Книга: 13-й Император. «Попаданец» против Чертовой Дюжины
Назад: Глава 11 СОСЛОВНАЯ
Дальше: Глава 13 АЛЬБИОН, КОТОРЫЙ ТУМАННЫЙ

Глава 12
НАДО — ЖЕНИМСЯ

— Николай, ну пойми же ты, наконец! Государь не может править без жены, — в который раз завел свою пластинку дядя. — Тебе нужен наследник. Да и, в конце концов, никто тебя не неволит. «А как это, интересно, называется?» — чуть не вырвалось у меня. — Одно дело жениться, и совсем другое, мы же все понимаем. Фрейлины… Дело молодое, — дядя изобразил на лице понимающее выражение и подмигнул.
Ну да, один раз с дамой застукали (ну да мы и не особенно-то и скрывались), теперь весь мозг ложкой выедят. Чайной. А вот был бы женат, и намекнуть побоялись бы. Парадокс, подумалось мне.
— Ну, сам посуди, у многих императоров любовницы были. И императрицы не очень-то и возражали, — положив руку мне на плечо, привел еще один аргумент в пользу скорейшей женитьбы великий князь Михаил. — Ну, это, конечно, если приличия соблюдались, — подумав, уточнил он. — И отношения у супругов были не очень, — добавил он еще немного погодя.
— Ладно, — буркнул я. — Достали вы уже меня с дядей Николаем и маменькой. Дайте подумать.
— Да что тут думать, всего пара невест в Европе на выданье, — удивился великий князь.
— Дядя, вот только не надо меня учить! — разозлился я, стряхивая его руку с плеча. — Все. Разговор окончен. После сообщу о своем решении.
— Уж больно резок ты стал в последнее время, Николай, — недоуменно глядя на меня, протянул Михаил. — Хотя, конечно, тяжело так рано трон принять, — наткнувшись на мой взбешенный взгляд, тут же сбавил обороты великий князь.
Разговор сам собой стих, спустя пару минут дядя Миша наконец оставил меня в одиночестве, и я предался жалению себя, любимого. Нет, ну правда, сколько уже можно. Что ни разговор с близким родственником, так все о женитьбе! Сговорились они там все, что ли? Хотя да, конечно же, сговорились. Вон даже брата Сашку подключить пробовали. Забавно было наблюдать за его неуклюжими попытками свести разговор на эту тему. Беседу он начал так издалека, что я вынужден был бы невольно восхититься его терпением. Если бы, конечно, мы добрались до сути вопроса. А так, я легко ушел от обсуждения, как только понял, к чему ведет затеянный братом разговор. Действительно, проговорив ни о чем целый час, можно безо всяких подозрений уйти, сославшись на важные государственные дела, не терпящие отлагательств. Тем более что таких у меня всегда хватало.
Впрочем, жениться мне все равно придется, это я понял уже давно. И судя по всевозрастающему напору родни, чем раньше я это сделаю, тем лучше. Нельзя сказать, что я об этом раньше не думал. Думал. Читал «дневник», перебирал в уме кандидатуры… но так до конца и не определился.
Итак, какие у меня есть варианты? Ну, по любви, как я уже понял, императоры не женятся. Нет, конечно, если потом в жену влюбишься — хорошо. Ну а нет так нет. Можно, конечно, сказать, что известная доля выбора была, но… Закон о престолонаследии, недвусмысленно запрещающий брать в жены девушек неравного себе положения, накладывает некислые ограничения на эту самую долю. Так, например, я могу выбирать невесту из всего нескольких царствующих домов. И, как легко догадаться, там не так уж много девушек подходящего возраста и тем более приятной внешности.
В общем, весь мой выбор состоял всего из двух вариантов. Либо принцесса Дагмар, дочь короля Дании, либо Луиза, дочь Британской королевы. Остальные кандидатуры по вполне понятным причинам не рассматривались. Мало того что толку от какой-нибудь прусской невесты было чуть (этих герцогинь там сейчас до черта), так еще могли возникнуть вполне логичные осложнения со стороны Англии и Франции из-за возможного союза. Шведскую принцессу Евгению я взять в жены не мог, так как это глубоко бы обидело датчан, с которыми уже шли предварительные переговоры. О русской невесте я вообще даже думать не хочу. Нет, не в том смысле, что русские девушки мне не нравятся. Наоборот! Помнится, настоящий Николай имел тайную влюбленность в дочь князя Милютина, красавицу, между прочим. Но вот жениться на русской… мало того что мои дети будут лишены всяческих прав на трон, так еще и жену со свету сживут. Нет ничего страшнее женской зависти, освященной молчаливой поддержкой всего общества. Кстати, надо будет закон этот самый о престолонаследии хорошенечко подправить, лет через N-надцать, когда на троне буду уверенно сидеть. Не хочу, чтобы мои сыновья теми же проблемами мучились. Установлю главное требование — крепкое здоровье и способность родить наследника. А там сами как хотят, так и решают. Хотят — в России жен берут, хотят — за границу едут… Стоп! Что-то меня не туда занесло.
Итак, выбирать придется из двух невест. Обе довольно хороши собой, отметил я, быстро припоминая доступные в дневнике черно-белые фотографии. И обе, как показали исторические события моего мира, больших выгод для России не принесут. Свадьба с Дагмар делает нас с Данией союзниками. Только вот всего через год состоится война, в которой Пруссия здорово потреплет датчан, и мне об этом известно. Как известны и последствия этой войны для России — вечно плохие отношения с Германией, ведь Дания ко времени скорой войны будет нашим союзником. А нам оно надо, вешать себе на шею эти проблемы? С другой стороны, женитьба на Луизе тоже ничего сильно хорошего нам не дает. Как с Британией конфликтовали, так и будем конфликтовать. Разве что отношения чуточку потеплеют. Хотя по здравом размышлении этого нам и надо. У меня ведь какие планы на ближайшие двенадцать лет? Сидеть и не высовываться! Ну, разве что кочевые племена киргизов с туркменами и узбеками в Средней Азии погонять. Бухара, Хива, Кокандское ханство… Они сами чуть ли не в руки упали, настолько превосходство русских солдат над местными было велико! Нам даже выгодно немного притормозить экспансию. Все равно ее плодами мы сейчас воспользоваться не можем. Впрочем, как и Британия не может захватить намного больше захваченного в нашей истории. Далеко-с. И не только от туманного Альбиона далеко. От моря. Как войска снабжать, порядок в колониях поддерживать в такой дали от метрополии? Вот то-то и оно.
А, да, чуть не забыл! Кроме всего прочего, я узнал из дневника, что Луиза, в отличие от большинства английских принцесс, не была носительницей гемофилии. Вопрос о ее генетическом здоровье представлял для меня огромную важность в связи с тем, что такого наследника и сына, какой был у последнего российского императора, мне и даром не надо.
Мне удалось выяснить этот столь важный для меня факт из тотального увлечения двадцать первого века, заключавшегося во вскрытии захоронений и ковырянии в ДНК давно умерших людей бог знает с какими научными целями. Как оказалось, не такими уж и бесполезными, для меня по крайней мере. В общем, благодаря безвестным ученым, я точно знаю, что генетический сбой Виктории на Луизе не отразился.
Ладно. Значит, на данный момент лучше, чем Луиза, невесты не сыскать. Срочно передам новость в МИД, пусть отправляют соответствующие запросы — ну им виднее, как это все делается. А я пока сейчас ей письмецо какое-нибудь личное напишу. Желательно со стихами… Кстати, тут все просто, не могло в Англии хороших поэтов в двадцатом, еще будущем, веке не быть. Вот что-нибудь хорошее оттуда и спионерим…
Я откинулся на спинку стула, окончив письмо, в котором пылко признавался о том, что уже давно тайно мечтаю о нашей будущей встрече. Мечтаю с тех пор, как только мне попался на глаза ее портрет. После чего я, не откладывая дела в долгий ящик, объявил о выборе невесты родным и распорядился запустить обычный в таких случаях механизм согласований и утряски деталей.
* * *
Я стоял у высокого окна своего кабинета, давно ставшего мне привычным и даже родным — столько времени в нем я проводил. Держалась безветренная морозная погода, и медленно падающие с неба, кружащиеся в беспорядочном хороводе снежинки навевали на меня чувство легкой хандры.
Шел первый день февраля 1864 года от Рождества Христова по новому, недавно принятому в Российской империи новоюлианскому календарю. Моим монаршим указом 19 декабря стал последним днем 1863 года. Ложившиеся спать в тот день балагуры шутили, что империя как один косолапый зверь, с которым ее постоянно олицетворяют, на две недельки завалится в спячку. Что, впрочем, не помешало им отметить Новый год, исправно празднующийся еще со времен Петра Великого. Причины, побудившие меня принять именно новоюлианский календарь, были так же просты и очевидцы, как очевидна нужда устранения разрыва в датах по григорианскому календарю во многих западных странах и юлианскому в России. Новый же календарь удовлетворял всем требованиям, которые можно было бы пожелать. Он был еще более точен, чем григорианский, являясь продолжением нашего «родного», православного календаря. Таким образом, меня трудно было обвинить в бездумном преклонении и копировании всего европейского, а результат был достигнут. Правда, лет через 400 разрыв между календарями снова появится… но уже не по вине нашего более точного календаря.
Я стоял и вспоминал два прошедших месяца, с трудом подавляя чувство глухого раздражения, постоянно сопутствующее этим неприятным для меня воспоминаниям. Я, наивный, думал, что после того как сильно меня торопили с выбором невесты, считай со свадьбой, сборы в поездку к нелюбимым мной островам будут начаты сразу же после оглашения родными моего выбора. Как же я ошибался! Мгновенно выяснилось, что честь и достоинство русского императорского дома могут пострадать из-за такой спешки. Так что готовиться начали по всем правилам, долго и с расстановкой, слава богу, я в этом почти не участвовал. Но этого «почти» вполне хватило мне, чтобы осатанеть от приготовлений, и, что самое главное — я был практически не в состоянии заниматься своими делами. Меня постоянно дергали, мое мнение спрашивалось буквально по любому вопросу, а после его оглашения тут же оспаривалось, что доводило меня до медленного закипания. Неужели они не понимают, что мне полностью все равно даже, на каком именно корабле я поплыву, не говоря уже о том, во что именно я буду одет, сойдя на берег, или какой мундир будет на мне на балу, непременно организованном в честь моего приезда…
Но вот, наконец, последние приготовления к моему отплытию подходили к концу. Вещи были уложены, корабль готов, все необходимые распоряжения отданы. Даже матушка, наконец, кажется, определилась со всеми своими платьями.
Оставалась только одна нерешенная проблема. Висела она надо мной дамокловым мечом аж с ноября прошлого года. С памятного дня представления Манифеста об удельных крестьянах в Совете министров. Признаться, меня поразила тогда та поддержка, которую я получил со стороны Николая Карловича Краббе. Морской министр, казалось бы, человек очень далекий от земледельческой тематики, с неожиданным знанием дела и незаурядным талантом оратора выступил в защиту моей идеи с освобождением крестьян без выкупа. Более того, свои аргументы он представил так ловко и умно, что не согласиться с ними было нельзя. Мне этот эпизод запомнился, и после заседания я хотел встретиться с Николаем Карловичем наедине — поблагодарить его за оказанное содействие. Меня снедало любопытство, откуда адмирал так хорошо знаком с этой темой. Однако вскоре после заседания министр заболел, и нашу встречу пришлось отменить. Позднее, занятый более насущными проблемами, я и вовсе и думать забыл про этот случай, списав все случившееся на энциклопедическую эрудированность адмирала, благо Николай Карлович действительно славился как человек глубокого ума и обширных знаний. Но вопросы, вопросы-то остались…
Откуда все-таки у Краббе такие познания в крестьянской проблеме, причем не профанские, которые можно выудить из газет и светских сплетен, а вполне конкретные и чрезвычайно глубокие? Почему у меня возникло такое чувство, что его речь и аргументы, представленные в Совете, давно продуманы и отрепетированы? Наконец, по какой причине Николай Карлович поддержал мою точку зрения и, по сути, помог продавить Манифест, когда я заколебался под возражениями других министров? Он вполне мог этого не делать и не сделал бы, был я уверен, если бы это не было ему выгодно.
И чем больше я думал над этим, тем больше приходил ко мнению, что мне надо лично пообщаться с морским министром по этому вопросу. К несчастью, загрузив себя другими делами, я длительное время не находил время, чтобы встретиться с адмиралом и поговорить по душам. Когда же я наконец это сделал, Николай Карлович не стал ничего скрывать. На мой прямой вопрос он, в своей привычно невозмутимой манере, неспешно ответствовал:
— Ваше величество, ваш дядя, великий князь Константин Николаевич, уже давно продвигал в правительстве проект, аналогичный вашему Манифесту. Не далее как 4 года назад, еще перед крестьянской реформой, он, насколько мне известно, лично пытался убедить его величество принять освобождение крестьян без выкупа. Ему это не удалось, государь предпочел пойти на компромисс с помещичеством. Будучи долгое время сподвижником вашего дяди в бытность его на посту морского министра и, что скрывать, его давним другом, я лично вносил подготовленный им проект на рассмотрение Государственного совета. Несмотря на то что проект не прошел, я хорошо помнил его и, когда вы только начали свое представление Манифеста, был убежден, что вы обратили внимание на проект Константина и решили провести его через Совет.
Я, признаться, был ошарашен, однако объяснение адмирала все сразу ставило на свои места. Вопросы относительно Манифеста ушли сами собой. Зная о проекте дяди и участии в нем Краббе, стоит ли мне удивляться, что морской министр в нужное время оказался, как говорится, «в материале» и не только поддержал, но даже дополнил мои соображения по крестьянскому вопросу? Однако сама ситуация мне категорически не нравилась. И Краббе, и Рейтерн были ставленниками дяди Константина и, как я убедился, до сих пор поддерживали с ним весьма тесные связи. Конечно, замечательно, что наши интересы совпали и Николай Карлович оказал мне содействие в нужный момент. Но если эти интересы будут противоположными? Чью сторону займут мои министры? Мою? Или дяди Константина?
Тут надо отдельно рассказать о моем дяде. С самого детства великому князю Константину была предречена морская карьера. Такова была традиция российского непотизма: все важнейшие посты распределялись среди членов императорской фамилии. Он принимал самое деятельное участие в преобразовании русского парусного флота в пароходный. Он пересмотрел уставы флота, привлекая к этому лучших людей флота, сам лично рассматривал все поступавшие замечания, и сам написал несколько глав. Среди его ставленников были такие знаменитые люди, как Краббе, Головин, Рейтерн, Гончаров, Писемский, Григорович, Максимов. И многие, многие другие.
В последние годы влияние великого князя сильно возросло. В деле освобождения крестьян ему принадлежала видная и почетная роль: он отстаивал в Главном комитете как принцип освобождения, так и вообще интересы крестьян против крепостнической партии. Яркие речи и либеральные настроения быстро выдвинули Константина Николаевича на первый план, заставив потесниться даже его брата-государя.
Вершины своей карьеры великий князь достиг в 1861 году. Будучи назначенным наместником Царства Польского, Константин должен был успокоить разгорающееся волнение и замирить поляков. Но не смог, за что чуть не поплатился жизнью во время покушения. Великий князь был вынужден сдать свой пост и уйти в отставку.
Константин принял свое поражение тяжело и винил в нем не столько себя, сколько глупую и недальновидную, по его мнению, политику брата. Причем винил не в кулуарах, а прямо в центральной прессе. Понятно, что это так же не способствовало сближению братьев. Этим и объяснялась холодность в их отношениях в последние годы.
Возможно, конечно, причины были глубже… Детская борьба за родительское внимание, обоюдное болезненное честолюбие или же просто братья не сошлись характерами, не знаю. Я не копал так глубоко. Для меня это так и осталось тайной.
Важно было то, что пропасть, разделившая двух братьев, досталась по наследству и мне. На наших редких встречах дядя был безукоризненно вежлив, но в нем так и сквозила холодность, проскальзывая то во взгляде, то в голосе. В итоге, сложилась сложная, да и что скрывать, опасная ситуация — рядом с собой я имел сильную личность, весомую в обществе, обладавшую значительными связями и мне не подконтрольную.
Так и образовалась проблема, к которой я долгое время не знал даже, как подобраться. Откладывая ее на «потом», я в итоге дотянул до самого своего отъезда. Отплытие было назначено уже на следующий день, когда понял: если я хочу поговорить со своим дядей в обозримом будущем, нужно сделать это сейчас. В общем, давно намечающийся разговор с дядей, великим князем Константином Николаевичем, состоялся в ночь перед моим отъездом на Туманные Острова.
Дядюшка встречал меня в парадной. После традиционных приветствий и объятий с поцелуями, как это заведено у близких родственников, он пригласил меня пройти в его кабинет, дабы не беспокоить супругу. Александра Иосифовна крайне тяжело перенесла последнюю беременность и все еще была весьма слаба здоровьем.
Согласившись, я проследовал за великим князем через первый зал Приемной в Парадный кабинет Константина Николаевича. Несмотря на бушующую за стенами дворца вьюгу, в кабинете было на редкость тепло и уютно. Массивный стол с аккуратными стопками бумаг. Книжные шкафы с избранными книгами из библиотеки князя. Несколько картин маринистов на стенах. Не сговариваясь, мы одновременно заняли два кресла у потрескивающего дровами камина.
— О чем ты хотел поговорить, Николай? — начал разговор Константин, вольготно расположившись напротив меня. Он не спеша поглаживал свои роскошные бакенбарды, глядя на меня с легким прищуром.
— О подготовленном мной новом проекте крестьянской реформы. Он весьма перекликается с вашим старым проектом, тем самым, который вы отстаивали в 61-м, в Комитете, — сделал я первый ход.
— Вот как, — удивленно протянул князь, делая вид, что ему сей факт неизвестен. Я же, напротив, абсолютно точно знал, что Константин имеет полную информацию обо всем, что происходит во дворе, благодаря своим связям. Это подтверждала и информация Игнатьева, который выяснил, что многие члены Кабинета весьма часто посещают Мраморный дворец.
— Я бы хотел, чтобы вы с ним ознакомились, дядюшка, — вынул я из принесенного саквояжа стопку плотных листов бумаги, прошитых бечевой. — Мне интересно будет услышать ваше мнение и оценку.
Князь настороженно посмотрел на меня, словно пытался прочитать по лицу мои мысли. Взяв со стола рукопись, он надолго погрузился в чтение.
Временами он недовольно хмыкал, часто надолго останавливался, видимо задумываясь. Я не мешал ему, терпеливо ожидая, когда он закончит. Только тихое потрескивание углей в камине и вьюга за окном не давали комнате утонуть в полной тишине.
Наконец великий князь отложил документы и устало откинулся на спинку кресла.
— Я не понимаю тебя, Николай, — сказал он наконец, тарабаня кончиками пальцев по подлокотнику кресла, — я разделяю твое стремление к переменам, но не слишком ли быстро ты начал?
— У меня мало времени, дядя. Даже нет, не так. У России мало времени, — искренне ответил я. Признаться, Константин угодил в больную точку, я и сам сомневался, не излишне ли гоню лошадей. Но я прекрасно понимал, что без первых решительных шагов не смогу сдвинуть с места неповоротливую государственную машину.
— Быстро только кошки родятся, — отрезал великий князь, недовольно поглядывая на меня. — Ты посягаешь на основы, на основы нашего общества! Своими идеями ты уже разворошил осиное гнездо, в которое не решались лезть ни твой отец, ни дед.
— Не преувеличивайте, дядя, я пока не сделал ничего, — начал оправдываться я.
— Не тешь себя иллюзиями, — прервал меня дядя и, резко наклонившись вперед, пристально посмотрел мне прямо в глаза. — Среди помещиков УЖЕ бурлит недовольство. Неужели ты не понимаешь тех рисков, которые несут твои начинания?
— Понимаю, — спокойно ответил я, выдерживая его взгляд, — освобождение наших крестьян без выкупа приведет к неизбежным бунтам среди помещичьих. Будут гореть родовые гнезда, дворяне будут пытаться привлекать войска для подавления восстаний.
— Что значит «будут пытаться»? — мгновенно вычленил нужный подтекст из фразы великий князь.
— То, что карательства, подобного польскому, я не допущу, — жестко ответил я. — Если помещики не довольны — это их проблемы. Войска, чтобы давить крестьянские волнения, я не дам. Крепостные должны быть и будут свободными. Бунты — да, их мы будем усмирять, но пока крестьяне не поднимают никого на вилы, трогать их я не позволю.
— Вот оно что, — откинулся на спинку кресла Константин, задумчиво оценивая меня взглядом. — А ты понимаешь, что это значит? — тихо спросил он.
— Против меня будет вся аристократия. Меня попытаются сместить или убить. Возможно, попробуют объявить сумасшедшим, дабы иметь повод отменить мои решения.
— Значит, понимаешь, — великий князь отвел взгляд и задумчиво посмотрел в пол. — Знаешь, Николай, — начал он, не поднимая взора, — я всегда думал, что знаю тебя. «Умный, послушный мальчик. Он будет хорошим императором». Таким тебя всегда видел твой отец, таким видел я и остальные родственники… — здесь Константин снова замолчал, задумавшись.
Спустя пару минут он поднял взгляд и пристально посмотрел на меня:
— А теперь выясняется, что ни черта мы не знали и не понимали. Расскажи, чего ты хочешь?
— Чего я хочу? — тут был мой черед задуматься. — Я хочу, чтобы в страну вернулась справедливость. Разве справедливо, что несколько сотен тысяч живут в роскоши, а миллионы голодают из-за этого? — я развернул здесь заранее заготовленную и даже отрепетированную речь. Надеюсь, она не звучала слишком пафосно и по-мальчишески горячо. Суть же речи сводилась к попытке хотя бы немного уменьшить разрыв между дворянством и крестьянством, ну и хоть как-то облегчить тяжелую жизнь последних. Закончив свое пламенное выступление, я откинулся на спинку кресла и, схватившись за стакан с глинтвейном, принялся пить, внимательно наблюдая за дядиной реакцией.
— Слышится мне в твоей речи сильное влияние французской коммуны, — задумчиво заметил великий князь. — И еще этих немцев, Маркса и Штейна.
— А что в том плохого, дядюшка, — улыбнулся я, — немцев мы еще со времен Петра стали привечать и слушать. Да и что уж скрывать, немецкой крови в нас с вами куда больше, чем русской, разве не так?
— Так-то оно так, Николай, — с недовольством посмотрел на меня дядя. Видимо, я задел не слишком приятную для него тему. — Но ты не забывай, что мы есть и будем семьей русской, царской. По духу и по вере мы люди русские, православные.
— Я не это имел в виду, — увел я разговор в сторону от скользкого национального вопроса, — суть моих слов в том, что идея здравая, подлежит рассмотрению, неважно, откуда ее почерпнули. Немцы говорят правильно. В любом обществе есть борьба сословий и классов. Лишь положение государя столь высоко, что ему чужды интересы любого сословия. Его ноша тяжелее и тягло больше, чем у любого другого. Он ответственен за все, что происходит в стране. Только государь может быть источником высшей власти и высшего суда — он беспристрастен и потому справедлив. В России же, к моей глубокой скорби, царь стал лишь primus inter pares среди дворянства. Скажите, дядюшка, вы ведь тоже считаете себя принадлежащим к этому сословию?
— Пожалуй… да! — кивнул Константин. Похоже, с такой точки зрения он ситуацию не рассматривал.
— А ведь на самом деле, как представитель императорской семьи, к ним не принадлежите, — убеждал его я. — Ваше положение настолько же выше дворянского, насколько их — выше крестьянского и мещанского. Нам с вами надлежит заботиться о стране в целом, а не принимать навязанное нам представление о необходимости служения дворянскому сословию и защиты его интересов.
— Ладно говоришь, — усмехнулся князь. Чувствовалось, что моя позиция ему понравилась.
— Считаю, — ринулся я ковать железо, пока горячо, — что жалованная бабушкой нашей Екатериной Великой грамота дворянству от 1745 года развратила служивое сословие. Оглянитесь, дядюшка, оглянитесь, — с жаром продолжал я. — Разве вы не видите, что правит сейчас в России отнюдь не императорская фамилия? Чиновники имеют больше весу и силы, чем мы с вами. Получая чины и титулы, они служат уже не за совесть, нет. Они служат за деньги. Слова же «верность», «честь», «бескорыстие» им, как мне кажется, и вовсе не свойственны. Этакое обязательно условие для продвижения по службе — полное отсутствие совести.
— Положим, я тоже не в восторге от чиновной братии, — поморщился князь, — но ты, мой мальчик, все же преувеличиваешь. Не так уж они и плохи. Да и заменить их некем.
— Отнюдь, — с жаром возразил я, — можно заменить, можно и нужно. Потому и готовится сейчас указ о земских собраниях.
— Слышал, батюшка твой пестовал сию идею, — заинтересовался Константин, — говоришь, уже указ подготовлен?
— Да, — гордо кивнул я, — и указ, и порядок избрания земских собраний и управ. Однако, — тут я замялся, дабы подобрать нужное сравнение, — чиновничество, как чующий загонщиков дикий зверь, стремится избежать этого. Оттягивают, разными уловками, все далее и далее момент принятия решения.
— Вот как, — задумчиво молвил великий князь. — Меня это не удивляет. Но вижу я, ты большие надежды на земское представительство возлагаешь?
— Да, — кивнул я, — земство, будучи введено в империи, способно разрушить два мифа, на которых и держится вся чиновная братия. Первый в том, что чиновники хорошо работают, а второй в том, что им не сыскать замену.
Константин заулыбался в ответ на это замечание. Мифы про чиновничество его развлекли.
— Дядя, скажу вам честно, у меня нет уверенности, что мне удастся продавить необходимые для империи законы в одиночку, — подошел я к главной части разговора. — Признаюсь честно, уже сейчас мои начинания вызывают сплетни в коридорах власти. Почти в открытую говорят о моей молодости и незрелости как о главном недостатке. Мне необходимы союзники, разделяющие мои взгляды и обладающие мудростью и зрелым взглядом, которого мне, признаться, недостает. И на данный момент единственный, к кому я могу обратиться, — это вы.
Константин ничего не сказал, однако я почувствовал, что такое мнение ему лестно. Тем временем я продолжал свою пылкую речь.
— Только сообща мы, представители царской фамилии, сможем преодолеть сопротивление закостеневших в своем отсталом консерватизме чинуш. Я обращаюсь к вам не только как к родственнику, не только как к уважаемому мной, умному и талантливому человеку, искренне верящему в Россию и ее будущее, но и как к опытному царедворцу и председателю Государственного совета. Мне необходима ваша помощь, дядя!
Затянулось длительное молчание. Великий князь глубоко задумался, видимо просчитывая варианты ответа. Наконец он глубоко вздохнул и сказал:
— Хорошо, Николай. Ты меня убедил. Я буду помогать тебе настолько, насколько это в моих силах. Признаюсь честно, до разговора с тобой на многие вещи я смотрел под другим углом, но тебе удалось поколебать мою точку зрения. Идеи твои мне близки, и я разделяю видение твое в вопросах государственного управления. Посему, — тут он широко улыбнулся, — можешь на меня рассчитывать. Хотя я не совсем понимаю, чем практически я могу тебе помочь в данное время, ты сейчас весьма крепко держишь все нити власти, на мой взгляд, — добавил он.
У меня отлегло от сердца. До самого конца я не был уверен, что Константин не отделается от меня парой вежливых и ни к чему не обязывающих фраз.
— Мне необходима ваша помощь как председателя Государственного совета, чтобы провести необходимые законы для способствования земской, крестьянской и судебной реформам. Вы, дядюшка, обладаете несомненным влиянием и авторитетом, чтобы способствовать этому. В силу того, что критика моих начинаний возрастает и главный упор в ней делается на мою неопытность, мне бы хотелось, чтобы вы от своего лица представили эти законы.
— То есть ты хочешь, чтобы я выдал подготовленные тобой законы за свои. Я правильно тебя понял? — нахмурился великий князь, идея ему не понравилась.
— Отнюдь, это было бы не умно и не честно по отношению к вам, — возразил я. — Я передам вам лишь проекты законов, которые хотел бы провести в жизнь. И хотел бы, чтобы вы рассмотрели их, обговорили со мной возможные поправки и, если идеи наши схожи, отстаивали их в Госсовете.
Тут нужно сделать отступление. Я, зная несговорчивость своего дяди, его обиду на меня и мою семью, заранее провел кое-какую подготовительную работу. Чтобы заполучить столь ценный, пусть и своенравный, кадр, можно было и попотеть. Дядя любит быть в центре внимания? Любит купаться в лучах славы? Мы ему это устроим! Устроим так, что мало не покажется! Будет у нас продвигать самые что ни на есть либеральные реформы, потому что, как оказалось, большинство из запланированных мной преобразований уже разработаны и проработаны его сторонниками. Мое честолюбие легко перетерпит, если слава, а вместе с ней и прочие неприятности достанутся моему дядюшке. Кстати, будет моей подушкой безопасности, так сказать. Первый будет принимать удары всяческих консерваторов и бомбистов, а заодно возглавлять умеренных либералов. Короче — то, что надо. А я буду, весь такой в белом, одергивать его, если что-то будет уж слишком. Видя, как загорелись глаза Константина, я понял, что попал в точку.
— В этом ракурсе я не имею ничего против, — пожал плечами Константин. — Одно дело выдавать чужие проекты за свои, и совсем другое — совместно работать, деля риски и ответственность, — сказал он, мягко улыбаясь.
— Конечно, дядюшка, — согласился я, внутренне ликуя. Главная задача беседы удалась, согласие Константина на содействие получено. Теперь надо было переходить к конкретике.
— Кроме того, вы имеете значительное влияние при дворе и в Кабинете министров. Как вы знаете, я на следующей неделе отправляюсь в Англию, дабы заручиться согласием королевы Виктории на бракосочетание с одной из ее дочерей. На это время я бы хотел, чтобы вы замещали меня как Председателя Кабинета. За предстоящую неделю я предоставлю вам полную информацию по всем законам, разработанным и предложенным мною к рассмотрению. Хотел бы, чтобы мы согласовали их и во время моего отсутствия вы внесли их на рассмотрение Кабинета и Госсовета.
Великий князь постучал кончиками пальцев по подлокотнику кресла.
— Хорошо. Что-нибудь еще? — наконец согласно кивнул он.
— Да, — улыбнулся я, — у меня есть еще несколько предложений…
Назад: Глава 11 СОСЛОВНАЯ
Дальше: Глава 13 АЛЬБИОН, КОТОРЫЙ ТУМАННЫЙ