Глава 9
Смерть среди снега

(координаты: 53°30′06″ с. ш. 50°09′18″ в. д.) —

(координаты: 48°41′00″ с. ш. 43°32′00″ в. д.),

Морхольд выдохнул, чувствуя, как сердце готово выпрыгнуть наружу. Привалился спиной к одиноко стоявшему столбу и огляделся. Насколько получилось. А получилось плохо. Что тут разглядишь, когда понизу и посередке белым-бело, а поверху – серость, прерываемая той же белизной?

Все вокруг накрыло огромным белым покрывалом. Неожиданно, всего пару минут назад. Хотя глупо поражаться очевидному. На дворе не лето. Поздняя осень, это вам не в тапки гадить. Сердце медленно приходило в себя. Кровь потихоньку успокаивалась. Жуть, сидевшая у него на плече, лизнула в щеку и зашуршала в новое гнездо – плащ-палатку, закрепленную на самом верхе рюкзака.

А как хорошо все начиналось…

Точность – вежливость королей, конечно. Но и обычные люди ею должны отличаться. Морхольд причислял себя к пунктуальным людям. Сказано явиться к шести часам за жилетом-корсетом, он и явился.

Обновка, надетая поверх майки, пришлась впору. Умение мастера Петра и рекомендации майора Коржа превратили кусок кожи в произведение искусства. Произведение, выполняющее вполне прозаические, но от того не менее прекрасные функции. Любой ортопед оказался бы доволен. Морхольд оказался доволен даже больше.

Затянутый на широкие ремни и крючки корсет сидел как влитой. Хотя было ясно, что привыкать к нему и привыкать. Через несколько часов носки Морхольд наверняка задумается о том – а не выкинуть ли его к едрене фене?

– Пластины стальные, – Корж потыкал пальцем, даже постучал. – Ножом не пробить.

– Спасибо.

– Пользуйтесь. Хорошим заказчикам – хорошие вещи. Любой каприз, вы же знаете.

– Ну да.

– Все остальное и не важно. – Корж кивнул и ушел к себе.

Морхольд посмотрел ему вслед, натянул свитер, куртку от летнего камуфляжа и теплую новую «вудленд». Разгрузку пришлось немного ослабить, чтобы спокойно надеть сверху. Магазины с оставшейся «семеркой» оттягивали передние карманы. Раньше спина разоралась бы сразу же. А вот с корсетом дело шло лучше.

– Давай помогу, – Лепешкин поднял рюкзак, дожидаясь, когда Морхольд закрепит патронташ. – Нагрузился, как верблюд. Спина выдержит?

Морхольд только пожал плечами. Должна выдержать. Иначе как он доберется куда надо?

Вертикалку не получилось повесить на плечо, пришлось притянуть к рюкзаку. Рядом с унтами, свернутым спальником и пенкой. Противоположную сторону здорово оттягивали лыжи. Собрался он, что и говорить, основательно. Все, вроде бы, нужное и необходимое, но тяжело. Хотя идти в заволжские степи сейчас, когда снег уже выпадал, без лыж? Такой глупости Морхольд позволить себе не мог. Приходилось терпеть.

– Ты, братишка, это… – Лепешкин запнулся. – В общем, ну…

– Где нужная площадка? – Морхольд оперся на рогатину. – Пошли туда.

Что хотел сказать Лепешкин? Скорее всего, то, что хочется сказать близкому человеку тогда, когда больше можешь не увидеть. Почему не сказал? А вот такая особенность человеческой натуры. Мужики же не плачут и уж тем более не говорят чего-то нужного и вовремя. Зато потом, глуша водку, вспоминают и плачут. Беззвучно, так, что внутри все сжимается и рвется наружу. А поздно.

Площадка оказалась частью взлетной полосы, окруженной со всех сторон бетонными блоками и двумя серьезными постами. Сперва Морхольд не понял, в чем дело. Пока не увидел серо-серебристый горб, практически не заметный на фоне неба, выползающий из ангара. Для чего дирижаблю взлетная полоса? Вот именно, что совсем не нужна. Ему только бы крепиться к чему, как кораблю.

– Думал, может, проспишь, – летун стоял, застегнутый по самое горло, в кожаном ушастом шлеме, с очками и в раскатанной маске. – Так нет, придется везти тебя из-за бабьей дури. Я ж честный человек, слово держу.

– Доброе дело сделаешь, не обломишься, – Морхольд с сомнением посмотрел на шевелящийся Левиафаном дирижабль. – Глядишь, на том свете зачтется. Слушай, пилот, а он у тебя прям летает или так?

– Охренеть! – Кликман покачал головой. – Он еще и недоволен. Тебе, как пассажиру класса ви-ай-пи, полагается спецобслуживание.

– Да ну?

– Вот-вот, понял, уловил сарказм, звучащий в моих словах? Я капитан судна, и если что – полетишь вниз. Без парашюта.

– Был молод и горяч, капитан, – Морхольд хмыкнул, – волнуюсь. Прямо как интеллигентная девушка на первом свидании.

– Бывает, – пилот посмотрел на три деревянных огромных ящика, приближающихся к ним. – Черт, опять псарню везти.

Ящики лаяли. В полном смысле этого слова. Просто захлебывались гневным гавканьем.

– Терьеры, – пояснил летун, – ходовой товар. У нас тут был свой питомник от погранцов, вот, теперь выращиваем.

– Знаю, – Морхольд проводил ящики взглядом. – Так и будет всю дорогу?

– Да успокоятся, думаю. Всегда по-разному.

– Летим-то куда точно?

– К Волгограду. В заводской район. Везем товар, забираем генераторы. Люди там с руками и умными головами, целое производство наладили. Как в Великую войну. Ты проходи, не задерживайся. Пассажиров немного, но каждого еще проверить бы хотелось. Тебя не буду, Ди тебе почему-то доверяет.

Лепешкин шмыгнул носом:

– Я утром видел того пацаненка, даже заплатил.

Морхольд дернул щекой:

– Что-то узнал?

– Не особо много. Из здоровяков на КПП видели четверых. И все незнакомые. Погода была, сам помнишь какая. Так что они все рожи замотали кто чем мог.

– Понятно. Ладно, Саш… – Морхольд хлопнул того по плечу. – Спасибо тебе. Береги себя, чудо гороховое. Может, еще свидимся когда.

– Давай, – Лепешкин как-то грустно кивнул. – Бывай, Морхольд. Это…

– Да?

– Как тебя звать на самом деле?

Морхольд усмехнулся.

– Как Потапыча.

– Кого?

– Не забивай голову, Саш. Береги себя.

Он развернулся и пошел к воротцам, куда уже заехал тягач с платформой. Не оглядываясь. И правильно сделал. Возле единственного участка стеклянной стены бывшего аэровокзала стояла невысокая худенькая женщина, смотря мужчине вслед. А кто знает, что может помешать серьезному решению? Всяко же бывает.

Дирижабль впечатлял. Других слов тут практически и не подобрать. Вытянутая сигара серебристо-серого оттенка из дюраля, на которую сейчас натягивали камуфляжную сеть. Прильнув к ней и раздуваясь в сторону, увеличивался мешок мягкой части с подключенными горелками. Про нее Морхольду, путаясь и многого не понимая, Лепешкин рассказывал вчера, в харчевне.

Смысл Морхольд понял. Ноу-хау заключалось именно в использовании старейшей воздухоплавательной конструкции для подъема-спуска. Хватало наполняемой горячим воздухом части, исключительно чтобы подняться чуть выше деревьев. Дальше в силу вступала жесткая часть, и без того рвущаяся вверх. А как еще принайтовить воздушное судно к чему-то, как не снизившись до минимума?

Но вообще это показалось полной хренью. На кой ляд оно такое надо, если дирижабль жесткий? Хотя, конечно, мало ли…

Гондола, видневшаяся по низу, состояла из открытых и закрытой частей. Рубки на носу и на корме обшили тонкими металлическими щитами, открытую часть прикрывала только металлическая сеть. Видно, не врали по поводу воздушных опасностей вчера сразу несколько человек. Броня не особо нужна, кто станет стрелять сейчас, когда авиации нет? А против живой силы нужно просто хорошее прикрытие. И пулеметы. Их Морхольд разглядел сразу. Четыре огневые точки, разнесенные по углам гондолы. Шарнирная система явно позволяла спаренным ПК и одному «КПВТ» стрелять и вниз, и вверх.

– Впечатляет? – поинтересовался Кликман. – Думал, наверное, что у нас тут монгольфьеры, а?

– Впечатляет, – кивнул Морхольд. – Неужели все вот это лежало в хранилищах?

– Ты не шпион? – поинтересовался летун. – Такие, знаешь, вещи тебя опасные интересуют.

– Не шпион, – Морхольд мотнул головой на корму. – А это что за механическая икебана? Как в «Мумии» второй.

Кликман сплюнул. Вопрос, судя по всему, он слышал не первый раз.

– Как в кино, да. И хватит на этом. Работают двигатели на газу, вон там баллоны. Очень опасно, но деваться некуда. Есть углы наклона и подъема, плюс помогают развивать скорость в ветер.

Углы подъёма-наклона? Скажите, пожалуйста-а-а… а что ещё тут есть? У этих гениальных воздухоплавателей?

Морхольд посмотрел внимательнее на мягкую часть дирижабля. Вон оно что, ну-ну. Мягких оболочек две. И они не сходятся друг с другом. Это верно, иначе как восстанавливать гелий внутри жесткой части, ведь установка подключается из гондолы, верно? А прямо под раздувающимися баллонами, точно, виднеется что-то вроде надувной пластиковой лодки. И горелок две, вон, с правого борта заметно вторую.

– Спасательные шлюпки? – он показал на них. – Да вы тут и впрямь просто гении. Честно.

– Захочешь жить, не так раскорячишься, – летун закурил. – Парашюты на всех пассажиров с собой брать накладно. А так, если что, сколько-то да могут выжить. Если повезет.

– Ты прямо меня утешил, – Морхольд хмыкнул. – Ладно. Где подниматься на борт вашего корабля, капитан?

– По трапу, где же еще. Вон, видишь, опускают? И это, у тебя ж твое копье раскручивается? Ну вот, собери его. Такой зубочисткой мне ты все попротыкаешь.

Да, теперь Морхольд заметил трап. И еще раз убедился в правильности простой мысли. Могут умереть поэты, художники, музыканты, прозаики и театральные актеры. Человечество проживет. Да, кому-то будет очень плохо, кому-то все равно. Как и сейчас. Но пока будут жить и мыслить инженеры – человечество останется самым сильным видом планеты. И выживет, обязательно выживет. И, слава богу, в Курумоче инженеров хватало.

Рогатину он раскрутил и, перетянув посередке куском шнура, повесил на плечо. Летун прав, на кой ляд таскаться внутри гондолы с его таким вот ответом злобному миру?

Морхольд поднялся на борт. Чувство непривычное. Чуть качало, но не как в лодке или на палубе большего судна. Интересно… Он прошел к рулевой рубке, где заметил два ряда сидений, закрепленных на палубе. Кроме него здесь пока еще никого не было. Только у приборов управления суетился молодой паренек, одетый в настоящий кожаный комбинезон, подбитый овчиной. И в унтах, таких же, как у него.

– Молодое поколение, – кивнул на парня Кликман. – Растет смена, растет.

– Будет холодно?

– Конечно будет. Да еще как. Ты б унты тоже надел, что ли.

– А сам?

Кликман усмехнулся:

– У меня ботинки хорошие. Леша! – парень обернулся. – Давление нормальное?

Тот кивнул и вернулся к своим занятиям.

– Ума палата. Остальные не такие. Кроме инженера. Вон он, золото мое.

Нежность, проскользнувшая в голосе, заставила Морхольда содрогнуться. Обернулся, выискивая объект таких тонких чувств, и расслабился. Дмитрий «Элвис» Кликман явно любил подшутить над новыми знакомыми. Летный комбинезон обтягивал вполне себе ладную женскую фигурку. Лица Морхольд не увидел: инженер натянула морской шарф по самые глаза, вдобавок закрытые плотной маской с очками.

– Попался… – Кликман довольно расплылся в улыбке. – Видел бы ты себя со стороны.

– Что за груз, если не секрет? – Морхольд рассмотрел двух ребят из летной, судя по форме, команды, что-то притягивающих и закрывающих сверху брезентом.

– Да не особо секрет, – Кликман достал сигарету, покрутил в руках и убрал, – кожи, клей, некоторые механизмы, собираемые в мастерских. Балыки, хотя чего они сами их не таскают, не совсем понятно. У местных там чуть ли не небольшая флотилия, прямо как в Великую Отечественную, рыбачь под присмотром, хотя, конечно… ничего не знаю про их Волгу. А там что за люди? Ну, просто Морхольд, это, как тебе сказать? Трудовые ресурсы.

– Рабы?

Кликман кивнул. Вроде бы и виновато, но со скрытым достоинством. Мол, и что?

– Мне все равно, – Морхольд пожал плечами, – не мое дело. За долги, думаю, из местных?

– Угу…

– А как там, в Волгограде, вообще? Я пару раз добирался до Саратовской области и каждый раз назад поворачивал. Очень уж там люто с мутантами.

– Это ты верно заметил, – Кликман что-то крикнул, применив совершенно специфичный технический жаргон, сплетенный с таким матом, что даже Морхольду стало стыдно. – Вот рукожопы, а?! О чем мы? Ах да. В Волгограде, как везде, наверное, ну, думаю так. Феодализм, настигающий неотвратимо и со все увеличивающейся скоростью. И остатки технологий, стоящие на службе не у всех. Такой, знаешь, дизель-панк, мать его. Речные бронированные суда и люди, запряженные в плуг. Пусть такое я и видел всего пару раз, по самым границам области. Сверху.

– Как быстро мы все оскотинились, ты это хочешь сказать?

– Полагаешь, именно это?

– Есть еще варианты? – Морхольд усмехнулся. – Тебя же дернуло при слове «рабы». Жестко, но справедливо. И ведь никто не застрахован, так?

– Никто. – Лицо Кликмана стало жестким. – Ладно, хватит трепаться. Взлетим, посмотрим как полет, там и поговорим. Веришь, мне порой очень хочется поговорить. А боюсь. Леша, иди уши грей в другом месте. А то я тебе быстро припомню твою контрабанду, щенок!

Подковерные игры, интриги, тайны местечковых мадридских дворов. Ничто не изменилось с Беды, ничто. Морхольд снял рюкзак, сел, стараясь не думать ни о чем. Впереди был первый полет за двадцать лет. Стало страшновато. Жуть, дремлющая в расстегнутом отвороте куртки, неожиданно высунула мордочку и лизнула его кончиком языка. По носу. И вновь прижалась к груди, зашипев как-то по-особенному.

– Ты, однако, любишь ластиться… Подлиза.

«Контрабандист» Леша, недоуменно глядя на разговаривающего с самим собой мужика, покрутил пальцем у виска. Морхольд накинул капюшон, уже немного жалея, что не последовал совету обуть унты. И попробовал задремать. Почему бы и нет?

Вокруг скрипели и потрескивали сиденья, кто-то садился, ерзал. Нервный смешок, слегка выше, чем обычно, голос, глубокое сопение. Да он тут не один, кто боится. И правильно. Интересно, каково бедолагам, сидящим только под навесом из брезента посередке гондолы?

Под ногами, гулко булькая, начал разогреваться какой-то аналог калорифера. Ну, генератор здесь есть, сейчас станет чуток теплее. Летуны храбрые люди, что и говорить. Представить себе, каково это – гореть на высоте, Морхольд не захотел. Зачем?

Толкнули его довольно скоро, еще заснуть как следует не успел.

Морхольд приоткрыл глаз. Кликман, довольный и улыбающийся, явно хотел продолжить разговор.

– У тебя здесь курить можно, Чкалов?

– Нет. А вот продемонстрировать тебе инструменты для пожаротушения я просто обязан. Так что пошли. Рюкзак оставь, не убежит. Солнце, присмотришь за вещичками?

Давешнее «солнце», на взгляд размером с третьим-четвертым, кивнуло. Морхольд, стараясь не смотреть за борт, двинул за широко шагающим Кликманом. Курить, значит, все-таки можно. Уважение и восхищение от храбрости пилота и его команды смешивалось с не меньшим переживанием по поводу своей же дурости.

Но, как ни прячь голову в песок, из открытой части гондолы увидеть окружающее все же пришлось. И не сказать, что Морхольд испугался. Даже наоборот. Потому что такого ему видеть прежде не доводилось. Вернее, все было по-другому. Точно, как с велотренажером, как-то раз опробованным до Беды. И педали крутишь, и устаешь, но… Не так, не так. Это не велосипед.

Простор. Режущий лицо ветер. Холод. Это если бы Морхольд хотел сказать кратко. А если нет…

Простор бил сильно, навылет, заставляя дыхание на какой-то миг остановиться. Бескрайнее, пусть и серое небо – насколько хватало взгляда. Земля, бурая, черная, с белыми проплешинами и остатками зелено-золотого, плыла под ногами, маня к себе. Страх никуда не делся. Страх просто затаился, сменившись каким-то совершенно детским восторгом. Восторгом, тут же перешедшим в ожидание. Чего? Морхольд не смог бы объяснить.

Здесь, на высоте, стоя в открытой небу дюралевой лохани, он ощущал себя никаким не венцом творения. Там, внизу, даже еле ходя, Морхольд мог неизмеримо больше. А здесь, плывя в сотнях метров над существами, всегда жаждущими человеческой плоти, он казался себе безвольным и беспомощным младенцем.

Говорят, все пилоты немного сумасшедшие. Сумасшедшие по-хорошему, именно так и никак более. Как еще объяснить тягу бескрылого существа к полету? Морхольд такой тяги не испытывал. Он испытывал слабость и переживал ее, глотал и насыщался целыми пригоршнями.

Говорят, небо подарило людям свободу. От чего именно? От возможности двигаться куда захочешь? Скорее всего, что так. Свобода казалась мнимой. Без жестяной банки с гелием и двух движков, раскручивающих лопасти винта, никакой свободы нет и в помине. Скорее тюрьма, для кого-то дающая иллюзию воли, а кому-то, как беднягам, сидевшим в колодках, не дающая и ее.

Морхольд потер лицо, поднимая повыше воротник свитера и застегнув клапаны капюшона.

– Какая высота? Километр?

– Ты смеешься, дружище? – Кликман, остановившийся у небольшой двери на самой корме, развеселился. – Двести пятьдесят метров. Километр, скажешь тоже…

– Утешил, – буркнул Морхольд, – лучше бы километр.

– Ты бы там замерз сразу, – хохотнул летун, – да и зачем тебе такой потолок?

– Сколько времени надо твоим шлюпкам? А парашютом я никогда не пользовался. Да и не выдали же, так?

– От кого прыгать собрался? Внизу ПВО нет, ни ракетных, ни в виде зенитных орудий.

Кликман щелкнул тумблером, и небольшая конура осветилась тусклой лампочкой.

– Металл везде. – Он постучал ногтем по потолку и стенке. – Так что кури, только пепельницы индивидуальные, вот, держи.

Морхольд закурил, взяв в руки блестящую банку из-под, судя по форме и размеру, сгущенного молока. Великое изобретение, не то что из-под буржуйской кока-колы, порой встречающихся. Куда там стряхивать пепел? И крышки толковой нет, чтобы загнуть и удобно повесить на какую-нибудь скобу, выпирающую из стенки.

– Так от кого нам, на твой взгляд, стоит скакать с борта? – еще раз поинтересовался Кликман.

– Не от кого?

Улыбка не пропала, только стала ироничной.

– Наслушался, думаю. Про драконов.

– Они есть?

– Куда ж без них. Если голуби стали типа птеродактилями, то почему не может быть драконов?

– А серьезно?

– А если серьезно, просто Морхольд, то определенного рода странные крылатые твари нас ждут дальше. И огнем они не плюются. Просто больше по размерам обычных крыложоров, вот и все.

– Действительно, и чего это я? – Морхольд согласно кивнул. – Они размером с ваши истребители?

Кликман неопределенно покрутил кистью, мол, как хочешь, так и думай.

– Ты и впрямь идешь к морю?

Морхольд кивнул.

– Я не поверил, если честно. Мне так-то тебя перевезти, как два пальца об асфальт. Назад генераторы, соль, что-то из оружия вроде бы. Рейс не просто окупится, у меня еще и к карману прилипнет немало. Интересно стало, что Ди так за тебя вписалась. Не в ее правилах делать добрые дела просто так. Сдается мне, просто Морхольд, что ты не просто… Морхольд. Ты, скорее, Бонд, Джеймс Бонд. Засланный к волгоградским по каким-то хитрым мотивам, да?

Теперь уже очередь Морхольда покрутить рукой оказалась кстати. Хочется летуну думать именно так, то пусть себе думает.

– Мутный ты какой-то, – покачал головой Кликман. – А впрочем, это не мое дело.

– Волга встает на зиму?

– Ты чего, и впрямь не в Волгоград, что ли?

– Я к морю, говорил же.

– Однако… какой только дури не слышал с самой войны начиная, но чтобы настолько… Повеселил, дружище. Ладно, пошли на воздух, будем подниматься.

– Почему? ПЗРК внизу?

– Да нет…

Кликман уже стоял у борта.

– Ты ж спал часа три, сморило прямо.

– И?

– За три часа расстояние мы покрыли не такое уж и маленькое. Скоро начнутся твои драконы. Здесь они, лапушки, водиться начинают. Смотри вон туда.

И, довольно хохотнув, ткнул пальцем влево.

Морхольд, подойдя ближе, всмотрелся. Очки бы ему точно не повредили. Ветер выбивал слезы не хуже КМС по боксу.

Внизу проплывали остатки какого-то города, если судить по имеющимся высоткам. Темно-серые коробки, стоявшие практически посреди леса, виднелись хорошо. Чуть закрывая их, стлались дымчатые отсюда тучки. Не тучи, а именно тучки.

И из них с грацией обожравшегося пеликана поднимались ширококрылые крыложоры. Если прикинуть, то размерами они и впрямь серьезно превосходили виденных им раньше.

– Морхольд! – заорал Кликман, вынырнув из какой-то дверцы. – Лови!

Морхольд поймал. Армейские защитные очки на широком эластичном ремне.

– Занимай задний левый и чувствуй себя как дома! – Кликман поднял вверх большой палец. – А ты как думал? Вес груза в нашем деле первостатейная задача. Не могу же я еще и команду пулеметчиков с собой таскать. Отрабатывай. Умеешь ведь?

Морхольд выругался. Мог и раньше предупредить. Он посмотрел на медленно поднимающихся крылатых и потопал к рубке.

– Барахло заберу.

Кликман понимающе кивнул.

– Шевелись только быстрее. Они только с виду такие ленивые. Давай-давай, дружище.

Он успел «быстрее». Столько продрыхнуть в дырявом пепелаце, летающем на честном слове, охренеть не встать. То-то так отваливалась вроде бы притихшая спина. Морхольд прихромал к гондоле, указанной летуном. Сел в не самое удобное сиденье, осмотрелся. Защелкнул крепления ремней, самых что ни на есть обычных. От легковушки, собранных из двух, крест-накрест.

Так, понятно. Работать педалями. Средние – по кругу, правая – вверх, левая – вниз. Хорошо. Что за аппарат?

Аппаратом оказался стандартный ПКТ, разве что сдвоенный. Дуги-наплечники? Хорошо. Прицел? Прямо как в старых, его детства, играх про Вторую мировую. Круг с сеткой и перекрестием. Восхитительно. А если лента перекосится, как быстро он ее протянет или выбросит?

Морхольд глянул вниз. И выматерился. Обманчиво медленные крыложоры стали куда ближе. И понятно, почему летун переживает. Крылатые не думали снижаться. Наоборот, сильнее взмахивали длиннющими крыльями и шли вдогонку совершенно спокойно, на нарушая слитного строя. А уж глядя на вытянутые острые клювы, изредка поблескивающие так, как и должны поблескивать крепкие клювы, становилось еще понятнее.

Лишь бы вышло стрелять. И все оказалось бы глупой случайностью, не более. Морхольд очень сильно надеялся именно на это. Ну, сейчас получится и проверить. Лишь бы не запутаться. Штурвал огневого управления лег в ладони удобно, приемисто. Морхольд нажал педаль, бросая гондолу вниз, ловя в перекрестье первую «пташку». И вжал спуски обоих стволов.

ПКТ ожил. Завибрировал, урча и плюясь сталью со свинцом. Огненные полосы трассеров забрали чуть влево. Первый крыложор, явно знакомый с такими подарками, тут же заложил офигенный вираж, уходя вправо. Морхольд оскалился, радуясь своей удаче и возвращению этого, пожалуй, самого приятного чувства для мужика. Стрельбе, именно стрельбе, со всеми сопутствующими делами. Запахом сгорающего пороха, грохотом выстрелов, толчками оружия и совершенно уникальным, безумно прекрасным чувством. Тем, когда ты можешь считать себя пусть и маленьким, но крайне опасным божком войны. Да, о да, этого Морхольду немного не хватало.

Трассеры прошили воздух, дотягиваясь, доставая огромное и, вместе с тем, такое ловкое тело крылатого врага. Крыложор, явно жалея о собственной торопливости и желании оказаться первым, закувыркался в сторону, надеясь выпутаться. Морхольд ему этого не позволил.

Пули хлестнули совсем рядом, почти касаясь серовато-желтого, еле-еле покрытого редкими блеклыми перьями крыла. Крыложор вытянул сильную шею, раскрыл клюв, наверняка по-своему матеря стрелка. Следующая очередь зацепила, рассекла кончик крыла, жадно вгрызлась дальше, закрепляя успех. Вспыхнули перья, разлетелись в воздухе первые струйки темной крови. Крыложора потянуло вниз, заставив сложить крылья, потом бросило в штопор, отводя от дирижабля одну из опасностей.

Морхольд дико и хрипло заорал что-то животное, взвыл, радуясь удаче. Да-да, мать вашу, это было его! Его собственное личное счастье, воняющее смазкой, сталью и порохом. Жесткое и тяжелое, но очень родное и близкое. Да, твари, вам не повезло. Вы, крылатые выродки, напоролись на Морхольда, любящего стрельбу так же, как он любит женщин. Да-да, именно так!

Он хрипло кашлянул, с натугой проворачивая сваренный курумочовскими Кулибинами станок, навалился, разворачивая тяжелые дуги. Тяжело? Да и хрен с ним. Лишь бы надежно.

Тяжелый – значит надежный. Так сказал, давным-давно, Борис Перо. И Морхольд в чем-то с ним был согласен почти полностью. И пусть перед Бедой различные пластики стали все распространеннее, это осталось там, позади. Ведь редко что заменит металл. А уж сейчас, так тем более. Молодой и глупый Морхольд верил, что автомат Калашникова так надежен, что может стрелять, даже искупавшись в грязи. Несомненно, может. Но не всегда.

ПКТ грохотал дальше, Морхольд радостно вопил, наслаждаясь вернувшимся счастьем, крыложоры уже не парили, нет. Они метались, стараясь не угодить под огненные струи. Соседняя гондола тоже не давала спуска. Пулемет трясся, выплевывая дымящиеся гильзы. Станок похрустывал под собственной тяжестью, вертелся как надо, смазанный и ухоженный.

Пулемет Калашникова, его ПКМ, всегда был прекрасен. Прекрасен своей лаконичностью, идеален в своем неповторимом стальном удобстве и великолепен при дружбе с ним. В детстве Морхольда каждый мальчишка, о да, даже воспитываемый в семье либеральных и толерантных космополитов, поклоняющихся Будде и проповедующих исключительно ценности однополой любви, мечтал об оружии. Несомненно, кто-то запросто бы и оспорил, да. Вот только, подтвердят бывшие и действующие сорванцы, ставшие мужчинами, каждый шкет мечтает об оружии. И это не странно.

Юркий сизо-голубой крыложорчик, нырнув в воздушную яму, хитро поймал поток, набирая скорость. Морхольд хмыкнул, закусил сильно отросший ус и нажал спуск, дождавшись подъема. Тварь, что говорить, хитра от своей дикой природы. Да только Морхольд хитрее. Пули практически разорвали крыложору грудь, отбросив удачно, прямо на следующего, крупного быстрого монстра. Тот чуть замешкался, отворачивая от несущегося навстречу менее удачливого собрата. Морхольд сплюнул, чувствуя бегущую все быстрее кровь. Кровь, стучавшую в висках так, как не с каждой женщиной.

Оружие возбуждает не хуже женщины. Уж точно не хуже, особенно если женщина является таковой только по первичным половым признакам. Хороший ствол, как самая страстная красотка, заставляет бежать кровь… и это нормально. Что порой хочется погладить больше? Гладкий и великолепный женский задок или гладкое и великолепное цевье?

Сейчас Морхольду куда ближе казалась его «спарка», работающая без проблем, тарахтящая емкими очередями, стегая металлом и не подпуская крылатую смерть ни к нему, ни к другим людям. Оба ствола слали вперед смерть, полностью слушаясь его, Морхольда, приказов. И он радовался этой прекрасной симфонии смерти, такой послушной в его руках.

Любой пулемет подобен блондинке валькирии, с его-то мощью и силой, равной тактико-техническим характеристиками дочерей хевдингов, взятых Одином к себе в свиту. Шелест протягиваемой ленты и блеск патронов так же прекрасен, как и шелк светло-золотистых, сверкающих пшеничными колосьями на солнце волос. Отдача во время очередей, сотрясающая все тело, не равна ли усилиям мышц богинь войны, перекатывающихся под кожей, закрытой сверкающими доспехами?

Морхольд рванул влево, не успевая перехватить ускользнувшую от него парочку черно-серых тощих птеродактилей, что-то каркающих друг другу. Но сосед-стрелок выручил, подстраховал, срезал обоих тварей одной очередью, заставил кружиться и скользить вниз двумя темными, брызгающими алым, болидами. Чуть проглянувшее через тучи солнце мазнуло по черным стволам соседнего боевого поста, уже возвращавшимся назад. Поста, стрелявшего с точностью снайпера.

Любую «снайперку», даже крупнокалиберную, Морхольд заслуженно равнял с тонкой и опасной восточной брюнеткой. Ствол, такой же длинный и идеальный, как ее ноги, приклад, аккуратный и удобный, точь в-точь, как и то, что ниже спины. Ну, а уж если говорить о моменте самого выстрела… – и сравнивать? Морхольд усмехнулся, подумав, а если бы кто сейчас смог прочитать его мысли? За кого приняла бы его такая незаурядная личность? Верно, за кровожадного и озабоченного маньяка. Но стесняться этого не стоило. Совершенно.

ПКТ загрохотали гуще и чаще: вынырнув откуда-то сверху и сбоку, опасно и близко, на дирижабль заходило целое звено из трех крыложоров. Белые раскаленные нити потянулись к ним, рассыпаясь сотнями кипящих капель от разлетающихся после попаданий пуль. Ленты, шелестя и позвякивая, распадались на звенья, с лязгом собравшиеся у ног Морхольда в уже приличных размеров кучку.

Да, Морхольд не стеснялся самого себя. Да, он на самом деле любил свое дело. И другого себе не хотел. Войну можно любить в разном виде. Пафосную глянцевую картинку он не воспринимал уже в детстве. В отличие от редких и правдивых разговоров по душам со старшими, бывавшими на ней, настоящей. И сейчас, стреляя по крылатым образинам, и позавчера, убивая грабителей, спасших его только из-за вещей и неделю назад, прорываясь с Дарьей через Отрадный, Морхольд, скрипя зубами от боли и усталости, все равно чувствовал себя на своем месте. Это просто была его настоящая жизнь.

Патроны закончились практически одновременно с целями. Последнюю, трусливо удиравшую за светлые облачка, расстреляли из чего-то ручного, похожего на ружье самого Морхольда. Красиво и беспощадно, тут же влепив следующий выстрел, стараясь не просто убить, а снести к чертям собачьим голову с вытянутой и не такой уж крепкой шеи. Морхольд, порыскав в поисках врага, выдохнул, отпустив штурвал из совершенно мокрых ладоней. Откинул капюшон, задрал очки на лоб, наслаждаясь холодным воздухом. И отдыхом. Вполне заслуженным отдыхом.

Вот сейчас он примирился с небом. С его простором и свободой. И его, вот и смешно, и грешно, примирило нападение глупых голодных мутантов. То, как он смог вернуть себе силу оружия, пороха и огня. То, как он оказался почти равен пилотам и их умению водить воздушные суда.

Жуть, высунувшись из отворота куртки, диковато осмотрелась. Бедная зверушка, явно нагадившая у него за пазухой, приходила в себя.

– Чшш, – Морхольд погладил Жуть. – Все в порядке. Спи дальше.

Жуть спать не собиралась, несомненно ожидая еще одного подвоха в виде грохота и пороховой вони. Забралась к нему за спину, вцепившись в разгрузку, тихо засопела-засвистела прямо в ухо. И тут же дернулась от неожиданности, больно проколов когтями все слои одежды. Зверушку испугал хрипло каркнувший динамик, ранее не замеченный. Внутренняя радиосвязь, прямо магия какая-то.

– Все целы, – Кликман казался очень довольным. – Не спрашиваю, а говорю, что все целы. Мы не подпустили ни одну из пташек. Молодцы!

– Спасибо, – Морхольд нажал на клавишу обратной связи. – Отстегиваться?

– Нет, – в динамиках раздался женский голос, – пока рано. Классно стрелял, сосед.

О как, пулеметным снайпером оказалась женщина. И вряд ли инженер.

– Ты тоже молодец, – Морхольд улыбнулся, – красава, че…

– Хватит трепаться, – Кликман усмехнулся. Хотя в динамике это прозвучало кваканьем, смешанным с бульканьем. – Проверьте боезапас. Сейчас каждому принесут дополнительные ленты. Впереди «лысянка».

– Чего? – переспросил Морхольд.

– То самое место, о котором тебе рассказывали, – ответил Кликман, – где водятся драконы. Их нельзя подпускать ближе десяти метров.

– Что у них?

– Кислота, – отозвалась соседка. – Сейчас… вон, посмотри вниз.

Морхольд посмотрел. Пришлось нацепить очки. Его единственный рабочий глаз крайне жестоко отстегал ветер, лихо ворвавшись в щели гондолы. Слез сейчас еще не хватало, угу.

Почему «лысянка», стало ясно сразу. Пустая огромная плешь, предвещающая степь, небольшие пролески где-то далеко по ее краям. Действительно, очень напоминало лысую макушку, окруженную редкими волосами.

– Твари живут в рощицах, – женщина-снайпер вздохнула. – Скоро увидишь то, что осталось от «Утенка». Его сожгли год назад.

Морхольд не ответил. Что тут скажешь?

Ребра дирижабля виднелись внизу, правее курса. Черные и переломанные, они торчали вверх руками, тянущимися к небу с немой мольбой. Памятники людям, рискнувшим покорять ставшее злым небо и поплатившимся за это жизнями. Морхольд даже был готов простить им работорговлю или… помощь в ее осуществлении. Почти.

– Если появятся, нам надо продержаться минут десять, – Кликман казался очень серьезным, – а потом пойдем на сверхсветовой.

– Че-го? – поразился Морхольд.

Судя по смеху из динамика, остальные стрелки явно знали, о чем речь.

– С приводом у нас все в порядке, – продолжал валять ваньку летун, – мой личный очаровательный Чубакка все сделала в лучшем виде.

– Скажу сестре, чтобы припомнила тебе Чубакку, – соседка тоже улыбалась. – Знать бы, правда, кто это.

Морхольд усмехнулся. Как объяснить детям Беды то, что они никогда не увидят?

– Чубакка хороший, – заявил он, – но…

– Что «но»?

– Большой и волосатый чувак, говорящий с помощью рычания в разных тонах и вариациях. Так что, в принципе…

– Морхольд, ты каналья, – констатировал летун. – Никакой мужской солидарности, сдал со всеми потрохами. За это не расскажу тебе, как мы пойдем на сверхсветовой.

– Уж расскажи, будь добреньким, – Морхольд оглянулся на какой-то шум. В гондолу боком протиснулся давешний парень из палубной команды. Деловито защелкал поднимаемыми крышками и лентами, звенящими свеженькими звеньями.

– Реактивная тяга, чего уж там, – Кликман довольно вздохнул. – Опасно, но куда опаснее ждать вон тех тварей. Уважаемые бортовые стрелки, приказываю прекратить треп и вернуться к вашим прямым обязанностям. Да, Морхольд, оно не особо важно, но ты только что отработал свой долг, возникший по причине несказанной доброты госпожи Ди.

– Ты меркантильная сволочь, Кликман, – проинформировал Морхольд, – жадная меркантильная подлюка.

– Жадность не порок, в отличие от бедности. Ладно, ребят, приготовились. А я пойду займусь ускорителями. Их нам хватит где-то на полчаса лета. Сели все!

Судя по крику, под «всеми» Кликман имел в виду пассажиров. Морхольд проверил, как ходит станок, попробовал педали. Механизмы работали на «ура». Он пригляделся, ища цели. И увидел. И они ему крайне не понравились.

Внизу, мелькая желтыми высохшими волнами, текла степь. Давно не самарская, и даже заметно чужая. Ветер трепал ее, разлохмачивая неровно трепыхающиеся разнотравье и сухостой. Гнул редкий кустарник, торчавший обожженными скелетами. Поднимал пыль от высохшей под его напором земли. Нес дирижабль вперед и вверх. И точно так же помогал новому врагу, видневшемуся пока еще поодаль, плывущему над темными массивами рощиц.

Морхольд прикинул размеры трех пока еще плохо различимых тварей. Эти были куда больше недавних мародеров-крыложоров, да-да. И отличались от них так же, как большая белая акула отличается от черноморского катрана.

Мощные вытянутые тела, казавшиеся отсюда светлыми, в редких черных пятнах, плыли важно и неторопливо. Ошибочно неторопливо, по скорости явно сравнявшись с дирижаблем. И как пока ни старался капитан и команда «Сокола Элвиса», они явно догоняли, пока идя параллельным курсом.

Морхольд пошарил по карманам, помня, что убирал пару самокруток куда-то не так и далеко. Отыскал и, подумав, взял одну из гильз. Придется попробовать курить в нее, опасаясь пепла или случайного огонька. Глупость, конечно, но почему-то курить захотелось до безумия. Да и эти, летящие сбоку, заставляли нервничать.

Он всем нутром чуял исходящий от них животный ужас, нагоняющий даже быстрее своих хозяев. То ли разговоры на рынке так подействовали, то ли остов дирижабля, оставленный позади. Черт знает, в общем. Настроение неожиданно стало просто паскудным. Поселившаяся внутри тоска сплелась с вновь проклюнувшейся болью и на пару с ней выводила крайне интересные рулады на психологически-болевом уровне восприятия.

Высушенная самокрутка должна была быть горькой. Но не была. Дымок пах чем-то сладким, надеждой и ожиданием. Морхольд тихонечко тянул, рассматривая приближающиеся живые дредноуты. Те прямо на глазах, пару раз сильно взмахнув крыльями, становились все ближе и больше. Бинокль бы, или еще какой прибор из оптики, рассмотреть… Морхольд хлопнул себя по лбу. Дурак ты дурак, Морхольд.

В подсумке, висевшем слева, мирно дремал небольшой прицел к вертикалке. Морхольд, торопливо достав его, поднес к глазу. Всмотрелся, ожидая совсем уж серьезной каверзы свихнувшейся природы Беды. И не ошибся. Сюрпризов она подготовила достаточно.

Больше всего кожистые великаны напоминали Стервь, явно состоя с нею в дальнем родстве. Крепкие, совсем не птичьи тела, длинные широкие крылья с какими-то прорехами по самым краям. Средней длины мощные шеи, вытянутые морды со светлыми пятнами по бокам, так смахивающими на глаза. Хотя именно их, тут Морхольд вряд ли ошибался, разглядеть пока оказалось невозможным.

Темная, в густо-серых разводах кожа вздымалась под усилиями мощных мускулов. Вдоль хребта ему почудились торчащие шипы, но чего со страху не привидится? Но вот мелкие крылатые силуэты на спинах ему явно не показались. Чертовы крылатые твари, вдобавок к пока еще неведомой кислоте, владели дополнительными опциями. Хреновы драконы, не пойми как появившиеся на свет, несли на себе самый настоящий десант.

В общем, подводя итоги, подлетающие противники имели явное как огневое, так и численное преимущество. Являлись, чего уж там, тяжелыми авианесущими ракетными крейсерами воздушного базирования. Вот такое вот дерьмо, мда.

Морхольд погладил Жуть, крепко ухватил ее и пересадил на несущую раму гондолы, щелкнув по носу. Зверушка зашипела, обиделась. И назад не пошла.

– Вот и сиди там, дурында, – Морхольд подмигнул ящерке, одновременно туша самокрутку прямо в гильзу, – и удирай, если что. Ты маленькая, легкая, выживешь.

– Ты там с кем? – поинтересовалась соседка. – Сам с собой? У тебя все хорошо?

– С домашним любимцем.

– Кошка? – обрадованно взвизгнул динамик, испугав Жуть. Ну, что тут скажешь? Бабы, они и есть бабы. Коты, кошки, котики, котятки. Бой на носу, а этой все мимишность подавай.

– Нет.

– Хорек? – с не меньшей надеждой поинтересовался динамик.

– Я отключиться забыл?

– Ага. Так кто там у тебя?

– Да черт знает, – протянул Морхольд. – Жуть какая-то.

– Жуть?

– Самая настоящая, потом покажу.

– Забились.

– Слушай, куда этим стрелять, а? – Морхольд покосился на тварей. И подумал о явной глупости Кликмана, давно должного заняться своей реактивной гравицапой.

– Под крылья, в шею. В глаза или пасть попасть тяжело. Можно в основание хвоста, если получится, перебьешь нервы.

– Да вы прям их изучали…

– Изучали. – Динамик хрипнул. – После второго сожженного экипажа отправили ИЛы. Тогда штурмовиков было три.

– Извини.

– Не стоит. – Динамик замолчал.

Морхольду стало неловко. Все-таки жизнь этих лихих ребят и девчат состояла не только из куража и веселья. А он, старый дурак, вовсе не подумал об этом.

Динамик ожил. Ему нравился ее голос. Молодой, живой, мягкий. Совершенно не вяжущийся с потоком снарядов, что она метала из своего «КПВТ».

– У меня есть половина ленты МДЗ. Тебе неудобно, но надо подпустить их ближе. Старайся попасть в легавых, тех, что на спинах. Не смогу стрелять раньше, чем метров с пятидесяти. Тогда сможем сбить одного, может, и двух.

– А не собьем?

– Не собьем, товарищ со странным именем, так все погибнем.

– Как тебя зовут?

Она помолчала.

– Аня меня зовут. Анка-пулеметчица, так называют.

– Прямо так?

– Да. И старшие смеются иногда. Не знаешь почему?

– Знаю. И не скажу.

– Вредный… – Аня вздохнула. – Я слышала про твою цель. Димка растрепал. Это так…

– Глупо?

– Дурак. – Она вздохнула. – Это очень правильно. И даже немного романтично.

– Сколько тебе лет? – неожиданно для самого себя спросил Морхольд. – Двадцать есть?

– Некрасиво интересоваться у девушки ее возрастом. Ты разве не знаешь?

Морхольд не ответил. Стало некогда. Легавые добрались до них раньше. А он, дурило, заболтался, упустил момент.

Первые крылатые скользили уже очень близко. Мелкие собратья плавно и красиво упали со спин дредноутов, скользнули вниз, тут же поднимаясь на крыло. Морхольд рывком опустил стволы, нажал на педаль, разворачивая гондолу. Прицелился, ловя цель. И нажал на спуски.

ПКТ снова загрохотали, размазали, разорвали небо двумя красно-белыми линиями, стараясь достать небольших противников. Морхольд, сжав зубы, ругался. Потому что так и не смог зацепить ни одну из черных галочек, несущихся к ним. Галочек, вооруженных на зависть любому наземному хищнику.

В этих попадать оказалось сложнее. Он потратил не меньше двадцати – тридцати патронов, чуть зацепив только одного. Морхольд, глядя на мечущихся аспидно-черными дьяволами легавых, не понимал одного. Что в них опасного? Пока один, уйдя в штопор вниз, не смог подняться. Он превратился в стремительный силуэт, мелькнул совсем рядом, врезался в еле видимый край жесткой части дирижабля. Чуть не врезался. Кто-то смог его сбить на самом подлете, рискнув выпалить картечью. Скорее всего, тот же самый Соколиный Глаз, что сбил последнего из прошлой партии.

Тварь разлетелась мелкими клочьями вспоротой груди, мелькнули судорожно бьющие крылья. А потом даже до Морхольда донесся едкий запах, поползший от растекшейся по корме слизи. Где она находилась в твари, было неясно. Но запах говорил сам за себя. Самая настоящая кислота.

Морхольд зарычал, вцепившись в штурвал и поливая огнем мечущиеся черные силуэты. Двигатели на корме визжали, набирая обороты, не давали тварям приблизиться. «Сокол Элвис», подрагивая и скрипя, начинал ускоряться.

Но поздно. Слишком поздно. Тройка преодолевших сотни метров страшилищ практически добралась. Осталось чуть-чуть.

МДЗ разрываются красиво. Нет, на самом деле, весьма красиво. С ярким красным эффектом. У Ани получилось. Она попала. Ровно туда, куда стоило. В самое основание шеи дредноута. Три снаряда разорвались, полыхнув и разрывая плоть чудовища. Когда чуть позже вспыхнуло еще сильнее, Морхольд радостно заорал, чтобы тут же заткнуться.

Хреновы огромные монстры провели их всех. Провели стрелка с ружьем. Провели Морхольда. Провели Аню.

Пока стрелок сбивал мелкоту, а Морхольд колошматил по второму псевдодракону, третий поднырнул под него и оказался на расстоянии десяти метров от гондолы девушки. Подниматься вверх тварь не стала. Она сделала свое дело здесь.

Морхольд успел заметить, как набухли большие мешки у самого основания шейных мышц. Надулись, вспучившись изнутри хорошо заметным зеленоватым оттенком. Он знал, что случится, попробовал развернуться туда и понял, понял сердцем, ухнувшим куда-то в живот, что угла поворота не хватит. И лишь моргнул, когда сквозь грохот и треск выстрелов и выхлопы двигателей до него донесся кашляющий звук. Пронзительный женский крик, поднявшийся на безумную высоту и упавший в захлебывающийся лай-плач, Морхольд услышал сразу же за ним. Вонь от разъедаемых кислотой кожи, краски, пластика, ткани и человеческого тела добралась чуть позже.

Он заревел, вцепившись в штурвал «спарки», развернул стволы ПКТ – и время остановилось. Остались только враги и его пулеметы, ярость и грусть по совсем незнакомой девчонке, умиравшей в нескольких метрах от него. Умиравшей так страшно, что Морхольду хотелось выть от собственного бессилия и накатившего ужаса.

Так он еще не стрелял. Никогда. Пули ложились кучно, попадая теперь везде, где нужно. Но слишком поздно. Морхольд, стиснув зубы и рыча, продолжал бой.

В черной круглой сетке мечется черная ломаная галка… дадададанг! Пять баллов, старина, давай еще.

Сбоку, стараясь попасть внутрь, мелькнуло смазанным силуэтом? ПКТ коротко гавкнул, скрипнул механизм, хлестнуло свинцом, отправляя крылатую сволочь вниз.

Что-то хрипит динамик? Насрать, он занят! Дададанг! ПКТ несут смерть, только смерть, ничего кроме нее.

Когда сквозь грохот и скрипы черных легавых донесся все нарастающий высокий свист, Морхольд ничего не понял. Его занимало другое.

Один из мелкоты, прорвавшись через его огненную завесу, пролетел наверх. Там бабахнуло, потом кто-то заорал. Прямо перед Морхольдом на канате заболтался паренек в летном комбинезоне. Ружье с оптикой, кувыркаясь, полетело вниз. А прямо перед парнем, наплевав на прямые попадания Морхольда, возникла широкая и длинная морда, тараща белесые пятна с почти незаметными бусинами зрачков. Дрогнула пасть, блеснув слюной, потянулась к вопящей жертве.

Свист наверху поднялся на какую-то немыслимую высоту. «Сокол» неожиданно сильно вздрогнул, прогнав волну по всему корпусу. Парняга заорал сильнее, оттолкнулся от кормы ногами, отлетев к гондоле Морхольда. Вцепился в заткнувшиеся и шипящие стволы, наплевав на ладони, ответившие шипению металла шкворчанием лопающейся кожи. Тварь, извернувшись, заложила вираж.

Свист перешел в гул. Тварь, явно понимая его природу, поспешила нырнуть вниз. Но не успела.

Два широких голубоватых с темно-рыжим языка пламени угодили ей прямо в морду. Разметали ее в клочья, испепелив пару крылатых легавых, попавшихся на пути.

«Сокол» скрипнул еще сильнее, боднул воздух носом и, чуть задрав корпус вверх, рванулся вперед. Морхольд, таращась на пацана за решеткой ограждения, держал того за воротник и отцеплял пальцы. Дело шло плохо, мясо отдиралось неохотно, оставляя целые шматки.

Паренек смотрел на спасителя выпученными глазами и подвывал. То ли от боли, то ли от страха. Еще бы тут не бояться, если мерно и ровно двигающийся дирижабль неожиданно поскакал вперед, как восьминогий Слейпнир?

– Тяну! – донеслось сверху. – Отпускай руки.

– Не трясись, – посоветовал Морхольд, – сейчас будет еще больнее.

Вторая ладонь совершенно не хотела отцепляться. Морхольд, стараясь не упускать глаза пацана из виду, быстро достал нож. Парень заорал, когда сталь отсекла лишнее. И практически обмяк. Морхольд протянул руку, ударил его по лицу.

– В себя приди, дурень, – и заорал наверх: – Вытаскивайте его!

Он проводил взглядом поднимающееся наверх полубессознательное тело. И только потом, отцепившись, рванул на тот борт. Совершенно не обратив внимания на Жуть, цепляющуюся уже за его голову сквозь капюшон.

На палубе неожиданно хватало крови. И валявшихся ошметков крыложоров. Ребят в колодках они все же проредили, разорвав металлическую паутину, идущую поверху. Широкая багровая полоса тянулась к сетке у борта, серьезно продранной в одном месте. Морхольд подскочил к гондоле, превратившейся во что-то, больше всего напоминающее оплывшую свечу. Он успел к тому моменту, когда Кликман, всхлипнув, выбрал спуск у хромированного и крайне понторезного револьвера. Выстрел хлопнул очень громко. И еле слышный скулеж внутри сразу же прекратился.

Морхольд сел на палубу, прижавшись к холодному металлу. Вдохнул-выдохнул, стараясь не смотреть в ту сторону. Смерть совершенно неизвестной девчонки отдалась так, как будто умер давний надежный товарищ. Хотя… хотя что тут такого странного? Эта девчонка, желающая увидеть его Жуть, была тем самым товарищем, что мог появиться в его жизни. И не появился. Из-за, мать его бога в душу, плевка мерзкой бородавчатой крылатой мерзости.

– Морхольд, – Кликман остановился рядом, – вставай. Рассиживаться не время.

– А чему время? – Морхольд хмуро посмотрел на летуна.

Кликман опустился на корточки.

– Выживать. Посмотри вперед.

Морхольд повернулся к носу. И вздрогнул.

Впереди, наливаясь чернотой и перемежаясь глубоким фиолетовым тоном, крутилось что-то невообразимое.

– Это снежная буря. И я совершенно не уверен…

Кликман не стал продолжать. Рядом остановилась его инженер. Мокрые дорожки сбегали вниз из-под очков. Женщина всхлипнула, прижимаясь к плечу летуна.

– Морхольд… – Кликман посмотрел на него. – Собери вещи, на всякий случай. И торчи рядом с аэростатами. С парашютом прыгать не вариант.

Морхольд кивнул, пошел за рюкзаком и прочим необходимым барахлом. Ощущения, притупившиеся после такой глупой смерти девушки-стрелка, возвращались. Надо заняться самим собой и целью. Как спускаться вниз на аэростате, Морхольд себе не представлял. Как не пустить туда всю эту толпу, что находилась на палубе, тоже.

Он остановился у входа в кормовую надстройку. Люди перешептывались, кто-то плакал. Колодники сидели тихо, не рыпаясь. Один из команды стоял прямо над ними, держа наготове АКСУ. Выли хреновы псы. Морхольд поморщился. Он-то думал, что те все же заткнутся.

Кликман, остановившись рядом, покосился в ту же сторону.

– Дерьмо собачье… – он оглянулся на рубку. – Леша? По курсу идем? Хорошо.

Морхольд покосился на приближающийся ужас. Ускоритель, обещанный на половину часа, явно закончился. «Сокол» шел спокойным ходом, даже чуть тише. Черно-фиолетово-серое крутящееся безумие приближалось. В воздухе уже заплясали снежинки, а вот землю Морхольд не смог увидеть.

– Чертовы псы, – Кликман поднял воротник куртки. – Игорь, глянь, чего они голосят?

Он достал из кобуры револьвер, оказавшись у колодников.

– Сидим спокойно, дамы и господа, – щелкнул курок, – не стоит трепыхаться. Все напряжены, вашего товарища утащили, команда потеряла двоих. Сидите и не дергайтесь. Накройтесь брезентом, снег пойдет еще сильнее.

Игорь подошел к ящикам-будкам.

– В одной вообще ни звука, капитан.

– Надо же, в одной псина молчит. Мне теперь что, скакать от радости?

Морхольд отвернулся. Тут же за спиной послышалось ойканье и лязг. А потом грохнуло, еще раз, и затрещало. Он замер, не веря своему слуху, и обернулся.

Игорь лежал на брезенте, придавив оравших колодников. Судя по отсутствию головы, мертвый. Кликман с перекошенным лицом, держащийся за плечо, сполз за выступ рубки. Валялись обломки будки, один даже торчал из лица какого-то пассажира. И над всем этим, довольно озираясь, высился Молот. Молот, отбросивший КС и уже раскрутивший свою кувалду. Молот, стоящий над мертвым черным терьером, в чьей будке он добрался сюда. Молот, протянувший к Морхольду ручищу с торчащим указательным пальцем.

Морхольд не веря помотал головой и встретился взглядом с непроницаемыми стеклами очков.

– Ублюдок… – он сдернул ИЖ, взвел курки и…

Порох зашипел, занимаясь, пахнул дымком… и все. Оно вернулось. Его проклятье. Осечка, на оба ствола.

Молот, довольно кивнув, ударил. По брезенту, так, что влажный хруст перебил все звуки вокруг. И в это время вздрогнула палуба: окутав все и вся воющим белым покрывалом, на дирижабль накинулась буря. А в рубке, поймавший несколько случайных картечин, на штурвале висел погибший стажер Лешка. И «Сокол», ревя оборотами двигателей и накренившись вперед, рвался к земле, продираясь сквозь черно-белый кисель.

Морхольда отбросило к корме, ударило о борт гондолы. Куда делся в свистящей круговерти Молот, он не рассмотрел. Сердце стучало в груди, ветер рвал одежду, стараясь добраться до тела и выбить все тепло. Жуть, забравшись ему в капюшон, тонко попискивала. На расстоянии вытянутой руки крутило и вертело. Белая мгла, холод, свист в ушах и приближающаяся земля.

Он вцепился в борт, вслушиваясь в звуки на палубе. Кричали, орали и выли. Причем уже не собаки. Что вполне понятно. Морхольд знал, как умел убивать Молот. Знал этот непреодолимый страх. Хотя падения он боялся больше. И времени у него осталось в обрез. Он лихорадочно скручивал рогатину и вспоминал, что там говорил про аэростаты Кликман.

Белая стена напротив потемнела, выпуская кого-то. Морхольд выставил рогатину, ни на что не надеясь.

– Держи, – Кликман, закусив губу от боли, кинул ему парашют. – Рюкзак свой оставь. Не сможешь прыгнуть.

– А где… – Морхольд не договорил. Летун, сжав зубы, мотнул головой.

– Я не брошу свой дирижабль. Не брошу всех этих людей. А та тварь сейчас идет сюда. Я бы тебя пристрелил, только это глупо. Если кто-то может выкарабкаться, то пускай ты, мне есть чем заняться.

– Капитан не бросает корабль?

– Капитан ничего и никого не бросает. – Кликман ухватился за сеть по борту и отодвинулся в снег. – Через десять секунд будет нормальная видимость. Я все-таки постараюсь спасти «Сокола».

Морхольд перевесил рюкзак спереди. Оставь, ну да. Без него он подохнет на следующий же день. Ну, а если не подохнет, так застрянет где-нибудь. Накинул лямки парашюта, стараясь вспомнить что-нибудь из теории, когда-то услышанной. И не вспомнил. Ладно, хотя бы петлю не перепутаешь ни с чем.

Взвыло сильнее, однако неожиданно белизна разошлась в сторону, проглянули облака, и чуть позже он увидел землю. И Молота, стоящего в пяти метрах от него. И тогда Морхольд, заорав, шагнул в пустоту.

Его швырнуло под дирижабль, потом в сторону. Закрутило, то головой вниз, то вверх. Последнее, что он увидел, это ручища, лапнувшая воздух там, где он только что стоял. За петлю Морхольд дернул почти сразу, как отлетел от дирижабля. И прикусил язык, когда тряхнуло еще раз.

Говорят, новичкам везет. Не перекрутило стропы. Не закинуло на редко торчащие опоры ЛЭП. Не приложило об обломки нескольких зданий. И Морхольд даже успел поджать ноги, когда бешено несущаяся земля оказалась совсем близко. А зацепившийся парашют не оттащил его в степь, когда пусть и на несколько секунд, но его отрубило.

* * *

Морхольд выдохнул, чувствуя, как сердце готово выпрыгнуть наружу. Привалился спиной к одиноко стоявшему столбу и огляделся. Насколько получилось. А получилось плохо. Что тут разглядишь, когда понизу и посередке только белым-бело, а поверху серость, прерываемая той же белизной?

Все вокруг накрыло огромным белым покрывалом. Неожиданно, всего за пару минут. Хотя глупо поражаться очевидному. На дворе не лето. Поздняя осень, это вам не в тапки гадить. Сердце понемногу успокаивалась. Жуть, сидевшая у Морхольда на плече, лизнула его в щеку и зашуршала в новое гнездо, плащ-палатку, закрепленную на самом верхе рюкзака.

Он задрал голову, стараясь высмотреть силуэт «Сокола». И увидел то, что ему не понравилось. Цвет ткани у двух аэростатов Морхольд запомнил. Бордовый, как бы смешно это ни показалось. И вот именно сейчас он проводил бордовое пятно, улетающее куда-то вдаль.

– Глазам своим не верю! – Морхольд выругался. – Не может такого быть.

Но оно было. Вряд ли темное большое пятно, болтающееся на канатах воздушного шара, могло быть кем-то другим, кроме Молота.

Морхольд сплюнул, погладил Жуть и начал отстегивать лыжи. Стоило поторопиться. Стрелка компаса, попрыгав положенное, замерла.

– А нам с вами, девушка, – он посмотрел на Жуть, снова забравшуюся ему на плечо и с живым любопытством оглядывающуюся вокруг, – на юго-запад.