...тенография моя, полузабытая со студенчества, опять пригодилась. Д, С., ледокольно плавая между нами, говорил то размеренно, то, видимо, увлекаясь, впадал в бурное стрекотание, и в эти моменты швырял — свои глаза во все стороны, так что доставалось и мне.

— Мы собрались, чтобы приобщиться к Практическому Человековедению. Приобщиться перво-наперво через поиск решения своих личных проблем… Каждый своих. Но не только. Главное же убеждение, которое, я верю, скоро станет и вашим, звучит так: только изучая друг друга и помогая друг другу, мы сможем, каждый в отдельности, помочь и себе. Говорящий перед вами не составляет исключения: я так же нуждаюсь в вашей помощи, как и вы в моей….

(Ну вот это уж вы бросьте, Дмитрий Сергеевич. Гуманность вашей позиции мы понимаем, но согласиться не можем. Благородная уловочка. Нет-нет, вы совсем иной, вы из другого теста, вы спускаетесь к нам из-за облаков, чтобы нас пасти и спасать, и… Нет-нет, не можете вы быть рядовым членом нашего психообъединения, не имеете права).

— Вот поэтому мне и захотелось вас познакомить.

Смею уверить, что вы друг для друга не случайные люди. Каждый из вас может найти в проблемах другого нечто важное и для себя…

(При этих словах я почувствовала, что краснею той стороной лица, с которой сидит похожая на меня дама.)

— Итак, сегодняшнее наше занятие нацелено на одно из глубиннейших свойств, присущих всем и каждому. АГРЕССИВНОСТЬ, вполне знакомо, не правда ли?..

— Более чем слишком! — вякнул гривастенький.

— Но это не только драки, не только угрозы и споры, крик и битье тарелок, не только ярость, злоба и ненависть… И не только изнанка страха, трусости, неуверенности-все это нам уже хорошо известно… Это и нерв любви, и закваска юмора, это и работоспособность, и радость борьбы и творчества. Топливо мысли, фермент характера… И даже к таким сложным душевным образованиям, как совесть, имеет самое глубокое отношение…

(Агрессивность — и совесть?.. Никогда не соединялось в мозгу, любопытно. Впрочем… Да, да! Наш Новослободкин-человек, по крайней мере внешне, совершенно без агрессивный. И совершенно бессовестный, да-да, совершенно без агрессивная и безнравственная, совершенно равнодушная, прости господи, сволочь.)

— Если я подхожу к своему коту обычным шагом, он встречает меня доброжелательно, если подбегаю стремглав — пугается, вздыбливает шерсть, убегает.

Я никогда не бью кота, стараюсь не обижать, но, очевидно, для него такое мое стремительное приближение уже есть проявлением агрессии, знак недобрых намерений. Скажу больше, в этот момент мой кот считает меня немножко собакой. И если бы. я был котом, то, пожалуй, определил бы агрессивность как такое отношение одного существа к другому, которое содержит в себе некую угрозу его, другого существа, законным правам.

И в природе, и в человеческих отношениях агрессивность одного существа может быть почувствована только другим. Вне оценки этого другого существа ее просто не существует…

— Но человек! — снова встрял гривастенький. — Разве сам человек свою собственную агрессивность не ощущает?! Что касается лично меня, то я ощущаю ее каждый день и ночь, и даже сию минуту! (Встряхнул ушами, бородка победительно задрожала.)

— Это лишь доказывает, уважаемый В. Л., что вы имеете внутри себя, кроме себя, еще и Другого, который вашу агрессивность способен осознавать, сдерживать и контролировать.

— О, если бы ему это всегда удавалось! Он у меня такой робкий, такой пугливый!..

— Это уже отдельный разговор. Этот ваш Другой, между прочим, вполне может поступать и наоборот — подогревать вас, науськивать… Вся сложность в том, что глубинные двигатели человеческого поведения чрезвычайно малодоступны сознательному самоотчету: мы переживаем, мыслим и действуем, не замечая, не успевая заметить, как эти двигатели срабатывают. "Стоп — ты глуп! Стоп — ты несправедлив! Стоп — ты злобен!" — таких сигнальных устройств природа в нас не вложила, и вся надежда на то, что с обоюдной помощью мы дооборудуем себя сами…

(О да, да! Переоборудование крайне необходимо!

Кто-кто, а я такие вещи если и осознаю в себе, то лишь каким-то катастрофическим задним умом.)

— Поэтому нужно прежде всего постараться себя увидеть. Увидеть холодно, спокойно и беспристрастно, как факт в ряду фактов. Каждый человек, полагаю я, должен знать о присущем ему заряде, его мощности, возбудимости и о степени сдерживания, о состоянии тормозов, о том, проявляется ли он преимущественно в виде открытого наступления или глубоко эшелонированной обороны, с предпочтением физического насилия или всевозможных его замен…

— Например?! — (Этот гривастенький уже начал выводить меня из терпения… Стоп! Ты нетерпима…)

-..Например, склонности перебивать говорящего.

(Получил! Сам нарвался. Сеньор ушастенький, вы, очевидно, какой-то выдающийся специалист по возбуждению агрессивности.) Или насмешек, от стрел бичующей сатиры до простого подзуживания… Или морализирования. Или кляузничества. Или перемывания косточек.

Или насильственного чтения стихов-как видите, палитра довольно богатая…

— Да, да, да, да! — прочувствованно кивал бородкой, гривастенький, как будто и не получил только что щелчка по носу. — Потрясающее многообразие, я тоже это всегда отмечал.

— Вот почему вместо слова "агрессивность", привычно-неприятного, злобно звучащего, хочется придумать какое-то другое, полегче и пошире. Какое?… Воинственность? Активность? Наступательность? Наступательная активность? Оборонительная активность?

Оборонительная наступательность?.. Трудно, правда?

И все же понятно, что все это в основе одно. И вот уже другой вопрос, и самый важный — о направлении.

Преимущественно вовнутрь, на себя, как, скажем, у Ганди или у Толстого, особенно под конец жизни, или преимущественно вовне, как у Наполеона, Бернарда Шоу и почти всякого обыкновенного человека. Если вовне, то на какие излюбленные "объекты" — ближних или дальних, на сильных или на слабых, на людей, на зверей, на предметы или на более или менее отвлеченные категории, с каким проникновением в самые верхние слои психики… Если вовнутрь — то в какой опять-таки форме: активного недовольства собой или пассивной депрессии, бессознательного "телесного самонаказания" через посредство болезней, таких, как язва желудка, или всякого рода неоправданных рисков, например, бешеной езды, на мотоцикле, саморазрушения непосильной работой или с помощью алкоголя, курения и тому подобных посредств, угрызений совести, скрытых от самого себя или осознанных, неумеренной аскезы, Спартанства, доходящего до самоистязания, или прямого влечения к самоубийству…

(Ах, вот оно что. Вот как, оказывается, все это…)

— Все связано со всем, все тайными дорожками переходит из одного в другое… Но ничего рокового нет.

Природная агрессивность, — как всякая сила, может быть обращена и во зло, и во благо, на нее влияет множество условий, и изнутри, и извне. Человек со сверхмощным запалом (внешне может быть и вполне добродушным)ходячая бомба, бочка с динамитом, но может и никогда не взорваться, вести самое безоблачное существование.

Такой человек в соответствующих условиях имеет одинаково повышенный риск стать и яростным обвинителем, и обвиняемым, и убийцей, и самоубийцей, но вполне может не стать ни тем, ни другим, никогда, если устремит свой могучий заряд, скажем, в колку дров, в игру или в творчество. Я помню одного джазистаударника, до поры до времени тихого человека, который имел несчастье сменить профессию — пошел в официанты. Денег стал зарабатывать больше, не пил, копил на кооператив. Но кончилось это печально — он озверел: стал неузнаваемо свирепым, избивал жену и детей и, наконец, в рабочее время пришиб пьяненького клиента.

Мне пришлось принимать участие в его судебно-психиатрической экспертизе…

Еще древние греки в лице Гиппократа знали, что мужчина становится злым в двух случаях: когда голоден и когда унижен, а женщина лишь в одном: когда не имеет любви. Задолго до Фрейда замечено было, что женщина с неудовлетворенной сексуальностью выражает свою агрессивность преимущественно в форме обвинений, совершенно не относящихся к существу дела.

Но и теперь, когда связь этих сторон человеческой натуры уже, кажется, достаточно понята, воз, как говорится, и ныне там. Психология и жизнь находятся в довольно странном положении взаимного отставания.

С одной стороны, практическая наблюдательность народа, его художников и его дельцов, его духовников и его политиков давным-давно, как говорят, "просекла" многое и многое из того, на что нынешние психологи взирают, как на свои открытия. С другой стороны, сплошь и рядом оказывается, что и на простейших психологических велосипедах люди в массе своей ездить не умеют и обучаются с превеликим трудом…

Можно ли узнать, каков человек на самом деле?

Да ведь это же видно! Один тосклив, другой жизнерадостен, один зол, другой добр, третий равнодушен, четвертый бессовестен… Да — но ДЛЯ!

Для меня этот человек добр, для тебя зол, для этого человека я хорош, для этого нехорош…

Вот для уравновешивания этих ДЛЯ и нужна объективная наука, нужна психология. Бессознательные аксиомы она заменяет сознательно разработанными шкалами измерений. Суждения человека о человеке, всегда ненадежные, всегда неуравновешенные из-за искажающих предвзятостей, приводят к общему статистическому знаменателю. Насколько истинно статистическое утверждение, наука судить не берется, а о том, хорош человек или плох, не имеет права и — заикаться, но она знает по крайней мере, с какой точки отсчета ведет наблюдение.

Вот по такой, вполне осознанной, шкале измерений и исследовали психологи агрессивность людей и себя самих в том числе. Увидели все тех же, давно знакомых, но уже с некоторой гарантией объективности.

Получилось три крайних типа:

"миронаказующий" (повышенно агрессивный по отношению к внешнему миру).

"самонаказующий" (повышенно агрессивный по отношению к себе),

"ненаказующий" (пониженно агрессивный), меж которыми, как некая условная серединка, и пребывает человек обычный — всего вроде бы помаленьку.

Что такое "миронаказующий" человек, пожалуй, можно не объяснять: такие люди повсеместно заявляют о себе достаточно громко. Это люди с бессознательной "презумпцией виновности" всего и всех, кроме себя, люди, ДЛЯ которых другие люди прежде всего нехороши, злонамеренны. Из позиции условно обычного человека эта крайность хорошо заметна, но важно помнить, что "миронаказующий" человек, чуть побольше или чуть поменьше размером, сидит и в каждом из нас, во всяком случае в большинстве, и проявляет себя, прежде всего, в виде чувства глубокой внутренней правоты.

С целой палитрой сопутствующих оттенков — возмущения, обиды, обвинения, ненависти, презрения, гневного протеста, бреда преследования, хорошо объяснимой антипатии и так далее… Важно знать, что это именно oн производит такие украшения мира, как ревность, зависть…

Но не менее важно знать, что он же, будучи воплощенным Злом, другой своей стороной воплощает Добро. Борец за справедливость, защитник слабых, пророк, мученик истины… Его яростный огонь вскрывает язвы, будоражит умы. зажигает сердца… Когда он действительно прав, а когда не прав разговор особый…

(Так это же и есть самое главное!! Дмитрий Сергеевич!!!)

— А человек "самонаказующий" непрестанно обвиняет — себя, презирает себя, ненавидит — себя, мучается и казнится. Воплощенное раскаяние, страждущее самосознание греховности и неразумия. Презумпция вины собственной и невиновности мира, других людей.

Альберт Швейцер, доктор Гааз, Экзюпери… Но и здесь все зависит от уровня осмысления и направленности: человек совестливый, но недалекий-самая обычная игрушка в руках, фанатика и подлеца. Слепое самонаказание по меньшей мере бесплодно и играет лишь на руку самоутверждению зла, неосмысленное самообвинение вырождается в уродливое юродство и мазохизм…

(Вот-вот, это больше всего ненавижу и в себе, и в других, эту проказу: самобичевание напоказ с тайной и безнадежной любовью к своей особе, витрину душевных помоев, выставку Гнойников, язв и прыщей — ух, тошнит.)

— И при этом недоосознанность влечет за собой множество тяжких издержек. Если исходный заряд агрессивности очень мощен, а выходы ев вовне перекрыты изнутри воспитанием, культурой, усвоенными ценностями, идеалами, может возникнуть невыносимый внутренний конфликт: черный ад направляется на себя и гасит смысл жизни. Так было у Льва Толстого — веревка под рукописью "Анны Карениной"…

(Мелькнула старая страшная мысль… Отобрала мать-природа воинствующих борцов за место под солнцем, неукротимых, отчаянно хитрых. И вот настает миг, когда воинственность эта обрушивается на них же, и вопрос выживания уже в том, чтобы как-нибудь от нее избавиться — ан нет, лезет…

А может быть так?.. Нормален для каждого свой уровень воинственности, и каждому свою войну приходится искать для заполнения жизни? Одному писать сатиры, другому боксировать, третьей скандалить со своим мужиком… Ох и скука получается, то ли дело в пещерные времена… А вы-то счастливец, Дмитрий Сергеевич! Вы-то нашли свою войну, вы воюете с нами за нас. Но мы так вооружены…)

— Не стоит, конечно, думать, будто живущих на этом свете людей можно механически разделить на какие-либо категории и на том успокоиться. Да, есть ярко выраженные типы нападающих-обвиняющих и самообвиняющих-самоказнящихся, но такие односторонние — типы очень редки и тяготеют к патологии. Норма — причудливая, переменчивая, гибкая смесь. Между двумя крайностями существует интимная связь и внутри самого человека, нечто вроде маятника или сообщающихся сосудов. Связь эта обнажается болезненными состояния ли: при маниакально-депрессивном психозе, например, человек почти- "без пересадки" переезжает из депрессивного бреда самообвинения с ощущением своего чудовищного ничтожества и преступности в маниакальное самоупоение с яростной поступательностью — и обратно. А при алкоголизме бывает два вида похмелья: обвинительное — "все сволочи, и поэтому я выпью"…

И самообвинительное: "я сволочь, и поэтому я выпью".

(Но ведь я тоже всю жизнь, безо всякого алкоголя, перехожу из одного похмелья в другое, а тоска почти постоянная… Как же остановить этот маятник?)

…Еще в прошлом веке историки обратили внимание, что среди деятелей террора, яростных мстителей и преследователей удивительно часто встречаются нежные, добродетельные отцы семейств. Правда, ни Нерона, ни Ивана Грозного в избытке такой нежности упрекнуть нельзя, но тираны особый случай. Удивлялись в свое время и одному знаменитому поэту, сочинителю проникновенных любовных элегий, зверски избивавшему своих возлюбленных, но с точки зрения психолога такое поведение ближе к правилу, чем к исключению…

(А я в многострадальном стоянии по очередям заметила следующую закономерность: ежели полаялась продавщица с гражданкой или гражданином, стоящим перед тобой, ежели крепко, от души нахамила — то считай, что тебе повезло как никому: тебя-то уж обслужит по высшему разряду, со всей возможной любезностью, и даже лишнего перевесит, и дефицит ненароком из-под прилавка вытащит — тебе, тебе одной, сердцу милой. Но для этого уж нужно, чтобы предыдущий товарищ был выдающимся талантом общения. Ей-богу, закон! Кроме особого случая глобально хамящих).

-..Но гораздо чаще-шараханья из крайности в крайность на другом уровне, зависящие не от грубой физиологии эмоциональных маятников, а от того, что можно назвать поиском позиции. Человек, отягощенный множественными бесплодными обвинениями, "самоед", так и не высветив разумом ни себя, ни. других, в поисках спасения от невыносимой душевной боли может внезапно перейти в наступательную позицию, найти "объекты" обвинения, попросту говоря, озлобиться. Такое может случиться и с неудачливой женой, и с затравленным. школьником. На какое-то время такая заемная злоба помогает почувствовать себя сильнее, устойчивее: вино правоты черпается из вины других. Наоборот, человек с обвиняющей установкой, дойдя до тупика в своей позиции, может совершить крутой внутренний поворот: позднее раскаяние детей, потерявших родителей, родителей, потерявших детей… Утраченная дружба, потерянная любовь — вот ключи, которыми Знание пытается отпереть наши души…

(…И все-таки это благодать. Пусть Знание и не помогает нисколько проклятой твоей судьбе, пусть и понятно-то едва-едва одной голове твоей, все равно, если хоть что-то брезжит, хоть призрак прозрения-уже не одинок ты на белом свете, уже благодать.)

— Но есть антилюбознательность. Не просто отсутствие любопытства, не просто безразличие к Знанию — но активное, угрюмо-упорное сопротивление, яростная защита, темный отвергающий огонь, неудержимо вспыхивающий в глазах. Броня сверх непробиваемой прочности. У человека, вступающего в эту схватку, всегда особое, сдержанно-элегантное выражение лица: в нем оттенок надменной решимости, уверенность в победе и справедливом возмездии. Война, бомбежка, атака. Человек защищает свой психический дом, в который врываются непрошеные чужаки. Оборонительные сооружения возведены загодя, окопы вырыты в доисторические времена. Он опытный боец, враг будет отброшен отработанными ударами, с предельной экономией средств.

Война продолжается…