Письмо 6. Трезвый пьяного не разумеет

Дорогой K.I

...идно, мои зануды Вас здорово напугали. Теперь Вы удивляетесь, как же все-таки при таком несовершенстве общего языка люди умудряются понимать друг друга.

Я тоже не перестаю этому удивляться.

Есть в психологии два понятия, очень удобные и емкие, о которых мне хочется сегодня Вам рассказать. Как будущему преподавателю они Вам тоже понадобятся.

Два главных способа понимания одним человеком другого. Оба открывают дверь в человеческую бесконечность.

Первое — ЭМПАТИЯ — "вчувствование".

"Я — он, я — он, я — он…"

"Он — я, он — я, он — я…"

(Все в чувстве.)

Второе — РЕФЛЕКСИЯ — "отражение". Употребляется и в значении самоотражения, с зеркальной бесконечностью, и в смысле отражения Другого:

"Если бы я был на его месте, то я бы…"

"Если бы он был на моем месте, то он бы…"

Или:

"Он думает, что я думаю, что она думает, что я думаю…"

(Все в мысли.)

Эмпатия — вчувствование, рефлексия — вмысливание.

Без новых слов не обойтись, да и все старые когда-то кем-то изобретались. Но в научных терминах легко заблудиться и самим ученым, а некоторых неискушенных при встрече с ними охватывает подобие паралича.

В ущерб строгости можно изъясниться попроще. Скажем так: люди понимают друг друга одним из двух способов — горячим или холодным. Можно и двумя сразу. Но это трудно.

Играющие мальчишки, ребёнок и мать, актер и зритель-взаимопонимание горячее, эмоциональное, эмпатическое. Так понимают друг друга, влюбленные. Так нас понимают собаки, эмпатики непревзойденные, и весьма глубок смысл того трижды банального факта, что собаки и их хозяева весьма часто похожи. Да, по образу и подобию. Пес, для которого хозяин есть бог, высшей частью своего существа превращается в его низшую, читает, как Евангелие, его подсознание.

Где-то здесь, на вибрирующем язычке подсознания, таинственная грань телепатии, здесь же и корень артистического перевоплощения, понимания художественного, поэтического. Со-чувствие, со-переживание. Но к этой же сфере можно отнести моментально возникающую обоюдную напряженность соперников, кипение очереди…

Познание Другого через взаимотождество, ощущение себя Другим — через себя же, своими нервами, плотью — самый глубинный, самый древний способ общения. Собака, лающая, потому что лает другая собака, вряд ли осознает, что лает не своим лаем. Ребёнок на первых порах не понимает, что подражает, да и дальше почти не понимает. При этом способе общения еще не различается, что свое, а что чужое: быть собой и быть Другим просто одно и то же.

А почему для многих так невыносим плач — детский, женский, любой, почему, "чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало"? Да потому, что мы плачем вместе с Другим. Жалость — это и есть собственный плач, только внутренний, свернутый (а часто и вполне развернутый) — плач Ребенка в тебе, откликающегося на Ребенка в Другом. Сопутствующее раздражение, даже злость понятны: это тебе больно и страшно, это твой Ребёнок требует прекратить! Но вот удовольствие, радость от страданий Другого, жестокость, садизм — как понять это?… Эмпатия-наоборот, вчувствование с обратным знаком. Загадка природы, требующая особого разговора, который мне сейчас заводить не хотелось бы.

Начинается с заражения состоянием, кончается заражением судьбой. Одно "Я" из двух, муж и жена — одна сатана"… (Почему, однако, сатана здесь получается женского рода?) Человек может стать Другим в той мере, в какой позволяет физиология, А она позволяет многое: на разных инструментах можно сыграть одну и ту же пьесу — прозвучит, конечно, по-разному, и всё таки будет одной и той же. Тревога — тревога, паника — паника, радость радость, спокойствие — спокойствие…

Такое взаимозаражение бытием происходит и у растений, и у животных, и у людей — быстрее мысли, быстрее сознания. Этот жизнекорень общения вошел и в музыку, и в язык, из него вырастает вся восприимчивость, вся внушаемость. А наверху — и Пушкин, и Моцарт, и "ясновидец плоти" Толстой великий художник всегда и великий эмпат.

А вот один мои коллега, профессионал психодиагностики, читает поздравительную открытку. — Всего лишь открытку от незнакомца. С уверенностью говорит, что написавший ее — человек импульсивный, взрывчато-агрессивный, с шатким самоконтролем: не то что в космос, а даже за руль нельзя, пить — ни в коем случае… Потом, из дальнейшей переписки, он узнает, что человек этот, прекрасный человек, провел три года в заключении за превышение предела необходимой самообороны. Был чуть-чуть выпивши, кто-то задел…

Что сработало (я имею в виду-у коллеги)?

Эмпатия, вчувствование. Читая письма, коллега особым образом расслабляется, скользя глазами по строчкам и слегка вибрируя, повторяет за пишущим движения его руки, со всеми нажимами и наклонами, изгибами и порывами. "Чего это вы дергаетесь, почему дрожите?" — спросил я его однажды, застав за этим занятием.

"Даю максимум развертки. Плохо доходит, помехи…"

Я посочувствовал, слегка подрожал вместе с ним. Так он дергается и дрожит за своим письменным столом ежедневно. Вживаясь в Другого, которого не видит, старается уловить его тонус, его самочувствие, его ритмы и мелодии… Уловить через себя. А когда уловлено, остается лишь отрефлектировать — осознать…

И вот уже другой уровень и другое качество. Вот следователь, изучив личность и обстоятельства, воспроизведя все — возможные рассуждения, расчеты и хитрости, подозревает такого-то. Вот некто, увидев, как невеста обращается с собакой, мгновенно решает, что жениться не стоит. Понимание холодное, отстраненное — игроком игрока, умным дурака, трезвым пьяного, редактором автора…

В самом деле, можно ведь прекрасно представить себе, что испытывает Другой в таких-то и таких-то обстоятельствах, что он чувствует, как мыслит и как поведет себя, не испытывая при этом и тени подобного, делая свое дело, оставаясь в своем состоянии. Совершенно необязательно "ставить себя на его место" (невозможно поставить себя на место умирающего, сложновато мужчине поставить себя на место рожающей женщины) — достаточно просто знать Другого и его обстоятельства.

Насколько знаешь — настолько представишь, насколько представишь настолько предвидишь.

Вы спрашиваете, какое же понимание лучше?..

Плохо каждое в отдельности. Хороши оба вместе.

Опытный педиатр знает, что в диагностике следует доверять интуиции хорошей матери: она обостренно наблюдательна, она чувствует ребенка, эмпатирует ему как никто. Но никакой матери, даже если она сама врач, нельзя доверять назначение ребенку лекарств. Врач не может лечить ни себя, ни своих близких (бывают, правда, редкие исключения). Чем ближе мы друг другу, чем интимней общение, тем трудней друг за друга рассуждать. Где-нибудь в лабиринтах города или в лесу вы скорее по рассуждению отыщете малознакомого человека, чем потерявшегося друга или заблудившуюся жену.

Но зато, если без попытки осознания, просто пойдете туда, куда вас потянет — другое дело…

Логика простейшая: перевоплотившись в Другого, хотя бы частично. Вы вводите в себя и его иллюзии, и его самонепонимание, присущее каждому. Чем глубже Вы — становитесь этим Другим, тем более понимаете его так, как он понимает себя сам. И вот, чтобы решить вопрос о женитьбе, вам обоим уже нужен другой Другой… Чтобы ответить на основной вопрос следователя: что этот человек скрывает от других? — нужно приложить максимум рефлексии, а чтобы ответить на вопрос, главный для психотерапевта: что этот человек скрывает от самого себя? — и максимум эмпатии, и максимум рефлексии.

Дорогой К.! Мы говорим сейчас о самой сердцевине общения, о волокне, из которого века и века ткется его ткань… Вся культура, весь язык, жесты, обычаи — что ни возьми, начиная от простого рукопожатия, сотворены усилиями людского взаимопроникновения, и все проходит путь от первотворчества до шаблона. В любом общении все мы в той или иной мере вживаемся и вмысливаемся друг в друга, эмпатируем и рефлектируем. Но общая беда в том, что эти важнейшие жизненные действия, на которых зиждется весь человеческий дух, чрезвычайно неподатливы сознательному разумению. Способность к ним в нас вкладывает природа и развивает жизнь. Но педагогические способности жизни оставляют желать много лучшего, равно как и рвение учеников. Шаблонов недостаточно, общение требует постоянного творчества, постоянного вмысливания и чувствования. Каждый вечер дикторы радио и телевидения напоминают нам, что необходимо убавить громкость звуковоспроизводящих устройств, дабы не мешать спать соседям. Не находите ли Вы, что такое напоминание в век ядерной энергетики звучит несколько старомодно?.. (Я не голословен — сейчас полвторого ночи, а у соседей грохочет пьянка.

Заглушаю самовнушением, но кое-что все-таки прорывается.)

Нет, не так уж просто освоить даже простейший набор шаблонов, некогда созданный творческими усилиями наших предков и получивший наименование вежливости.

Уже который век бьются учителя мирские, вдалбливая жителям коммунальной планеты Земля простейшую формулу общежития. (не) поступай с ближним так, как (не) хотел бы. чтобы поступили с тобой — а ведь это еще только первый виток, только ньютоновская механика общения, исходящая из допущения, что ближний во всех отношениях подобен тебе. Здесь еще не учтен принцип относительности. Ближний и подобен тебе, и не подобен. Если ты всегда голоден и всегда рад поесть, это не значит, что и ближнего нужно кормить 24 часа в сутки. Ближний — это Другой, желающий, чтобы с ним поступали так, как того хочет он, а не ты.

Практическая непостижимость этого очевидного факта достойна всяческого удивления. Куда-бы Вы ни явились, Вас 24 часа в сутки угощают собой, достают и в собственном доме… Но я, кажется, начал повторяться, отказала заглушка.

…Ну вот, меры приняты, стало тихо. Пришлось применить легкий гипноз, но так как сегодня я уже порядочно выложился на работе, энергетический запас нервных клеток пришел к нулю. Ложусь спать, до завтра.

Желаю Вам в эту ночь того же, чего и себе, с поправкой на относительность.

Ваш. Д. Кет.

Назад: Письмо 5. Что такое зануда

Дальше: Письмо 7. Роль и душа