II
Мы возвратились домой, и я сразу же набрала номер Феди. У меня совершенно не было уверенности, что он ради моего личного счастья рискнет пожертвовать Ириской. Она для него — самое близкое существо, даже ближе Пупсика. Пупсик — это Федина девушка, с которой он живет. Настоящего ее имени давно уже никто не помнит. В том числе, подозреваю, и Федя. Потому что прозвище Пупсик как нельзя более точно отражает ее суть — и внутреннюю, и внешнюю. И она сама не против. Поэтому париться и вспоминать имя излишне.
На всякий случай я морально подготовилась, что Федя может сейчас меня обматерить за столь ранний звонок. Он свободный художник и привык строить расписание исключительно сообразно собственным потребностям.
К моему удивлению он взял трубку сам, сразу, весьма бодрый, хотя и не веселый, скорее мрачный.
— Федька, привет! Как жизнь? — для зачина спросила я.
— Потрясающе, — уныло откликнулся он. — С Пупсиком разводимся.
— А вы разве были официально женаты? — Неужто меня проигнорировали и не позвали на свадьбу?
— О чем ты, — траурным голосом продолжал он. — И жили неофициально, и разводимся неофициально. Она от меня уходит.
— Оп-па! — даже восхитилась я. Вот так Пупсик! Никак от нее не ожидала! — Что, богатый кошелек нашла?
— Твой цинизм выходит за пределы вех приличий. Она не нашла, а потеряла. Меня. Из-за собственной дурости.
Еще интереснее! Неужели Федору рога наставила? Спросить впрямую я не решилась, задала вопрос в деликатной форме:
— Чего она натворила-то?
Федя только вздохнул.
— Не поверишь. Эта дура скопила деньги на туфли «Маноло Бланик». Купила. Зачем они ей сдались, ума не приложу. Можно подумать, она босая. Ну да ладно.
— Неужели из-за этого разводитесь?
Подобная мотивация изумила бы меня еще сильнее, чем Пупсикова измена. Федя крайне терпимо и либерально относился ко всем слабостям своей пассии.
— Да нет, конечно. Купила, и на здоровье. Одной парой больше, одной меньше, какая разница. Беда в том, что «Бланик» Ириске очень понравился. Пупсик принесла туфли домой и поставила на кровать. Любоваться. Потом ее что-то отвлекло. А когда вернулась обратно, любоваться уже было практически нечем. Ириска «Блаником», понимаешь ли, плотно пообедала. Лучше бы Пупсик их на себя надела. Хоть бы я полюбовался. Ножки-то у нее — обалдеть. А так полная трагедия. Пупсик в истерике. Она даже не успела в них ни разу выйти.
— Подумаешь. Купи ей новые, — не видела особой проблемы я.
— Купи! — трагически возопил Федя. — Во-первых, у меня сейчас временный пробой в финансах, но это, положим, еще решаемо. Во-вторых, туфли были в единственном экземпляре. И, в-третьих, Пупсик мне ультиматум поставила: либо она, либо Ириска. Сама понимаешь, в такой ситуации я выбрал собаку. Мы ведь в ответе за тех, кого приручаем, как говорил великий Экзюпери.
— Сурово, — посочувствовала я. — Только разве за Пупсика ты не считаешь себя в ответе?
— Старуха, таксу я заводил, и на улицу ее выкинуть не могу. Она без меня пропадет. А Пупсик девушка самостоятельная, выживет. И не заводил я ее. Сама прибилась. Хотя, если честно, предпочел бы не выбирать, а обеих оставить.
Мои воспоминания, по-видимому, несколько отличались от Фединых. Кажется, он довольно долго и упорно окучивал Пупсика, прежде чем та согласилась делить с ним кров и постель. Ее долго страшило то, что она сама именовала «Фединой финансовой нестабильностью». Попросту говоря, у него то густо, то пусто. Когда густо, они шикуют, а когда наступает перебой в заказах, сосут лапу. Правда, Пупсик в результате решила, что другие Федины плюсы перевешивают этот единственный минус, и они стали жить вместе.
В процессе гражданского брака всплыл еще один минус: Ириска. Она, как настоящая женщина, за несколько лет совместной жизни с хозяином привыкла быть единственной, и восприняла появление Пупсика как наглую оккупацию своей территории. Две бабы немного повоевали, а потом вроде смирились с существованием друг друга. Во всяком случае, мне так казалось, однако история со злополучным «Блаником» доказывала: подводные течения, видимо, остались, и туфли стали последней каплей.
Но я-то думала о своем. И страшно обрадовалась ситуации на Федином семейном небосклоне.
— Вещи собирает, — тем временем продолжал отставленный гражданский муж. — Ну и пусть катится. А, что я о своем. Ты-то как. Гляжу, с утра пораньше звонишь. Случилось что?
— Да нет. Просто один вопросик хотела задать. — Издалека приступила я к главному.
— Если денег в долг хочешь, я пас. Говорил уже: на мели.
— С деньгами у меня порядок. Могу даже тебе одолжить.
— А я, знаешь, не откажусь, — повеселел он. — Возьму ровно на месяц. Потом мне должны привезти из Германии гонорар за картину. Очень выгодно одному немцу впарил. Агатка, тысячу зеленых подкинешь?
Я давно знала: Федя хоть и свободный художник, но в финансовых вопросах крайне щепетилен и аккуратен. Деньги ему можно ссужать совершенно спокойно. А сейчас мне к тому же позарез требовалась Ириска.
— Запросто, — произнесла я вслух.
— Ой, спасибо! А что у тебя за вопросик?
— Да, в общем-то, ничего серьезного. Хотела спросить, не одолжишь ли ты мне Ириску? Всего на недельку.
Федя всхрапнул, как загнанный конь, и крикнул:
— Зачем тебе моя собака?
Сахар свой человек, и я сказала чистую правду:
— С мужиком хочу познакомиться.
На сей раз он хрипел дольше. Я поняла, что осмысливал. Однако до конца, видимо, не осмыслил, потому что спросил:
— А Ириска-то тут при чем?
— Федя, ты понимаешь, этот мужик тут каждый день гуляет с собакой, — принялась терпеливо объяснять я.
— А собака у него ротвейлер или мастино наполетано, — взвыл Федор.
— Что ты, что ты! — скороговоркой затараторила я. — Совсем маленький миленький песик. Почти уверена, он и кусаться не умеет, у него челюсти абсолютно кривые.
— Порода? — жестко осведомился неумолимый Федор.
— Французский бульдог.
— И она говорит, он кусаться не может! У французских бульдогов, к твоему сведению, мертвая хватка.
Не даст Ириску! Вот так люди и страдают за правду. Что мне стоило соврать, будто у моего Принца какая-нибудь левретка! Но надежда умирает последней, и я продолжала уговаривать.
— Ты, наверное, знал агрессивных французских бульдогов, а этот такой спокойный, даже вялый.
— Все они вялые, пока не укусят.
— Федечка, я тебя умоляю! Клянусь тебе держать Ириску на поводке и к бульдогу близко не подпускать. Его, между прочим, тоже на поводке выгуливают. Пойми: для меня это вопрос жизни и смерти! Ну пожалуйста! — И тут я прибегла к почти запрещенному приему: — Тебе-то только лучше. Ириска у меня недельку поживет, а вы пока, может, с Пупсиком помиритесь. И денег я тебе прямо сегодня дам.
Чумка, внимательно следившая за ходом нашего с Федечкой разговора, сунула мне под нос два пальца. Совершенно верное решение! И я, добавив еще немного вкрадчивости в свой и без того елейно звучащий голос, решила затронуть самые низменные струны в душе своего собеседника:
— А хочешь, не тысячу, а две? Купишь тогда Пупсику какого-нибудь другого «Бланика» взамен съеденного. Вот она тогда без Ириски своими туфельками как следует и насладится.
— Агата, тебе никто не говорил, что ты шантажистка? — пробасил он.
— Никто. Ты будешь первым, — весело откликнулась я, ибо уже не сомневалась: Сахар сломался.
А он уже тем временем заговорщицки шептал:
— Только давай договоримся: я Ириску тебе вроде как насовсем отдаю. Ну типа без Пупсика жить не могу. Подождем, когда страсти улягутся, а после вроде как выяснится, что Ириске у тебя плохо, и тебе как бы придется мне ее возвратить.
— Сахар, а тебе никто не говорил, что ты наглый врун? — отбила обвинение в шантаже я.
— Постоянно говорят, — в свою очередь, парировал он. — Так что этим ты художника не унизила. У меня просто творческое воображение хорошо развито. Что, если я прямо сейчас соберу Ирискино барахло и вместе с ней к тебе? Подходит?
Все складывалось как нельзя лучше. Сегодняшний день у меня был совершенно свободный. Да и откладывать приезд таксы не в моих интересах. Вдруг потом Федя передумает. Ну например, Пупсик уйдет, а Феде понравится снова жить одному. Тогда он мне свою собаку ни за какие коврижки не отдаст.
— Приезжай! Жду.
— Я мигом. Только Пупсику сообщу, что она победила! А ты пока туфли свои спрячь подальше. Предупреждаю: уничтоженную Ириской обувь компенсировать тебе не намерен.
— Естественно. Я ведь не Пупсик.
С Федей мы завершили беседу, крайне довольные друг другом. Перед обоими замаячили радужные перспективы.
— Мы в ответе за тех, кого приручили! — передразнила я друга Сахара. — А собаку отдал. Сейчас привезет.
— Тогда я у тебя еще посижу, — сказала Чумка. — Сто лет Федьку не видела. Только опять в платье впихиваться неохота. Можно, я в твоем костюмчике останусь?
— Тебе же цвет не нравился.
— А я сейчас себя не вижу. Зато мягонько, свободненько, а в платье корсет.
— Живи, — разрешила я. — Если хочешь, и домой в нем езжай. После как-нибудь вернешь.
— Ой, ну ты сегодня добрая! Благотворительностью занимаешься направо и налево. Что бы у тебя еще попросить?
На Чумкином лице воцарилась задумчивое и одновременно мечтательное выражение.
— Денег дома больше нет. Остальные в банке, — сочла невредным предупредить я. — И мужика не одолжу, сама еще им не пользовалась.
— Да пользуйся на здоровье, у меня свой. Но если потом надоест, я на очереди.
— Очередь лучше не занимай. Такой мужик надоесть не может.
Федя возник лишь часа через два. Похоже, процесс примирения с Пупсиком оказался длительным. Собственно, сперва Сахар даже не появился, а позвонил снизу:
— Ты, старуха, спустись и помоги, а то одному мне не справиться.
— А что там такого, с Ириской справляться? — Я хихикнула. — Или Пупсик ее покусала, и она стала бешеной?
— Шутку не принял. Дело совсем не в Ириске, а в ее приданом.
— Какое еще приданое?
— Ну я же тебе ее вроде насовсем отдаю. Вот и привез полный комплект ее барахла.
— Сколько же, интересно, барахла может быть у собаки? Миска, корзина, что еще?
— Отстала ты от жизни. У современной собаки должно быть еще много чего. Сейчас лето. Автопоилка с охлаждением требуется в обязательном порядке. А также дозатор корма с таймером, домик для перевозки, три комбинезона, шампунь для мытья, средство против блох, витамины, набор поводков и ошейников, игрушки, сухой корм нескольких видов. Что-то я, по-моему, еще забыл назвать, но с собой захватил.
— И ты все это припер ко мне? — ужаснулась я.
— Естественно. Она ведь у тебя жить будет, и ко всему этому привыкла.
— Ну хорошо. Спускаемся.
— А кто еще? — не понял Федя.
— Чумка. Она у меня в гостях.
— Замечательно! Давно не виделись! — обрадовался он.
Когда мы вышли из подъезда, мистер Сахар заключил мою подругу в пылкие объятия.
— Сколько лет, сколько зим! Совсем не меняешься. И цвет этот тебе к лицу! — оценивающе оглядел он мой поросячьего цвета костюмчик и перевел взгляд на меня. — Учись, Разумовская, у подруги. Ты бы на такой цвет нипочем не решилась. А Викуся выбирает и выигрывает. Ты теперь человек творческий, тоже пора из серенького выбираться.
— Это мой костюмчик, — свирепо сообщила я ему. — А Чумке я его всего-навсего одолжила. Ей-то как раз цвет не нравился.
— Извини, ошибся, — погас Федя.
Он открыл машину. Навстречу нам с радостным повизгиванием вылетела коричневая гладкошерстная такса. Я нагнулась. Она облизала мне лицо.
— Нацеловаться потом успеете. — Федор пристегнул Ириску к поводку. — А сейчас работать.
Мы выволокли с заднего сиденья и из багажника груду разнокалиберных пакетов и свертков.
— Чтоб мне так жить, — с неприкрытой завистью взирала на таксино приданое Чумка. — Избаловал ты собаку, Сахар!
— И не только собаку, — подхватила я, волоча к лифту большой, но довольно мягкий тюк.
— Кого люблю, того балую, — с пафосом отозвался Федя.
— Кстати, как Пупсик? — поинтересовалась Чумка.
— Нормально. Победу празднует. За новыми туфлями поехала.
— Подкаблучник ты, Сахар, — язвительно проговорила Чумка. — Погоди, погоди, какие новые туфли? У тебя же денег нет.
— Занял у соседа, с расчетом вернуть Агатиными.
— Да ты еще и альфонс к тому же, — не замедлила с новым обвинением Чумка.
Дотащились мы до квартиры и продолжили занятия физическим трудом. Полчаса мебель передвигали, чтобы устроить спальную корзину. Этим дело не кончилось. Федя, распаковав все, что привез, сопровождал демонстрацию каждого предмета подробнейшей инструкцией по его использованию. Дольше всего я осваивала поилку, а когда с ней справилась, Федя, усадив меня за письменный стол, заставил в подробностях записать порядок Ирискиной жизни. И пусть больше мне никто не доказывает, что творческие натуры безалаберные!
Очень скоро мне захотелось Сахара убить. Если бы не мечта о Мужчине Моей Мечты, собрала бы все его барахло и вручила Федьке обратно вместе с Ириской! Однако любовь, как известно, требует жертв. Пришлось терпеть поучения и даже улыбаться. Хотя тоже мне Джеральд Даррелл выискался. Можно подумать, без него с таксой не справилась бы. И автопоилкой его пользоваться не стану. Обойдется Ириска. Из миски попьет.
Наобщавшись со мной и с Чумкой, поцеловавшись с собакой и не забыв взять деньги, Федор наконец удалился. Чумка, опять вытянувшись на диване, полюбопытствовала:
— Операцию «Знакомство» прямо сегодня вечером начинаешь?
— Ну уж нет! Сил нет!
— Но с собакой-то все равно придется гулять.
— Необязательно. Федя лоток привез. В крайнем случае туда сходит. А на бульвар мы лучше пойдем с утречка, когда я как следует отдохну и высплюсь. Надо предстать ему во всеоружии.
— Кстати, а где собака? — сидя на диване, с беспокойством огляделась Чумка. — Может, она мои туфли грызет? Они хоть и не «Маноло Бланик», но тоже хорошей фирмы.
— Остынь. Твои туфли я давным-давно на шкаф поставила.
— Так бы сразу и сказала.
— А то что? Нервные клетки не восстанавливаются?
— Любимые туфли не восстанавливаются.
Ириска с меланхоличным видом сидела в прихожей у самой двери. В глазах ее без труда читались растерянность и недоумение. Явно не понимала, почему хозяин ушел, а она осталась.
Мы начали звать ее. Она на нас посмотрела, но с места не двинулась.
— Душераздирающее зрелище, — сказала Чумка. — Прямо хоть туфли ей отдавай.
— Правильно. Собаку надо развлечь, — дошло до меня. — Сахар ведь ее игрушки привез. Не помнишь, куда я их закинула.
— Вроде в стенной шкаф.
Там они и обнаружились. Пакет со специальной кожаной косточкой, мячиком и резиновыми пищащими игрушками. Мы их одну за другой перепробовали. Такса не реагировала. Чумка даже делала вид, будто грызет игрушечную косточку. Ноль внимания. Ириска взирала на наши ухищрения исполненным тоски взглядом.
— Сразу чувствуется, что баба, как страдает, а! — воскликнула Чумка.
— Да нет, любого пола собаки страдают, когда без хозяев остаются, — возразила я.
— Не-ет, — стояла на своем она. — Только у брошенной бабы может быть такое лицо.
Я взяла Ириску на руки и отнесла в корзинку. Там, наверное, все-таки домом пахнет, вдруг ей от этого станет легче? На душе у меня было скверно. Ведь в Ирискиной тоске была виновата я. Одно успокаивало: тосковать ей только неделю. Больше ни она, ни Федя наверняка не выдержат.
Вяло потоптавшись в корзине, собачка тяжело вздохнула и улеглась. К нам спиной. Чумка тоже вдруг заскучала и зазевала.
— Ой, подруга, уже с ног валюсь. Засиделась я у тебя. Поеду. Хоть пару часиков сосну. Иначе сегодняшнее мероприятие не выдержу.
— В моем костюмчике поедешь?
— Переодеваться сил нет. И костюмчик, как выяснилось, на некоторых впечатление производит. Да ты не волнуйся, верну.
Она ушла. Мы с Ириской остались. Каждая наедине со своими мыслями.
