Сегодня же женщины гораздо чаще мужчин относят себя к хипстерам: 16 % против 4 %. Кроме того, мнение женщин о хипстерах в целом благоприятнее: к этому стилю позитивно относятся 21 % женщин и 11 % мужчин. Нам кажется, что эти перемены отражают переход к более просоциальному взгляду на крутизну.