Книга: Казак из будущего. Нужен нам берег турецкий!
Назад: Нетерпение Азов, начало капельника 7147 года от с.м. (март 1638 года от Р. Х.)
Дальше: Эхо события Март – апрель 1638 года от Р. Х

Момент истины
Центральная Анатолия, 17 шавваля 1047 года Хиджры (4 марта 1638 года от Р. Х.)

Войско султана Мурада IV неспешно, но неудержимо двигалось на восток. Что неспешно, то неудивительно – большая его часть была пешей, а путь предстоял неблизкий, к Багдаду. Не способствовали быстроте передвижения и тысячи арб, повозок с припасами и снаряжением, десятки пушек – лить их, как встарь, на месте осады при нынешнем султане перестали. О дорогах, подобных римским, в султанате и не мечтали, поэтому наблюдать передвижение армии можно было издали, по пыли, поднимаемой ею в воздух. Ее было порой столько, что с дороги нельзя было разглядеть ярко-голубое небо Анатолии. К вечеру все покрывались этой пылью, становились похожи друг на друга, как родственники или, по крайней мере, одноплеменники.
Днем солнышко припекало, а по ночам в этих местах было еще очень прохладно, если не сказать – холодно. Несколько десятков человек не перенесли такой разности температур и умерли от простудных заболеваний, несколько сот, в основном обозников и землекопов, пришлось оставить в селениях по пути. На боеспособности армии это не сказалось никак. К боям райя никто привлекать не собирался, а заменить их другими было проще простого.
От Стамбула и его окрестностей в поход вышло несколько десятков тысяч человек. Войско, пестрое и разношерстное, не было бесчисленным, как любили иногда преувеличить враги Османов и их собственные летописцы. Чуть больше двадцати тысяч янычар, около десяти тысяч суварилери, конников корпуса капыкуллу, воинов-рабов и несколько сот топчи, артиллеристов-капыкуллу. Отвечали за доставку пушек к месту сражения топ арабаджи. Тут же двигалось около пяти тысяч тимариотов или сипахов, воинов-помещиков. Ранее бывшая главной военной силой султаната, конница сипахи давно уступила эту честь пехотинцам-янычарам. Экономические процессы в государстве неумолимо разоряли помещиков.
В ходе своих реформ по оздоровлению государства Мураду удалось частично восстановить численность этой части своей армии, но качественно сипахи заметно проигрывали коннице капыкуллу. Конечно же, с армией шли десятки тысяч обозников, райя (простолюдинов) для подсобных работ и тысячи упряжных животных. Янычары и их повелитель представителей главной нации султаната от скота почти и не отделяли. Их точно никто и не собирался подсчитывать, ни райя, ни животных.
Войско шло с хорошим настроением. Все верили, что их ждет скорая, неизбежная победа. Людей еще не вымотала тяжелая долгая дорога, в воинских рядах можно было услышать шутки и бодрые песни. Все знали, что война ведется много лет, стоила стране огромных жертв и расходов, но уже предчувствовали взятие Багдада и свои личные возможные трофеи при этом. Делить шкуру неубитого медведя – одно из любимейших человеческих занятий. Султан успел проявить себя как жестокий, но мудрый правитель. Обожания у воинов он не вызывал, уж очень был требователен, однако в его счастливую звезду верили. И никого не смущало, что для взятия такого огромного города, как Багдад, их армия явно недостаточна.
В восточных вилайетах халифата уже собиралась другая армия, еще более многочисленная, временно, в ожидании султана, возглавляемая Гюрджи Мехмед-пашой, бейлербеем (правителем) Анатолии. Туда двигались или уже подошли арабская и курдская конница, части из гарнизонов местных крепостей и вооруженные отряды анатолийского и других восточных бейлербеев. Учитывая, что это было пограничье с главным врагом страны последних десятилетий – Персией, да и сама Анатолия бунтовала и требовала военного пригляда всю первую половину семнадцатого века, войск там было всегда немало. Доминирование в государстве чужаков все более и более раздражало османов. Турками в державе стало принято называть бесправных крестьян, для любого другого жителя халифата такое именование стало жесточайшим оскорблением. Типа «селюк» или «быдло». С конца шестнадцатого века Анатолию почти непрерывно сотрясали восстания, в которых принимали участие не только изнуренные страшными налогами и безумной эксплуатацией крестьяне, но и помещики-тимариоты. Порой только уговорами и подкупами войска восставших удавалось рассеять и не дать предпринять попытки захвата столицы.
Даже язык жителей Стамбула все больше отличался от языка предков, на котором продолжали говорить селяне. В официальном османском языке уже тогда было больше персидских, чем тюркских, слов, да и слова арабского происхождения составляли немалую часть словарного запаса столичного жителя. Были и другие заимствования: османские моряки охотно употребляли итальянские термины.
Первым осознал опасность для государства доминирования в его армии капыкуллу старший брат Мурада, Осман II. Он планировал заменить корпус капыкуллу или, по крайней мере, потеснить янычар отрядами наемников-секбанов (секбан булюк-лери), уже показавшими свою эффективность и куда меньшую, чем янычары, стоимость. Набирали их только на конкретные боевые действия, после которых распускали, оружие у секбанов было свое, плата – меньше янычарской. Правда, потом они часто становились разбойниками, но если сделать их службу постойной… Однако, когда восемнадцатилетний повелитель попытался провести военные реформы, янычары, поддержанные муллами, свергли его и казнили.
Мурад в стараниях навести порядок пошел традиционным путем, попытался вернуть в султанат времена Сулеймана Великолепного, самого великого, по мнению османов, султана. Мурад IV проявил удивительные для столь юного возраста волю и настойчивость в своих реформах. Естественно, проводить их в жизнь пришлось с большой кровью. Только в Стамбуле за время его правления были казнены десятки тысяч человек. Ему даже удалось навести порядок среди янычар, внушив этим беспредельщикам страх перед государем. Для этого он не ленился лично проверять посты даже ночью, и горе было посмевшим заснуть на посту. Палачам при этом повелителе приходилось работать в буквальном смысле не покладая рук.
Падишах ехал эту часть дороги верхом, на белом чистокровном арабском жеребце. Как обычно, он находился в середине длиннющего каравана, со всех сторон был окружен внимательной, профессиональной и самоотверженной стражей. Врагов у повелителя правоверных было много, и охранялся он тщательнейшим образом. В этот день рядом с ним ехал отозванный из Египта бейлербей Дели Хусейн Паша. Мурад намеревался поручить командование осадой Багдада именно ему, и они обговаривали предстоящие боевые действия. Бывший бейлербей Диярбакыра был горд и счастлив доверием султана и стремился показать глубину своих военных знаний. Они и не заметили, как въехали на небольшой мост через глубокий овраг, на самом дне которого стремительно несся поток воды, летом совсем пересыхающий. Вот здесь и случилось то, чего так ждали атаманы в Азове.
Когда Мурад с собеседником добрались до середины моста – его ширина позволяла ехать рядом двум всадникам, – раздался страшный взрыв, затем еще более страшный (на самом деле – сдвоенный) и, через несколько биений сердца, еще один. Султан и все, кто был на мосту в тот момент, исчезли, будто испарились, после первого же «сюрприза», словно их оттуда смахнула чья-то невидимая гигантская ладонь. Мост обрушился после второго взрыва. Воздух наполнился летящей смертью – визжащими кусками железа и щебнем. Предмостье с обеих сторон оказалось завалено обезображенными трупами и оторванными частями человеческих тел. Впрочем, рассмотреть все это стало возможно несколько позже. Четыре больших облака бело-серого порохового дыма быстро слились в одно, огромное, прикрывшее место трагедии от нескромных взглядов. Практически полное безветрие помогло этой страшной рукотворной туче просуществовать некоторое время. Она медленно рассеивалась и редела, постепенно становясь все более прозрачной. Вокруг резко завоняло сгоревшим порохом и кровью.
От таких происшествий не может не возникнуть паника. Она и возникла – с воплями, взываниями к Аллаху и проклятиями, метанием из стороны в сторону, бегством куда глаза глядят. У некоторых они смотрели недостаточно хорошо, несколько человек свалились в овраг. Еще большее количество было затоптано, в том числе насмерть, людьми и лошадьми. Однако рядом с султаном, да таким, как Мурад IV, трусы долго не живут. Паника покатилась по колонне вперед и назад, а люди вокруг остатков моста стали приходить в себя. Первое, что они сделали, – начали поиски повелителя. Опытные воины понимали, что остаться в живых у него шансов было немного. Но падишах ведь одновременно и халиф, можно сказать, представитель Аллаха на Земле. Вдруг Аллах защитил своего верного слугу и спас ему жизнь?
В овраг первые янычары спустились на веревках тогда, когда еще не полностью рассеялось облако от взрывов. Увы, нашли внизу только воду. Весной, во время таянья снегов, река в овраге текла нешуточная. Попытки воинов нырнуть и найти султана привели лишь к гибели нескольких янычар. Мало того, что глубина здесь была больше человеческого роста, так и мчался поток с сумасшедшей скоростью. При таком течении не устоишь на дне, даже если вода тебе по пояс.
Офицеры на обоих берегах догадались послать вниз по течению всадников. На стороне, до которой Мурад в этот раз так и не добрался, поскакала выяснять судьбу повелителя сотня суварилери во главе с их агой, по берегу, покинутому султаном, чуть раньше двинулись несколько десятков тимариотов. Любой, кому тогда довелось заглянуть в овраг, мог заметить, что поток несется со скоростью скачущего галопом скакуна, и куда он вынес султана за это время, страшно было даже подумать. Изуродованные, некоторые так вообще разорванные на куски тела возле оврага совершенно однозначно говорили о судьбе Мурада IV, но озвучивать свои мысли по этому поводу никто не спешил.
Собственно, думать на ЭТУ тему не хотелось никому. Уж очень скользкая она была. Все уцелевшие руководители похода собрались у разрушенного моста и, перекликаясь через овраг, будто торговцы на базаре, начали совет. Первым делом избрали руководителя, раз падишах, прибежище мира, как и назначенный им главнокомандующий, исчез войско не могло оставаться без командира. Старшим из присутствующих оказался я нычеры агасы (командующий янычарами) Зуграджи-баши, его и избрали временным командующим, до возвращения в войско повелителя. Ну не шейх-уль-ислама же выбирать для руководства войском! Хоть он и выше по статусу главы янычар, водить армии в бой – не его обязанность. Тем более, следуя за халифом на относительно близком расстоянии, он был сброшен взрывной волной с лошади, пострадал при этом и, возможно, по политическим причинам на совещании не присутствовал. Сказался больным.
Объявить султана погибшим никто все еще смелости не набрался. Пока решили отправить в Стамбул гонца с вестью о пропаже падишаха и продолжающихся его поисках. Никто не сомневался при этом, что такой гонец, скорее всего не один, уже вовсю скачет к Порогу Благоденствия, спеша доложить властной Кеслем-султан, что ее сын, повелитель мира, погиб. В халифате и райя из горных деревушек знали, что валиде-ханум не выпускала из виду ничего важного из происходившего в стране.
Естественно, провели расследование. Мост перед проходом по нему проверялся и был признан безопасным для нахождения на нем султана. Всех, кто был причастен к этому осмотру, немедленно повесили. Многие заметили, что взрывы были не на мосту, а возле него. Теперь в этих местах зияли черные, воняющие порохом и, удивительное дело, горизонтально направленные воронки, узкие и глубокие. Немедленный и тщательный осмотр показал, что кто-то вырыл их заранее, а сверху завалил камнями и залил цементом, превратив в подобия каменных пушек, направленных жерлами на мост. Судя по телам, воронки были забиты порохом, а снаружи – каменно-железной картечью. При взрывах вся их сила оказалась направлена не вверх, как у обычной пороховой мины, а на мост.
– Но как им удалось взорвать свои дьявольские мины так вовремя? – гадали все. – Великий падишах ехал не спеша, но должен был находиться на небольшом мосту совсем недолго. Угадать поджог фитиля так точно – невозможно! Кто-то решил пожертвовать своей жизнью и караулил у моста с огнивом наготове? Но янычары их бы заметили и задержали. Более тщательный осмотр места происшествия выявил чуть поодаль от каждой воронки ямы-схроны, воняющие мочой. Видимо, именно там сидели убийцы, карауля жертву. Расстояние между воронками и ямами было небольшое, покушавшиеся рисковали попасть под удар из воронки на противоположном берегу. Вероятно, когда дым от взрыва накрыл берега, а вокруг разразилась паника, убийцы вылезли из своих ям и смешались с воинами. Но вот как они смогли вызвать взрывы так вовремя?
Вскоре из ближайшего селения привезли местных жителей. Те рассказали, что уже несколько недель по окрестностям шастали франки, представившиеся купцами из Венеции, но ничего, кроме еды, не покупавшие. Именно они оплатили ремонт моста (замену подгнивших досок настила и укрепление берегов – нищенски одетый турок показал пальцем на каменные холмики над сработавшими минами). Стало ясно, кому надо мстить. Присутствовавшие знали, что Мурад после победы над Персией планировал наказать Венецию. Но разобраться, каким образом мины взорвались так точно, почтенная комиссия не смогла. Да и не тем у многих ее членов были заняты головы. Гибель султана, в которой никто не сомневался, несла новые опасности и соблазнительные перспективы. Глупо и опасно не обдумать их заранее.
Между тем ларчик открывался просто. Каждый из пластунов, сидевших в засаде, имел возможность наблюдать мост. Султана все они видели неоднократно, поэтому узнали легко. Узнали и… дернули за веревочки, каждый свою. От этого не открылась дверь в домик бабушки Красной Шапочки, отворились ворота в ад для султана Мурада IV. Шнуры эти, хорошо замаскированные, вели к минам, точнее, к прочно закрепленным в нескольких пудах пороха колесцовым замкам. Такие устройства были известны уже давно и заслуженно считались надежно срабатывающими, но дорогими и требующими нежного обращения. Веревочка не могла быть слишком длинной, пришлось рисковать и устраивать логова в опасной близости от мин. Однако храбрецам повезло. Мины сработали, никто из них от картечи не пострадал. Пока дым клубился над оврагом, все они вылезли из ям, прикрыв их опять плетенками, обмазанными глиной, и смешались с паникующей толпой. Пока в османском войске наводился порядок, террористы тихонько слиняли из него. Опознали султана казаки не одновременно, поэтому и взрывы прозвучали вразнобой.
Во время церемонии похорон (ее проводил оджак имам, главный мулла янычар, шейх-уль-ислам выходить из своего шатра по-прежнему не желал) погибших в этой трагедии вне водяного потока обнаружили среди трупов тело капуджибаши. В момент взрывов он находился вдалеке от султана и пострадать от них не мог. Ран на его теле не обнаружили и решили, что он умер от горя по пропавшему повелителю. Для прошедшего огонь и воду и нестарого еще, полного сил мужчины это было… странно, но чего только в мире не бывает. Опытные воины, янычары не знали о таком способе убийства, как удар длинным шилом в ухо. Это ноу-хау было подсказано диверсионной группе попаданцем и прекрасно сработало. На то, что еще утром в сторону Стамбула отправился новый любимец покойного капуджибаши ага Селим с несколькими десятками бостанджи, внимания не обратили тем более. При такой хлопотной службе частые командировки – норма. Нетрудно было догадаться, что их послали с очередным шелковым шнурком. В другое время офицеры обязательно погадали бы, по чью душу отправил султан Селима, но сейчас им было не до того. Все переживали гибель султана и прикидывали возможные варианты собственной судьбы. Между тем отъезд Селима имел прямое отношение к судьбам всех жителей халифата, да и Европы в целом.
* * *
Скрыть свое волнение сегодня Селиму было очень трудно. Предстояло начать дело, которое должно было перевернуть мир, взорвать проклятый османский халифат. Он перекинулся взглядом с пластуном, остававшимся для убийства капуджибаши, и пошел собирать свой отряд. Подчиненным он объявил, что удостоен великой чести от самого повелителя и верит, что они не подведут своего командира в исполнении воли падишаха, прибежища мира. Те, глядя на разволновавшегося агу, дружно выразили готовность отдать свои жизни за халифа всех правоверных. И тогда началась скачка. Сумасшедшая, на пределе собственных сил и конских. Лошади – не люди, им не дано выносить такие усилия, даже когда скачешь одвуконь. Дважды приходилось менять лошадей – в условленных местах отряд бостанджи ждала конная подмена. Скакали все светлое время суток, вставали затемно и, как только небо утром начинало сереть, опять неслись к Стамбулу. Не останавливались даже для совершения дневных намазов – Селим помахал перед отрядом свитком, якобы разрешающим им во время выполнения этого задания такой грех. Двое не выдержали темпа, их оставили на дороге, добираться потихоньку самим. Иногда не выдерживали до замены кони, их также бросали на дороге.
На первом же привале один самых молодых в отряде, совсем еще безусый Муса, не выдержал и спросил:
– Ага-эффенди, куда так спешим?
Селим заметил, как насторожили уши остальные янычары отряда.
«Их поддержка мне может очень понадобиться в Серале… Пожалуй, стоит приоткрыть краешек моей задачи. Ведь, если что пойдет не так, их казнят вместе со мной».
– Выполняем личное указание султана. Из его собственных уст, да пребудет вечно над ним благословение Аллаха. Всем, если не опозоримся, будет большая награда. Понимаете? Не от меня, не от капуджибаши, даже не от енычеры агасы, а от САМОГО ПОВЕЛИТЕЛЯ!
Ребята прониклись. И гонка продолжалась в прежнем темпе – без единой жалобы, без единого вопроса.
Первая часть задуманного удалась, никто их по пути не обгонял. На случай появления более быстрого, чем они, гонца у Селима был однозначный приказ на его уничтожение. Но догони их отряд янычар, его подчиненные вряд ли согласились бы вступить в бой с товарищами. Поэтому он подгонял и подгонял – лошадь под собой, подчиненных, но прежде всего самого себя. И успел. Янычары – не татары и даже не казаки, чтоб скакать по сотне верст несколько суток подряд. Поэтому до столицы добрались на исходе пятых суток. Все к этому времени заметно исхудали, лица от непрерывной скачки обветрились и пропылились, глаза горели сумасшедшинкой. Яркая прежде одежда стала похожа на серые нищенские тряпки казаков. Нормальный человек давно бы свалился от таких нагрузок прямо на дороге и заснул, где упал. Селим и почти все его подчиненные выдержали. Теперь предстояло выполнить главное – то, ради чего и была эта скачка.
По пути Селим часто трогал накрепко притянутую поясом кожаную сумку, в которой лежали свитки-фирманы со всеми положенными подписями и печатями. Наверное, и покойный уже капуджибаши не смог бы выявить в них неправильностей, настолько хорошо они были подделаны. Сначала он удивился, когда ему дали вместо одного целых четыре. Но, выслушав объяснение, понял – и здесь задумавшие это великое дело проявили удивительные ум и предусмотрительность. Не помог бы ему никакой султанский фирман в отсутствие Мурада в столице. Сначала необходимо было расчистить проход, а уже потом идти по нему. Кожа сумки, Аллах знает почему, казалась ему теплой и… живой. Прикасаясь к ней, он ощущал поддержку свыше и утверждался в вере, что все пройдет, как задумано.
По Стамбулу скакать карьером или галопом неразумно, пришлось перейти на бодрую рысь. Но и при резком снижении скорости приходилось то и дело подбадривать плетью для освобождения дороги слишком неповоротливых или невнимательных горожан. Один из попавших под раздачу раскричался, что этого так не оставит и будет жаловаться самому султану. Вероятно, плеть обожгла кого-то важного, но в свете грядущих событий неприятностей от разряженного хлыща Селим не испугался. Как любит говорить один из его новых друзей: «Снявши голову, по волосам не плачут!»
Уже на подъезде к дворцу свалился с лошади, словно мертвый, любопытный Муса. Селим глянул на распростершегося на земле парня, чье бесчувственное лицо смахивало на лик умершего от долгой и тяжелой болезни, и скомандовал его дружку, Исмаилу, также с видимым трудом удерживавшемуся в седле:
– Останься с Мусой, придет в сознание, помоги добраться до казарм.
И, не оглядываясь, понял ли его одуревший от нечеловеческой усталости Исмаил, продолжил путь. Цель была близка, и мешкать, рисковать в последний момент он не желал.
Показав один из фирманов страже, проехал во дворец. А тут, надо же, навстречу идет по каким-то своим делам Капы айяс (главный белый евнух).
– О, а у меня к тебе дело есть! – не стал скрывать своей радости Селим. Глянув, кто его так приветствует, евнух этой радости не разделил. Его до этого сморщенное в задумчивости лицо (морщинистость и некоторая бабскость, да простят меня дамы, были весьма характерны для этой категории служащих дворца) напряглось и помрачнело.
– Чего тебе? – быть грубоватым в общении с офицерами ему позволяли не только собственный высокий статус в иерархии, но и известная всем близость к уху валиде-ханум, игравшей последние десятилетия в халифате очень значимую роль.
Селим широко улыбнулся в ответ и вытащил из сумки на поясе свиток с фирманом.
– Вот прямо из рук Грозы всех неверных получил, туфлю его разрешено было поцеловать. Но, сам понимаешь, на улице ТАКОЕ разворачивать нельзя.
Капы айяс поклонился до земли свитку и пригласил идти за собой. В помещении, где оказалось несколько его подчиненных, он повернулся ожидающе к Селиму. Ага бостанджи немедленно вручил фирман тому, кому он и был предназначен. Евнух опять поклонился, на сей раз в пояс, поцеловал свиток и развернул его. Прочитав, выронил на пол и в ужасе уставился на янычара.
– Эээ… – только и смог выдавить из своего перехваченного страхом горла гроза сераля. Пока он читал, двое подчиненных Селима зашли ему за спину. Один немедленно, привычно ловко накинул на толстую морщинистую шею шелковый шнурок и отточенным движением захлестнул его на горле. Евнух попытался просунуть под удавку пальцы, чтоб вдохнуть такой необходимый ему сейчас глоток воздуха, но попытка ему не удалась. Он похрипел немного, посипел, испортил свои атласные штаны и атмосферу в комнате непотребством. И умер.
– Стоять! – гаркнул Селим, увидев попытку одного из подчиненных покойного выскользнуть из комнаты. – Все, кто попробует дать знать о случившемся валиде-ханум, лягут рядом с ним. Такова воля Непоколебимой опоры веры!
Любителей спорить с человеком, провозглашающим приказ султана, в Османской империи никогда не было много. Можно даже сказать, это был исчезающий вид. Здесь и сейчас их не оказалось совсем. Оставив рядом с трупом для его обезглавливания и пригляда за евнухами двух своих янычар, ага бостанджи выспросил, где можно встретиться с главой черных евнухов, и пошел туда. Блюда для голов при Мураде редко пустовали, и казненный уже не успеет пожалеть, что блюдо будет простым. Серебряные полагались только для носителей звания визиря.
С черным евнухом, таким же толстым и морщинистым, но с кожей иссиня-черного цвета, справились также легко. Выступать против приговоров султана тогда было не принято точно так же, как против визитов НКВД в середине тридцатых годов ХХ века в другой стране. Даже вооруженные и имеющие за спиной подчиненные им воинские части, люди послушно сдавались и умирали.
Предъявив соответствующий фирман, Селим прошел со своими людьми во двор, где располагалась «Клетка» – небольшой домик, в котором обычно содержали принцев-Османов. В месте, полном жаждущих мужского внимания девушек, – без женской ласки, в точке бьющей бурным ключом жизни, – ежеминутно ожидающие смерти. На весну тысяча шестьсот тридцать восьмого года там находилось двое. Дядя Мурада IV Мустафа I и не только единокровный, но и единоутробный брат султана Ибрагим.
Мустафа был уникален. Он единственный из известных истории султанов, кто сам просился в отставку. И получал ее, оставаясь в живых, аж два раза. Дважды Мустафу возводили на престол, и оба раза он перебирался оттуда обратно в «Клетку». В отличие от остальных принцев, он чувствовал себя здесь комфортно. А что кормил рыб в Босфоре золотыми монетами вместо крошек… так каждый имеет право на странности. Править из-за совершенной неадекватности Мустафа не мог в принципе. В первый раз он за три месяца спустил годовой бюджет на подарки поставившим его людям. Его несамостоятельность, неспособность к управленческой деятельности вынудили руководителей оджака, корпуса капыкуллу, заменить сумасшедшего на племянника, сына правившего до него Ахмета. Но Осман II оказался слишком умным и волевым, чтобы быть марионеткой, за что и был убит. На престол посадили опять Мустафу. Второе его «правление», от которого он отказывался как мог, продлилось пятнадцать месяцев и вспоминалось всеми пережившими как затянувшийся кошмар. В Стамбуле воцарился беспредел, причем принес его в столицу не уголовный элемент, а призванные охранять спокойствие в городе янычары. Они принялись грабить всех, у кого было что грабить. За эти месяцы сменилось шесть Великих визирей, попытка его матери, откровенно неумной женщины, взять бразды правления привела к распространению хаоса на всю страну. Пришлось янычарам, очень любившим Мустафу, свергать его снова и сажать на трон одиннадцатилетнего Мурада. У него хоть мать дурой никто не считал. До тридцать второго года власть в стране принадлежала именно ей и ее фаворитам. Потом Мурад перехватил бразды правления и проявил себя как выдающийся, хоть и очень жестокий и склонный к разгулу, государь. Долгое время Кеслем-султан удавалось сохранять жизнь нескольким принцам-Османам, но к весне их осталось двое.
Второй, Ибрагим, был пока ничем не примечательным молодым человеком. То, что он неумен и безволен, в нашей реальности проявилось позже. Мурад и у нас отдал приказ о его казни, но валиде-ханум тогда смогла убедить Великого визиря и диван оставить Ибрагиму жизнь. Служившие прежде всего Кеслем-султан, а потом уже Мураду евнухи для предотвращения вмешательства матери султана и были казнены. Селим со своими людьми стремительно подошел к «Клетке». Защищавшие ее евнухи заслонили ему проход.
– У меня фирман повелителя о казни его брата! – поднял вверх бумагу Селим.
– Мы должны посоветоваться… – замялись стражники.
Ага бостанджи кивнул стоящему рядом янычару, и тот вывалил из мешка под ноги стражи две головы бывших евнухов-начальников.
– Вот фирман Падишаха Вселенной о казни всякого, кто попытается мне воспрепятствовать! – Селим поднял другой свиток.
Несколько мгновений помявшись, евнухи разошлись в стороны, освободив проход. Селим, а вслед за ним и его люди вошли в «Клетку». Комнату, где содержался Ибрагим, нашли легко. Там они обнаружили очень встревоженного, бледного и полного молодого человека в богатой одежде. Увидев, кто вошел, он откровенно запаниковал.
– Нет, нет… не надо! Я жить хочу, я еще не жил! – скорее забормотал он, чем закричал. Селиму стало жалко парня, несмотря на происхождение, всю жизнь проведшего в заключении, а последние годы – в ежеминутном ожидании смерти. Но именно этот молодой мужчина мог стать знаменем врагов, центром их объединения, и он легко подавил возникшее сочувствие к обреченному. Помощники аги быстро схватили принца, накинули на шею удавку, и его не стало. Убедившись, что Ибрагим мертв, Селим повернулся и пошел прочь.
У входа мимо них в «Клетку» проскочила, оттолкнув замешкавшегося янычара, полная немолодая женщина в богатейшем шелковом платье, полупрозрачном белом чарчафе, стоившем немалых денег, и увешанная баснословными драгоценностями. Все поняли, кто это, и ей не пытались помешать. Валиде-ханум узнала о предстоящей казни сына, но воспрепятствовать ей уже не успела. Слишком поздно доложили, да и способности к бегу у нее давно были… пониженные. И вскоре из «Клетки» раздался ни с чем не сравнимый вой. Волчица застала мертвым любимого волчонка… Несколько мгновений спустя вой сменился надсадным криком, перемежаемым безумными причитаниями по-гречески. Селим плохо знал этот язык, но ни на миг не усомнился в одном: если они не уберутся отсюда вовремя да попадутся на глаза валиде-ханум, одним лишь проклятием матери, потерявшей от горя рассудок, дело не кончится.
Злые, дико уставшие, бостанджи постарались как можно скорее уйти. А Селим – единственный из всех – при этом тщательно скрывал злобную усмешку. Благодаря его усердию в халифате остался только один Осман, да и тот сумасшедший, не способный оставить потомство. Огромную империю ждала борьба за власть.
«Туда ей и дорога. В пекло!»
Назад: Нетерпение Азов, начало капельника 7147 года от с.м. (март 1638 года от Р. Х.)
Дальше: Эхо события Март – апрель 1638 года от Р. Х