Глава II
Братишки столкнули меня со страшной высоты. Я стремглав полетел в пропасть, но — представьте себе — нисколько не разбился! Ударился о землю, подскочил как мячик, перевернулся через голову — и стал на ножки. Оказывается, у нас, утят, такой густой пух и такие мы лёгкие, что можем падать с любой высоты, как мячики.
За мной благополучно попадали все мои братишки и сестрёнки.
— Ну, вот и молодцы! — сказала мама-утка. — Теперь за мной!..
— Это и есть тот мир, в котором мы будем жить? — спросил я.
— Глупенький! Это не мир, а только ещё перемирие. Самое опасное место между гнездом и прекрасным утиным миром.
— Плохое место! — пискнул я. — Жёсткое! Мне лапам больно. .
— Плохой мир лучше доброй ссоры, — наставительно сказала мама.
Я давно уже заметил, что она любит употреблять человеческие поговорки и часто совсем некстати.
— Ни с кем не ссорьтесь, ведите себя хорошо, — продолжала мама и зашагала вперёд, переваливаясь с боку на бок. Мы все потянулись гуськом за ней. Я, конечно, первый.
Под ногами у нас были корни, мы путались лапами то во мху, то в высокой траве, наши нежные перепонки между пальцами больно кололи хвоины и острые сучочки. Мама шла не шибко, но мы еле поспевали за ней, спотыкались, падали, вскакивали, опять спешили догонять её.
Вдруг мама остановилась и шёпотом зашипела:
— Прячьтесь! И — ни звука!. — Сама тоже спряталась в кусте. Мы затаились в траве. Послышались грубые голоса и стук железа о железо.
По лесу, разговаривая, шли два человека. Они несли страшные большие железные когти.
— Наверняка в дупле чьё-нибудь гнездо, — говорил один. — Если с яйцами — яичницу себе сделаем. С птенцами — так жарево.
И оба быстрыми шагами прошли за кусты в ту сторону, откуда мы только что пришли.
— Ищите! Ищите! — прошипела мама, вскакивая на ноги.
Мы опять побежали за ней — и скоро вышли на залитую солнцем поляну с камнем посередине. На камне грелся зелёный зверёк, длинный и узкий. Он взглянул на нас, засеменил короткими, кривыми лапками и шмыгнул под камень, вильнув длинным хвостом. Я хотел перепугаться, но мама сказала:
— Это ящерица грелась на солнышке. Она испугалась нас. Безногих гадов — змей — надо остерегаться: среди них есть ядовитые. А эти — на ножках — ничего.
Потом вдруг выскочил из-под кустика серый зверь. Большой — куда больше мамы, — страшный, с растопыренными ушами. Мы все сразу остановились и прямо не знали, куда от него деться. А он встал во весь рост, болтает тонкими передними ножками и косится на нас одним глазом.
— Поспать не дадут! — оглядев нас, сердито пискнул зверь детским голоском и опять улёгся под свой кустик.
Мы пошли дальше, и мама сказала:
— Это просто заяц. Он утят не ест.
— Заячий детёныш? — спросил я. — На нём ни перышка, один пух.
Мама объяснила мне: «Из всех на свете животных только мы — птицы — одеваемся в красивые лёгкие платья из перьев. Другие ходят всю жизнь в пуху или — как люди — надевают что-нибудь на голое тело».
Тут перед нами поднялась из травы желтоватая птица чуть побольше мамы, с маленькой головкой, острым носом и красными бровями.
— Здрассте, сестрица тетёрка, — вежливо поздоровалась мама. — Вот каких я утяток вывела: кругленькие, пушистенькие. И такие ловкие, так хорошо научились ходить!
— Ах, не смешите меня, хозяюшка! — сказала краснобровая. — Поглядите на моих тетеревят. Они уж и бегают отлично, не то что ваши ковыляшки!
Тут вдруг как из-под земли выросли девять жёлтеньких краснобровых тетеревят. «Пи-пи-пи!»—запищали они и замелькали тонкими, прямыми ножками.
А мне ужасно не понравилось, что тётка тетёрка назвала нас ковыляшками, Я как дам одному тетеревёнку в грудь! Он отскочил. А я наступил сам себе на ногу и ткнулся носом в землю.
Все жёлтенькие накинулись на нас. Подскакивают и — раз-раз носиками! — всех повалили! Наша мама волнуется, крячет, тетёрка квохчет, — шум, писк! Мама подняла нас всех с земли.
— Как вам не стыдно! — и скорей повела дальше.
Нам и верно было стыдно: девять тетеревят победили нас — тринадцать утят! И кричат нам вслед: «Хи-хи-хи! Ковыляшки! Коротышки! Мокрохвостики!» — и всякие такие обидные слова.
Но тут деревья стали редеть, редеть, стало светлей — и вот впереди показалось, засияло что-то огромное и такое прекрасное, что у меня дух захватило. Синий-синий-синий мир лежал под обрывом, накрытый таким же синим, высоким-высоким небом! Он был похож на огромное синее яйцо.
— Вода, озеро, — сказала мама. — Тут мы и будем жить.
Она раскрыла крылья, замахала ими, полетела и, сделав над
озером широкий круг, опустилась под нами на воду, подняв сноп радужных брызг.
— Кувыркайтесь сюда! — крикнула она весело.
И вот мы — тринадцать утят — смело бросились с высокого обрыва кувырком, кувырком в синее озеро. Я, конечно, первый. И не успел я опомниться, как с головой окунулся в податливую, тёплую, ласковую воду. Вокруг меня с писком падали, окунались, выскакивали мои чёрные братишки и сестрёнки.
— Спасайтесь! — отчаянно крикнула вдруг мама и неожиданно куда-то исчезла. На нас упала тень распластанных крыльев большой птицы с горящими глазами и хищным, крючковатым носом.
Но где же было спасаться нам, беспомощным утятам? Мы у всех на глазах открыто сидели на гладкой воде, и деться нам было некуда…
