Чему обучались поршки в шноле первой ступени
Ястребиха съела на месте петушка Бровкина, а курочку Голубой Носик унесла в лес — своим прожорливым ястребятам на обед. Жаворонок полетел к Подковкиным.
— Вы видели? — встретила его вопросом Оранжевое Горлышко. — Ужас, ужас! Бедные крошки Бровкины, горькие сироты..» Идёмте скорей, разыщем их.
И она побежала так шибко, что поршкам пришлось поминутно вспархивать, чтобы поспеть за ней.
На Костяничной горке она остановилась и громко позвала:
— Ко-ко! Ко-ко-кко!
Ей никто не ответил.
— Ах, бедные, ах, бедные крошки! — сказала Оранжевое Горлышко. — Они так напугались, что не смеют и на ножки вскочить.
Она позвала во второй раз.
И опять никто не отозвался.
Позвала в третий раз — и вдруг кругом, со всех сторон, как из-под земли выросли маленькие Бровкины и с писком покатились к ней.
Оранжевое Горлышко распушила перья и приняла к себе под крылышки всех своих малышей и всех Бровкиных.
Такое множество поршков не могло поместиться под её крылышками. Они залезали друг на друга, толкались, брыкались, пихались, и то один, то другой из них кубарем вылетал наружу. Оранжевое Горлышко сейчас же нежно загоняла его назад, в тепло.
— Пусть-ка теперь, — вызывающе крикнула она, — пусть кто-нибудь осмелится сказать, что это не мои дети!
Жаворонок подумал про себя: «Вот уж верно! Все крошки как две капли воды похожи друг на друга. Пусть меня изжарят на сковородке, если я разберу, которые тут Бровкины, которые Подковкины. Я думаю, сама Оранжевое Горлышко — и та не разберёт».
А вслух сказал:
— Неужели вы хотите их усыновить? У вас и своих-то…
— Молчи, молчи! — перебил его Подковкин. — Раз Оранжевое Горлышко сказала, — значит, так тому и быть. Не пропадать же сироткам без призору!
Тут у Жаворонка почему-то вдруг защекотало-защекотало в горлышке, и глаза стали мокрые, — хотя птицы и не умеют плакать. Ему стало так стыдно этого, что он незаметно шмыгнул за куст, улетел от друзей и долго не показывался им на глаза.
Раз утром, поднявшись в вышину, Жаворонок вдруг увидал: будто голубой корабль выплывает из-за края обширного колхозного поля; Жаворонок прошлой осенью летал за море и помнил, какие они — корабли.
Только этот корабль показался Жаворонку очень странным: впереди корабля, поблёскивая в лучах солнца, быстро вращалось что-то вроде колеса из длинных узких досок; флаг развевался не как у морских кораблей: на высокой мачте, — мачт у этого парохода вообще не было и в помине, — а сбоку; и тут же сбоку под белым зонтиком сидел капитан и управлял кораблём или пароходом, — как его назвать? Позади него вилась пыль, как дым.
Полевой корабль приближался, — и Жаворонку видно было, как он широко загребает перед собой своим дощатым колесом пшеницу; как она исчезает в нем; как стоящая на мостике с другой стороны корабля колхозница время от времени переставляет рычаг — и позади корабля на коротко остриженное и гладко скошенное поле падают кучи золотистой соломы пшеницы.
Вблизи полевой корабль перестал быть похожим на морские корабли. Спустившись пониже, Жаворонок услыхал, что люди называют его «комбайн» и что эта большая машина на ходу убирает хлеб, обмолачивает его, зерно собирает в ящик, а солому оставляет, — остаётся только сбрасывать её на сжатое поле.
«Надо рассказать обо всём об этом Подковкиным, — подумал Жаворонок, — да, кстати, и поглядеть, чему они обучают своих поршков в школе первой ступени». — И он полетел разыскивать своих друзей.
Как и говорила Оранжевое Горлышко, Подковкиных он нашёл теперь во льне. Они как раз собирались давать детям урок. Жаворонок удивился, как подросли за эти дни поршки. Их нежный пух сменился перышками.
Сам Подковкин поднялся на кочку, а сорок четыре поршка под присмотром Оранжевого Горлышка разместились внизу полукругом.
— Ккок! — сказал Подковкин. — Внимание!
И он стал говорить поршкам о пользе образования для куропаток.
— С образованием, — говорил он, — молодая куропатка нигде не пропадёт.
Говорил Подковкин долго, и Жаворонок видел, как поршки один за другим закрывали глазки и засыпали.
— Как уберечь себя от врагов, — говорил Подковкин, — от охотников, мальчишек, от хищных зверей и птиц, — вот в чём вопрос! В школе первой ступени вы будете изучать, как вести себя на земле, а в школе второй ступени — как держать себя в воздухе. Мы, куропатки, наземные птицы и взлетаем с земли только тогда, когда враг наступит нам на хвост.
Тут Подковкин перешёл к примерам:
— Скажем, к нам приближается человек… мальчик, скажем. Что мы делаем прежде всего?
Никто не ответил на его вопрос: все сорок четыре поршка крепко спали.
Подковкин не заметил этого и продолжал:
— Прежде всего я или Оранжевое Горлышко тихонько командуем: «Ккок! Внимание!» Вы уже знаете, что при этом слове вы все поворачиваетесь к нам и смотрите, что мы делаем.
«Этого он мог и не говорить», — подумал Жаворонок, потому что, как только Подковкин сказал «ккок!» — все сорок четыре крепко спавших поршка разом проснулись и повернули к нему носы.
— Я говорю—«ккок!» — продолжал Подковкин, — и притаиваюсь, то есть поджимаю ножки и крепко прижимаюсь к земле. Вот так.
Он поджал ножки, и все сорок четыре поршка сделали то же.
— Так… Мы лежим притаившись и всё время зорко смотрим, что делает мальчик. Мальчик идёт прямо на нас. Тогда я командую чуть слышно: «Терк!» — мы все вскакиваем на ножки…
Тут Подковкин, а за ним все сорок четыре поршка вскочили.
— … вытягиваемся вот так…
Подковкин вытянул шейку вперёд и вверх, всё тело его тоже вытянулось, и он стал похож на длинную бутылочку на тонких ножках. А поршки, как ни вытягивались, остались похожи на пузырьки на коротких ножках.
— … и удираем, прикрываясь травой, — докончил Подковкин.
Бутылочка вдруг быстро побежала с кочки в лён и пропала в нём. Сорок четыре пузырька покатились за ней — и весь лён кругом зашевелился.
Подковкин сейчас же выпорхнул из льна и опять сел на свою кочку. Вернулись и поршки,
— Никуда не годится! — сказал Подковкин. — Разве так удирают? Весь лён закачался там, где вы бежали. Мальчишка сейчас же схватит палку или камень и швырнёт в вас. Надо научиться бегать в траве так, чтобы ни одного колоска не задеть. Вот глядите…
Он опять превратился в бутылочку на ножках и покатил в лён. Густой зелёный лён сомкнулся за ним, как вода над ныряльщиком, и больше нигде ни один стебелёк не шелохнулся.
— Замечательно! — вслух сказал Жаворонок. — Долго же придётся вам, дети, учиться, чтобы так ловко бегать!
Подковкин вернулся совсем не с той стороны, куда направился, и сказал:
— Запомните ещё вот что: удирать надо не прямо, а непременно углами, зигзагами — вправо, влево; вправо и вперёд. Повторим.
Жаворонок проголодался и не стал смотреть дальше, как поршки будут учиться бегать.
— Я на минутку, — сказал он Оранжевому Горлышку и полетел разыскивать гусениц.
В несжатой ржи он нашёл их много, да таких вкусных, что забыл про всё на свете.
Вернулся он к Подковкиным только вечером. Перепела во ржи кричали уже: «Спать пора! Спать пора!», и Оранжевое Горлышко укладывала детей.
— Вы уж большие, — говорила она поршкам, — и теперь не будете спать у меня под крылышком. С сегодняшнего дня учитесь ночевать так, как спят взрослые куропатки.
Оранжевое Горлышко легла на землю, а поршкам велела собраться в кружок вокруг неё.
Поршки улеглись, все сорок четыре носика внутрь, к Оранжевому Горлышку, хвостиками наружу.
— Не так, не так! — сказал Подковкин. — Разве можно засыпать хвостом к врагу? К врагу надо всегда быть носом. Враги — кругом нас. Ложитесь все наоборот: хвостами внутрь круга, носами наружу. Вот так. Теперь с какой стороны к нам ни подойдёт враг, кто-нибудь из вас его непременно заметит.
Жаворонок пожелал всем покойной ночи и поднялся. Сверху он ещё раз взглянул на Подковкиных.
И ему показалось, что на земле среди зелёного льна лежит большая пёстрая много-много-многоконечная звезда.
