(из письма Д. С.)
Он. Вы любите женщин?
Я. (в смущении). Да как сказать…
Он. А я люблю.
Я. А за что?
Он. За хорошее.
Я. За хорошее я тоже…
Он. Еще я люблю машины. Но женщина лучше. А у вас много женщин?
Я. (в еще большем смущении). Да нет, не очень…
Он. А у меня много. И машин, и женщин.
Я. Сколько же?
Он. Сейчас подсчитаем (подсчитывает)… Угадайте, какая самая хорошая?
...
ятилетний мальчик, глоток воздуха, лучик! Светил и заставлял светиться других… Окружали его так называемые взрослые — слепые, давящие, но этот гений общения, еще не сломанный ролью, сделал их минут на пять славными и всепонимающими, почти исцелил. Точность, такт, ни капли вранья, сама искренность — что еще нужно?.. А сегодня лектор, громадный длиннобородый маэстро, кажется, кибернетик, читавший про это самое общение в Политехническом музее при обильном стечении публики (я сидел с четырьмя своими некоммуникабельными новичками, тренировочная вылазка), раздразнил и недотанцевал, было многовато лишних движений. Кнут устарел, а Пряник прогрессивен, он намекнул, а суть вопроса в том, что от Кнута и мыслят некрасиво и не желают мыслить под Кнутом. Слегка смутившись, пожалев о риске, он предложил писать ему записки, но хоть народу был огромный зал, никто записок как-то не писал, лишь поднялась одна старушка скромно и возразила, пальцем погрозя: "Вы мыслите, сеньор, неэкономно, ваш Пряник можно съесть, а Кнут — нельзя".
Новичкам, однако, было полезно. Не всё сразу.