Глава III
Рассказывать дома о своих злоключениях я не стал – к чему беспокоить домашних? После обеда и баньки я положил на стол дорожный мешок и приступил к ревизии. Морские карты отложил в сторону – может быть, и пригодятся в дальнейшем, хотя снова в море меня совсем не тянуло. Пересчитал монеты – их оказалось сто восемьдесят штук, причем разных стран, разного веса, в общей сложности – килограммов пять. Неплохо!
На следующий же день мы пошли на торг. Надо же было порадовать домашних подарками. В Англии я не побывал, до Франции не добрался, из Голландии еле унес ноги, едва не попав в тюрьму и на виселицу. Одним словом – было как-то не до выбора подарков. Теперь же в кошеле позвякивали монеты.
Я взял на торг пять золотых. Выбрал Елене красивое жемчужное ожерелье и ярко-лазоревый сарафан. Васятка истребовал себе новый кафтан, и после многочисленных примерок мы и ему купили обновку.
Возвращались домой довольные друг другом. Дарить ближнему подарки – не меньшее удовольствие, чем их получать. Тем более что истратил я на все про все один золотой цехин. Привезенного мною золота могло хватить надолго.
Потянулась спокойная налаженная жизнь. Я съездил пару раз на свой заводик, получил деньги от проданного скипидара. Но сидеть дома и отлеживать бока было не в моем характере. Я много занимался с Васяткой, учил его математике, письму, чтобы парень не рос неучем.
Иногда по велению души, как и почти все горожане, посещал церковь. Обычно ходили в церковь Николы на Ленивой площади, что в Верхнем посаде.
По праздникам я делал пожертвования в церковную кассу, не выделяясь, впрочем, среди других прихожан. Купцы, промышленники регулярно вносили десятину от доходов на пожертвования храму.
На один из праздников, а если быть точным – святых праведных апостолов Петра и Павла, когда после службы я выходил из церкви, ко мне подошел церковный служка, слегка дотронулся до рукава и, когда я повернул голову, учтиво поклонился.
– Тебя смиренно просит к себе отец Питирим.
Я немного удивился – пожертвования вносил регулярно, церковь посещал часто. Может быть, церкви еще нужны пожертвования?
Служка отвел меня в небольшую комнату в приделе.
Встретил меня седовласый священник, осенил крестом.
– Беседа приватная у меня к тебе, Георгий. Не для всех ушей, потому и позвал сюда. Присаживайся.
Я уселся в деревянное кресло, с любопытством ожидая продолжения разговора.
– Имя мое ты знаешь наверняка, но все-таки представлюсь – отец Питирим.
– Георгий Михайлов, – привстал я с кресла.
Священник слегка улыбнулся, прошелся по тесной комнате.
– В святцах Георгий и Юрий – одно имя. И пристально посмотрел мне в глаза.
Я сидел, приняв безразличный вид. Не дождавшись от меня какой-либо реакции, священник продолжил:
– Знаком ли тебе, сын мой, настоятель Печерского монастыря отец Кирилл?
Меня как молнией пронзило. Я невольно тронул рукой место на поясе, где висела сабля. Правда, сейчас я был безоружен – ходить на службу в церковь при оружии воспрещалось. Но движение рукой не ускользнуло от внимательного взгляда отца Питирима.
– Вижу, знаком, – с облегчением выдохнул священник. – Помогал настоятелю Кириллу человек один – житель Нижнего. Монастырь освободил от удавки разбойничьей, многажды Нижнему помогал в борьбе с татарами, казну стрелецкую разыскал, чем бунт предотвратил. Не знаешь такого человека?
Я сидел с каменным лицом. Что это? Ловушка княжеская? Не похоже. Если бы меня люди князя Телепнева-Оболенского выследили, так схватили бы на улице, не ввязывая в это дело церковь. Как церковь вышла на меня, когда я сроду в Вологде не назывался своим именем? После слов отца Питирима мозги мои бешено заработали, просчитывая ситуацию. Молчание мое явно затягивалось.
– Я внимательно приглядываюсь к тебе, Георгий. Появился ты у нас не очень давно, службы церковные посещаешь, жертвования церкви серьезные делаешь, ведешь себя скромно, заводик прикупил.
Черт! Хоть и не поминают в церкви лукавого, но как они меня нашли? И главное – зачем? Если бы я был Питириму не нужен, он не позвал бы на беседу. Шантажировать хочет, чтобы на крючке держать, или деньги вымогать будет? И только вроде жизнь наладилась – дом обустроили, заводик прикупил. Неужели опять бежать придется, бросив нажитое?
Видимо, я не справился с чувствами – вся гамма эмоций отразилась-таки на лице. Отец Питирим, как опытный психолог, понял мое состояние, подошел, положил руку мне на плечо.
– Не волнуйся, Георгий. Ни церкви, ни ее служителям ты ничего плохого не сделал. Помнишь ли еще отца Никодима?
Я вздрогнул. Да в церкви информация собирается лучше, чем в мое время в КГБ. Отец Питирим знает о многих моих похождениях.
– Раньше ты назывался Юрием Котловым.
– Я и есть Юрий Котлов.
– Хорошо, успокойся. Мне все равно, какая причина заставила тебя изменить фамилию. Если у тебя есть трения с властями али тебя ищет кто-то из бывших высоких покровителей – церкви это не касается. Телесное, материальное – удел князей и государя, церковь же занимается душами, верой Христовой. Мне кажется, ты сейчас мучительно ищешь ответ на вопрос: как мы тебя нашли?
Я кивнул. Предположения у меня, конечно, были, но хотелось бы услышать их подтверждение.
– Просто сообщили по приходам твои приметы. В Нижнем ты богатые пожертвования храму сделал, церковь регулярно посещал, вот тебя в лицо и запомнили. В Нижнем ты пропал и почти в это же время появился в Вологде. Как тут не сопоставить?
Вот блин, ни одному князю такую сеть по России не раскинуть.
– А сейчас у храма какая беда случилась?
– С чего ты решил?
– Отец Питирим, ты же меня не просто на беседу позвал, стало быть, нужда появилась.
Священник тяжело вздохнул.
– Беда у нас, потому тебя и разыскали. Очень о тебе мнения хорошего служители Божьи, я уж не говорю о прихожанах. Государю не до церкви, других забот много, Литва одолевает. – Питирим замолчал.
И я молчал тоже.
– Беда у нас, в Спасо-Прилуцком монастыре. Я не уполномочен рассматривать все, к тому же знаю немного. Моя задача была найти тебя. Просьба – пройти или проехать в монастырь, он недалеко от города, обратиться к настоятелю – именем Савва.
– Я знаю, где монастырь, проезжал мимо. Как скоро я должен там быть?
– Желательно не медлить.
– Значит, буду сегодня.
Я понял, что на этом беседа окончилась.
Мы раскланялись, и я пошел домой. Оседлав коня, сказал Лене, что вернусь вскоре.
До монастыря от города было не более двух верст, на сытом и отдохнувшем коне – десять минут скачки.
Я привязал коня у коновязи рядом с монастырскими воротами, постучался. В воротах открылось маленькое окно, выглянул бородатый и мрачный монах. Окинув меня цепким взглядом, буркнул:
– Сегодня служб уже не будет. – И захлопнул оконце.
Я затарабанил вновь. Монах открыл оконце, высунул голову и раздраженно бросил:
– Сегодня…
Больше он ничего сказать не успел. Я пальцами руки, как клещами, сжал его нос.
– Мне не на службу, ты бы хоть спросил, что мне надо. Настоятеля Савву хочу увидеть по очень важному делу. Послан отцом Питиримом. Понятно ли?
Монах не мог ни кивнуть, ни сказать что-либо. Только промычал.
– Открывай, некогда мне, – и я отпустил его нос, мгновенно покрасневший.
Загремели запоры, в воротах открылась дверца, окованная железом.
– Так бы сразу и сказал, почто за нос хватаешь?
– Веди к настоятелю.
Монах обиженно засопел и крупными шагами направился к длинному зданию.
Я с любопытством осматривался по сторонам – все-таки полторы сотни лет монастырю, основан еще Дмитрием Прилуцким, сподвижником Сергия Радонежского.
Монах провел меня в небольшой, скромно обставленный зал, вышел, и через несколько минут в зал вошел настоятель Савва.
Вот что меня всегда удивляло в монахах – так это несоответствие возраста и внешнего вида. Борода и волосы на голове седые, а кожа на лице без морщин, глаза блестят молодо, и голос звучный, сочный, а не старческий глуховатый и надтреснутый. Лицо немного напоминало лица артистов после подтяжки. Вот и Савва – высок, сед как лунь, а лицо молодое, голос – звучный баритон.
– Ты хотел меня видеть?
Я поклонился.
– Меня попросил приехать в монастырь отец Питирим, я прихожанин этого храма.
Старец внимательно в меня всмотрелся.
– Да, мы искали одного человека, именем…
Он замолчал. Ох и осторожен настоятель.
– Георгий, – продолжил я.
– Начинаю понимать. Пройдем-ка в келью. Старец направился из зала, я последовал за ним.
Зайдя в келью, старец прикрыл дверь, уселся на деревянное кресло, предложив мне сесть на скамью напротив.
– Насколько я осведомлен, в других местах ты носил другое имя.
– Это существенно?
– В общем-то – нет. Но я должен убедиться, что речь идет об одном и том же человеке.
– И как я могу сие доказать?
– Как звали настоятеля Печерского монастыря?
– Отец Кирилл.
– Верно. А к кому направил отец Никодим молодого человека?
– К священнику Дионисию в храм Покрова Святой Богородицы, только не доехал туда человек.
Савва помолчал.
– Похоже, этот человек и впрямь передо мной.
И настоятель поведал следующее:
– Беда у нас, помочь надобно. Направили мы в Боровск, в Рождества Богородицы Свято-Пафнутьев монастырь монаха с послушником. Не простого монаха – проверенного многажды и не с пустыми руками. Для вновь избранного клиром и государем первоиерарха Варлаама изготовлено было навершие для посоха и риза. Навершие из золота, с каменьями самоцветными, работы искусной, что делалось три года. Риза же золотыми нитями шита, шесть послушниц два года вышивали. Так вот, пропал монах вместе с послушником и дарами ценными. Из Нижнего слухи имеем, что казну стрелецкую ты нашел и из лап разбойничьих вырвал. Настоятель Михайло-Архангельского собора отписывал – де умен, удачлив, язык за зубами держать может и при случае за себя постоит. Ты догадался, о ком я?
Я кивнул. Интересная складывается картина.
Меня что, и здесь в сыщики записали? Не учился я этому ремеслу – так, повезло однажды.
– Так вот, мы бы хотели, чтобы ты взялся за это дело. Нам не важно, будет ли наказан похититель – нам надо вернуть украденное и доставить в Боровск. Там довершат работу над посохом и одеянием иерарха, ну это уже не твоя забота.
Я сидел в раздумье. Отказаться? А если меня «сольют» по-тихому князю? Взяться – вдруг дело окажется выше моего умения и не хватит мозгов, чтобы найти похищенное?
– А сколько времени тому ушел монах?
– Четыре седмицы.
– Пешком?
– Ну зачем – лошадь дали, телегу. Послушник из бывших ратников, меч у него был – не мальчик, мог за себя постоять.
– А чего же охрану не дали – только одного послушника, коли навершие дорогое?
– Чем больше охраны, тем заметнее, тем сильнее соблазн.
– Тоже верно. Как звали монаха и послушника?
– Монаха – Ионой, послушник – Трифон.
– В чем одеты были?
– Известно в чем. В чем монахи одеты бывают – ряса, клобук. Послушник – в подряснике.
– Послушник надежный, проверенный? Не мог ли он…
– Мог, как и любой, в ком алчность победила совесть. Алчность – она у каждого есть, только большинство ее в дальнем углу души гнобит, управлять собою не позволяет. За монаха Иону головой ручаюсь – знаю его двадцать лет.
– Трудная задача.
– Была бы легкая – сами решили бы. Думаешь – тебя легче отыскать было?
Я в голове перебирал варианты – с чего начать поиск? И пока не находил приемлемого. Я знал только отправную и конечную точки маршрута.
– А как они выглядели?
Тут уж задумался настоятель.
– Как может выглядеть монах? Обыкновенно.
– Ну, какого он был телосложения – высокий, низкий, плотный, худой?
– А, вот оно что. Монах – высокий и худой, послушник – высокий, крепкий.
– Приметы были – ну, шрамы на лице, родинки?
– Монах Иона чист лицом, а у послушника на правой щеке и виске – шрам, старый, тонкий.
Уже кое-что.
– Попробую, настоятель, только больно много времени ушло, тяжко следы отыскать будет.
– Вот и попробуй. Не сможешь найти – стало быть, то угодно Господу.
Я раскланялся, настоятель осенил меня крестным знамением, и я вышел.
Обратную дорогу к воротам нашел сам. Монах, завидев меня, живо отворил ворота. Нос его слегка припух и багровел, заметно выделяясь на лице.
Отвязав лошадь, я поехал домой. Ехал не спеша, погрузившись в думы. Задали мне отцы церкви трудноразрешимую задачу. Каким путем поехали монахи, где случилось несчастье? В том, что случилось именно несчастье, я не сомневался. Если бы их просто ограбили, они давно бы уже заявились в монастырь – даже пешком.
Настоятель не сомневается в Ионе, но ручаться за послушника не может. Придется ехать в Боровск и опрашивать по дороге всех – другого пути начать поиски я не видел. Все усугублялось давностью. Месяц – это много, если кто что и видел, так забыть успел или сам куда уехал, например по торговым делам.
«В общем, – сделал я неутешительный вывод, – ждет меня дорога с нудным выведыванием следов и, вероятнее всего, с плачевным результатом».
Дома я собрал вещи. Собственно, вещей было мало: смена белья, продукты на дорогу; проверил оружие и поутру, попрощавшись с семьей, выехал.
Мало того, что дело не сулило удачи, так еще и заработать не удастся – только геморрой.
Я прикинул, каким путем могли ехать Иона и Трифон. Телега пройдет не везде, где сможет верховой.
В первой же деревне я остановился, опросил жителей. Неудача. Монастырь был недалеко, и монахи ездили часто – в день несколько раз. Опрашивать надо подальше от монастыря: не догадался я, что монахи могут ездить в город за мукой, солью и всем другим.
Решив так, я гнал лошадь часа два и, отъехав на порядочное расстояние, въехал в село. В том, что это было именно село, сомневаться не приходилось – виднелась церковная колокольня. Туда я сразу и направился. Куда заедут на отдых и трапезу монашествующие, как не в церковь.
Священник подтвердил, что видел таких – Иону знает давно, ночевали они у него и уехали дальше.
Тянуть время я не стал – снова пустил коня вскачь. Сколько могут монахи проехать в день на повозке? Верст двадцать пять, сомнительно, что более. Вот через такое расстояние и надо останавливаться мне и сразу – в церковь. Тогда удастся выиграть главное – время.
Уже далеко за полдень я снова привязал коня у сельской церкви.
– Да, Иона был, и уже не в первый раз, – подтвердил священник, – уехали поутру – после службы и завтрака.
И снова гонка, снова опрос священников.
До вечера я успел побывать в четырех церквах. Тот путь, что Иона с Трифоном проделали за четыре дня, я одолел за день. Переночевал на постоялом дворе и спозаранку, после первых петухов, плотно позавтракав, чтобы не терять время на обед, вскочил на коня.
Быстро мелькали деревни, проносились назад поля и леса. Мелкие реки преодолевал вброд, крупные – по мостам, иногда на паромах – здесь они назывались «самолетами». Просто удивительно это современное словечко. И везде, где можно, я расспрашивал людей. Обычно ни одно событие не проходит мимо людского глаза, только надо уметь выспросить, выпотрошить свидетеля.
И наконец мне улыбнулась удача – на перекрестке дорог в сельце уже никто не смог сказать, что видел священника на телеге. Разводил руками и приходской священник сельской церкви. Никто к нему не заезжал; монаха Иону знает – бывал у него о прошлом годе, но ноне не был.
Похоже – события развернулись где-то недалеко.
Поскольку уже был вечер, я отправился на постоялый двор. Поставив коня в конюшню, я плотно поужинал и завалился спать. А поутру стал разговаривать с хозяином и прислугой постоялого двора – не было ли, не видел ли кто монахов.
И вот такая интересная штуковина прояснилась. Приблизительно тогда, когда здесь должны были проехать Иона с Трифоном, на постоялом дворе три монаха жили. Ну может, и не монаха, но в черных рясах.
– Кресты на груди были? – уточнил я.
– А то! – удивился половой.
Стало быть, христианской веры те люди.
– И когда они уехали?
– Жили у нас неделю, а съехали аккурат три седмицы назад.
И как я ни пытался выведать – на повозке они были или пешком, в какую сторону, по какой дороге ушли, – ничего не смог выяснить. Слуга твердил: «Я половой, мое дело – кушанья да вино подносить, посуду убирать. За гостями присматривать – на то другие люди есть».
Ну и ладно, хоть что-то для себя интересное узнал.
Надо навестить соседние села, и особенно – священников местных. Чего это трое монахов неделю живут на постоялом дворе? Если человек в пути по делу, то остановился на ночлег, а утром – в путь. А эти неделю жили. Ждали кого-то? А не Иону ли с грузом драгоценным? То, что подрясники на них, еще не говорит о том, что они на самом деле священники. Любой может купить черной ткани и сшить подрясник или купить готовый.
Трое жили – очень удобно втроем одного связать или убить. А послушник, бывший ратник, в расчет не брался? Или о нем не знали? А может, еще хуже – на него рассчитывали?
Вопросов много, только ответов нет. И еще одна маленькая заноза – Иону знали все священники по дороге, стало быть, он частенько ездил по ней. Поэтому выследить его и устроить засаду не представляло трудностей.
Если предположить, что засада и впрямь была и ее осуществили эти трое, рядившиеся в монахи, – где трупы? Трое против двоих, один из которых – бывший ратник и при оружии? Силы почти равны. Должны быть раненые или еще как-то пострадавшие.
Я объехал соседние села, поговорил со священниками. Правда, относились они уже не к Вологодской епархии, а подчинялись Твери. Между делом я интересовался – не приходилось ли за последние две недели хоронить кого-то из паствы, кто незнаком священникам? Нет, не приходилось. В принципе, если были убитые в схватке – их могли закопать втихую, без отпевания, где-нибудь в лесу.
Я ездил по дорогам, внимательно оглядывал обочины. Никаких следов крови, поломанных веток кустарников – ничего. Ну не могли же эти двое испариться, пропасть незаметно. В конце концов – где их лошадь и телега?
Я поинтересовался у местных кузнецов – не подковывали ли они чужую лошадь, которую приводили местные. Двое сказали, что подковы ставили, но хозяев и лошадей знают как облупленных, а вот кузнец из Ольгинки обмолвился, что седмицу назад монахи из соседнего монастыря приводили подковывать лошадь, которую он раньше не видел.
– Есть в монастыре две лошадки – старый мерин и молодая кобылка. Держат их для разных нужд – дрова привезти, сенца. А тут я и сам удивился – новая лошадь, справная трехлетка. Монахи сказали – купили на торгу. Не наша лошадь, не тверская.
Пришел мой черед удивляться.
– С чего ты взял, на ней что – клеймо стояло?
– Эх, молодо-зелено! Подковы у нее не такие, как у нас. Вот, смотри… – Кузнец взял готовую подкову и показал, в чем разница.
Сам бы я сроду не додумался до такой мелочи – подкова как подкова.
– А где монастырь-то?
– Дык по этой дороге пять верст отсель. Сам-то лошадь перековывать будешь?
– Потом.
Я вручил кузнецу пару чешуек. Интересное наблюдение, надо посмотреть – что там за монастырь.
Я погнал лошадь по дороге и вскоре с пригорка увидел высокие монастырские стены с бойницами. Невелик монастырь – сто саженей на двести, не более. Из-за стен возвышались колокольня и шатры церкви.
Я остановился. Как проникнуть в монастырь? Путником сказаться? Так деревня недалеко, туда и отправят. Силой же его брать не будешь – не война. К тому же причастны монахи монастыря к похищению или ни сном ни духом? Обидеть подозрением нельзя, скандал будет. Осмотреть бы втихую, что там у них? К тому же я и в глаза не видел это навершие, какое оно.
Я объехал на коне монастырь, держась поодаль, чтобы не вызвать ненужного любопытства. Пожалуй, в него можно проникнуть. Одна из стен, выходящая к пруду, низкая. Да и для чего здесь строить высокую стену? Если враг нападет – то только с суши. Пруд – не река и не море, корабль для штурма не подгонишь, лестницу не подтащишь.
Я отъехал к соседней деревне, договорился с хозяином крестьянской избы о постое, поставил лошадь в конюшню. Сам же завалился спать – ночью предстояло бодрствовать.
Вечером я тихонько покинул избу и направился к недалекому монастырю. У приметного дерева разделся, снял сапоги. Оружие с собой не брал – против братии применять его не собирался, к тому же любому оружию вода не на пользу.
Я зашел в теплую водичку, подплыл к монастырской стене, вылез на узкую полоску берега. Стены здесь явно давно не обновлялись. По трещинам, по выступающим камням я взобрался на стену. Была она в этом месте неширокой – не более метра толщиной. Полежал немного наверху, всматриваясь во двор. Кое-где горели факелы, освещая вокруг себя небольшое пространство. Лишь бы собак не было. Собак в монастырях обычно не жаловали, но бывало иногда, когда охрана была сильной и бдительной – особенно в женских монастырях, – заводили цепных псов. Собаки для меня – самое плохое, что может быть: учуют издалека, поднимут лаем тревогу. Но пока вроде не видно и не слышно ничего подозрительного.
Я спрыгнул вниз – высота забора с внутренней стороны не более двух метров – и чуть не вскрикнул. Голая пятка угодила на голыш. Хорошо хоть ногу не вывихнул.
Я двинулся вдоль стены. В этом месте располагались хозяйственные постройки. С них и начну осмотр. К жилым помещениям пока нельзя – монахи не спят.
Первым я осмотрел небольшое здание. Двери снаружи не запирались на замки – скорее были прикрыты от ветра на деревянные вертушки. Да здесь нечто вроде покойницкой кладовой – стоят пустые новые гробы, деревянные кресты, на полу – стружка. Одним словом – скучно и навевает мысли о грустном.
В следующем здании хранился хозяйственный инвентарь – вилы, грабли, лопаты, метлы, веревки.
Третье здание оказалось конюшней. Заходить я не стал, а от двери посчитал – три лошади, как, кстати, и говорил кузнец. Чего заходить внутрь? Получить по лбу копытом?
А дальше меня ждал сюрприз. Когда я вышел из конюшни, недалеко за углом кто-то негромко кашлянул. Да я не один, оказывается… Мне повезло – невидимый мною человек выдал свое присутствие кашлем. Кто он такой и что делает ночью на заднем дворе монастыря?
Я стоял, слившись со стеной и затаив дыхание. Медленно подошел к углу конюшни, выглянул. Недалеко от меня стоял крепкий монах. Его черный подрясник сливался с темнотой ночи, и если бы не его кашель, я бы влип.
Монах стоял неподвижно. У него что, послушание такое – стоять ночью неподвижно? Тогда почему не в церкви, перед образами? В голове молнией сверкнула догадка – не охраняет ли он кого? А может, Иона и Трифон здесь? Надо узнать. Один ли монах здесь или есть кто еще? Убивать нельзя – да и оружия у меня нет, но оглушить вполне можно.
Я простоял за углом с полчаса и за это время не услышал ни разговора, ни чьих-нибудь шагов. Скорее всего, монах один. Надо решаться на что-то – не стоять же мне здесь всю ночь?
Я подобрал камешек, перекинул его через голову монаха. Камень легонько стукнулся о стену. Монах сразу повернулся, но подойти к стене не торопился. В один прыжок я вылетел из-за угла, прыгнул на монаха и сцепленными в замок руками ударил его в затылок. Удар был силен – даже кисти рук заныли, и монах свалился на землю. Я прислушался – монах дышал. Вот и славно – крови нет, через полчаса монах очнется, поэтому действовать надо быстро.
Я обшарил монаха. На поясе его висела деревянная дубинка. Это лишнее; парень он крепкий, не приведи Господь – очухается раньше времени и огреет меня по голове. Поменяемся тогда местами – в отключке буду лежать я.
Я забрал дубинку себе, на поясе что-то звякнуло. Никак – ключи? Точно, целая связка. Я сорвал ключи с пояса, подошел к двери, у которой только что стоял монах. Замок тут висел амбарный, здоровенный. Такой не сбить кувалдой. Да и зачем шуметь, когда ключи теперь есть? Второй ключ подошел, смазанный замок мягко клацнул и открылся.
Я отворил дверь. Темно, но внутри точно есть кто-то живой. Тепло здесь и слышно чье-то дыхание.
– Иона? Иона, ты здесь? – спросил я наугад.
В темноте заворочались. Хриплый голос ответил:
– Кто меня спрашивает? Дня не хватило?
– Я от отца Саввы из Спасо-Прилуцкого монастыря. Говори тише, не дай бог услышат.
Раздалось шуршание, к дверям подошел монах в простой рясе, опоясанный веревкой, босиком. Был он таким, каким его описал настоятель – высокий и худой, борода лопатой. Вглядевшись в меня, сказал:
– Незнаком мне твой лик. Зачем потревожил?
И тут его взгляд упал на лежащего без памяти монаха.
– У, оборотень! Предатель!
Он выбежал из двери, пару раз сильно пнул монаха.
– Ты чего, Иона?
– Так послушник это, который помог меня связать.
– Где навершие и риза?
– Где им быть – тут, в монастыре.
– Где точно – знаешь?
– Мне не докладывают. Думаю – у настоятеля.
– За что тебя сюда?
– Долгий рассказ, это монастырь иосифлянский.
– Покажи хоть приблизительно, где келья настоятеля?
– Если не ошибаюсь – вот за той дверью, затем направо по коридору. Что ты задумал? Нельзя кровь проливать христианскую.
– Я и не собираюсь. Надо только забрать у них то, что им не принадлежит. Сможешь через стену перелезть и меня подождать?
– Смогу. А этот? – он кивнул на лежащего.
Я подошел к послушнику, снял с него пояс, связал руки. Оторвал подол подрясника, затолкал в рот. Провел рукой по правой щеке – есть рубец! Стало быть, послушник сдал Иону. Я уже хотел затащить Трифона на место Ионы в узилище, как передумал. Развязал руки, стащил с него подрясник, снова связал руки, оставив его только в исподнем, и волоком затащил в каменное узилище. Запер замок, ключи забросил на крышу. Потом натянул на себя подрясник – эх, клобук бы мне еще на голову, да нету.
– Ты чего стоишь, монах? Лезь через стену и жди, как велено было.
– Чего делать хочешь? Может, и я сгожусь в помощь?
– Лезь, сам попробую сыскать пропажу. Если все пойдет удачно, вскоре встретимся. Не вернусь до утра – возвращайся в Прилуки, расскажи настоятелю, кто предал и где ценности.
Я подсадил монаха на стену, сам же пошел к кельям. Маскировка моя, конечно, лыком шита. Монахов и послушников в монастыре немного, все друг друга в лицо знают, но издалека или со спины не всякий угадает. Я сейчас хватался за любую соломинку.
Целы ли еще и на месте ли риза и навершие, не отправились ли в Москву или другое какое место?
Слышал я краем уха о церковном расколе. «Яблоком раздора» было отношение к монастырским пахотным землям с жившими на них крестьянами. В те годы размеры угодий порой во много раз превышали разумно необходимые для жизни самой братии. Однако же с большим богатством связано немало искушений и опасностей.
Нил Сорский, посетив Афон, увидев мусульманский полумесяц на величественном когда-то храме Святой Софии в Константинополе, пришел к горькому осознанию причин падения Византии в 1453-м: таков печальный конец неправедных притязаний христиан на величие, богатство, мирскую власть. Вернувшись в Россию, он поддержал монашеское благочестие, названное «нестяжательством», проповедуя: «…стремление к приобретению сел и стяжанию богатства – отступничество от заветов Христа».
Государь Василий Третий в 1511 году утвердил первоиерархом Варлаама. Был он из когорты нестяжателей, предлагавших государству церковные земли. Велик был искус у государя забрать богатые земли монастырей, да умен был государь. Забери земли – и что тогда? Зачем нищей и безземельной церкви поддерживать светскую власть? И к тому же у государя не останется рычагов давить на церковь. Оба – и Варлаам и Василий – вели жесткую политическую игру.
Но была и третья сила – так называемые
иосифляне, «стяжатели», внимавшие преподобному Иосифу Волоцкому, которые не хотели, чтобы земля – главная ценность и кормилица – перешла государству, и отстаивали право монастырей владеть землями и крупной собственностью. При таких противоположных воззрениях конфликт двух церковных направлений был неизбежен и имел далеко идущие последствия для всей православной церкви.
Кровавые драмы усугубляли некоторые деятели, которые, используя авторитет известных нестяжателей, стремились контролировать крупную церковную собственность. Одним из ярких представителей был Вассиан Косой, в миру – князь Василий Патрикеев, коего государь недавно помиловал и вернул из ссылки. Вот он и его соратники и плели интриги. Впрочем, меня эти игры не касались – как казалось мне.
А вот поди ж ты, коснулись…
Я шел по пустынному двору. После вечерней молитвы монахи отошли ко сну. Вошел в жилой корпус, по коридору повернул направо. Куда теперь? Здесь было несколько дверей. Иона говорил, что келья настоятеля направо, это так. Но! Почему ценности должны быть обязательно в келье? Скорее всего, они могут находиться в каком-то служебном помещении, скажем, в кабинете настоятеля.
Помедлив немного, я свернул влево, прошел по причудливо изгибающемуся коридору и уперся в деревянную резную дверь. Подергал за ручку, убедился, что дверь заперта. Ломать? Шума много будет. А если попробовать проникнуть через окна? Надо посмотреть, нет ли на них решеток с внешней стороны?
Я шел по коридору назад, считая шаги. Вышел во двор, свернул направо и отсчитал те же тридцать два шага. Должны быть эти окна – два, а может, и три. Это в кельях по одному окну. Кабинет же много больше.
И здесь меня ждала неудача – окна прикрывали решетки из толстого кованого железа. В конце концов, чего я создаю себе трудности? Я просто прошел сквозь стену между окнами.
Я планомерно начал осматривать кабинет, досадуя, что не спросил у Ионы, в чем перевозились риза и навершие – в сундучке или кожаном мешке? Я открывал шкафчики, даже под стол залез – ничего похожего. Ладно, навершие не такое и большое – но риза?
И тут мне припомнился Печерский монастырь, когда настоятель Кирилл, чтобы достать деньги, открыл потайную дверцу. Может быть, и здесь надо поискать нечто подобное? Я обшарил руками одну стену, другую – ничего похожего.
Третью же стену прикрывала тяжелая ткань с вытканными на ней библейскими сюжетами. И только я поднял ее, как увидел эту дверцу. Замочной скважины не было, стало быть – есть потайной механизм. Я начал дергать, крутить, тянуть за все мало-мальские выступы, до чего дотягивалась рука. Случайно я локтем задел выступ креста на стене, у дверцы что-то щелкнуло, и она приоткрылась. Темнота полнейшая. По-моему, на столе я видел свечу в подсвечнике. Точно, вот она.
Я зажег свечу от лампады и вошел в потайную комнату. Это было небольшое узкое помещение – два на три метра, совершенно без окон, что меня успокоило – по крайней мере, со двора не увидят свет свечи.
Расшитая золотом риза висела на плечиках, на подставке стоял сундучок. Я откинул крышку. Мать моя! Давно я не видывал такой красоты. Навершие матово светилось полированным золотом, и падающий скудный свет свечи бросал на стены разноцветные лучики от крупных самоцветов. А еще на стеллаже лежали небольшие кожаные мешочки с монетами. Я поколебался – не прихватить ли парочку? Ведь наверняка от отца Саввы я не получу ничего, но – устоял перед соблазном. Свернув ризу, я уложил ее рядом с навершием в сундучок, вышел из потайной комнаты, задул свечу и поставил подсвечник на стол.
Надо выходить – но как? На окнах решетки, дверь заперта на ключ, и изнутри открыть ее нечем. С сундучком через стену не пройти. Я поставил сундучок на стол, открыл его, надел на себя ризу, навершие сунул за пазуху. Попробовал пройти сквозь стену и – у меня получилось. Теперь быстрее к задней стене монастыря. Удалось пройти незамеченным.
Я снял ризу – жалко будет, если порву о камни. Снял и подрясник, замотал в него ризу и навершие, туго перетянул веревкой. Взобрался на вершину монастырской стены.
– Эй, Иона, ты здесь?
– Здесь, заждался уже – чего так долго.
– Держи!
Я бросил ему сверток.
– Ты что – монастырь ограбил, ирод?
– Вернул тебе ризу и навершие, а ты меня еще и ругаешь.
– Неужто? – возопил Иона.
– Тихо – хочешь, чтобы стража монастырская сбежалась? Думаю, второй раз тебе удачно освободиться не получится. Плавать умеешь?
Монах замялся.
– Ладно, иди вдоль стены, а там дальше мелко. Нам в деревню надо – я там коня оставил и оружие. Уходить надо. Утром пропажи хватятся, искать начнут. Чем дальше уйдем, тем лучше.
Иона пошел по узкой полоске берега пруда, держась левой рукой за стену. Полоска суши становилась все у2же и у2же, и Иона был вынужден зайти в воду, подняв полы рясы. Дно было илистое, скользкое, и Иона поскользнулся. Если бы я не подхватил его вовремя, монах упал бы в воду, наделав шума, а в ночном влажном воздухе звуки разносятся далеко.
Наконец мы добрались до другого берега и пошли вдоль него. Где-то здесь я оставил свою одежду. Вот и приметное дерево. Я оделся, и мы быстрым шагом двинулись к деревне.
Залаяли дворовые псы. Как не вовремя. Я попросил Иону посидеть на лавочке, сам же разбудил хозяина, щедро расплатился и забрал оружие и переметную суму. Хозяин помог запрячь коня и вывести его со двора. Я забросил переметную суму на круп лошади, подсадил Иону в седло.
– А ты как же? – спросил монах.
– Рядом бежать буду. Нам бы сейчас добраться до какого-нибудь села, рассветет – лошадь для тебя купим.
– Думаю, в Прилуки возвращаться надо, – молвил Иона.
– Вот-вот, твои похитители тоже так решат, потому возвращаться не будем. Тебе в Боровск надо было – вот туда и направимся, только не прямым путем, немного кругаля дадим. Вдруг местный настоятель хитер и опытен, направит погоню и в Прилуки, и по дороге на Боровск. Нам бы лошадь сейчас, тогда бы оторвались от преследователей. Ну ладно, хватит разговоров – будет еще время поговорить.
Я шлепнул коня по крупу. Конь пошел быстрым шагом, мне пришлось почти бежать. Хорошо, что Иона неплохо знал местность. Мне приходилось то бежать, держась рукой за седло, то переходить на шаг, давая себе хоть небольшой отдых.
Начало светать. Нам удалось уйти от монастыря верст на пять, когда показалось первое село. Я уже был на пределе сил – сказывались бессонная ночь и вынужденный кросс. Все, сил нет. Надо искать второго коня.
Мы сразу направились к церкви, благо ее купола были видны издалека. В те времена служители церкви жили рядом с церковью, иногда их дом стоял даже на одной территории с храмом, и искать священника не пришлось. У Ионы со священником нашлись общие знакомые, нам помогли купить коня, покормили, и мы снова пустились в дорогу.
Хоть я и не очень любил езду на коне, но признал, что бежать за конем – еще хуже.
Когда за селом Иона, ехавший впереди, направил коня прямо, я его окликнул:
– Надо уходить в сторону. Погоня пойдет именно здесь – ведь самая короткая дорога именно эта. Твой послушник знает, куда ты направлялся. Поэтому прямая дорога к Боровску – не для нас. Поедем по объездным дорогам. Это будет дольше, но безопаснее.
Иона был вынужден согласиться.
Мы свернули вправо. Этих мест Иона уже не знал. Ничего, как говорится – язык до Киева доведет. Лошадей не гнали; если погоня будет, преследователи пойдут по прямой дороге. А объездных – сколько хочешь; повсюду заслоны не поставишь, да и сомневаюсь я, что в монастыре найдется столько людей для погони. Двоих-троих направят на вологодский тракт, к Прилукам, еще столько же – на Боровск.
– Сколько монахов в монастыре?
– А? – очнулся от печальных дум Иона. Я повторил вопрос.
– Десятка три будет.
– А сколько в седле держаться могут да оружие держать?
Иона задумался.
– За всех не скажу – не знаю, но думаю – не больше десятка. В основном из молодых, послушники. Эти из кожи вон лезть будут.
Так я и предполагал. Поэтому гнать ни к чему, лошадей запалим. Нам надо груз в целости в Боровск доставить, а днем раньше, неделей позже – какая теперь разница, когда месяц уже потерян.
– О чем задумался, Иона?
– Об Иуде.
– Это ты о Трифоне? Сколько же он в послушниках?
– Год, почитай.
– Не раскусили вы гадюку. Мне прибить его надо было, да настоятель Савва просил кровь не проливать. Я бы и не пролил – удавил бы по-тихому или головой в пруд. Продавши единожды, продаст еще.
– Правильно говоришь, только как душу черную увидишь? Однако же вернули Божьим промыслом навершие и ризу.
– Как вас повязали-то?
– Просто. Дело уже к вечеру было. Мы подъехали к церкви – ну что в селе, думали отдохновение и ночлег получить у местного пастыря. Из церкви трое монашествующих выходят, увидели Трифона. Один из них знакомцем оказался, вместе на литвинов в дружине ходили. Слово за слово, уговорили в монастырь ехать, он ведь недалеко. Накормят, спать-де уложат – будет о чем старым знакомцам поговорить. Мы и согласились. Вернее – я согласился, старый дурак. Трифон и без уговоров готов был, видно – знал заранее. А уж за стенами монастырскими повязали меня да в поруб. Трифон сам отдал братии навершие да ризу, черная душа.
– Удивляюсь я, Иона, что тебя еще жизни не лишили – зачем им свидетель?
– На все Его воля. – Монах перекрестился.
Удивительная беспечность – Русь со всех сторон терзают иноверцы – литвины, татары, ногайцы, по дорогам разбойники бродят, проходу не давая, а Иона с послушником ценности великие везет за тридевять земель и – без охраны. Наивная душа! У многих купцов товара в обозе по цене вполовину, а то и того меньше, так охраны – человек пять-семь.
Два дня мы ехали малоезжеными дорогами, где проезжали две-три телеги в день – в густой траве едва виднелись следы от тележных колес. А на третий – в лесу встретились разбойники. Не разбойники даже, так – шпыни ненадобные. Два человека преградили нам путь впереди, и один – сзади. Одеты по-летнему, защиты – никакой, оружие просто смешное – кистени и ножи. Задний, правда, поигрывал самодельной деревянной дубиной. Видимо, они рассчитывали на легкую добычу, узрев монаха. Ну, так я вам не монах.
Я вытащил саблю. Разбойники предпочли не связываться и медленно отошли в лесную чащу. Правильно – живы остались.
Следующие три дня ехали спокойно. Беспокойство почувствовали, остановившись на ночь на постоялом дворе.
Что-то мне не понравилось в хозяине – но что? Я начал припоминать, и вспомнился мне его взгляд – очень уж внимательный, будто оценивающий: те ли люди приехали, о которых ему говорили?
Мы поужинали в трапезной, затем поднялись в отведенную нам комнату. Иона стал возносить молитву перед иконой, что висела в красном углу. Я же вышел в коридор и тихо подошел к лестнице.
Сверху был виден лишь край стойки и ноги хозяина. Через некоторое время хозяин подозвал мальчишку – полового, что-то нашептал ему на ухо, и паренек выбежал на улицу. Мне это не понравилось.
Я пробежал в другой конец коридора, попутно заскочил в нашу комнату и бросил Ионе:
– Никуда из комнаты не выходи, дверь запри, откроешь только на мой голос.
Сам же вылез в окно в конце коридора, легко спрыгнул на крышу сарайчика, с нее – на землю. Перепрыгнул через забор и огляделся. Рубашка мальчишки мелькала уже далеко, вот он повернул в переулок. Я бросился бегом за ним. Добежав до дома, за которым он скрылся, я осторожно выглянул за угол. Парень стучал в ворота. Калитку отворил не видимый мне человек. Паренек ему что-то сказал и отправился назад.
Чтобы не столкнуться с ним нос к носу, я перебежал на другую сторону улицы и встал, отвернувшись, сделав вид, что ищу деньги в поясном кошеле. Мальчишка прошел мимо, даже не обратив на меня внимания.
Да, хозяин постоялого двора явно послал парня с сообщением. Я просто шкурой чувствовал, что речь шла о нас, даже скорее – об Ионе, поскольку в монастыре, где томился в узилище монах, меня никто не видел.
Зайти в дом да расспросить хозяина, о чем шла речь? О том, что неведомый мне мужик будет молчать, я не сомневался. Но ведь и у меня был дар развязывать языки. А вдруг я ошибаюсь и парня послали за новой порцией вина? Может, он – виноторговец? Но не сидеть же мне в комнате и ждать развязки!
