Так где же она, пятая супруга Филиппа, та самая Олимпиада, которая и породила на свет Александра Македонского, которого хоть обожай, хоть ненавидь, но без него история уже никак? А нету: вообще не существует такого человека. Есть Поликсена, дочь царя Эпира, соседнего с Македонией махонького государства, из которого, согласно некоторым современным научным теориям, все греки и произошли, а потом расселились по всему югу Балкан. Имя у греков вовсе не обязательно давалось на всю жизнь, подобралось новое звучное имя или прилипла подходящая меткая кличка – вот его и меняли, и ни один ЗАГС слова против сказать не мог ввиду своего отсутствия на этой планете. Понравилось, скажем, молодому человеку по имени Аристокл прозвище, которое ему дали на тогдашней спортплощадке за коренастость и широкоплечесть, вот и знает теперь мир именно философа Платона – это и значит «широкоплечий», сравните слово «плато», это ведь тоже что-то широкое… Так и наша барышня Поликсена в юности совершенно незаметно стала Мирталой, и это никому не мешало. Под этим именем она и поехала на остров Самофракия, чтоб приобщиться к знаменитым Самофракийским мистериям – не каждому доступному религиозному обряду, содержащему всяческие тайны, неизвестные непосвященным. Там-то она и встретилась с Филиппом, и они друг друга заметили, в чем нет ничего удивительного – они оба были люди непростые. Филипп, например, совсем молоденький, а уже весь в шрамах, и хотя пока двуглазый, четко видно, что это ненадолго (в самом деле, пяти лет не прошло!). А Олимпиада во время мистерий, рассказывают, такое вытворяла, что даже в этой милой компании на нее оглядывались, чего добиться так же нелегко, как быть уволенным из гестапо за зверства. Скажем, размахивать, словно плетьми, парочкой крупных змей – занятие не рядовое даже для родственных самофракийским орфических мистерий, обряды которых так и назывались вакханалиями, и более того, содержали все, что это слово обещает, вплоть до спонтанных насилий и убийств тех, кто некстати подвернулся или неудачно увернулся. Но любовь эпирской царевны к змеям поначалу, скорей всего, даже привлекала Филиппа – сосредоточенным и целеустремленным маньякам нравятся женщины-вамп.

Дело явно было не только в том, что жениться на царевне из соседнего царства, дела которого уже чисто в силу географии достаточно плотно переплетались с македонскими, есть вещь явно полезная в хозяйстве. Тут немалую роль сыграли и личностные факторы – попросту говоря, молодые люди друг другу понравились, причем настолько ощутимо, что вскоре после этих мистерий дядя нашей героини, пока еще Мирталы, действующий эпирский царь, быстро обговорил детали со своим македонским соседом, после чего сразу решили честным пирком да за свадебку. А вот уже после свадьбы Мирталу стали называть Олимпиадой – такое имя дал ей молодой супруг, причем именно в честь популярнейшего всегреческого спортивного состязания. Похоже, что прельстился перспективой без всяких отборочных турниров оказаться на Олимпиаде, причем не раз в четыре года, а каждую ночь. Опять же при греческом патриархате стать победителем Олимпиады Филиппу тоже было бы просто. Это уже не говоря о том, что иметь собственную Олимпиаду не в далекой Олимпии, а в родной Македонии Филиппу было лестно. В общем, факт остается фактом – имя молодая царица сменила, и хотя под конец жизни она еще раз переименовалась, назвав себя Стратоникой, человечество запомнило ее именно как Олимпиаду. Может быть, потому, что именно под этим именем она в положенный срок подарила царю сына и законного наследника престола, которого назвали популярным среди македонских царей именем Александр – он стал уже третьим царем, носящим это имя. Очень хочется свернуть свой рассказ в привычное русло и засыпать вас сведениями об Александре, рассказать о его детстве, воспитании, похвалить его воспитателя Леонида, повосторгаться укрощением Буцефала и все такое, но сегодня рассказ не о нем, а о его папке с мамкой. Об Александре все и так знают.

Значит, свадьба прошла, теперь можно о грустном. Счастье молодоженов длится недолго. Счастливый супруг даже начинает избегать супружеского ложа – встретить там, кроме супруги, еще и настоящую змею есть дело обычное. Многие относятся к этим рассказам недоверчиво, а я считаю это возможным – мало ли на Балканах ужей и безногих ящериц? Вон желтопузик до полутора метров может дорасти, а его в тех краях навалом… Если десятилетние хулиганы из моей родной Одессы могут терроризировать всех лиц противоположного пола в родном классе пойманными на лимане ужами, почему взрослая хулиганка из Эпира не может вытворять то же самое? Но в итоге личная жизнь Филиппа и Олимпиады становится какой-то странной. Есть сын, буквально с пеленок обещающий стать человеком очень незаурядным – его любят и воспитывают с равным усердием и буйный папочка, и ненормальная мамаша. Но это практически все – Филиппу хватает прочих жен, не говоря уже о флейтистках на любой пирушке и случайно подвернувшихся хорошеньких мальчиках, а Олимпиада уже навострилась напоминать при случае и без оного, что Филипп ей, строго говоря, и не муж, потому что со смертным мужчиной ей низко, эпирские цари вообще от Ахилла по прямой линии, а македонские непонятно кто… Откуда взялся сын Александр при таких раскладах, она объясняет без труда – ночью в храме ее посетил лично Зевс, сомнений быть не может (он, наверное, документы предъявил), так что ее ребенок полубог, а кому охота заикнуться, что он незаконный, представьте, что вытворит его настоящий папочка, когда эти мерзкие слова услышит. Интересно, что Александр, уже будучи царем, эту историю не повторял, но ее распространение даже поощрял – в конце концов, владыке мировой державы лучше быть сыном бога, чем простого смертного. Спорить с ней не осмеливались даже ехидные и недоброжелательные спартанцы, которые в ответ на нее процедили сквозь зубы: «Если Александру угодно быть богом, пусть будет». Но поскольку на Бакланах такая женская доля не выходит за рамки нормы, внешне отношения супругов вполне нормальны. Во всяком случае, пока. И если Филипп не пьян – что у трезвого на уме, то у пьяного все знают где, а Филипп, хотя и старательно косит под грека, исконно греческую традицию пьянь презирать, вино на пирах разбавлять и водить по городу пьяных рабов, чтобы все видели, как отвратительны алкоголики, совершенно не чтит. Более того – раз за разом принимает на грудь такие дозы, что даже при его здоровье до царских покоев его волокут под руки. Но организм могучий, признаков алкогольной деградации в его поведении под лупой не разглядишь, и все политические дела наутро, когда базилевс напьется воды с уксусом, заменяющей грекам отсутствующий в их кулинарии огуречный рассол, идут своим чередом.