Ни к какому единому мнению, или, что куда более вероятно, к согласованному большинством решению, заседание сената не пришло. Было много недоумения, откровенного испуга, попыток свести старые счеты и бессмысленного гадания. Удивления такой поворот дела у дожа, Франческо Эриццо, не вызвал. Уж очень странные, опасные и ведущие к великим убыткам обстоятельства этому заседанию предшествовали.

Сначала из Стамбула пришли, один за другим, два гонца. Один принес весть о казни принца Ибрагима, в свете важности левантийской торговли для республики известие не рядовое. Переполох в сенате вызвало оно немалый, но тут же показавшийся незначительным, когда прибыл гонец с известием, что погиб султан Оттоманской империи Мурад IV. Сгинул в походе на Персию, не оставив наследников. О совершенной неспособности оставшегося живым Мустафы I к управлению державой и продолжению рода знали все.

Для Венеции эти известия прозвучали как гром с ясного неба. Даже человек невеликого ума в таких обстоятельствах легко и безошибочно предсказал бы наступление у турок смуты. Один Бог знает, насколько длинной, но крайне нежелательной, губительной для торговли – наверняка. Гонец прибыл в город ранним утром, и дожу, не имевшему права открывать письма официального характера в одиночку, пришлось срочно посылать слуг к нескольким сенаторам.

Дож не без удовольствия вспомнил, какие помятые и сонные лица были у почтенных сенаторов, как они ругались из-за этой побудки. Сказать, что они были очень недовольны ранним подъемом, – значит сильно преуменьшить их реакцию. Однако, узнав содержимое письма посла республики в Стамбуле, о собственном раздражении и думать забыли. Ох и много пришлось тогда дожу поспорить со своими заядлыми противниками… как вскоре выяснилось – напрасно. Известие всколыхнуло всю Венецию, от богатейших купцов до поденных работников. Все в городе понимали, что благосостояние республики зиждется на торговле, могущей от происходящего сильно пострадать.

Вскоре выяснилось, что в древнем Константинополе прохудился мешок с невероятными событиями. Через пару дней в город прибыло венецианское посольство в Стамбуле. Срочно и без согласования с дожем и сенатом покинувшее место аккредитации. Вместе с дипломатами или чуть позже в Венецию оттуда вернулись купцы со своими помощниками. Они принесли с собой весть о том, что янычары объявили виновниками гибели султана венецианцев. Посла, Альвизе Контарини, за такие самовольные действия было заключили в тюрьму. Но через несколько дней его пришлось выпустить на волю. Показавшийся поначалу чуть ли не дезертирством отъезд без согласования, да еще с рекомендацией немедленно сделать это всем гражданам республики, стал вдруг поступком невиданных мудрости и предусмотрительности.

Из Стамбула пришло известие о массовых погромах и убийствах христиан. Увы, многие венецианцы, не покинувшие пределы Оттоманской империи, погибли мученической смертью от рук озверевшей толпы агарян. Не ограничившись гражданами республики, проклятые уничтожили всех цивилизованных людей, имевших несчастье быть в это время там. Счет шел на тысячи. А какие финансовые потери! Все имущество венецианцев стало добычей погромщиков. Только в нескольких центрах левантийской торговли европейцам удалось пресечь попытки фанатиков устроить грабежи и погромы. Сотни вооруженных пушками судов на рейдах портов послужили им гарантией неприкосновенности.

При редкостном единодушии городской Арсенал запустили на полную мощность. Флот республики стали готовить к боевым действиям. В то, что турки ограничатся погромами европейцев и местных христиан, никто не верил.

Учитывая, что республика не имела ни малейшего интереса в обострении отношений со своим главным торговым партнером, участие официальных властей города в этом злодеянии совершенно исключалось. Что несколько дней дожу и пришлось доказывать. Не факт, что это ему бы удалось, у семьи Эриццио много врагов и недоброжелателей, однако введенные мудрыми предками правила о неоставлении дожа одного при любых встречах помогло ему оправдаться.

Стамбул же продолжил удивлять. Оттуда пришла очередная сенсация. На столицу Оттоманской империи, могущественнейшей в военном отношении державы, напали казаки. Да не просто пограбили предместья, как уже бывало неоднократно. На сей раз, по донесениям шпионов, варвары с севера пришли к Стамбулу не на обычных своих шайках, а на галерах османской постройки и взяли город штурмом, разграбив, среди прочего, и султанскую казну. Заодно они большей частью захватили, меньшей – уничтожили весь османский флот, лихорадочно восстанавливаемый после прошлогоднего поражения от тех же казаков. Уходя из разграбленного города, варвары его подожгли во многих местах, большая часть столицы великой и страшной для всех соседей империи сгорела. Вряд ли можно поверить в сообщаемые шпионами цифры погибших при этом, хотя несомненно, что они велики.

В этой, в общем-то, приятной вести была и опасная начинка. Стамбульцы почему-то посчитали, как и в случае гибели султана, виновной республику святого Марка. Бог только знает, отчего им втемяшилось, что казаков на их город наслали венецианцы, и пылали жаждой мести по отношению к ним, а не к варварам.

Первым делом заподозрил Эррицио конкурентов из Рагузы (Дубровника). Эта республика на побережье Адриатики была настоящим чирьем на причинном месте для Венеции. Хитрые далматинцы сами попросились в подданство Оттоманской империи и теперь получали от этого огромные барыши, по справедливости – считал дож – должные идти в казну республики святого Марка и кошельки ее почтенных купцов. У самого Франческо, в бытность его негоциантом, не раз возникало ощущение жестокой обиды на подлых предателей из Далмации. Ведь то, что получали они, могло быть его доходом. ДОЛЖНО было быть его прибылью.

Однако донесения шпионов из Рагузы принесли некоторые сомнения по участию олигархов оттуда в этой интриге. По сведениям от разных, друг о друге не знающих людей, городская верхушка никак не ожидала гибели султана и пребывает в сильном беспокойстве, временами напоминающем панику. Ректор (так называли главу республики Рагуза) отдал приказ о срочной подготовке к военным действиям по отражению венецианского нашествия. Все разведчики в один голос утверждали, что никаких активных наступательных действий там не планируют. По свидетельству перекупленных рагузцев, известия из Стамбула мало кого обрадовали. Далматинцы были встревожены ожидаемыми проблемами для их торговли, на рынках заметно поднялись цены на продовольствие. Главным доказательством их невиновности в глазах дожа стала гибель многих рагузцев во время погромов. В том числе весьма состоятельных и имеющих в Дубровнике немалый авторитет купцов.

В сенате после долгих дискуссий пришли к такому же выводу. Затей дело рагузцы, они наверняка позаботились бы о безопасности своих.

Естественно, никто не снимал подозрения и с заклятых врагов из Генуи. Процветавших благодаря тесному сотрудничеству с Испанией генуэзцев в республике святого Марка издавна люто ненавидели. Так что подозрение в таком неблагоприятном развитии ситуации в первую голову пало именно на «прислужников Габсбургов», «финансовых пиявок», «испанских лакеев»… Эпитетов в адрес конкурентов было высказано много. Но, когда начали прикидывать, что они, эти… выигрывают, то выяснилось – ничего. Даже меньше, чем ничего. Активизация османского флота на Средиземном море неизбежно сильно ударит по покровителям Генуи, точнее – по испанскому флоту. А в условиях его войны с Нидерландами и Францией для кредитовавших Испанию генуэзских банкиров это было крайне невыгодно. Зато убыточно – в высшей степени. Учитывая нараставшую возможность банкротства Габсбургов, Генуя рисковала в результате разориться сама. Ни для кого из присутствующих не было секретом, что, когда говоришь «Генуя» – имеешь в виду банк святого Георгия. И соответственно – наоборот.

Расстроенные таким выводом сенаторы все же попытались найти хоть какие-то выгоды для Генуи, но не смогли. Захватить венецианские колонии? Так эти колонии, о чем не знал только последний идиот, не давали дохода. Слава богу – хоть оправдывали расходы на их содержание. Перехватить левантийскую торговлю? Однако Генуя давно всерьез на нее не рассчитывала, переориентировавшись на экономическое обслуживание интересов Испании. И процветая при этом, что вызывало у собравшихся нескрываемую злость, куда больше, чем Венеция, свою независимость сохранившая. Да и торговля с Левантом при таком обороте дела на долгое время может прекратиться совсем. Не говоря уж о том, что ее львиную долю потом наверняка перехватят уже задействованные в ней голландцы и англичане.

Полностью подозрения с конкурентов из Рагузы и Генуи не сняли, однако решили рассмотреть и другие возможные варианты. Оказалось, что привлечение внимания османов на запад выгодно только Франции и ее союзникам. Впрочем, в возможность шведов устроить такое в далекой Малой Азии поверить было невозможно. В способности выстроить такую интригу главного министра Людовика сомневаться не приходилось. Но вот говорили бы убийцы тогда, без сомнения, на австрийском диалекте немецкого языка. Для натравливания османов на союзную Венецию у Ришелье не было оснований.

Снять подозрения в убийстве с иезуитов невозможно в принципе. Но для них, поставивших на Габсбургов, атака нейтральной на данный момент Венеции не имела смысла. При их исполнении этого убийства негодяи говорили бы на французском.

Потом сенаторы попытались рассмотреть возможность организации убийства кем-то из республики. И тогда заседание быстро превратилось в очень неприятное место, особенно для людей с чутким слухом. В помещении воцарились ор, гвалт, вопеж… в общем, что-то неприличное и совершенно неконструктивное.

Франческо поморщился, вспомнив, какие безобразные сцены разыгрались тогда. Неприятные скандалы случались в этих стенах и раньше, но такого он лично припомнить не мог. С дурацкими обвинениями, почти женскими истериками, с брызганьем слюной и переходом на визг… Сколько старых обид вылезло вдруг, сколько обвинений прозвучало!

Большого шума не могло не быть. Все шпионы единогласно (а сговориться они не могли, потому как друг друга не знали) утверждали, что взрыв моста с султаном организовали не кто иные, как венецианцы. Конечно, сбрасывать со счетов версию, что это интрига врагов, не спешили. Ее обговорили первой и пришли к неутешительному выводу: «Некому это было делать!» Дож опять перебрал в уме возможных авторов провокации.

После краткого обсуждения сенаторы пришли к такому же выводу, после чего чуть не устроили разборку прямо на заседании. Легко было сообразить, что совершить такое могли две группы. Это, прежде всего, фамилии, много потерявшие после перехода Кипра к османам. В надежде вернуть себе богатые имения и рудники, а с ними – и влияние в республике. Либо фамилии, сумевшие восстановиться материально, но отодвинутые от власти. Мест в сенате всегда меньше, чем число желающих там заседать. Сам Эриццио допускал возможность и того и другого вариантов.

Кое-кого из перечисленных Франческо знал лично, среди них были и очень решительные люди. Ради возрождения славы и богатства рода они и не на такое могли пойти.

Дож собственной рукой налил себе из узорного кувшинчика тосканского вина, смакуя его богатейший вкус, выпил и продолжил размышления:

Именно последнее предположение и взорвало обстановку на заседании сената. Бросаемые в глаза обвинения, тут же отвергаемые и переворачиваемые на род обвинителя, всплывшие обиды, вспыхнувшие старые счеты… Не обошли вниманием, как посчитал дож, совершенно необоснованным, и его род, Эриццио. В результате заседание сената превратилось в склоку и скандал, ничего на нем решено не было, зато отношения между наиболее влиятельными родами республики серьезно обострились.