Евгения стояла у окна, прижавшись лбом к холодному стеклу. Мелкая морось лениво сыпалась с уныло-серого неба на угрюмо-серый двор. Снег еще только-только сошел, обнажив пожухлую прошлогоднюю траву с островками накопившегося за зиму разноцветного мусора. По двору пробежал пес — мокрый и грязный. С ленивой надеждой потыкавшись носом в пакеты из-под молока, он разочарованно помотал головой и потрусил дальше. (Встрепанная ворона, восседавшая на черной ветке, проводила его громким карканьем и, спланировав вниз, тоже заинтересовалась молочным пакетом. Ей он, видимо, показался более привлекательным, нежели псу. Она вытащила его из кучи и принялась засовывать в него клюв. Однако в результате и ее надежды не оправдались. Ворона, сердито каркнув, вернулась на свою ветку.)

— Ты меня слушаешь? Куда пропала? — спросил голос в телефонной трубке, которую Женя прижимала к уху.

— Естественно. Внимательно тебя слушаю, — соврала она.

На самом деле разговор был столь же уныл и скучен, как пейзаж за окном. Но ничего не поделаешь: на том конце провода — Ларик Воловой. Четверть века дружбы — это вам не хухры-мухры. Раз позвонил, извольте выслушивать.

Нового она от Ларика не услышала. Все это уже было, и не один раз. Знакомая мелодия на старой запиленной пластинке. Я ее так любил, а она меня не оценила! Все тот же сценарий с тем же героем. Героини, правда, менялись, однако на результат сие не влияло.

— Ну так вот, я ей говорю: «Что конкретно тебя во мне не устраивает?» — продолжал уныло бубнить Илларион. — И как ты думаешь, что она мне ответила?

— Наверное, очередную ерунду вроде того, что ты носки неправильного цвета носишь, — наобум ляпнула Евгения.

Лариковы возлюбленные обожали завершать отношения с ним какими-нибудь такими высказываниями.

— При чем тут носки? — возопил он. — Ничего подобного!

— Тогда что ей нужно, если ее носки устраивали? — не выдержав, хмыкнула Женя.

— Между прочим, совсем не смешно, и я сейчас обижусь.

— Да не обращай внимания. Это я так. — Евгении даже стало интересно, какой на сей раз вбили гвоздь в гроб Лариковой любви?

— Она заявила, что ее во мне абсолютно все устраивает, только она влюбилась в другого. Это как понять?

«Совершенно неожиданный поворот! — мысленно восхитилась неизвестной ей женщиной Евгения. — И впрямь, удар так удар.» Влюбиться в другого — это посерьезнее аллергии на носки не того цвета. Носки в принципе сменить можно, хотя Илларион в этом смысле полный и безнадежный дальтоник. Если коричневый костюм надел, то носки обязательно зеленые».

— Женька, я вот пытаюсь осмыслить, и никак не получается. Полный бред! Если ее во мне все устраивало, почему она не в меня влюбилась? Логика где? Где логика? Все для нее делал! И в Париж, блин, свозил. Романтическое, так сказать, путешествие. На чертову эту Эйфелеву башню лазали. По Сене на кораблике катались. В ресторанах французской жрачкой объедались. Вроде всем была довольна…

— Так она и не говорит, что недовольна, — встряла Женя.

— Цветы домой ей через день посылал! — продолжал стенать Ларик.

— Почему через день, а не каждый? — полюбопытствовала Евгения.

— Ну как. Она один день получает, а другой — ждет следующего. Так, по-моему, правильнее. Чтоб не приелось.

— Ну Ларик! — На этот раз Евгения даже восхитилась другом. Оказывается, у него есть целая концепция обольщения!

— Кольцо ей купил! С бриллиантом! А она мне в ответ: «Я другого люблю!»

Радуйся, хоть честная девушка попалась. Другая бы на ее месте кольцо приняла, еще месяц-два тебя бы помурыжила, а потом сказала, что любит другого. Эта хоть сразу.

— Так кольцо-то я ей оставил! — уточнил Ларик. — Неудобно назад требовать.

— И она тебе не вернула?

— Ну то есть она говорила, что взять не может, а мне неудобно. Вот и говорю: «Для тебя покупал». А про себя еще надеялся: вдруг передумает, ну, что другого любит. Не передумала. Но кольцо оставила. Ладно, бог с ним, с кольцом. В моей голове другое никак не укладывается: если тебя в человеке все устраивает, значит, он нравится. Какого же черта ушла? Женька, как ты считаешь, почему? Мне врала или сама себе? Ну хорошо. Предположим, бросила. Но мне важно понять, что со мной не так?

Женя вздохнула. Опять двадцать пять. Теперь будет самокопанием заниматься и грядки в душе полоть, пока следующую настоящую любовь не встретит. А после — снова-здорово, по новому кругу. Цветы, романтическое путешествие (Париж, Лондон, Милан, по выбору заказчицы), предложение, отказ, миллиарды вопросов без ответов. В то, что Ларик когда-нибудь найдет свое счастье, Женя почти не верила.

Ей и самой много лет было непонятно, почему при дефиците мужиков Ларику, обладающему вполне приличной внешностью, неплохим заработком и среднестатистической скверностью характера (слегка зануден, однако без особо вредных привычек) никак не удавалось найти свою суженую. Или Боженька для него вообще ее не предусмотрел? Иначе, наверное, не объяснишь. А может быть, у Ларика есть какой-нибудь страшный изъян, который при обычной дружбе знать о себе не дает, а при более интимных отношениях вылезает? Других объяснений Женя не находила, пока несколько лет назад случайно не познакомилась с весьма миловидной девушкой Ларика. Про свой роман барышня поведала Жене с большим удовольствием и подробно, но вот про расставание упомянула лишь вскользь. Женю замучило любопытство. И тогда она напрямую спросила:

— И почему ты его бросила?

— Ой, да ты знаешь, даже объяснить трудно, — растерялась бывшая Ларикова пассия.

— Вроде же он тебе нравился и по полной программе ухаживал, — не отставала Женя.

— В том-то и дело, — мрачно ответила собеседница. — Именно, по полной программе. Хоть бы один недостаток, хоть крохотный изъянчик какой-нибудь. Напился бы, например. А то будто робот. Запрограммировали его, и вперед. Нет, я с таким не могу! Мне скучно!

— И все? — не поверила Женя.

— Все, — подтвердила она. — Сама удивляюсь. Теперь даже немного жалею. А тогда… Ну полное ощущение, что задыхаюсь и надо бежать.

Когда Ларик, потерпев очередное фиаско на личном фронте, жаловался на тяжелую мужскую судьбу, Женя, словно бы невзначай, посоветовала:

— Слушай, мне кажется, ты чересчур стараешься. Попробуй в следующий раз не быть таким идеальным.

— В каком смысле? — не понял он.

В смысле большей раскованности, — объяснила она. — Сам посуди, когда о человеке говорят, что его единственный недостаток — носки, неподходящие к костюму, значит, остальное в нем идеально. Вдруг девушек это отпугивает? Они начинают бояться, что сами не смогут стать столь же идеальными и достойными тебя. Будь попроще. Не дари лишний раз цветы. Вместо Франции свози на дачу в Подмосковье…

— Подруга, у меня нет дачи, ты знаешь, — трагически изрек он.

— Свози в дешевый дом отдыха.

— Благодарю покорно. Бегать в общий сортир и душ, страдать несварением желудка от их жратвы. А может, к тому же клопы заедят. Нет, ухаживать нужно красиво. Иначе примет меня за жмота.

— Ладно, вези в Париж, — сдалась Женя. — Но хоть напиться ты в следующий раз можешь?

— Ах, о чем мы говорим, — простонал он. — Какой там следующий раз! Его не будет.

Но Женя не отставала.

— А если, гипотетически, все же будет? Обещаешь напиться?

— Попробую, — неуверенно отозвался он.

И был следующий раз. И Ларик исполнил обещание. Эффект был феноменальный. Ему отказали, еще даже не получив предложения. Ларик перестарался.

Он не слегка напился, а практически до потери сознания. До той степени, что напрочь забыл, с кем и для чего приехал в Париж. Невесту Ларик каким-то образом ухитрился по пути из ресторана в отель потерять. Одному ему возвращаться, видимо, показалось скучно, и он подцепил по дороге проститутку. Девушка оказалась русского происхождения, что привело Ларика в его тогдашнем состоянии в неописуемый восторг. Реакция невесты на их появление в номере была прямо противоположной. Последовала трагикомическая сцена, благо все трое изъяснялись на одном языке.

Утром Ларик проснулся один. Ни невесты, «и уличной девушки. Чем закончился вечер, он тогда не помнил. Последнее, что зафиксировалось в сознании, как эти двое хором на него орут, а ему очень хочется спать, и он умоляет оставить его в покое. По-видимому, мольбы его были услышаны. Парижской девушки он больше вообще никогда не видел, а невесту один раз только слышал. По телефону. Она без обиняков высказала Ларику свое мнение. И это был первый раз, когда претензий набралось на целый список.

Виновата, конечно же, оказалась Женя.

— Не зря говорят: выслушай женщину и сделай наоборот, — бушевал Илларион.

— Я тебе не советовала напиваться до поросячьего визга, — защищалась Евгения, — и тем более с проституткой на троих время проводить. Кому могло прийти в голову, что ты извращенец?

Они тогда надолго поссорились. Однако после очередного фиаско Ларику снова потребовалась жилетка, чтобы поплакаться, и дружба возобновилась. Правда, Женя с тех пор советы ему давать остерегалась. Вот так, как сегодня, терпеливо слушала и по мере возможности выражала сочувствие.

Звонок в дверь избавил ее от утомительного разговора.

— Ларик, ты извини, ко мне Лизка пришла. Хочешь, подъезжай тоже. Втроем посидим, — предложила она с замиранием сердца — неровен час, согласится? Испортит им весь девишник. С другой стороны, не предложишь — обидится.

— Нет уж. Спасибо. Не в настроении я сегодня на люди выходить. Трепитесь и наслаждайтесь. Пока.

«Обиделся, — поняла Женя. — Видно, душу не до конца еще излил. А, ладно, все равно, как минимум, неделю предстоит психотерапией с ним заниматься».

Она отворила дверь, однако увидела не Лизу, а собственного сына.

— Артем, ты же вроде до утра ушел, — удивилась она.

— Не волнуйся, мать, планов твоих не нарушу. Я одну штуку забыл и ключи от дома.

Вот балбес. Двадцать четыре года уже, а вечно что-нибудь забывает. Хотя ей грех жаловаться на сына. Институт кончил. Зарабатывает. Себя обеспечивает. И даже ей при надобности подкидывает.

— Ма, я ушел. Буду завтра днем.

Лиза появилась минут через двадцать.

— Весна, подружка, весна! — с порога провозгласила она. — И тортик я купила соответствующий сезону! Название — закачаешься! Можешь себе представить, «Весна в Париже». Не терпится узнать, что они туда напихали!

Не выпуская из рук торта, она умудрилась скинуть пальто.

— И чего мучаюсь, — вдруг спохватилась она. — На, держи.

Лиза вручила торт Евгении.

— Сейчас устроим пир горой, — вешая пальто на плечики, продолжала она. — Ребеночек твой дома?

— Нет. Ушел до завтра.

— Замечательно. Нам больше достанется.

— И фигурам нашим тоже, — сказала Женя.

— Да ладно. Весна же в Париже. Как такое романтическое произведение может нанести кому-нибудь урон?

— Не как, а чем, — поправила Женя. — Калорийностью. Весна-то, может, и в Париже, а производство российское. И весны у нас, по-моему, пока не наблюдается. Больше похоже на позднюю осень.

— Ох, Женька, вечно ты тоску наводишь. И в корне ты не права. Во-первых, потеплело. И довольно сухо. Вон, видишь? Даже сапоги почти не забрызгала.

— Не говори при мне про сапоги! У меня трагедия.

— Что случилось? Каблук отлетел?

— Хуже. Гораздо хуже. Погибли мои сапоги. Помнишь, в прошлый раз я тебе демонстрировала? Ну такие, замшевые. На шпильке. Рыженькие. Я их к новому пальто подобрала.

— Рыженькие? Замшевые? Ты эту красоту угробила? — охнула Лиза. — Как тебя угораздило?

— Совсем не меня. Сама, что ли, не знаешь: если какие-то неприятности, обязательно ищи мужика.

— У тебя новый мужик появился? — Черные, как маслины, Лизины глаза загорелись. — Вот это новость! Давай-ка рассказывай.

Они уже прошли на кухню, и Лиза устроилась на диванчике.

— Нет у меня никакого нового мужика, — отрезала Женя. — И старого, впрочем, тоже. Если, конечно, не считать Ларика, который только что расстался с очередной пассией и по сему поводу перед твоим приходом проделал мне дырку в башке.

— Черт с ним, с Лариком, — нетерпеливо махнула рукой Лиза. — Ты мне про мужика, про мужика рассказывай. Ничего не понимаю. То говоришь, что нету тебя никого, то — что сапоги…

— Мужик не мой, а совершенно чужой и посторонний. Представляешь, я после презентации, вся из себя такая красивая, в новом пальто и сапогах, решила по дороге домой заехать в супермаркет. Потому что помнила: в холодильнике у меня мышь сдохла. Сама бы, конечно, перебилась чайком с печеньем, но ребенка надо кормить.

— А ребенок разве сам не может закупиться? По-моему, он давно у тебя из детсадовского возраста вышел, и машина у него своя есть.

Ну да. Накупит всякой дряни, а потом за живот хватается. В общем, отправилась я в магазин. Хожу с тележкой между полок, набираю, что мне надо. А возле растительных масел стоит мужик. Я бы на него и внимания не обратила, но он вдруг сует мне под нос какую-то бутылку и говорит: «Подскажите, пожалуйста…» Я от неожиданности шарахаюсь, но поздно. Он эту бутылку вдруг на пол роняет, она разбивается, и ее содержимое попадает прямо мне на сапоги. На мои новенькие, хорошенькие, замшевые!

— Кошмар! И в бутылке, конечно же, было масло.

— Естественно. Оливковое. Представляешь? Я в шоке. Гляжу на них, и слов вообще нет.

— А на пальто не попало?

— Обошлось, слава богу. Я потом проверила. Ни единого пятнышка. Если бы он и новое пальто изгадил, на месте бы убила!

— Я бы и за сапоги убила, — грозно произнесла Лиза. — А ты небось сказала: «Извините» — и ушла.

— Нет, я как раз собиралась ему все сказать, что по этому поводу думаю, но не успела. Он вдруг вытаскивает из кармана носовой платок, бухается на колени и начинает втирать это чертово масло в носы сапог.

— Идиот, — вынесла приговор Лиза. — Теперь уж их точно не спасти. Но ты-то что?

— Я кричу: «Перестаньте!» Пячусь от него, а он за мной на коленях ползет и продолжает. Паноптикум!

Лиза мстительно усмехнулась:

— Одно тебе, подруга, утешение, что сам он тоже перемазался. Может теперь свои брюки в помойку выкидывать. Ну а дальше что?

— Я в свою тележку вцепилась, и бегом к кассе. А он — за мной. Извините, мол, погодите! Я не хотел! Орет на весь магазин. Люди на меня оглядываются. Хорошо еще, час поздний, народу мало. И все тянет ко мне свои замасленные руки. Остановить пытается, чтобы я не бежала. Я уворачиваюсь, кричу: «Отстаньте от меня наконец!» Не понимает. А у меня одна только мысль: хоть пальто спасти. На наши крики охранник подбежал. Что, спрашивает, случилось? Я отвечаю: «Ничего. Все вопросы к нему» — и в темпе ретируюсь к кассе. А этот идиот своей рукой в оливковом масле хлопает охранника по плечу: «Не волнуйтесь, все в порядке». Тут-то они и сцепились. Я быстренько оплатила покупки и бегом к машине.

— Ну ты, подруга, странная, — пожала плечами Лиза. — Зачем тебе бежать, когда он кругом виноват?

— Откуда я знаю, может, он вообще сумасшедший.

— Сумасшедший он или нормальный, конечно, судить не берусь, но если у мужика в кармане лежит носовой платок, значит, не последний.

— Платок носовой не последний? — спросила Евгения.

— Да не платок, а мужик. Приличный, значит, понимаешь?

— Мне что за разница. Сапоги мне испортил любимые. Значит, уже не приличный, а растяпа.

— Ошибиться каждый может. Кстати, масло какое было, дешевое или дорогое?

— Дорогое. Совершенно точно. Я этикетку запомнила, когда он мне бутылку под нос сунул.

— Что и требовалось доказать! Говорю же, приличный мужик. Контингент определенного уровня. Зря сбежала. Надо было цеплять. Лизка, ты в своем уме? Цеплять ночью в магазине какого-то психа, который испортил мне сапоги?

— А хоть бы и так. Ты его рассмотрела? Внешне ничего?

— Лизка, тебя могила исправит. Было у меня время и настроение его рассматривать. Я пальто от его масляных рук спасала.

— Тогда включим подсознание. Вспоминай. Роста какого?

— Повыше меня точно.

— Это при том, что ты была на высоких каблуках. Следовательно, рост приличный. Уже хорошо. А возраст?

— Спроси что-нибудь полегче. — Женя задумалась. — Пожалуй, от тридцати пяти до пятидесяти.

— Интересный разброс.

— Да не разглядывала я его.

— В общем, и так ясно, что не мальчик. Не ровесник твоему Артему. Кандидатура вполне подходящая. А одет во что?

— Ой, не знаю. Во что-то серое. Вроде пальто короткое. Хотя, возможно, и куртка. Нет, наверное, все же пальто. Да к чему ты меня об этом расспрашиваешь? Я его видела первый и последний раз в жизни.

— Чтобы на будущее учла и больше в подобных ситуациях не сбегала. Могла бы новые сапоги получить, как минимум. А максимум — приличного мужика. Эх, мне бы на твое место!

— Лизка, ты действительно неисправима. Он наверняка женат, и у него сто двадцать три любовницы.

— Подумаешь, проблема. Стала бы сто двадцать четвертой. А заодно и сапоги получила. Ну ладно. Профукала мужика, давай хоть «Весной в Париже» утешимся.