Глава 12
Сквозь снег

(координаты: 46°52′17″ с. ш. 42°03′33″ в. д.) —

(координаты: 45°26′00″ с. ш. 40°34′00″ в. д.),

В себя Морхольд пришел нескоро. С жутко болящей головой и мерзким привкусом во рту. Открыл глаза, уставившись вверх, и выдохнул. По крайней мере – жив. И не брошен замерзать, это точно.

Ему было даже тепло. Охотнички, явно оберегая добычу для своих нужд, засунули его в спальник. Дополнительно, конечно, еще раз чем-то стреножив. И принайтовили поперек, прижав к металлу. Про металл Морхольд ошибиться не мог. Скорее всего, под него заботливо подстелили его же собственную «пенку», отыскав ее среди барахла в водонапорке. Но острые твердые углы и швы, упирающиеся в спину, могли принадлежать только крыше какой-то бронетехники. Какой – так и не определишь.

Оставалось только ждать. Как в анекдоте: если вы не можете избежать изнасилования, расслабьтесь и получайте удовольствие. Охренеть не встать просто, судьба выкинула очередное коленце.

Над головой, освободившись от туч, клубящихся где-то на севере, плыли звезды и луна. Плыли, светя вниз и перемигиваясь друг с другом. Очень мирно и красиво. Вот только Морхольду от этого почему-то никак не становилось лучше. Если не сказать наоборот.

Рядом переговаривались, спорили, ругались. Судя по звукам и смыслу – грузили Молота. Ему даже захотелось на это посмотреть. Понятно, что человеческая мысль и техника снова победили стихийную огромную силу, но все-таки…

– Командир! – кто-то прохрустел снегом сбоку. – В башне барахла же много. Заберем?

– Куда денем? – голос у командира оказался взрослым, низким и серьезным. А каким еще он мог бы быть?

– Распихаем. Ну, там обувь есть, одежонка. Пригодятся же.

– Пригодятся. Только, Леша, нам ехать куда? Правильно, до самого Тихорецка. И внутрь, и на броню, кроме этих вон, мы с тобой загрузим в Сальске горючку. Понимаешь? Так бы дотянуть, а ты еще о шмотье для рабов печешься.

– Как скажете, жалко просто.

– Хватит! Оставлять это тоже не стоит. Мало ли, какая гадость в водонапорке заведется. Эти, беломордые, сюда если и вернутся, то все равно насовсем уйдут. Не дураки же, понимают, что мы их нашли. Сожжем, чтобы точно не решили остаться.

– Может, тогда не стоит вообще трогать? Бродяги какие воспользуются. Или мы потом пост сделаем?

– Леша, ты со мной пререкаться вздумал? Барахло сберечь решил, место? Ты хоть знаешь, что это за вещи и чего тут творили?

– Да уж не дурак, командир, понимаю. Вещи, ясное дело, с убитых. Ну и что? Отстирали бы. А бродягам вообще все равно. Обогреться смогут, ну, отдохнуть.

Морхольд вздохнул. Упорный Леша, спорящий с командиром охотничьей партии, явно нарывался на неприятности. И совершенно не понимал, что теперь водонапорка точно заполыхает. Потому как точка зрения начальства должна быть верной. И даже если командир не прав, то из принципа сделает, как ему хочется. Пусть и в ущерб здравому смыслу, пусть и в пику заместителю, скорее всего набирающему популярность у подчиненных. Законы каменных джунглей работали, как часовой механизм. Хороший швейцарский часовой механизм. Жаль водонапорку. И ее барахло. Сколько бродяг, дойдя сюда, смогли бы помыться, отоспаться в тепле и переодеться, если бы не побрезговали рваниной, перепачканной кровью.

– Пять минут готовности, – хрипло проорал командир, – всем готовиться.

Вот и все. Путешествие Морхольда вышло на новый виток. Вроде бы делая его на сколько-то сот километров ближе к цели и даже приобретя механизированный транспорт. Вот только промежуточная станция не радовала. В виде Тихорецка. Куда так стремились эти прыткие ребята.

Металл рядом бухнул, чуть качнулся. Над Морхольдом возникла тень.

– Пришел в себя? – судя по голосу, и вряд ли Морхольд ошибался, с ним разговаривал как раз Алексей.

– Да.

– Застегнуть капюшон полностью? Холодно может быть.

– А мы на чем?

– Мотолыга.

Морхольд крякнул. МТЛ-Б, мда-а…

– Внутрь никак нельзя? Меня ж или сдует, или расколошматит в хлам. На броне сколько гнать?

– Не один поедешь, не переживай, в компании с Господом Богом, хорошим настроением и чистым небом. – Охотник сел, не забыв поправить «сидушку», смешно болтающуюся сзади. – Курить хочешь? Мы у тебя самокрутки нашли в рюкзаке. Твой рюкзак же? С атласом автомобильным который.

– Мой.

– Ну, ты не обижайся. Курить тебе теперь все равно вредно, дыхалку придется беречь.

– Бои?

– О как… знакомое что-то?

– Типа того. Люди везде одинаковы.

– Ясно. На, сейчас прикурить дам.

Леша вставил ему в рот самокрутку, чуть приподняв и подложив под поясницу что-то жесткое. Ящик или что-то подобное. Получилось практически сидеть. Лица охотника видно не было, все скрывала балаклава. Чиркнули спички, не морхольдовские, самокрутка, в очередной раз отсыревшая, нехотя потрескивая, взялась.

Морхольд, зажав в зубах кончик сигареты, из которого к зубам и языку прилипала махорка, смотрел на водонапорку. Внутри разгоралось пламя. Но озвучивать свои мысли по этому поводу он не стал. Зачем?

Тем более, что барахло все-таки забрали. Вон оно, сваленное в кучи, сейчас летит в раскрытые дверки еще одного тягача. Ну и правильно, на кой ляд пропадать тому, что можно продать. Командир-то алчный и беспринципный. Сам Морхольд так не поступил бы. Слабости начальства рядовые улавливают быстро. И наверняка многие охотники симпатизируют парню, сейчас сидящему рядом с ним.

Даже жаль. Если бы начался передел внутри отряда, Морхольду могло бы и повезти. А так… Только не в этот рейд.

Хана рюкзаку и всему его снаряжению. Уйдет к кому-то. Даже рогатина. Мысль оказалась совершенно философской. Сейчас не до жиру, быть бы живу.

– Судя по отметкам, ты с Самары?

– Ф облафти, – буркнул Морхольд, мусоля сигаретку, – а фто? Пепел сфякхни, пфлста.

Охотник проявил уважение. Не просто тряхнул пепел, а дал Морхолду докурить, засунув остаток самокрутки назад в зубы.

– Не фто, а фто, – передразнил и усмехнулся. – Это хорошо, значит, ты и впрямь серьезный парень.

– Эфо я тебе и так мог фы скафать, – продолжал ворчать Морхольд, – спвафили бы, отфетил.

– Выплевывай, епт, – Леша выдернул у него окурок, – чуть усы себе не спалил. Сказал бы. Мы и так узнали, чего уж там.

– Почему хорошо? – Морхольд сверлил его глазами. – А?

– Думаю, ты пойдешь по хорошей цене, вот почему, – Алексей снова усмехнулся под маской, – чем круче боец, тем лучше платят. Жалко будет, если ты окажешься фуфлом, но нам это будет фиолетово. Сначала продадим, потом проверим. Понимаешь?

– Экая, право слово, радость. Я гипотетически зачислен в сильные бойцы, – Морхольд оскалился. – Польщен, ага… Точно тебе говорю.

– Э, хорош, не выеживайся, – охотник толкнул его назад, заставив опрокинуться. – Давай, отсыпайся. И смотри, не замерзни. Проверять будем каждый час, но все-таки…

– Куда поедем? В Крас?

– Нет. Тебе не все равно?

Морхольд хмыкнул.

– Для развития кругозора…

– Любопытный, ну-ну. Ты зачем с самой Волги пёхом дотрюхал?

– Ты не поймёшь.

– Попробуй объясни.

Морхольд выдохнул. Пар клубился, оседая влагой на воротнике.

– Эффект попутчика. Соседа по купе.

– Что?

– Это когда едешь в поезде и можешь рассказать человеку, который больше тебе не встретится, все накипевшее. А сказать мне хочется. Даже упырю, везущему меня продавать.

– Каждый зарабатывает как может, – тот пожал плечами. – Не думаю, что ты булочник или свинарь.

– Ну да…

– Ты б быстрей, нам скоро отчаливать.

– Быстрее…

Быстрее про двадцать лет стыда перед самим собой? За пару десятков огненных годов, потраченных только на себя любимого? А как еще тут скажешь?

Жил-был мальчишка, хороший, добрый. И его любили. Мама любила, сестренка любила, бабушки с дедами и отец, когда были живы. И он их тоже ведь любил. Пусть и по-своему. Ничто не стоит на месте, мальчик вырос и превратился в легкое подобие Морхольда. Мама и сестра остались вдвоем.

Потом грохнуло, везде и сразу. И началась Беда. Подобие Морхольда погоревало, радостно осклабилось и превратилось в себя настоящего. И было им двадцать лет. И за эти двадцать лет сколько раз он пытался уйти на юг? С призрачной надеждой, опираясь только на веру и немного на логику? Два-три?

Когда чего-то сильно хочешь, то возможно все. И даже перевернуть мир. А не просто протрусить одно-единственное черноморское побережье Кубани. Стыдно тебе, Морхольд? Стыдно. Еще как стыдно.

– Не, – Морхольд покачал головой, – не буду. Ты уж прости, что задержал.

– Ай, – охотник махнул рукой, – бес с тобой.

Вновь затянул ремни попрек груди, застегнул еще одну пуговицу старого спальника. И спрыгнул вниз. Пять минут явно вышли.

Тягач, до этого плавно и мерно урчавший, практически не шевелясь, задрожал. Рыкнул двигатель, набирая обороты, обдал запахом сгорающего топлива. Морхольд, стуча зубами от вибрации, прикрыл глаза. Стянули его так хорошо, что не пошевельнешься. Очень хотелось надеяться, что осматривать будут и впрямь каждый час. А то придется расстаться с какой-нибудь конечностью, если кровоток совсем нарушится. А свои конечности Морхольд любил. Да еще как.

Приятным моментом оказалось явное отсутствие радиации. Кто оставит на броне живой товар, если тот окочурится, хлебнув по дороге рентгенов? Вот-вот, никто. Оставалось только не замерзнуть. И не обоссаться, если сильно припрет.

Именно с такими мыслями, когда МТЛ-Б подкинуло на первых кочках, Морхольд и закрыл глаза. А что? Тепло, уютно даже, укачивает. Прямо как в поезде. И он уснул.

Тягачи, пять штук, рвали снежную степь, выбрасывая из-под гусениц водопады жидкой грязи: снег таял, впитывался в жирные черноземы южной окраины умершей страны. Светлело, черное сменялось низким серым, вновь затопившим горизонт. Вновь повалил снег, оседая на Морхольде с такой скоростью, что он скоро должен был превратиться в сугроб.

На второй остановке, убедившись, что сбегать он не собирается, и оставив только обычные наручники, защелкнутые за спиной, и цепь на ногах, пристегнутую к какой-то скобе, его затащили внутрь МТЛ-Б. И тут-то он понял, что лучше бы остался на броне. Сидеть, согнувшись в три погибели, оказалось хуже некуда. Привал в Сальске показался благословением Господним. Правда, выбраться сам из нутра машины он смог с трудом. Хромая и волоча ногу, дотащился до будки сортира, бдительно конвоируемый одним из охотников.

Смотря через щели в досках на суетящуюся базу, Морхольд сделал несколько выводов и решил следовать им полностью.

Первый говорил о том, что стоит заставить организм начать ходить ровно и прямо. Иначе он останется здесь, в Сальске, на положении молчаливой рабочей силы. Такой же, как несколько бедолаг, скованных попарно и таскавших к машинам канистры с топливом. И это оказалось бы проблемой. Наверняка, что не такой, как ожидавшая его, но зато километры? От Кропоткина до Анапы куда ближе, чем от Сальска.

Второй вывод говорил об осторожности во всем. Ребятки, везущие его куда-то в Тихорецк, явно не относились к группировке, создавшей перекладную базу посреди степи. И то оказались очень серьезным противником, случись с ними схватиться. А вот сама группировка впечатлила не меньше той, что гналась за Дашей там, дома.

И раз так, то стоит продумать план побега, причем все его стороны, даже самые нахальные. Морхольд совершенно не постеснялся бы угнать какой-нибудь транспорт. И отсюда сам собой напросился третий вывод.

Если основная цель – Кропоткин, то там транспорта еще больше. И горючего тоже. И раз так, то следовало дотянуть туда, выжить и рвать когти по-взрослому. Так что расстраиваться из-за потерянного барахла Морхольд перестал.

– Ты там долго, а?! – конвоир явно занервничал, дергая цепь. – Давай живее!

Морхольд выскочил из коробки живо и бодро. И, украдкой поймав хмурый взгляд командира, понял, что поступил правильно. Хромающий угрюмый тип, еле плетущийся в сортир, его явно не устраивал. В отличие от крутого перца, на своих двоих прошедшего половину европейской части страны и попавший к ним в силки.

На счастье Морхольда, горючего оказалось много, путь предстоял неблизкий. Расплачивался командир как раз тем самым барахлом, что захватил в водонапорке. И Морхольд с грустью проводил взглядом свои унты, в которые радостно вцепились сразу трое. В сапогах было неплохо, но унты, ох уж эти унты…

Его снова спеленали, закутали в спальник и забросили на крышу. Снег, к большой радости, пока тоже прекратился. Краем взгляда Морхольд заметил Дочь Зимы, идущую от той же будки. Мрачную, хмурую и с огромным, на пол-лица, синяком. А Молота не увидеть оказалось тяжело. Его громаду никто с брони не спускал. Да и спеленали здоровяка прямо как гусеницу, сплошным коконом. Морхольд видел только лицо, закрытое совсем уж ставшими непотребно грязными лентами.

– Эй, командир, – он окликнул Алексея, узнав его по приметному рисунку костюма, – подожди.

– Чего тебе?

– Чисто ехать? Не сильно фонит?

– Не переживай. Там, где фонит, поедешь по-другому, не пристанет. Так что не боись, ничего не отвалится.

– Ты просто самый лучший человек на Земле, честное слово, – Морхольд ухмыльнулся. – Но и на том спасибо.

МТЛ-Б рыкнули, разворачиваясь на месте, и двинулись дальше. Оперативность поражала. Хотя, тут Морхольд почему-то был уверен, скорость проистекала явно из какого-то не самого лучшего с моральной точки зрения аспекта. Скорее всего, командир охотников был кому-то и что-то должен. И срок уже поджимал. Во всяком случае, никакого торга за горючку Морхольд не заметил. Ну так, немного стандартного мата, но не больше. За такую-то драгоценную вещь, как кровь для транспорта!

Видно, он хорошо себя вел, и его закрепили так, что при желании можно было даже глазеть по сторонам. Обалдеть не встать, прямо СВ. Хотя смотреть особо оказалось не на что. Что он не видел в пейзаже, расстилающемся вокруг?

Серая хмарь. Черные проплешины среди тающего грязно-белого ковра. Торчащие сухие бустыли и низкие хилые деревья. Ветер, гоняющий мячи перекати-поля. Редкие черные остовы брошенной техники, изгрызенной временем и непогодой. Да останки бедолаг, решивших преодолеть сальские степи пешком.

В чем-то ему повезло. Особенно четко это стало ясно, когда на один из курганов, гордо и не прячась, выскочила стая странноватых зверей. На волков они походили разве что общим силуэтом. Размерами были куда больше. И даже головы, лобастые, широкие, походили скорее на медвежьи. Морхольд смутно помнил, что существовали когда-то, во времена то ли мамонтов, то ли шерстистых носорогов, такие зверюги, как медведособаки.

Возможно, катастрофа, сжегшая планету, запустила не просто механизмы сохранения у живых организмов. Возможно, цепочки ДНК, лихорадочно мечущиеся под бомбардировкой радионуклеидов, вытаскивали на свет Божий все, что когда-то видели и знали. И тогда полностью казалась правдой дикая теория, читанная еще до Беды, говорившая о том, будто каждая ДНК помнит все, происходившее за миллионы лет эволюции.

Вот и выползают наружу, нежданно-негаданно, такие… создания, что ни в сказке сказать, ни в диссертации описать. И, глядя на пулеметы, резво развернувшиеся к гордо застывшим на гребне существам, Морхольд понял одно: ему снова повезло. Повезло, хотя со стороны оно выглядело совершенно иначе. И раз уж так вышло, то не стоит даже думать о том, чтобы повесить голову. Он же, теребить вам свои теребеньки, Морхольд, железобетонный, несгибаемый, показывающий свой лингам-лингам любому уроду. Даже оставшись без движения. И он дождется своего шанса. Обязательно.

Остановок было несколько. И даже развернулось что-то вроде боя, когда где-то у Горькой Балки караван из пяти МТЛ-Б решили пощипать местные. Морхольд, скрючившийся и всеми забытый, орал благим матом, вздрагивая от звона пуль, рикошетивших от брони. И именно тогда ему жутко хотелось быть вовсе не здесь, на пути к Кропоткину, а совсем даже в Сальске, пусть и скованным с кем-то одной цепью. Но повезло, машины вынесли, сказалась скорость и проходимость, чего не оказалось у преследователей, в основном пользующихся адски выглядящими эндуро и снегоходами.

Вечером второго дня тягачи, грязные, с выщербинами от попаданий и все в черных полосах от выхлопов двигателей, остановились у небольшого укрепления из бетонных блоков и врытых по самые башни Т-72.

– Приехали? – поинтересовался Морхольд у разом вылезших наружу охотников.

– Да. Тихорецк. – Алексей, командующий именно «морхольдовским» тягачом, сел рядом. – Будешь курить?

– Ага.

Морхольд дымил, глядя на слабые огоньки впереди.

– Электричество?

– Оно самое.

– Круто. Отсюда как?

Охотник пожал плечами:

– Не мое дело. Сдадим вас и прочий хабар – и отдыхать.

– Ясно.

– Э, – охотник ухмыльнулся, подняв маску и оказавшись самым обычным парнягой лет тридцати, – не грусти, крутой мужик. Всю дорогу на броне, это какие нервы иметь надо, а? Стальные канаты, не иначе.

– Да кабздец! – Морхольд выплюнул окурок. – Канаты? Да я этих канатов чуть не наложил полные подштанники! Канаты, ну-ну.

– Да? Ну, живой же? Живой. Чего теперь переживать. У тебя впереди много интересного. Целая новая жизнь. Правда, думаю, короткая. Впрочем, это от тебя зависит.

Морхольд не ответил. Он сам людьми торговал? Пусть и их головами? Да, еще как. Вот, судя по всему, расплата. По закону бумеранга, не иначе.

С неба снова повалил снег. Огромными сухими хлопьями. Снег падал, закрывая серость и грязь вокруг, даже топорную громаду грязного бронированного локомотива превращая во что-то красивое. Такой поезд мог быть у Деда Мороза. Помешанного на оружии и войне Деда Мороза. С составом в семь вагонов, три из которых украшали башни от БТРов со всеми прилагающимися фишками. То есть КПВТ и даже одной тридцатимиллиметровой авиационной пушкой, снятой с совсем новых предвоенных моделей. Еще раз подтверждая серьезность ребят с Кропоткина.

А потом пришла пора торга. Но ее Морхольд не увидел. Зато увидел следующее средство передвижения, куда его сразу и потащили, после того, как врач, если судить по войсковой эмблеме, осмотрел состояние… товара.

Ирония судьбы. Не так давно он держал в руках вырывающуюся Дашу Дармову, плачущую после «жратвовозки» у Тургеневки. Тогда Морхольд был пассажиром, пассажиром с целью. И средства для ее достижения не выбирал. И вот, нате, получите и выкусите. Его самого, засадив в не очень большую стальную клетку в глухом вагоне, больше всего смахивающем на рефрижераторный, скоро повезут куда-то, где его может ждать смерть. Причем смерть ожидаемая и под свист зевак, жаждущих крови и зрелищ. Судьба явно любит иронично улыбнуться и подмигнуть.

Морхольд хмуро посмотрел на закрывающуюся дверь в вагон. Сел, отодвинувшись в угол. Ведро-параша и кружка с водой. На всякий случай он принюхался к ней. Хотя оно оказалось глупым. Вагон так провонял, что понять – не пользовались ли ведерком для чего-то, кроме хранения воды, было совершенно невозможно.

А вонь стояла жуткая. Как и шум. Вагон оказался не пустым, и клетки, стоявшие в два ряда, одна на другой, были практически все заняты. Остро пахло зверьем и теми, с кем Морхольд не хотел бы оказаться один на один без оружия. Мутантами. И хорошо, что света практически не было. Рассматривать в свете дежурных лампочек соседей, сильно отличающихся от нормы, Морхольд не собирался.

Ему хватило даже верхнего. Сухая и длинная рука тут же, как только отошли тюремщики, просунулась вниз, хватая воздух крючковатыми пальцами с серо-зеленоватой кожей. На что надеялся неведомый уродец? На глупость Морхольда, решившего с ним поздороваться за ручку?

В целом же вполне можно прокатиться. Лишь бы с толком. Умирать на чью-то потеху считать «толком» не получалось. Морхольд харкнул в шарящую поверху клетки жабье-ящериную кисть и стал оглядываться вокруг, привыкая. Сойдет, пусть и без пива.

Осталось обустроиться. Сколько ехать? Непонятно. Выбраться? Нужно подумать. Клетка серьезная, прутья приварены к стальному дну, толстые, с палец толщиной. Причем палец большой и большого человека, а не Морхольда. Матрац? Да, есть. И даже одеялко имеется, пусть и тоненькое, заблеванное и уж точно обоссанное.

Караул? Вот тут уже повезло. Караульного пока не заметно. Появится? Наверное, осталось дождаться его появления и тогда подумать – что и как сделать. Благо цепи пленному не надели. Руки-ноги свободные… так, значит, что? Значит, проверять его руки-ноги не будут, делать это надо каждые два часа. И, вполне ясно, катить поезд будет не меньше, чем эти самые два часа. Хотя, думалось Морхольду, как бы не сутки.

Дверь вагона лязгнула, откатываясь в сторону. И только сейчас до Морхольда дошел весь плюс его положения. Вагон, если он правильно помнил, располагался предпоследним. Но позади не было ни тамбура, ни перехода. Точно, точно, етит колотит, там же и не вагон, о да.

Морхольд хищно ухмыльнулся. Все верно. Замыкала состав моторисса, пусть и переделанная под боевой вариант. Автономная единица, в случае чего легко отцепляемая. Прикрывающая или сбрасывающая нападающих. Или даже, если перебраться по крышам состава, предназначенная для отступления кого-то важного. А он сидит в самом обычном рефрижераторе с откатываемой дверью-воротами. Господи благослови дурость его хозяев. Или их самоуверенность.

В вагон, тяжело ступая, зашли четыре человека. Ясное дело, что тяжело, если им приходилось нести Молота. О как, Морхольд с интересом смотрел на происходящее. Да, предположения подтверждались. Ехать им долго, и такой драгоценный боец явно должен быть непострадавшим. Как же, как же, Морхольд усмехнулся, противника ему точно будут искать среди мутантов. Накачали чем-то, как пить дать. Великан не шевелился, и явно не из-за толстых ремней, спутывающих его с головы до ног. Слишком вяло болталась огромная кисть, притянутая к бедру.

Кряхтя и матерясь, четверо здоровяков, пыхтя с заметной натугой, дотащили Молота до клетки, что стояла практически напротив Морхольда. Соседи, вот такие дела. Стало не по себе. Особенно после того, как, держа великана на прицеле, мужики быстро срезали ремни и торопливо закрыли дверь клетки. На два засова и три замка. И только после этого перестали нервничать.

А потом, сразу за вышедшими крепышами, внутрь затащили Дочь Зимы, все такую же привлекательную и с фингалом. В клетку к ней, порадовав и огорчив, кинули Жуть. Слабо вякнувшую, но не поднявшуюся.

Морхольд свистнул:

– Эй, красавицы!

Сосед сверху тут же снова просунул руку между прутьями и дождался своего плевка. Милена даже не посмотрела в его сторону. А вот Жуть ожила, да, зверушка приподняла голову и еле слышно присвистнула.

– Ты ж моя лапушка, – Морхольд ногтями поцарапал пол, – иди сюда.

Он понимал, что ничего не получится. Прутья стояли часто, как Жуть смогла бы пролезть? И удивился. Надо думать, удивились все наблюдающие. Звук вот только оказался мерзким.

Череп Жути, скрипнув, сплющился и удлинился. Морхольд, раскрыв рот, наблюдал за фокусом, творящимся на его глазах. Нос, челюсти, глаза, массивные и такие, казалось бы, твердые надглазья, выступающие лопатки, крылозародыши, таз… узкий хвост вильнул, ускользнув от пальцев кинувшейся за Жутью Милены. Чуть притормозя у пары клеток по дороге, довольно скалившаяся Жуть, топорща спинной гребень и свирепо шипя, поцокала коготками к Морхольду. Смотреть на процесс влезания к нему он не стал, отвернувшись и ожидая прибытия.

Но перед этим коротко чавкнуло, сверху приглушенно заохало и раздалось довольное покхекивание Жути. Морхольд расплылся в улыбке, понимая, что сосед сверху получил свое. И хорошо, если не заработал яд. То, что ящерка-монстрик могла им поделиться, он уже понял.

В ладонь толкнулась теплая шишкастая башка, и Жуть, довольно урча, забралась ему на плечо. Морхольд с удовольствием ткнулся носом ей в лоб, почесал надглазья, слушая воркотню и чайникоподобное урчание.

– Моя красотка, да-да, хорошая девочка…

– Эй, братишка, ты откуда?

Морхольд покосился в сторону голоса. Клетка находилась в углу вагона, но по голосу вроде как человек.

– С Самары я.

– Откуда?!!

– Глухой?

– Да хорош звиздеть-то, с Самары. А я, надо думать, с Киева. Или Лондона.

– Это уже твои личные дела, – Морхольд прислушался. – К нам идут. Так что, думаю, стоит заткнуться. А тебе, милаха, спрятаться.

Он засунул недовольно ворчащую Жуть под одеяло за пару секунд до того, как лучи фонарей уперлись в него. Предчувствие не обмануло. И впрямь, пришли специально. Вот только с чего бы? Ответ оказался простым и крайне сложным. И Морхольд совершенно его не ожидал. Зато понял природу предчувствия.

Нос обмануть невозможно. Вернее так, возможно, если специально этого захотеть. В противном случае, то есть без умысла, даже у заядлого курильщика определенные запахи крайне четко ассоциируются с чем-то определенным. И не узнать запах, мать его Бога в душу, «Ла Косты» было просто невозможно. Особенно в том случае, что двигался к Морхольду. Ведь здесь, как и двадцать с лишним лет назад, «Ла Коста» оказался поддельным. И уж каким надо быть параноиком, чтобы в творящемся бардаке найти и пользоваться столько времени фальшивкой… черт его знает.

Морхольд смотрел и не верил своим собственным глазам. Человек, стоящий напротив, судя по всему, испытывал что-то похожее. А как еще?

В последний раз, когда они, если можно так сказать, «виделись», каждый был гораздо моложе и меньше габаритами. Понятно, что в жирдяя никто из двоих не превратился, диета не та. Но возмужали оба. А еще Морхольда крайне поразило одно обстоятельство. Погоны на бушлате «флоры», явно найденной где-то на складах. Только звезды теперь красовались майорские.

– Смотрю, несильно в звании поднялся, да? – Морхольд подвинулся к свету. Сосед не показывался. То ли опасался вошедших и их стволов, то ли окочурился. – За два десятка стал только майором из лейтенанта?

– Я так рад… – майор сел на тут же подставленный раскладной стул. – Просто очень. Не помню, как тебя звать, но как только узнал, что среди пленных есть кто-то с Самары, решил проверить – лгут или нет. Не лгут. Никифоров!

– Я, трщ майор! – за спиной военного вырос сержант, если Морхольда не подвел его глаз.

– Прикажите не пороть того, как там… охотника. Он не обманул.

– Есть! – Сержант убежал. Судя по скорости, охотнику Алексею досталось уже немало.

– Все ты помнишь, – поморщился Морхольд, – не звезди.

– А я на всякий случай познакомлюсь еще раз. Майор Дашко, комитет управления Кубанской Директорией.

– Пипец как пафосно, – Морхольд хмыкнул. – Морхольд… просто Морхольд.

– Надо полагать, что ты ни фига не пафосен? – Дашко усмехнулся. Достал из кармана портсигар, предложил Морхольду, протянув папиросу через прутья и поднеся зажигалку. – Смотрю, ты за двадцать лет не просто ничего не заработал, а даже и ума не нахватался. Такой же неудачник, как и был.

– Да иди ты в афедрон, – Морхольд затянулся, – чего приперся, в самом деле?

– Проверить слова подчиненного, я же тебе сказал, – бывший командир Морхольда, цыкнув слюной через зубы, пошлепал стеком по голенищу зеркально блестевшего сапога. – И очень рад, что решил пройтись. Жаль, что дела здесь оставляют. С удовольствием бы поставил на твою смерть в ближайшем бою.

– Может, отпустишь?

– С чего вдруг? – Ровная полоска усов Дашко дрогнула, крупный вислый нос сморщился от улыбки. – Для чего?

– По старой памяти, как сослуживца.

– Ты идиот или прикидываешься?

Морхольд вздохнул:

– Попытка не пытка, мало ли, вдруг прокатило бы. Что так меня не любишь?

Иссиня-черная бровь вопросительно изогнулась:

– Ты назвал меня шакалом.

– Это было двадцать лет назад, Господи прости, – Морхольд закатил глаза. – Да и если разбираться, ты же помнишь из-за чего? Ты себя повел не как офицер, а как самый настоящий шакал. Да прямо как сейчас. Так кто ты после этого? Думал, перед тобой на коленях начну ползать и сапоги облизывать?

– Не отказался бы, – Дашко крутил в руках стек, явно наслаждаясь и собой, и моментом, как было и раньше, когда он только выпустился из училища, а совсем молодой Морхольд только перевалил половину службы в краснодарском оперативном 66-м. – Мало ли, вдруг передумаю?

– Да иди ты. Хотя если ты мне оставишь пару папирос и спички, то буду рад.

– Хам. Я все-таки поставлю на твою смерть. По телефону.

– Вот так и думал, что ты явно не в совете директоров вашей Директории, только понты одни, – Морхольд с сожалением затоптал окурок. – Все скачешь при ком-то.

– Не боишься, что сделаю с тобой что-то?

– А на кого тогда ставить-то будешь? Да и, если у вас связь есть, ты ж уже доложил хозяину – сколько и какой товар. Ты всегда следовал инструкциям и Уставу.

– Из-за этого сейчас и здесь, по эту сторону прутьев, – Дашко встал, – а ты там. Неудачник.

– Конечно неудачник, ты меня спроси, когда телефоном пользовался?

– Думаю, вообще не пользовался. Ладно, я пойду. Хорошей смерти… вернее, болезненной и мерзкой. Попрошу, чтобы тебя с той девкой кинули к вот этому медведю, что лежит в отключке. Раз уж вас вместе поймали.

Морхольд вздрогнул от такой перспективы.

– Милая задумка.

– И я так же думаю. Ладно, – Дашко остановился, – умирающим дают право на последнюю просьбу. У тебя она есть?

– Да. Что с частью и что вообще с самим краем?

Дашко явно удивился, даже развернулся к нему, продемонстрировав заметное брюшко, выпирающее из-под портупеи:

– Лучше бы попросил накормить.

– Волка ноги кормят. Так как, расскажешь?

Дашко вернулся на стул, посмотрел на часы. Щелкнул пальцами и протянул руку вбок, к стоявшим позади солдатам. Теперь Морхольд даже не сомневался. База принадлежала настоящей серьезной силе. Силе, что даже имела шевроны и знаки различия.

Офицеру поднесли чашку… чашку, шайссе, из фарфора с золотой каемкой и витой ручкой. Пахло, как ни странно, чаем. А не какой-то бурдой эрзац-образца. Что удивляться, Кубань же, и ее чай теперь явно лучше цейлонского.

– Часть в Кропоткине. Благодаря таким, как я, офицерам, все было сделано заранее. Подготовлены дивизионные бункеры, маршруты эвакуации личного состава и семей офицеров, проведены работы по консервации складов арттехвооружения и горючего. Последнее поставлено на герметизацию с длительным сроком хранения в транспортируемых цистернах.

– Экие вы крутые, – Морхольд хмыкнул, – молодцы, что сказать.

– После нанесения ударов и выждав необходимое количество времени, была выслана разведка в составе необходимого количества групп. И далее, на протяжении нескольких лет, мы выбирались в Кропоткин как наиболее чистый район у Краснодара. В городе все намного хуже. Да, именно так. И мы сделали все для жизни людей. Создали с ноля. И даже даем им развлечения вроде тех, в которых ты будешь участвовать.

– Ясно. А как с побережьем?

– Позагорать у тебя не получится. Новороссийск накрыло полностью, били по морякам. Анапа… мы туда пока не добрались и вряд ли пойдем.

– Почему?

Дашко внимательно посмотрел на Морхольда.

– Туда идет Бригада Смерти. Несолоно похлебавши у нас, отправились захватывать себе кусок. После этих ублюдков остается выжженная земля и поля трупов. Зачем нам это нужно? Есть еще вопросы?

– Сколько нам ехать?

– Столько, сколько нужно. Отдыхай, солдат, набирайся сил. Отправление через пять минут. И не переживай по поводу радиации. Пару районов, где она еще есть, мы пройдем быстро. А стенки вагона проложены свинцом. Он немного снижает воздействие.

Дверь скрипнула, заезжая на место, загрохотали запоры и замки. Морхольд выругался. Жуть, выбравшись из одеяла, ластилась. А он злился. Бригада, мать ее, Смерти. Да что ж такое, а?

– Почему ты спросил про Анапу? – Милена придвинулась к решетке.

– Тебе-то какая разница?

– Интересно… – она прижалась к прутьям спиной. – Теперь все не играет роли. Я ошиблась, не смогла оценить ситуацию. Что остается, как не провести время хотя бы с каким-то интересом. Ты вот не жалеешь, что воспользовался моментом тогда, в водонапорке?

– Я тебя умоляю, – Морхольд вздрогнул, – мне от тебя хочется мурашками покрыться и яйца прикрывать руками.

– Фу-фу, – она засмеялась, – как можно так девушке говорить. Так почему Анапа?

Морхольд вздохнул. Мысли о том, как сбежать, в голову не приходили. Вскрывать замки с помощью честного слова он не умел. Да даже имея отмычку, если уж честно, не справился бы.

– К семье я шел.

– И правда с Самары?

– Не с Самары. С области.

Она фыркнула. Так, легко и непринужденно. Фырканье совершенно не вязалось с ней, женщиной, убившей за свою жизнь много бродяг. И не только.

– Чья голова висела у тебя на поясе?

– Смога. Он сломал обе ноги и позвоночник, когда решил скатиться по склону. Как ты. Пришлось освободить брата от мучений и воспользоваться им, чтобы втереться к тебе в доверие.

– Гуманизм – великая штука.

– Что?

– Ничего.

Вагон вздрогнул, заскрипел, трогаясь. Застучали колеса, прямо как в старое доброе время… недели три назад, дома. Морхольд вздохнул, понимая, что эта поездка может все-таки оказаться и последней.

– А это чудовище? – В голосе девушки мелькнул неприкрытый страх. Показалось ли Морхольду или нет, но уважение в нем тоже было. И неизвестно, чего больше. – Откуда взялся он? Ты знаешь?

– Я не чудовище.

Морхольд вздрогнул. Жуть зашипела, скрывшись у него за пазухой. Милена замерла, лишь повернув голову к голосу. Даже шевеление и поскуливание в дальнем углу прекратилось.

Низкий и хриплый голос перекрыл стук катков, грохочущих внутри железной коробки. Скорее всего, только свинец, проложенный между внешними и внутренними стенками, как-то скрадывал звук. Голос пророкотал, оставив после себя привкус страха. Ощутимый и пряно-уксусный, так и щиплющий язык и скатывающийся вниз.

Голос, идущий из клетки с Молотом. Голос Молота.