Маленький полевой петушок — серенький перепел — не певчая птица. Кричит: «Подь полоть!» или: «Спать пора!» или: «Би-да-на! Би-да-на!» Повторяет этот крик много раз подряд — только и всего. А есть любители: за бидану эту серенькую — за перепела — своего осла отдадут, коня отдадут, верблюда отдадут. Так приятно, так звонко, так сладостно кричит маленький полевой петушок.

Что ж говорить о настоящих птицах-певцах. Их множество, и голос каждой по-своему ласкает наш слух.

Флейту напоминают голоса золотой иволги, маленького лесного жаворонка — юлы, серенькой славки-черноголовки. Но иволга кричит пронзительно, коротко, радостно: «Фиу-лиу!». Юла сочно и мягко выводит своё долгое «люли-люли-люли!», а Черноголовка вплетает в свою лёгкую песенку разные приятные лесные звуки.

Нежной грустью — как капельки в воду падают — звучит голосок пеночки-теньковки: «Те-тинь-ка! Мила-я!..» А белощёкая синица-кузнечик будто бубенчиками вызванивает свою бойкую песенку: «Зин-зиверр! Скинь-кафтан!»

Мастерица подражать чужому пению пеночка-пересмешка, да и скворец любит вставить в свою рассыпчатую песню неожиданное коленце: то колодезным журавлём проскрипит, то простонет куликом, то щёлкнет, как пастуший бич.

Подивишься мелодичному треску камышевок. Издали заслышав очень сильную песню подкоренника, не поверишь, что певец-то ростом всего с мышонка. А как радуешься весной первой песне зяблика — песне смелой, радостной, боевой!

Но лучшие наши певцы, наши прославленные мастера пения: в лесу — дрозды, в полях — жаворонок, в садах и рощах — знаменитый соловей.

Певчий дрозд первым начинает петь в лесу весенним, ещё морозным утром, последним замолкает вечером. И кажется: все остальные лесные птицы только подпевают ему. Ясным, полнозвучным голосом он на весь лес выводит неторопливую торжественную песнь— настоящий гимн весне.

Ему немногим уступает и чёрный дрозд, только песня у чёрного дрозда печальнее. Маленький красивый дрозд-белобровик, наоборот, как по лесенке, сверху вниз вприпрыжку мчится голосом беспечно и весело.

Поэт говорит:

Каждый слушал полевого жаворонка, каждый радовался серебристым трелям его прекрасной нескончаемой песни.

Жаворонок — певец утра, певец весны, солнца, радости. Кто больше его заслужил похвал и славы!

Один только соловей — «певец любви, певец своей печали» — по словам великого Пушкина.

Соловей начинает петь с вечера и поёт всю ночь.

Он и пулькает — пуль-пуль-пуль! — и клычет, как чёрный дятел-желна, и гусачком гогочет, и юлой кругленько юлит, и нежно плень-кает, и трещит, и тук-тукает, и лешим раскатисто гогочет, и щёлкает, и свищет, и рассыпается звонкой дробью.

Невольно заслушаешься его в задумчивой ночной тишине. И ничего, что с луга доносится резкий, ржавый крик коростеля, ничего, что в пруду хрипят, урчат и квакают лягушки, а на селе вдруг встрепенутся петухи, захлопают крыльями, заорут оглушительно, во всё своё петушье горло: «Ку-ка-ре-ку!». От всего этого ещё только слаще и милей соловьиное пенье.

Нет в мире голоса богаче, гибче и прекрасней, чем голос этой нашей маленькой серой птички.

И только человек поёт всё-таки лучше.