Книга: Так просто сказать люблю
Назад: Глава III
Дальше: Глава V

ГлаваIV

Что сказала жена Виталия, когда он уходил, мне неизвестно. Он не докладывал, а я не спрашивала. Позже, однако, узнала, что разговор состоялся тяжелый и проводили его неласково. Явился он сам не свой и, крепко поцеловав меня, принялся молча распихивать вещи по шкафам. Впрочем, вещей у него оказалось совсем немного.
Мама устроила мне жуткий многоэтапный скандал. Мое вполне естественное решение жить отдельно и строить жизнь с любимым человеком вызвало у нее гневный протест.
— Таисия, ты разбила семью!
— Мама, ты ведь говорила, что прежде, чем со мной встречаться, Виталий должен, по меньшей мере, уйти из семьи и развестись. Вот он именно это и сделал. Теперь мы будем честно жить вдвоем, а с женой они подают на развод.
— Раз он бросил одну семью, бросит и тебя, — заявила моя родительница. — И в результате ты останешься ни с чем! Почему нельзя было, как другие нормальные люди, найти порядочного неженатого человека?
— Мама, где ты видела порядочного ни разу не женатого человека, которому уже за тридцать? Если он ни разу не женился, скорее всего у него какой-нибудь дефект.
— Так раньше, дорогая моя, следовало подумать, а не дожидаться, когда тебе стало за тридцать!
Мою родительницу всегда отличала железная логика!
— Думала и даже замуж вышла. Был у меня муж. Ни разу не женатый, — сочла своим долгом напомнить я. — И, как показало время, вполне порядочный. Ничего криминального он до сих пор, между прочим, не совершил.
— Ты с ним до сих пор встречаешься? — всплеснула она руками.
— Вовсе нет. Просто общие знакомые рассказали. Женат. Двое детей. Не богат, но и не беден. Вполне банальный средний класс. Так сказать, оплот нормальности и добропорядочности.
Мама молчала — контраргументы, видимо, исчерпались. Пауза затягивалась Я уже было подумала, что мне удалось доказать свою правоту. Как бы не так. Софье Александровне Артамоновой никто ничего доказать не может, ибо только она одна в целом мире носитель непререкаемой истины в первой и последней инстанции.
— Все равно он был тебе не пара, — наконец веско изрекла она.
— Как ни странно, тут я с тобой согласна. Я с ним просто со скуки бы сдохла. И уж наверняка не стала бы писательницей.
— Положим, последнее было бы не так плохо, — до сих пор не могла смириться с моей новой профессией мама.
— Что бы я ни делала, тебе всегда будет плохо.
— У тебя была замечательная профессия.
— Профессия-то замечательная, но никак не моя, а твоя, дедушкина и еще множества других людей, одаренных в этой области. А я была полным нулем.
— Лучше нуль в настоящей науке, чем автор бульварщины, — брезгливо сморщилась она.
— А я полагаю, что лучше с удовольствием заниматься делом, к которому лежит душа. Ничего плохого в том, что ты называешь бульварщиной, я не вижу. Да, мои книги — легкое чтение, ну и что? Людям нужно не только трудиться, но и развлекаться. Вот я им и помогаю снять усталость от работы и хоть на некоторое время забыть о трудностях.
— Слышал бы тебя наш дедушка!
— Он, между прочим, тоже не только трудился, но и развлекался. Прекрасно помню, какие у нас были шумные сборища. И рюмочку он любил пропустить, и не одну, кстати. И детективы обожал. И журналы «Play-boy» привозил из заграницы.
— С чего ты взяла? — вытаращилась моя родительница.
— На даче на чердаке обнаружила. В общем, нашему дедушке ничто человеческое не было чуждо.
— Дедушка имел право. — Мама поджала губы. — Он очень много работал.
— Все имеют право! — надоело мне. — И ты, и я, и остальные люди. Вот я и работаю, чтобы им было с чем отдохнуть. Раз миллионы читателей меня покупают, значит мои книжки им нужны. Иначе они бы пылились на полках в магазинах.
— Ты всегда все так вывернешь, что оказываешься права. Но предупреждаю: добром твое решение жить с Виталием не кончится.
— Мама, если я не попробую, то и не узнаю.
— Ах, поступай как тебе угодно. Только вот что мы скажем бабушке?
Эта старая песня меня давно не трогала. Тем более, что бабушка уже была в курсе и полностью меня поддерживала. С тех пор, как я устроила ей выход на телевидение и ей обзавидовались все подруги и знакомые, она вообще поддерживала меня абсолютно во всем, даже там, где, строго говоря, меня, вероятно, надо было бы осадить. По поводу Виталия она мне сказала:
— Давно, Тасенька, пора. А то я уже тревожилась, как бы ты до старости с матерью не осталась. Софка-то любого отвадит. На отце твоем обожглась и теперь на твою воду дует. А вы еще, глядишь, с Виталием детишек заведете, мне правнуков понянчить удастся.
— Бабушка, на правнуков особенно не надейся, — засмеялась я. — Сил моих нету. И без того каждые два месяца по роману рожаю.
— Кстати, когда следующий-то будет? — тут же спросила она.
— Подожди чуть-чуть. У меня столько времени отняли поиски квартиры, что пришлось взять тайм-аут.
Ну, ничего. Сейчас обустроимся, и сяду. Будешь приезжать к нам в гости и читать.
То, о чем мы мечтаем, даже когда исполняется, всегда оказывается не совсем таким, как рисует наше воображение. Вот и моя семейная жизнь мало напоминала ту, о которой я грезила, когда согласилась съехаться с Виталием.
Когда мы стали жить вместе, я, как и девяносто девять процентов женщин после свадьбы, очень скоро пришла к банальнейшему выводу. Оказывается, я совершенно не знала своего любимого и не имела ни малейшего представления о его образе жизни и о его привычках.
Семейные завтраки с ароматом свежесваренного кофе, витающим по квартире, продлились ровно одно утро. Это был форменный ужас. Из-за того, что любимый мой работал в трех местах, расположенных не только в разных точках Москвы, но и частично в Московской области, вставал он каждый день в шесть утра, а порой и раньше. Для меня же в шесть утра даже запах кофе, не говоря уж о запахах еды, хуже газовой атаки. Меня мутило весь завтрак. Добро бы уж Виталий ограничился булочкой. Так нет. Он любил перед тяжелым трудовым днем и дальней дорогой плотно поесть! Его неизменным утренним блюдом была яичница из четырех яиц с колбасой, помидорами и… на сале. Когда я, превозмогая спазмы в желудке, мужественно предложила ему приготовить ее, он решительно отказался. Мол, никто еще не сумел сделать яичницу так, как ему нравится, а у него отработана технология.
Как же я была благодарна ему за отказ! Ведь это позволило мне в самый критический момент, когда миазмы скворчащего сала наполнили кухню, скрыться в ванной и немного там подышать. Однако меня мутило и там. Ощущение было столь сильным, что я грешным делом забеспокоилась.
«Неужто бабушка правнуков накликала? — сидя на бортике ванны, растерянно размышляла я. — Ах, как не ко времени! С таким токсикозом роман писать невозможно. А я уже и так сдачу одной книги пропустила. „Атлантида“ меня четвертует. Они в последний наш разговор по телефону весьма прозрачно намекали на штрафные санкции. Хотя нет. Никак не могу я быть беременной. Просто слишком рано встала. И еще эта чертова яичница. Я ведь запах жареного сала вообще не переношу. Ни в какое время дня».
В дверь ванной забарабанили.
— Готово. Иди. Потом домоешься.
От звуков какие-то умные люди изобрели беруши. А вот против запахов… Существует, конечно, противогаз, но не наденешь же его на завтрак с мужем, пусть пока и неофициальным. А он еще к тому же предложил:
— Тася, хочешь кусочек? Я на твою долю сделал.
— Мне еще рано есть … Спасибо…
Он пожал плечами и, уткнувшись в какую-то толстую книгу, начал жевать.
На всем дальнейшем протяжении завтрака Виталий не проронил ни слова. Вот вам и милая беседа! Впрочем, у меня самой на нее не было сил. Они все без остатка ушли на борьбу с запахом жареного сала.
Визуальный, так сказать, ряд тоже удовольствия не доставил. На окружающий мир в моем лице Виталий взирал тяжело и мрачно, челюсти его двигались мерно, но с каким-то поскрипываньем (днем этого точно не было!), губы неприятно блестели от растопленного сала. Тут я задумалась: а есть ли мне смысл так рано вставать? Ради чего над собой издеваться? Если бы ему доставляло хоть какую-то радость мое присутствие, но он ведь в основном смотрит в книгу. И я спросила напрямик.
Виталий, оторвавшись от книжки, удивленно пожал плечами:
— А зачем вставать просто так? Тебе-то куда торопиться? Все равно потом целый день дома сидеть. Вставай когда хочешь. Мне так даже сподручней. Жена тоже всегда позже вставала.
Я дернулась, словно от пощечины, а он даже не заметил и, шумно отхлебнув кофе, снова уткнулся в книжку. Лишь когда я поднялась, чтобы отправиться обратно в кровать, он сказал:
— Ты уж меня извини. Я с утра мало коммуникабелен. Шарики за ролики цепляются, и, пока не смажешь, голова плохо варит.
О, утро открытий! Поистине, за первым семейным завтраком я узнала о своем суженом больше, чем за два года встреч, романтических и не очень.
Когда я пробудилась в следующий раз, на кухне от Виталия и от завтрака не осталось ни следа. В прямом смысле слова. Он не только вымыл всю посуду, но к тому же протер и плиту, и раковину, и даже клеенку на столе. Кто говорит, что все мужчины ужасно неаккуратны? Дорогие женщины, знайте и верьте мне: неаккуратный мужчина — это счастье. Потому что встречаются аккуратные. А аккуратный мужчина — это маньяк чистоты. У такого все вокруг должно быть стерильно, хрустеть и скрипеть от чистоты и стоять ровненько, по линеечке, каждый предмет на раз и навсегда определенном для него месте. Малейшее нарушение установленных правил вызывает у маньяка чистоты шок и глубочайший нервный стресс.
Я и сама не халда. Однако мы с мамой вопрос гигиены воспринимали всегда спокойно. Убирались, конечно, по мере необходимости, но культа из этого не делали. Есть время — пропылесошу и пройдусь тряпкой по всем доступным поверхностям. Нет — до определенного момента могу и потерпеть. Пыль меня не пугает. Убеждена: испарения от современных чистящих средств, досей-мосей и прочих, гораздо вреднее для организма, чем легкий налет пыли на комоде или даже клубок из нее же под ним.
Вид кухни после отбытия Виталия на работу меня глубоко потряс. Я лично эту сковородку кинула бы в раковину. Но я успокоила себя тем, что, наверное, он так постарался, стремясь в первый день совместной жизни показать себя с лучшей стороны. Увы, я недооценила масштабов грозящей мне катастрофы.
На исходе того же дня, не успев открыть дверь и чмокнуть меня в щеку, мой благоверный озабоченно поинтересовался:
— Ты разве сегодня не пылесосила?
Я даже не поняла, о чем он.
— Виталий, мы ведь вчера с тобой вымыли всю квартиру.
— Вот именно, вчера, — многозначительно произнес он.
— А что со вчерашнего дня изменилось? — с изумлением посмотрела я на ковровое покрытие в прихожей. Может, я что-то просыпала и не заметила? Да нет. Совершенно чисто. Ни пылинки. О чем я Виталию и объявила.
Он скривил губы.
— Пыль образуется каждый день, и пылесосить следует ежедневно. Вот ты сегодня этого не сделала, а завтра будет уже заметно.
— Глупости, — отмахнулась я. — Мы с мамой пылесосили не чаще раза в неделю. И ничего. Нормально.
На лице его воцарились скорбь и сострадание, с какими суровый, но справедливый пастырь выслушивает исповедь прихожанина, погрязшего в тяжких грехах. С трудом сдерживаясь, он отчеканил:
— Твоя мама вольна поступать как знает. А я привык дышать свежим воздухом.
— Для этого надо жить не в Москве, а на Тибете, — парировала я. — Да и там при современном состоянии экологии наверняка не всегда чистый воздух. Слушай, милый, что мы спорим из-за какой-то ерунды. Ты пришел, я по тебе соскучилась. К тому же я так устала, целый день работала.
Он скинул куртку, пиджак, снял ботинки, извлек из кладовки пылесос и принялся наводить порядок. Смотреть на это у меня не было сил. Я ушла на кухню. Возможно, мне полагалось в это время протереть там пол, но начало романа отняло у меня сегодня все силы, и я просто заварила себе чай.
Четверть часа спустя божественное жужжание смолкло, — Виталий одолел и прихожую, и комнату, и, тщательно убрав орудие труда, появился на кухне. Там он кинул неодобрительный взгляд на стоящую передо мной уже пустую чашку и бодро осведомился:
— Ну, что у нас сегодня на обед?
— Не знаю, — его вопрос застал меня врасплох. — Там вроде яйца еще остались, колбаса, сыр. Я бутербродами обошлась. У меня сегодня так хорошо начало книги пошло, даже на улицу не выходила. Думала, ты на работе уже пообедал. Неужели целый день не ел?
— Ел, естественно, но казенное. А теперь хочу домашнего. Я устал и голодный.
Я посмотрела на часы.
— Виталий, девять вечера уже. Плотно есть поздно. Вредно ведь на ночь. Перекуси чем-нибудь. Давай я тебе заварю чаю, бутербродов наделаю.
— Я хочу есть, а не бутерброды.
Я опять почувствовала себя заблудшей овечкой, которой читают проповедь о праведной жизни.
— Ну, сделай свою яичницу.
На его скулах заходили желваки.
— Яичницу я привык есть по утрам. А после работы мне нужны суп и второе.
Мне стало стыдно. В конце концов он не обязан из солидарности со мной после восьми вечера ограничивать себя в еде. Целыми днями ведь работает и по городу мотается. Я приняла решение.
— Подожди. Сейчас быстро переоденусь и поужинаем в ресторане. А завтра обещаю к твоему возвращению приготовить что-нибудь вкусное.
Глаза его сузились в щелки.
— Я не зарабатываю на ужины в ресторане.
— Но раньше-то мы ходили. — Я растерялась.
— Раньше мы не снимали квартиру! — рявкнул он.
— Деньги есть. У меня. Не проблема.
— Твои деньги, и для меня это проблема…
— Будем считать, что прокол с обедом мой и я плачу штраф, — пришла мне в голову спасительная отговорка.
— Уговорила, — со вздохом откликнулся он.
Видно было: ему неприятно, но очень хочется есть.
Я пошла в комнату переодеваться, и шок случился со мной. Мой письменный стол был девственно чист!
— Где? — влетела я на кухню. — Где мои бумаги?
— Я все их собрал и убрал в ящик стола, — невозмутимо откликнулся он. — В таком беспорядке, как ты развела, работать нельзя.
— Это не беспорядок, а порядок! — взвизгнула я. — Там все было разложено так, как мне надо! Наброски трех следующих глав! Ты все мне испортил!
— Там были какие-то грязные клочки и огрызки.
— Что подвернулось, на том и набрасывала, когда в голову приходило. Почему ты меня не спросил, можно это трогать или нет?
— А почему я должен спрашивать?
— Потому что это мой труд и моя работа! Убирай и пылесось что угодно, кроме этого. К моим столу и компьютеру не прикасайся!
— Ради Бога. Только, окончив работу, убирай свои записи, чтобы они не разлетались при малейшем дуновении по комнате.
— И не подумаю! — крикнула я. — Как привыкла, так и буду работать. Я не твоя бывшая жена.
— Она еще пока даже не бывшая!
— Кстати, подумай. Может, вернешься? — Меня трясло.
— Знаешь, Тася, есть я уже не хочу, — сухо произнес он. — И вообще ничего не хочу. Лягу, пожалуй, спать. Устал.
Так он и поступил. Правда заснуть ему удалось не скоро. Я ведь тоже легла в кровать, прижалась к нему, и вскоре мы помирились.
Постепенно мы начали привыкать друг к другу, но как-то так вышло, что хозяйственные заботы в основном взял на себя он. У него это лучше получалось. Мне было его жалко. Зачем так надрываться? Можно нанять приходящую домработницу. Пусть убирается и готовит, когда я зашиваюсь с работой. Виталий категорически отказался. Все упиралось, конечно же, в деньги, но довод мой благоверный привел другой. Мол, он терпеть не может присутствия в доме посторонних людей, которые роются в его вещах. Да и квартира маленькая. Убрать ее после работы для него даже в охотку. Замечательная разрядка после целого дня умственных трудов. А продукты на неделю будем закупать вместе по выходным. Так мы и стали жить.
Правда, наша совместная жизнь оказалась короткой. Сперва сломал ногу Егор, с которым я так и не успела тогда познакомиться, и Виталий на какое-то время вернулся в прежнюю семью, ибо лечение сына сразу не задалось и с ногой у него начались какие-то осложнения. Пришлось Виталию возить сына по врачам и на процедуры. А едва Егор пошел на поправку, удар обрушился на меня.
Внезапно тяжело заболела бабушка. И теперь уже мне пришлось покинуть нашу с Виталием едва обжитую квартиру. Мама продолжала работать, а за бабушкой теперь требовался круглосуточный уход. Я-то могла писать, не отходя далеко от ее постели.
Слава Богу, у меня была теперь возможность нанять для нее и сиделку, однако совсем отдать бабушку в чужие руки я не могла. Нанятая женщина приходила готовить, стирать, убираться в квартире, в общем, делала всю «черную» работу, а моральная поддержка легла на мои плечи.
Бабушка умирала счастливой. Я сидела рядом с ней и писала, а она, прямо по горячим следам, читала написанное. Это был для меня совершенно особый роман. В нем я со страстью и изощренностью убивала персонажа по фамилии Раков, который олицетворял для меня страшную болезнь, пожиравшую бабушку. Как я надеялась, что справлюсь. Мне упорно казалось: стоит убить проклятого Ракова, и врачи одолеют бабушкину болезнь. Увы, не помогло. Бабушка таяла на глазах.
А еще я очень скучала по Виталию, который, хоть и навещал меня, но никогда не оставался, да и негде было. Поэтому любовь в этом романе расцвела особо пышным цветом.
В издательстве мне сказали:
— Слишком сильный перекос в сторону мелодрамы. В дальнейшем, пожалуйста, остерегайтесь, Таисия Никитична, читатели могут не понять.
Я разозлилась:
— Позвольте мне, наконец, писать то, что мне хочется!
— Да пишите, пожалуйста, — великодушно согласилась моя редакторша. — Только в свободное от контракта с нами время. Потому что по контракту вы должны писать то, что хочется нам. За это мы вам и платим деньги.
Мне оказалось нечего возразить, и я лишь поинтересовалась:
— То есть вы мой роман не одобряете?
Редакторша вздохнула:
— Ладно уж. В виде исключения издадим как есть. Однако на будущее просим серьезно отнестись к нашим замечаниям.
Ну прямо «Мы, Николай Второй»! Правда, редакторша, видимо испугавшись, что несколько переборщила, уже гораздо более вежливым тоном добавила:
— Таисия Никитична, мне-то, в общем, понравилось, однако читатель привык получать от вас определенный продукт, и любое отклонение от привычного стандарта способно вызвать разочарование и отторжение.
Я снова начала закипать:
— Это ведь книга, литература, пусть даже и массовая! А вы так о ней говорите, будто я вам кирпичи леплю.
Она развела руками:
— Таисия Никитична, это товар. Вы ведь не хотите, чтобы вас стали меньше покупать. А книги продают по тем же законам, что и любую прочую промышленную продукцию. Необходимо выдерживать стандарты.
— А что если мой новый стандарт понравится читателям больше старого?
— Сомневаюсь, — у редакторши сделался обиженный вид. — Поверьте моему опыту, читатель очень консервативен.
Кто был из нас прав, а кто нет, история так до конца и не рассудила. По выходе романа издательство завалили письмами. Читатели разделились на два равных лагеря. Одни восприняли любовную часть книги восторженно и уговаривали Евлалию Котову продолжать в том же духе, а другие гневались, что мало детектива. Как бы то ни было, роман разошелся быстро, и больше издатели ко мне не придирались.
Я не только писала при бабушке роман, и она не только читала мною написанное. Мы еще много разговаривали, и мне все отчетливей открывался в ней совершенно иной человек, которого я раньше не знала. От этого мне делалось еще больнее. Надо же, всю свою жизнь провела с ней, а по-настоящему мы познакомились только в самом конце. Прежде-то она мне казалась совершенно такой же, как мама. А она другая — живая, веселая, остроумная. Я постоянно корила себя, что даже не попыталась в более юные годы по-настоящему узнать ее. Наверняка с таким верным союзником жить мне было бы гораздо уютнее. Но, видимо, и бабушка раньше была другой. А может, не хотела вносить разнобоя в мое воспитание. Поэтому и поддерживала маму. А может, с течением времени и изменением внешних обстоятельств она сама стала более открытой и больше себе позволяет? Как знать.
Но не было бы счастья, да несчастье помогло. Болезнь, отнявшая у меня бабушку, бабушку мне и дала. Бабушку, которую буду любить и помнить до конца своих дней.
Она очень много рассказывала мне про свою жизнь. В ее памяти всплывали все новые и новые истории. Одни веселые, другие грустные, третьи забавные или курьезные, четвертые трагические. Один случай почему-то особенно запал мне в душу. Я не могла выкинуть его из головы, все время думала, как такое могло случиться. В результате родился роман — последний написанный мною при бабушкиной жизни.
История эта произошла с ее двоюродным дядей. Сам он жил в Москве, но однажды по каким-то делам поехал в Ленинград и там, в Эрмитаже, познакомился с девушкой. Они приглянулись друг другу и на прощание обменялись адресами. В тот же день они оба уезжали. Девушка в Псков, а бабушкин двоюродный дядя — в Москву.
Около года они переписывались. Затем он не выдержал и сделал ей предложение. Она приехала к нему. Он встречал ее на вокзале. Она сразу узнала его и подошла. А он ее не узнал. Совершенно. И долго отказывался верить, что эта Нина — его Нина, которая запомнилась ему совсем другой, о чем он с изумлением сообщал родственникам и знакомым. Тем не менее они поженились и счастливо прожили душа в душу до конца своих дней.
Я так и сяк прокручивала в воображении бабушкин рассказ, и в результате сочинила сложнейшую детективную коллизию с подменой людей на основе мимолетной встречи мужчины и женщины, полюбивших друг друга с первого взгляда, которым обстоятельства долго мешали соединить свои жизни. Книга так и называлась: «Невеста была не та…».
Бабушка продержалась до последней ее страницы, после каждой прочитанной главы восторженно повторяя:
— Выходит, мы с тобой вместе роман придумали!
— Да, бабушка, — я изо всех сил старалась не разрыдаться.
Едва последняя фраза была дочитана, бабушка умерла. Я осталась одна. Роман я посвятила ей.
Я осталась одна, но теперь у меня была собственная отдельная квартира. Бабушка завещала ее мне. После похорон я сделала небольшой ремонт и теперь уже навсегда уехала от мамы.
— Только не вздумай там прописывать своего Виталия, — не удержалась от напутствия моя добрая родительница. — После хлопот не оберешься. Уверена: рано или поздно он тебя обязательно бросит.
— Кого что волнует! Ты забываешь: ему не нужна прописка. Она у него уже есть.
— Зато жилплощади нету. Сама говоришь, он квартиру жене оставил, так что отхватить при случае кусок от твоей ему не помешает.
— Мама, если мне понадобится его выселить, я другую ему куплю. Денег хватит. Тиражи мои растут не по дням, а по часам.
— Процветание не вечно, — зловещим голосом Кассандры изрекла моя мать. — Советую не мужикам квартиры дарить, а на черный день откладывать. Вот я помру, и тебе совсем не на кого будет рассчитывать. Одна останешься на белом свете.
Вот как интересно повернула! Ведь это я давно уже постоянно ей деньги подкидываю, а не наоборот. Может, она имела в виду моральную поддержку? Тогда я вообще молчу. Нет, я совершенно не жажду ее смерти, однако давно привыкла рассчитывать только на себя, и в моей жизни без нее мало что изменится.
Назад: Глава III
Дальше: Глава V