ГЛАВА 13
Где-то в Лондоне.
— Его Королевское Высочество будет традиционно недоволен. — Седой джентльмен, по чьей осанке и скупым расчетливым движениям угадывалось военное прошлое, выбрал в ящичке курительную трубку с янтарным мундштуком и вопросительно посмотрел на собеседника.
— О Его Величестве мы уже не говорим?
— Ах, оставьте…
— А ему так уж обязательно знать о наших планах? — высокий господин с тяжелой челюстью едва заметно улыбнулся.
— Считаете, что победителей не судят?
— Именно так.
— Но действия Наполеона, направленные на подрыв нашей торговли, не позволяют рассматривать его в качестве союзника.
— А что Наполеон? Выскочка с амбициями Цезаря, не более того. Вот русский император…
— Он дикарь и сумасшедший.
— Эти дикари, как вы их называете, стоят в трех дневных переходах от Кашмира. Хорошее сумасшествие, позволившее всего за три года привести к покорности Среднюю Азию. Я бы сам не отказался от такого же.
— Беспокоитесь, что Павел сунется в Индию?
— Нет, не беспокоюсь, потому что Павел туда не пойдет. Но, поверьте, сделает все, чтобы и нам она не досталась. Из врожденной вредности характера.
— У русских не хватит денег.
— Не будем себя обманывать, сэр: у русских есть деньги. Наши деньги, между прочим. Напомнить, сколько стоит контрабандное шведское железо? Тем более есть подозрение, что его тайной продажей в Англию занимается ведомство генерала Бенкендорфа. Думаю, не нужно объяснять, кто это такой? И он имеет не только солидный куш, но и искренне сочувствующих нанимателю агентов. Добровольных агентов, заметьте… работающих лишь за право торговли.
Седовласый джентльмен на миг потерял невозмутимость и скрипнул зубами — собеседник нечаянно отдавил не то чтобы любимую, но болезненную мозоль. Так уж получилось, что в последние несколько лет Россия представляла собой сплошное белое пятно, terra incognita, в которой без следа исчезло несколько десятков направленных с деликатной миссией человек.
Страна, похожая на котел валлийской ведьмы… Все знают о его существовании, все чувствуют на собственной шкуре действие колдовского варева, но никто не догадывается, из каких ингредиентов оно готовится и в какой момент выплеснется… А ведь совсем недавно англичан принимали в России с распростертыми объятиями!
— А вы уверены, сэр. — Седовласый запнулся, не желая произносить имен. — Вы уверены, что Наполеон еще жив?
— Даже если нет, какая разница? Тем более с его наследниками дела будет вести гораздо проще.
— Наследниками? О чем вы? Наш любвеобильный корсиканец не имеет потомков мужского пола, а его попытки заполучить для продолжения рода австрийское брюхо разбились о противодействие русской дипломатии.
— Чем плоха императрица Жозефина Первая?
— Женщина?
— А что такого? История знает немало достойных правительниц. И при не менее достойных советниках… ну, вы понимаете?
— Нет, я бы предпочел действовать по ранее оговоренным планам, но ход ваших мыслей мне нравится, сэр!
— Так что же мешает? Опасаетесь осложнений в парламенте? Эти каплуны с набитыми овечьей шерстью головами загубят любую здравую идею. Их попустительством и непростительной глупостью Англия потеряла североамериканские колонии, что на очереди?
— Я думаю, мое влияние на Его Высочество позволит нам не вмешивать парламент в игру. Так что в любом случае принцу придется рассказать…
— Обо всем? — усмехнулся человек с тяжелой челюстью. — А как же традиционное недовольство Его Величества, в смысле, Высочества?
— Напрасно иронизируете, — нахмурился собеседник. — Недовольство будет в любом случае.
— Тогда?
— Принц Уэльский не так глуп, каким его выставляют недоброжелатели, и прекрасно поймет, что вступление в европейскую войну на стороне Франции неизбежно. Тем самым мы отвлечем внимание русских от Индии, а в случае победы…
— Чьей?
— Разумеется, нашей. Или вы думаете, будто Наполеон способен выиграть? Теоретически он смог бы сделать это пять лет назад, но не сейчас, когда русские военные корабли чувствуют себя хозяевами в Средиземном море, а десант в Тулон или Марсель не высадился исключительно в силу природной северной лени.
— И они свободно проходят через проливы? А как же договоренность с султаном? Простите, с этими заботами немного отстал от жизни…
— Что вас удивляет? Да, договоренность есть, причем не только с нами, но и с французами. Стамбульский мерзавец охотно берет деньги на восстановление батарей и укреплений в проливах, но не делает ничего, что бы противоречило политике Петербурга. И представляете, такое положение дел его более чем устраивает!
— И царь Павел не возражает против вливаний в турецкую казну? Союзник, берущий мзду у противника, всегда подозрителен.
— С чего бы царю возражать? Вы слышали когда-нибудь про графа Державина?
— Поэта?
— Если бы только поэта… Он министр финансов, и будьте уверены — каждый фартинг из выплаченных Оттоманской Порте миллионов в конце концов окажется в руках этого… — Седовласый замолчал, выбирая подходящее слово, и с нескрываемым отвращением закончил: — Этого поэта!
— Тогда какой смысл в выплатах?
— Традиции, будь они неладны!
— Такие традиции нужно менять.
— В случае победы, сэр!
— И она будет за нами, сэр!
Джентльмены улыбнулись друг другу, удовлетворенные сходством позиции и политических взглядов, и седовласый предложил:
— А теперь за хересом и бисквитами можно обсудить подробности. Вы не против?
Джентльмен с тяжелой челюстью не возражал, тем более время обеда еще не пришло, и как лучше скоротать его, если не за бокалом-другим хорошего вина. А в этом доме можно найти старые, завезенные еще до блокады, испанские вина. И если сесть у камина в кресло-качалку, укрыть ноги любезно предоставленным пледом… Хорошо!
Несколько часов спустя. Все тот же Лондон.
Лондонский порт — не самое лучшее место для прогулок. И хотя за последние несколько лет он пришел в некоторый упадок, вызванный значительным уменьшением поступающих грузов, но тем не менее не утратил дурной репутации. Прибежище мерзавцев и подонков со всего мира не гарантировало безопасности даже своим постоянным обитателям, а чужих попросту проглатывало, не оставляя следов. Вот пришел человек, переступил невидимую черту… и все. Если увидит его кто потом рабом на плантациях Ямайки или Барбадоса, то не узнает. Или узнает, но не подаст виду — у порядочного англичанина нет знакомцев среди рабов и прочего отребья.
Но неизвестного, шагающего в темноте с целеустремленностью, делающей честь его храбрости, мало интересовали судьбы незадачливых предшественников. Походка выдавала в нем привычку к преодолению жизненных трудностей. И, скажем так, привычку преодолевать их при помощи абордажной сабли и пары пистолетов. Не исключался и мушкет, но сегодня такового не видно — не принято в наш просвещенный век ходить по городу с мушкетом.
Размытая тень отделилась от стены, а из-за спины донесся стук тяжелых башмаков. Лондонские ночные джентльмены, в отличие от французских или испанских собратьев по ремеслу, предпочитали обходиться без опереточных сценок вроде предоставления права выбора между жизнью и кошельком, обычно их интересует и то и другое. Видимо, припозднившийся гуляка знал об этой милой привычке, так как, не дожидаясь нападения (намерение напасть разве не оно и есть?), выстрелил в первого загородившего дорогу. Тут же обернулся, чтобы двумя пулями успокоить остальных. Да, к глубокому удивлению грабителей, если они успели его почувствовать, пистолет предполагаемой жертвы не требовал перезарядки.
— Надоело, в самом деле… — бормотал под нос неизвестный, ощупывая лежащие тела на предмет признаков жизни. — Я им не нанимался улицы от разной погани чистить. Или пусть Александр Христофорович отдельно доплачивает.
Небольшой компенсацией за неприятную минуту стали несколько шиллингов и целая пригоршня мелочи, перебравшиеся в карман удачливого ворчуна. А что такого? В опасной работе каждая лишняя монетка может стать оружием, да и следы ограбления нужно оставить. И вообще, денег много не бывает, тем более на благое дело.
— Этот вроде еще не труп? Зря он так… Извини, приятель, но твои товарищи обидятся, если ты к ним не присоединишься, — сковородки в аду рассчитаны как раз на троих.
Неизвестный вытер нож о чужую одежду и прислушался. Нет, все спокойно. Выстрелы в порту не такое уж редкое явление, чтобы вызвать ажиотаж с толпами зевак, а ночной порой тем более никто не сунется, даже полиция. Это не в Петербурге, где на место преступления тут же прибывает не менее пяти вооруженных полицейских, причем в некоторых случаях — минут за пятнадцать до совершения оного.
Но все равно пора сматываться! Как там светлейший князь Кутузов говорил — «рвать когти»?
Накаркал, называется! Скрипнуло окошко над самой головой, и кто-то, разбуженный близкой пистолетной стрельбой, выплеснул на улицу содержимое ночного горшка. О времена, о нравы, заставляющие с тоской вспомнить об оставленном четыре года назад Северном Парадизе! Там за подобные вольности с горшками нещадно дерут плетьми, а буде случится повторение, то подвергают штрафу в размере годового дохода. Или полной конфискации недвижимого имущества, причастного к совершению преступления, при третьем случае.
Неизвестный успел увернуться от дурно пахнущего дождя и сделал в памяти зарубку. Нет, он вовсе не собирался объявлять личную месть содержателю портовой таверны, но при оказии… Мало ли как жизнь покажет.
— Как добрались? — Несмотря на поздний час, шкипер неказистой обшарпанной шхуны встретил гостя на палубе. — Я уж отчаялся дождаться.
Но гость в ответ достал из кармана камзола часы на серебряной цепочке и демонстративно постучал пальцем по крышке:
— Еще четыре минуты в запасе! Жака де Мида еще никто не упрекнул в отсутствии пунктуальности.
— Так-то оно так, Яков Демидыч, — согласился шкипер и мотнул рыжей, явно ирландской, головой. — Но неспокойно на душе было. И стреляли вот недавно.
— Это я немного пошумел, — отмахнулся гость. — Чаем угостите?
— С ромом?
— Непременно с ним.
— Тогда прошу в каюту.
Владелец шхуны, он же и судоводитель, из скромности не называвший себя капитаном, поскромничал и здесь. Его каюта по размерам и обстановке вполне могла поспорить с адмиральским салоном на любом из флагманских линейных кораблей флота Его Величества, и оставалось только удивляться ее наличию на провонявшем рыбой корыте.
— Богато живете, господин О'Брайан! — оценил гость.
— Полно вам, Яков Демидыч, — смутился моряк. — Вот будете у нас в Архангельске, вот там красиво. А тут… батюшка настоял, чтобы все как у людей было.
Де Мид с пониманием улыбнулся — старший Бревнов держал сыновей крепкой рукой, и даже звание капитан-лейтенанта не избавляло Ивана Васильевича от строгого отцовского пригляда.
— Сам-то он как?
— Да здесь, неподалеку. Его Александр Христофорович упросил возглавить контрабандные перевозки — лес потихоньку сюда тащит, хлеба немного, железом еще промышляет.
— Железо с Навашинских и Выксунских особых заводов?
— Ага, оно.
— Скажите отцу, пусть поскорее уходит в море. Давеча опять половина оружейной мануфактуры на воздух взлетела… Ищейки носом землю роют.
— Хорошо, скажу.
— А теперь главное, — де Мид вынул из-за пазухи запечатанный пакет. — Лично в руки генералу Бенкендорфу.
— Так ведь Финский залив во льду!
— По мне, так хоть на воздушном шаре летите, Иван Васильевич, но донесение должно быть в Петербурге не позднее трех, а лучше, двух недель. Понятно изъясняюсь?
О'Брайан в задумчивости почесал рыжую макушку. Приписанное к Министерству государственной безопасности судно находилось в Лондоне именно для подобных случаев, а наведение рейдеров Балтийского флота на жирных английских купцов лишь побочный, хотя и весомый, приработок. И как теперь, по льду пешком? Или на коньках? На коньках… Эврика!
Понятно, что вслух повторять бессмертное высказывание Архимеда Бревнов-младший не стал, но лицо посветлело от улыбки:
— Я, кажется, чаю обещал? Настоящего лянсина, правда, нет, но из Индии иногда привозят весьма недурной. — Шкипер позвонил в колокольчик и приказал явившемуся на зов матросу со зверской рожей урожденного валлийца: — Семен, сообрази нам с господином майором самоварчик.
— С подполковником.
— Тем более. И остальное, к самовару полагающееся, не забудь. И побыстрее, сержант, побыстрее!
— Морская пехота? — поинтересовался де Мид.
— Ага, из пластунов. Чудесные и добрые люди! Но как в Дарданеллы входим, приходится в трюме запирать.
— А что так?
— Турок не любят, страсть!
— У каждого есть свои мелкие недостатки, Иван Васильевич, и это не самый худший.
— Я же не против. Кто сейчас без греха?
— Вот и я про что.
— Вот-вот… А может, водочки перед чайком? Под груздочки и рыжики?
— Есть?
— Обижаете, Яков Демидович, во флоте все и всегда есть.
— Но по чуть-чуть — служба!
Неделей позже.
Любой правитель желает оставить след в истории. У кого-то это получается не очень хорошо, и потомки вспоминают его исключительно недобрым словом, а некоторые умудряются вообще ничего не делать, но народная память сохраняет их образец государственного ума и сосредоточие всяческих добродетелей.
Третья, самая немногочисленная, категория государей думает не о месте в истории, на которую, по большому счету, наплевать, а просто занимается своим делом, не заботясь о впечатлении, что произведет то дело в будущих поколениях. Какое такое мнение потомков? Потомки, как известно, все извратят, опошлят и сведут благие помыслы предков к низменным инстинктам.
Вот что скажут лет через двести о дамбе, перекрывшей добрую часть Финского залива? Явно ничего хорошего. Даже наоборот, обязательно найдутся очевидцы (пара веков для правильно проплаченного очевидца — не такой уж большой срок), утверждающие, что покоится сия дамба на фундаменте из костей пятисот миллионов невинно замученных борцов. Борцов с чем? А это неважно, главное, что замученных.
Сегодня воскресенье и на строительстве выходной. Лишь несколько тысяч пленных французов долбят лед под присмотром бдительных конвоиров. Ну, так то пленные, им праздник не полагается, им свое содержание отрабатывать нужно. Увы, господа, Россия страна бедная и не может себе позволить бесплатно кормить государственных преступников, каковыми считаются все, незаконно пересекшие границу с оружием в руках. Нет, что вы, никакого принуждения, работают исключительно добровольцы. Отказавшихся в любом случае без еды не оставят — гуманизм, мать его! Правда, если вернувшиеся со строительства вдруг начинают бить оставшихся в лагере… Так на то они и есть — свобода выбора, равенство перед выставленным Министерством финансов счетом за причиненный ущерб и братство. С последним сложнее, да.
Караульные на дамбе уже нетерпеливо посматривали вдаль, ожидая прибытия смены и кухни с обедом для подопечных, как кто-то воскликнул:
— Парус! Ей-богу, парус на горизонте!
Документ.
Большое спортивное обозрение.
7 ноября 2016 года. Санкт-Петербург.
«Ежегодная Кронштадтская буерная регата памяти вице-адмирала Ивана Васильевича Бревнова проводится с 1907 года. Первая К.Б.Р. организована к 100-летию легендарного ледового перехода.
Некоторые западные исследователи выдвигают версию о голландском происхождении слова „буер“, обозначающего лодку на коньках под парусом. Но, к прискорбию, они забывают или сознательно умалчивают о результатах археологических раскопок, произведенных в Архангельской, Мурманской, Псковской и Новгородской губерниях — найденные там „коньковые лодки“ датируются VII–VIII веками нашей эры.
До сих пор в северных российских говорах и диалектах встречается слово „буер“. Например, в напутствии поморов: „Да чтоб тебя, собаку, на буях прокатило!“
Именно с Русского Севера через Новгород, результатом торговли с Ганзейским союзом, и пришло в Голландию увлечение буями, а само название изменилось до „буера“ и уже измененное вернулось в Россию при правлении Петра Великого».
«…Применение буеров в военных действиях получило широкое распространение во время Аляскинской и Юконо-Канадской операций для разведки и высадки десантных групп. Бесшумные и почти невидимые с самолетов буеры развивали большую, чем аэросани, скорость, а их относительная дешевизна позволила массовое использование. Тогда же появились так называемые лыжные и колесные буеры, сейчас незаслуженно забытые…»
