ГЛАВА 21
— С боевым крещением, казак! — капитан-лейтенант Зубков хлопнул великого князя по плечу. — Вижу, в первый раз в деле был?
Командир «Забияки» немного не соразмерил силы, и Николай от одобрительного жеста чуть не упал на колени.
— Так точно, ваше благородие! — Возбуждение от только что закончившегося сражения еще не прошло, и цесаревич чуть ли не кричал: — Только так ни разу и не стрельнул! Это линейные корабли были, да?
— Они самые, — подтвердил Зубков. — А что не стрелял, так невелика беда — победа складывается не только из выстрелов. Зато ты два пожара погасил.
— Да какие там пожары, — отмахнулся Николай. — От ракетных хвостов чуть-чуть затлелось…
— На войне мелочей не бывает, друг мой.
Капитан-лейтенанту нравилось учить юного казака уму-разуму. Самое трудное — не подать виду, что знает его истинное происхождение, и не перейти на титулование. А в остальном это обычный смышленый мальчишка, в меру любопытный и без меры стремящийся к подвигам. И очень похож на оставшегося дома младшего брата. Ну, не совсем дома, Нижегородское Суворовское училище вряд ли можно считать таковым…
— Не бывает мелочей? — переспросил Николай?
— Конечно. А победа, кстати, куется в тылу. На военном корабле за тыл принимаем все, что не стреляет в неприятеля. Вот скажи, смогли бы мы потопить два линейных корабля без превосходства в скорости и независимости от ветра?
— Нет, наверное.
— Так оно и есть — без паровой машины стали бы мишенью. Пусть и пребольно кусающейся, но мишенью. Значит, будем считать кочегаров и механиков участвующими в бою? Как и пожарные расчеты?
— Пожалуй, да…
— Вот! И поверь мне, казак, на суше примерно то же самое. Крестьянин, вырастивший поросенка, и заводчик, укупоривший в банку тушеную свинину, тоже внесли определенный вклад. На голодный желудок много не навоюешь, значит, каждое зернышко, выросшее на полях, — выпущенная по врагу пуля.
Зубков неуклонно подводил цесаревича к мысли, обозначенной в личном письме императора Павла Петровича. И, кажется, кое-что получилось.
— То есть простой мужик тоже воюет, даже оставаясь дома?
— Народ является инструментом, с помощью которого монарх строит государство. Почему бы не содержать его в исправности? Мы каждый день чистим и смазываем оружие, не так ли?
— Так это оружие! Хотя… — На лице Николая отразилось понимание. — Богатый крестьянин всегда грамотен, многодетен, здоров… Идеальный рекрут!
— Человек, которому есть что защищать, воюет лучше.
— А тот, кому есть что терять, хуже!
— Спорное утверждение, применимое для наступательной войны. Но, с другой стороны, пообещай человеку чуть больше, чем он имеет…
Цесаревич надолго задумался. Слова капитан-лейтенанта сходились с мнением отца в главном — невозможно построить сильное государство без увеличения благосостояния народа. Именно простого народа.
— Лишь бы не зажрались.
— А вот это уже забота императора — создать труднодостижимый идеал, который не позволит человеку останавливаться в развитии. Иных придется гнать к тому идеалу пинками, но тут уж частные случаи.
Появившийся на палубе механик приветливо кивнул Николаю, но так как как раз вытирал руки промасленной ветошью, от похлопывания по плечу воздержался.
— Философствуете? Хорошее дело. А я распорядился остановить машину для профилактики.
Действительно, дым из торчащей между мачтами трубы значительно посветлел, а рычащий и лязгающий в трюме механизм поутих и перестал сотрясать «Забияку». Неужто дальше под парусами? Красиво!
— Опять? — капитан-лейтенант недовольно поморщился.
— А что делать, Георгий Всеволодович? Это шведское старье давно пора пустить на переплавку, а мы на нем в море ходим. Я сколько раз подавал рапорт о замене машины на изделие Сормовского или Казанского заводов? Вот и пожинаем плоды экономии.
— За сколько времени управитесь?
— Если не будете стрелять из новой пушки, то к утру должны закончить.
— Лишь бы англичане позволили не стрелять.
— А вы постарайтесь, Георгий Всеволодович.
Механик ушел, а мысли Николая приняли другое направление. Пушки! Чудовище калибром восемь дюймов, при выстреле из которого фрегат осаживает назад даже на полном ходу и едва не проламывается специально укрепленная палуба. Она на «Забияке» одна такая, но, как говорят, скоро все корабли вооружат нарезными казнозарядными орудиями. Врут, наверное… Эту делали года два, вторую, что на «Баламуте», на пару месяцев быстрее, и при подобной производительности флоту остается лишь облизываться и ждать. Вот он, кстати, тот самый труднодостижимый идеал.
Зато как бьют, а? Английскому корыту одного попадания хватило! С десятого, правда, выстрела. Жалко, что штормом только двух противников принесло. Штормом?
При воспоминании о длившихся всю ночь мучениях организм великого князя содрогнулся. И ноги сами понесли его к борту, дабы там внимательно рассмотреть обшивку на предмет повреждений. Да, назовем это так — наследник престола даже блевать обязан с пользой для дела.
Зубков проводил убегающего Николая взглядом и подмигнул сидевшему на пустом ящике из-под ракет казаку:
— Вот так, Абрам Соломонович, и выходит дурь из юных романтиков.
Старший урядник Петров с сомнением покачал головой:
— В ем и дури-то нет, вся уже вышла. Я думал, помрет царевич ночью от морской болезни.
— От этого не помирают.
— Вот и не хочется, чтобы он первым стал. Победа мальчонке нужна, собственноручная. Тогда не только качка, и сам черт не страшен покажется.
— Где я ее возьму, ту победу?
— Море большое.
— И?
— И все! Что нам стоит самую малость к английским берегам прогуляться? Основные силы у них в проливе, а мы краешком… Мелочишку какую-нибудь заполюем…
— Мелочишку, говорите?
— Если другого ничего. В степи и жук — баба.
Николай сосредоточенно рассматривал волны за бортом и не обратил никакого внимания на команды капитан-лейтенанта Зубкова. Какое ему дело до румбов и нордов с вестами? Или норд-норд-вестами? Да без разницы…
Спустя два дня. Побережье Нормандии.
— И где этого Зубкова черти носят? — Капитан Нечихаев требовательно смотрел на Дениса Давыдова. — Все мыслимые сроки вышли, а Георгий Всеволодович до сих пор не соизволил заявиться. Опаздывает!
— Задерживается, — поправил Мишку Денис Васильевич. — Шторм, туман, неизбежные на море случайности, то да се…
— Не выгораживайте. За неделю досюда можно даже на веслах дойти, а у него машина.
— Появится, куда денется.
— Угу, а я пока буду минометы репой заряжать. Оружие массового поражения — англичане попросту умрут со смеху.
Для претензий капитана Нечихаева имелись веские основания — подходили к концу боеприпасы, а мины с новым веществом уже не оказывали прежнего воздействия на неприятеля. Нет, они все так же вызывали жуткий понос на две недели, но не возникала былая паника. Разобрались. Собаки…
Первое время противник пребывал в растерянности и, что самое главное, с большой охотой принялся уничтожать сам себя. Незаряженные отстреливали больных, дристуны более-менее успешно защищались, дезертиры воевали против первых и вторых… Сейчас тяжелее — начались массовые выздоровления. Мало того, излечившиеся приобрели стойкое безразличие к последующим обстрелам, и междоусобица окончательно сошла на нет. Плохо…
— Георгий Всеволодович обязательно придет! — Судя по тону, Давыдов пытался убедить в первую очередь себя.
— Да, а мы уподобимся тремстам спартанцам.
— На самом деле их не существовало, а басню про Фермопилы придумал Геродот. Или Гомер, точно не помню. Хотя, может быть, и Аристотель.
— Гомер жил раньше.
— Для вымышленных персонажей это несущественно. Вот я тоже пишу книгу о будущем.
— Дадите почитать?
— Ну, как сказать…
— Стесняешься! — Мишка по старой привычке перешел на фамильярное обращение. — О чем она?
— Обыкновенная фантазия. И про войну, конечно.
— Война обязательна?
— Я, кроме нее, и не видел ничего толком в жизни. Не о любви же писать? Вот представь, Миша, напишу роман о женщине, из-за несчастной любви и осуждения обществом бросившейся под поезд…
— Поезд на конной тяге? И при скорости четыре с половиной версты в час?
— Вполне приемлемое допущение в литературе. Но дело не в том, Миша! Кто будет сие читать?
— Если под поезд, то читать не будут, — согласился Нечихаев. — Ей нужно застрелиться из дуэльного пистолета, лучше дробью. Или кто-то пусть ее топором зарубит — публика любит кровь и жестокость.
— Эх! — тяжело вздохнул Денис Васильевич. — Лучше про войну.
Капитан третьего ранга постеснялся сказать другу, что рукописи уже заняли половину шкафа в каюте. Там всякое. Есть истории про битвы воздушных шаров, про полеты из пушки на Луну, про подводную… Нет, про нее пока нельзя — недавние испытания потаенного судна хоть и закончились полной неудачей, но до сих пор окутаны завесой секретности. Про подводные лодки нельзя.
Можно о самодвижущихся бронированных механизмах на паровом ходу, о летающих машинах, построенных по чертежам Леонардо… даже о ракетах, способных достичь Нового Света и там взорваться. Но нельзя давать это на прочтение Нечихаеву — засмеет.
Отцы-командиры встретились не просто так — обеспокоенный малым запасом патронов и мин, капитан решил лично прибыть на фрегат, чтобы уполовинить тамошний боезапас. Всех других Давыдов отправлял несолоно хлебавши, а теперь пусть попробует отказать давнему другу!
— Денис, я тебе по двадцать выстрелов оставлю и три десятка ракет. Все равно скоро уходишь.
— Побойся Бога, Миша! — Командир «Баламута» в волнении подскочил с бревна, служащего лавкой у зажженного костра. — Мне чем воевать?
— Ракет хватит, чтобы отбиться, тем более пушка есть.
— К ней два снаряда.
— В Кенигсберге или Риге пополнишь запас. Штуцера трофейные дам, надо?
— А себе их чего не оставишь?
— Смеешься?
— Ладно, по сорок патронов на ствол мне хватит, — сдался Давыдов.
— Мы не на базаре! А встретишь в море Зубкова — заберешь в счет нашей доли.
— Встречу, как же… — Капитан третьего ранга плюнул в костер. — Знать бы только, где его черти носят.
В это же время. Северное море.
День выдался замечательный, как будто и не зимний совсем. Такие иногда случаются у восточного побережья Шотландии, и тогда древние, выжившие из ума старухи шепчут беззубыми ртами:
— Дивный народец свадьбы играет.
Может быть, они и правы — в мире встречается столько необычного, что найдется в нем место и фейри с эльфами. Но бывалого моряка этим не удивить — загадкой больше, загадкой меньше… Хорошая погода важнее любых загадок!
— С упреждением наводи, с упреждением!
— Не ори под руку канониру! — Старший урядник Петров отвесил полновесный подзатыльник непрошеному советчику и кивнул ворочающему ракетный станок Николаю: — Не торопись, сейчас мы их нагоним, тогда и стрельнешь.
«Забияка» шел под парусами, так как Зубков решил поберечь изношенную машину, но у его противника не было шансов удрать — двадцатипушечный английский шлюп проигрывал в скорости не менее трех узлов. Погоня длилась третий час и близилась к логической развязке, несмотря на все нежелание предполагаемой жертвы стать таковой. Но вот у кого-то там не выдержали нервы — корма англичанина окуталась дымом, и два ядра подняли столбы воды по курсу фрегата.
— Ретирадными бьют, — пояснил Абрам Соломонович. — На самом пределе дальнобойности.
Николай заулыбался — в России со времен Петра Великого ретирадой называли отхожее место, и он живо представил себе, как на шлюпе установили нечто подобное и заряжают пушки тем, что попадется под руку.
— Не пора ли?
— Тебе решать. — Петров прищурился: — Ты у нас сегодня за главного канонира. Но я бы подождал еще немного.
Англичанин опять огрызнулся с большим недолетом. Видно, второпях снизили прицел, и ядра заплясали по мелкой волне, как при игре в блинчики.
— Однако! — удивился Абрам Соломонович, когда вражеские подарки утонули всего лишь в полусотне саженей от борта фрегата. — Новое слово в морской артиллерии. Бей их, казак Романов!
Сразу ушла предательская дрожь из рук и пропала противная слабость в коленях. Бояться некогда. Самому некогда, а остальным…
— Бойся!
Николай дернул за шнурок терочного запала, удобный такой шнурок с медным шариком на конце. Последнее новшество — в горячке боя запальный фитиль может потухнуть, зажигалку или потеряешь, или зальешь собственной кровью. А тут нужно всего лишь резко потянуть. И ракета пошла! Хорошо пошла, правда мимо.
— Промазал! — заорал неугомонный Григорий, но, покосившись на старшего урядника, добавил спокойным тоном: — На два пальца левее бери.
— Угу! — Царевич перебежал к следующему станку: — Бойся!
Верно говорят, что новичкам везет, пусть и не с первого раза. Как впоследствии рассказывал Абрам Соломонович, ракета летела куда угодно, но только не в шлюп, но внезапный порыв ветра подхватил ее и бросил точнехонько англичанину в грот-мачту. Прямо в верхнюю часть, где ракета успешно взорвалась, окатив такелаж и палубу огненным дождем. «Греческий огонь», иногда ошибочно называемый «кулибинским», невозможно потушить водой, и напрасно выскочившие матросы суетились. Недолго, впрочем, буквально через пару минут с борта охваченного пожаром корабля стали прыгать люди. Самые удачливые — с подвернувшимися под руку деревяшками.
— Бедолаги! — Капитан-лейтенант Зубков внимательно посмотрел на Николая. — В такой воде долго не поплавают. Будем вылавливать?
— Мы можем поступить иначе?
— Просто пройдем мимо, это же враги.
Царевич долго молчал, закусив губу, а пальцы, сжимающие поданный Григорием бинокль, побелели. Наконец через силу выдавил короткое:
— Нужно подобрать.
— Почему?
— Здесь они дома, а не мы. В Финском заливе или Белом море я бы их расстрелял.
— Растете над собой, казак Романов!
— Взрослею, Георгий Всеволодович. Всего лишь взрослею.
Победа не принесла Николаю ожидаемой радости, и само сражение потеряло для него большую часть своего обаяния. Пропало, едва появившись, упоение боем, оставив ясную голову и холодный рассудок. Совсем миролюбивым великий князь не стал и охотно принял участие в потоплении еще двух британских кораблей, но в глубине души крепло понимание того, что война состоит не из череды блистательных подвигов. Тяжелый и монотонный труд в ней главный. Ворваться в Темзу и там красиво погибнуть среди грохота орудий, свиста ракет и зарева многочисленных пожаров — несомненный героизм, но еще больший идиотизм. Даже верх идиотизма, если посмотреть правде в глаза.
Теперь цесаревич стал понимать осуждаемое ранее со всем детским максимализмом желание отца избегать грандиозных баталий. В них жизнь солдата зависит от воли слепого случая, но никак не от умения или выучки — стоя в строю под неприятельскими залпами, их не проявишь. И тем почетнее победы малыми силами при малых же потерях, когда любые действия противной стороны наносят ущерб прежде всего самому противнику. Как Наполеон с его поворотом от Смоленска на север…
Появившиеся на борту пленные англичане интереса не вызвали. Разве что неестественной худобой и изможденностью, но, может быть, в Королевском флоте так принято? Собак перед охотой тоже не кормят. А в остальном — обычные люди, вызывающие отнюдь не ненависть. Скорее жалость.
Правда, она не помешала капитан-лейтенанту Зубкову повесить двух выловленных из воды офицеров — списки участников нападения на Санкт-Петербург хранились у каждого командира корабля, и срок давности для подобных преступлений не предусмотрен. Если бы не убежали, а сразу сдались в плен семь лет назад, то по приговору суда получили бы всего лишь каторжные работы. Сами виноваты… отягчающие обстоятельства, так сказать.
И мечты о подвиге, которым так необходимо похвастаться перед Дашкой Нечихаевой, исчезли. Что в этом подвиге? Удачливость, помноженная на труд многих, волею судьбы обделенных наградами. Первым поднялся на стену вражеской крепости — герой! Пленил вражеского военачальника — герой вдвойне! А кто вспомнит про артиллеристов, подавивших пушки обороняющейся твердыни, или пехотный полк, отрезавший штаб противника от основных сил своевременным фланговым ударом?
Или вот сейчас… Подожженные метким выстрелом английские корабли принесут, по меньшей мере, Красную Звезду, но был бы этот выстрел без кочегаров и механиков? Конечно, шлюп утопили, когда под парусами шли, но в них ли дело?
— Абрам Соломонович, когда господин капитан-лейтенант планирует быть у берегов Франции?
— Нагулялся, казак Романов? — усмехнулся в бороду старший урядник. — Мы уже повернули к югу.
