VII

Выйдя из столбняка, я разрыдалась. Мне было горько и обидно. Так по-идиотски профукать собственную удачу! Но Ливанцев-то хорош! Подумаешь, вопрос не понравился! Не нравится, не отвечай. Скажи свое любимое «без комментариев», и едем дальше. Чем мой несчастный диктофон виноват! Какое он имел право его крушить, да еще в моем собственном доме! А интервью, даже и без его женитьбы, получилось бы вполне приличное. Пусть и не очень сенсационное, зато живое и для него необычное. Виталий ни с кем еще не был столь откровенен. Продолжили бы, глядишь, еще что-нибудь из него вытянула.

Вопрос ему мой не пришелся! Рассердилась наша звездулька, ножками засучила! Пусть скажет спасибо, что ему порядочный человек на помощь пришел! Попалась бы вместо меня какая-нибудь оторва из «Желтой правды», свистнула бы его брачное свидетельство, даже не задумалась бы. А я всего-навсего посмотрела, и то случайно! Кто его заставлял, если уж он так свой брак скрывает, все документы в куче держать! Главное, и спросила-то я его деликатно, а могла бы прямо в лоб: мол, знаю, что вы женаты. Вот так бы и надо! Нечего с ними миндальничать! Они-то тебя лбом о стенку никогда не постесняются долбануть. А я ему еще грибочки, картошечку. Лучше сама бы съела!

И перед главным теперь оправдываться. Нахвасталась про сенсацию, а ее у меня и нет. Хотя почему это нету?

Бросилась к книжной полке, на которой продолжал спокойно себе работать мой супер-дупер запасной диктофон. Вот молодец я, что не пожмотничала, купила с самым большим объемом памяти. Все, умница моя, записал, вплоть до моих рыданий! Значит, интервью сохранилось! Расписка у меня тоже имеется. В случае чего, Ливанцев даже судиться со мной не сможет!

Слушать все интервью не стала. Меня еще трясло от его голоса. Вытерла слезы. Подобрала осколки разбитой чашки, вымыла посуду, вроде немного и успокоилась. Но все-таки в душе слишком много за последние три дня накопилось. Надо было на кого-нибудь выплеснуть.

Звякнула Янке, но она где-то тусовалась. Вокруг нее так все гремело и орало, что я ее едва слышала. Договорились: завтра после работы я к ней заеду. Оно и лучше не по телефону, а с глазу на глаз. Трофим ее убыл в какую-то очередную «горячую» командировку. Он у Янки стрингер — ездит за новостями во всевозможные опасные места. Адреналин ловит. Я бы на Янкином месте давно с ума сошла. А она ничего, привыкла и абстрагируется.

Сколько раз у нее допытывалась:

— И как ты можешь оставаться такой спокойной? Это же твой любимый муж. Я бы, наверное, сидела и только о нем и думала, пока он не вернется.

— И на третьей его командировке попала бы в психушку, — отвечала мне Яна. — Именно поэтому, когда Трофима нет, я о нем вообще не думаю и таким образом выживаю.

Словом, так они и живут. Зато каждое возвращение Трофима домой превращается в праздник и новый медовый месяц.

На работу я, конечно, опоздала. Проспала после вчерашнего стресса. Ну, и рев мой горестный тоже на физиономии отразился. Как ни тщилась нарисовать себе красивое личико, последствия все равно остались.

Татьяна с Зосей недостатки в моем внешнем виде восприняли сугубо по-своему. Танька злобно и завистливо бросила:

— Чувствую, девушка, вы вчера от души погуляли. Небось сегодня опять букетика ждать или чем посущественней отдарился?

— Отдарился, — с подтекстом произнесла я и подумала: «Вот одолжу сегодня у Янки брюлики!..»

Зося заволновалась:

— Действительно, ничего мужик? Щедрый?

— И щедрый, и в другом отношении полный порядок. Так что, Зоська, не всеми чиновниками надо пренебрегать.

Татьяна скорчила ханжескую физиономию:

— До чего же ваше поколение циничное. Готовы продавать себя направо и налево.

Интересный поворот! Прежде Татьяна именовала нас троих как «наше поколение», а теперь вот изображает целомудренную женщину!

— Мы как-то больше о любви думали, — продолжала она.

Мне захотелось стереть с нее самодовольное выражение:

— А я его обожаю!

— Кошелек ты его обожаешь, — скривилась Татьяна.

Я призадумалась: чем бы ее теперь поэффектнее лягнуть? Вот поди ж ты: дура дурой, ханжа ханжой, а загнала в тупик. Скажешь, что мой вымышленный чиновник не богат, только радость Татьяне доставишь, тогда и завидовать вроде нечему. А коли богат, значит, я купилась на деньги.

Применила двойной удар:

— Таня, да, он богат, но я его обожаю за то, что он красивый.

Позеленела, и Зося тоже потухла. Только Зося осталась молча страдать, а из Татьяны стерва наружу полезла:

— Красивый — это хорошо, но ведь сбежит.

— Пока со мной, понаслаждаюсь.

В коридоре столкнулась с главным. Он, естественно, поинтересовался, как там дела с моей сенсацией. Напустила тумана, сообщив, что временно откладывается. Он с сожалением посмотрел и, хмыкнув, сказал:

— В общем, я так и думал.

Я рассердилась:

— Юрий Михайлович, вы совершенно не правы! Интервью у меня частично уже имеется, однако по ходу возникла необходимость в дополнительном расследовании.

— Ну, ну, — с чуть меньшим скепсисом бросил он. — Только не очень там увлекайся.

— Халтурить, Юрий Михайлович, не привыкла. Сами ведь учите: проверяй каждое слово и подтверждай документально. Нам что, нужны лишние судебные процессы?

Он даже оживился.

— Неужели так серьезно?

— Вот именно, — подтвердила.

— Ну, если интересно получится, проси хоть полосу, — пообещал он и, похлопав меня по плечу, удалился.

Я запоздало принялась корить себя: ну зачем снова расхвасталась? Какое расследование! Как я его буду проводить? Теперь ведь, если действительно интересный материал не выдам, главный мне больше никогда не поверит.

Приехала к Янке в совершенно расстроенных чувствах. В квартире у нее полуразгром. Не успела прибраться после вчерашнего отбытия Трофима. Впрочем, это она сама извинилась за разгром, а я ничего особенного не заметила. У Янки всегда порядок.

Прошли на кухню. Там у нее уютный уголок. Диванчик мягонький, над ним абажурчик розовенький. Этакий милый мещанский уют в самых лучших его проявлениях.

— Хорошо, что выбралась, — похвалила меня Янка. — У меня после Трофима полный холодильник еды остался. Одной никак не съесть. Вот ты мне сейчас и поможешь. А-то ведь пропадет. Для чего я старалась.

Старалась она для Трофима. Когда он был дома, Янка готовила — много, вкусно и разнообразно. Стоит ему, однако, уехать, она это занятие сворачивает. Для себя одной готовить ей неинтересно. Такие периоды у нее называются разгрузочными днями.

Стол мгновенно покрылся разнообразными плошечками и тарелочками, на плите забулькало и зашкварчало, по кухне понеслись аппетитные запахи.

Янка налила нам вина и сказала:

— Колись! Вижу ведь, что ты сейчас взорвешься.

Выложила историю с Ливанцевым со всеми трагическими подробностями.

Янку рассказ мой настолько ошеломил, что у нее на плите едва не пригорело горячее. В последний момент спасла. И, застыв со сковородкой в руках, выдохнула:

— Ну, ты, Танеева, даешь! Главное, все эти дни от меня скрывала.

— Ян, но я же не совсем скрыла. Это во-первых, а во-вторых, не знала, что он такой сволочью окажется.

— Надеялась, что он принц на белом коне с букетом в руках и с шикарным жезлом на причинном месте?

— Ни на что я не надеялась.

Янка хитренько на меня посмотрела:

— Кстати, о причинном месте: у него там и впрямь? Хорошо рассмотрела? Или, как говорится, у страха глаза велики?

— Хорошо, Янка, порядок там полный. И даже вроде несколько более того.

— Так и знала, что эта блудина Саблина врет! — злорадно воскликнула моя подруга. — Жаль, Настя, опробовать тебе не удалось. А то вдруг не работает.

— Тут уж ничем не могу помочь, — развела руками я. — Но и Саблина ведь про это не говорила. А самое-то ужасное, Янка, другое. Понимаешь, он мне понравился!

Янка хихикнула:

— Кто, Виталий или его «дружок»?

— Перестань. Я серьезно. Конечно, Виталий.

— Влюбилась? — округлились Янкины синие глаза.

— Да не влюбилась, но… Он вот сидел, как сейчас ты, уплетал мои грибы с картошкой. Как обычный мужик.

— Ага, — скептически покачала головой подруга. — И ты вообразила, что он у тебя после этих грибов прямо на кухне и останется.

— Янка, ну как ты не понимаешь! Он со мной так нормально разговаривал, такой душевный контакт был… У меня только с Вовкой так получалось, и то в лучшие наши времена.

— Настя, тебе замуж надо, а ты за звездами гоняешься. Пора уже осесть. Возраст, дорогая моя. Биология свое требует.

— Нельзя же просто решить — и выйти замуж. Выходят ведь за кого-то. А я пока достойного кандидата не нашла.

— Может, ищешь не там? Или запросы слишком большие? — спросила она.

— Какие запросы! То есть запросы, конечно, есть. Хочу такого мужика, чтобы я его любила, а он любил меня. Чтобы поговорить с ним было о чем. И чтобы он понимал, о чем я говорю, а не бубнил в ответ «угу» из-за развернутого «Спорт-экспресса». И еще, чтобы аккуратным был.

Янка расхохоталась:

— Последнее твое требование самое простое.

— Они вроде бы все простые, а найти сложно. Яна, ведь ты знаешь: ни за богатством не гоняюсь, ни за известностью.

— Ври больше: запала ты на телезвезду!

— Да запала я как раз не на его звездность, а когда он начал вести себя как обычный мужик.

— Самообман, — отрезала Янка. — Ливанцев твой даже на унитазе остается звездой. Уж если до верха дошел, это, считай, навсегда. Пусть даже вытурят. Позолота, конечно, потускнеет, но совсем не исчезнет. Нет, Настя, ты не подумай, вполне тебя понимаю. Мужик харизматичный, к тому же живьем у тебя на кухне сидит, кому ж не захочется. Такой в любом вкусе.

— И в твоем, значит, тоже? — полюбопытствовала я.

— Мой вкус вполне Трофимом удовлетворен, — решительно пресекла мою вылазку Янка. — А вот тебе теперь срочно надо решать, как ты намерена обойтись с говнюком Ливанцевым.

— Даже не знаю, — сказала я. — Так зла на него! И интервью жалко.

— Ну и действуй, — подбодрила Яна. — Интервью есть. Запись сохранилась. Расписка на месте…

— Но самого интересного-то не вышло.

Янка задумалась:

— Вижу два пути. Либо сама распутай эту тайну ливанцевского двора. Тут, естественно, и повозиться придется, и результат неочевиден. Проще загнать информацию в «Желтую правду». Они уж точно раскопают. Кстати, помнишь в каком загсе свидетельство выдано?

— Нет, Ян, не обратила внимание. Только фамилия и имя жены в глаза бросились, и год заключения брака.

— Это хуже. Но у «Желтухи» такие связи, что и по фамилии накопают вагон и маленькую тележку. Могу, если хочешь, позвонить. Да ты и сама, впрочем, можешь. Инессе, нашей с тобой сокурснице. Она там теперь в дамах главного ходит.

При воспоминании об Инессе меня передернуло. Мерзейшая, скользкая тварь! Стучала на весь наш курс! Кажется, она наконец нашла себе достойное место.

— К Инессе это попадет только через мой труп! Не вздумай ей хоть словом обмолвиться.

Яна посмотрела мне прямо в глаза.

— Ты что, и вправду влюбилась? Не узнаю тебя, Настюха. Раньше бы ты за такое из любого мужика фаршмак сделала.

— Я не влюбилась. Просто хочу как следует разобраться, в чем дело, а не помои потом из «Желтухи» хлебать. Вдруг у Ливанцева есть причина так себя вести? Вот сперва выясню, а там и решим, что с этим делать.

— А тебе не приходит в голову, что ты из-за этого Виталия могла вляпаться в крайне нехорошую историю?

— В каком смысле?

— А в таком, дорогая, что я основную прессу регулярно каждый день читаю. И вот, Настасья, ни в одной газете ни намека на то, что у Ливанцева украли машину и тем более при таких пикантных обстоятельствах.

— Ну и что удивительного? Он к этому и стремился, не заявлял никуда.

— Вот это и любопытно. Как он собирается страховку получить без заявления в милицию?

— Не знаю. Он мне сказал, что застрахован в компании старого друга.

— Даже если и так, какой-нибудь документ, что машину украли, он все равно должен представить. А едва Ливанцев или его представитель появятся в милиции, об этом гарантированно узнают журналисты. Сама посуди: сенсация дня, кто же упустит подобное. И еще одна странность: другие публичные фигуры, наоборот, трубят на каждом углу, что у них авто украли. Узнают жулики чей, глядишь, и вернут. А если и нет, хоть бесплатный пиар звезда поимеет. А Ливанцев почему-то не воспользовался. И к выводу я прихожу одному: он чего-то боится. Подозреваю даже, что это была акция устрашения, и теперь, если он, уж не знаю что, не выполнит, ему грозят гораздо более суровые неприятности. А прибежал он, получается, к тебе. Значит, тебя могли запросто взять на заметку. Если же за ним постоянно следят, то наверняка знают, что он и вчера к тебе приходил. Улавливаешь, куда ветер дует?

— Янка, ты и насочиняла!

— Может, и насочиняла, а может, и нет. Шоу у Ливанцева какое? Острое. Социально-политическое. Мало ли кого мог задеть? А ты теперь к этому причастна.

— Но у него ведь не личная передача.

— А там, — она указала пальцем на потолок, — тоже группировки борются между собой. Вдруг кто-нибудь пожелал заткнуть рупор противника?

— Ой, не знаю. Мне кажется, над Ливанцевым столько еще людей, что от него мало зависит.

— Только, вероятно, не все это понимают. Либо припугнули его, чтобы воздействовать на кого-то гораздо более крупного. Сама посуди: он ведь тебе даже подробностей нападения не рассказал.

— Да он в таком шоке был.

— Или хотел тебе показаться в шоке, а на самом деле прекрасно собой владел.

— В таком случае он просто железный мужик.

— А кто говорит, что нет. Чтобы добиться таких высот, нужны титановые нервы. Ясно нам с тобой пока только одно: ни ты, Настасья, ни я о нем вообще абсолютно ничего не знаем.