Глава VI
Дальнейшее плавание проходило без тревог и приключений, и к вечеру седьмого дня мы входили в Ладожское озеро.
Путь до Москвы мы с Петром проделали уже по суше, доложились честь по чести Ивану Овчине-Телепневу-Оболенскому и получили заслуженный отдых. За пару недель отдыха мы слегка отъелись, я сходил на торжище, обновил поистрепавшуюся одежду и поймал себя на мысли, что с интересом поглядываю на женщин. При выполнении задания женщин рядом не было, да и опасностей хватало – как-то было не до женских прелестей, а теперь я с удовольствием поглядывал на хорошенькие личики, слушал женское щебетание.
В воинскую избу я вошел в прекрасном настроении, и тут как обухом по голове:
– Иди скорее, благодетель ждет, Петр уже у него.
Неужто опять пошлет куда?
Забросив пожитки на свою постель, я отправился к князю. Постучавшись, вошел – и замер. Багровое лицо князя не предвещало ничего хорошего, в воздухе явно пахло грозой. Петр сидел на лавке, понурив голову.
– Явился, голубчик! Вчера к государю посланцы Ливонского ордена прибыли, в том числе и на тебя жаловались – вроде ты их рыцарей побил. Государь дознаться велел. Я сразу на вас подумал, вы только что из морского вояжа вернулись. Петр рассказал, что это твоих рук дело, – так, Юрий?!
– Виноват, хотя и вины за собой большой не чую.
– Знаю, Петр в подробностях уже доложил. Почему сразу не сказали?
Я пожал плечами:
– Думал – не существенно.
– Не существенно? Да государь за меньшие провинности на плаху, под топор положить может! Не хватало только войны из-за тебя! Понятно – для-ради дела. Это уже чересчур.
Князь с любопытством уставился на меня, и я понял, что голову на плаху класть мне не придется.
– Инда судить и выдавать тебя не буду, такими молодцами разбрасываться – срам! Но и в Москве торчать вам не след. Пока утихнет все, на годочек придется вас отослать куда подальше, в ссылку. Я решил послать вас на полдень, – продолжал князь. – Поразомнете свои шаловливые ручонки на заставе. Едете в Тулу – вот вам подорожная, отдадите тамошнему воеводе. Он друг мой давнишний, под ним побудете. Когда все утихнет, я за вами пошлю. Ребята вы лихие, не лезьте, куда не след, буйны головы берегите, вы мне и здесь нужны. Ну, ступайте с Богом!
Выехали мы с Петром из Москвы ранним утром, удрученные. Хорошо еще – князь коней не отобрал, а то бы пешком шли. Оружие, правда, свое было, купленное на свои кровные монеты, да тощий узел болтался у седла. Все, что заработали потом и кровью, рискуя жизнью за государственные интересы. Всегда у нас в матушке-России так.
Но по мере того, как мы удалялись от первопрестольной, настроение улучшалось. Да и впрямь – живы, кони и оружие есть, в кошелях монеты позвякивают, а славу мы себе и сами раздобудем.
Ехали не спеша, сроками не связанные, любовались природой. Она и впрямь была хороша, еще не загаженная человеком. Реки чистые, рыбы в реках полно, в лесах зверья немерено. Воздух – сейчас такой только на Северах и остался. Короче – с голоду не пропадем, от интриг и скандалов далеко – опять же нервной системе на пользу. Конечно, когда находишься под сильной рукой князя – спокойней, но это, наверное, от прежних времен осталось в крови. Психология маленького человека – ты работай, а за тебя начальство думать будет.
Так, за думами и неспешными разговорами и добрались на четвертый день до Тулы. Небольшой мастеровой город притулился по обеим сторонам широкой, но мелкой реки Упы.
Окруженная бревенчатой стеной со рвом, будущая оружейная столица России не производила впечатления. Лениво окинув нас взглядом, охрана у ворот даже не попыталась остановить. Интересно – это потому, что мы выглядим небогато или по другим причинам?
Узнав у прохожих, где можно найти воеводу, направились к центру. Воеводу нашли у строящегося каменного кремля. Поздоровавшись и поклонившись, протянули подорожную и письмо от князя. Окинув нас внимательным взглядом, воевода принялся читать бумаги.
– Ты смотри-ка, это кто тут у нас герой такой?
Мы с Петром стояли молча.
– Кого спрашивают?
– Я! Юрий Котлов.
– Постараюсь не забыть твоего имени. Вот что, мне сейчас не до вас. Через неделю найдете меня, обоз и команда только формируются – вот с ним и пойдете, заставу будете вместе обустраивать. Место красивое, но леса нет совсем – вернее, есть, но далековато. Придется лошадьми таскать, да ограду с избенкой ставить. Михаил, иди сюда!
К нам подбежал мужичок. Рубашка чуть не лопалась на его округлом животе, круглые глаза преданно смотрели на воеводу.
– Вот, эти двое с обозом на заставу пойдут – два бойца там лишними не окажутся, чего им в Туле портки протирать, девок портить. Объясни да покажи, что и как.
Сопровождаемые Михаилом, мы отошли от воеводы.
– Оружие, кони есть?
– Есть, все свое.
– Ну и хорошо. Съестные припасы от казны, отдыхайте пока; постоялых дворов много, однако ж сильно не пьянствуйте – у нас воевода лют, можно и плетей попробовать. Через семь ден найдете меня – я здесь, на стройке буду. Меня Михаилом кличут, десятник я, старшим на заставе буду. Все ли понятно?
Мы нашли недалеко от строящегося кремля постоялый двор, завели в стойло лошадей. Пусть отдохнут, впереди путь не менее близкий, чем от Москвы до Тулы.
Закинув тощие котомки с вещами в комнату, что мы сняли на двоих с Петром, спустились в трапезную. Заказали пирогов с рыбой, жареную курицу, уху, пива. В общем, пищу простую и сытную. Не спеша поели, причем все оказалось довольно вкусным, с пылу с жару. А рыбные пироги – так вообще объедение, такие пекла моя мама.
Сидели, пили пиво, прислушивались, о чем говорят в трактире. Газет и телевизора не было, все местные новости узнать можно было на торжище да в трактире.
По обрывкам разговора картина складывалась не очень оптимистическая. Чуть не каждый год по степи, с юга, подходили разъезды крымских татар. Когда числом более, когда менее. Если вовремя отогнать не успевали – грабили окрестные деревушки, а жителей уводили в плен. Оставались в деревнях только старики и старухи, кои в качестве рабов цены совсем не имели. Вот по распоряжению государеву воевода и начал строить заставу подальше от Тулы в сторону Дикого поля с одной целью – хоть упредить вовремя воеводу да пару дней простоять, сдерживая стремительный бег конной лавы.
Послушали мы с Петром, переглянулись, поднялись к себе в комнату.
– Что думаешь, Петр?
– Что на плаху лечь, что на заставе служить, по-моему, одинаково. Ну, скажем, нарочного послать к воеводе десятник успеет, да и то ежели татары по дороге не перехватят. А вот задержать? Что значит один-два десятка воинов против нескольких сотен, а может быть, и тысяч?
– У меня такое же мнение. Знали, куда послать. Шансы остаться в живых невелики. Ладно, не будем отчаиваться, Бог не выдаст – свинья не съест. Чем будем заниматься неделю? Знакомых нет, пойти некуда.
– Что-то я по женщинам соскучился. Не пойти ли к веселым женкам?
– Так ведь нахвататься чего-нибудь можно.
– Это ты про вшей, что ли?
Я чуть не поперхнулся от смеха.
– Конечно, да и не только.
Развивать эту тему дальше я не стал.
Петр с сожалением посмотрел на меня и ушел.
От нечего делать я направился на торг, осмотрел оружейные лавки, подобрал себе отличный засапожный нож. Другие лавки не прельстили, но в дальнем углу – на удивление – обнаружил небольшую лавку, так себе – закуток даже – с книгами. Здесь, на Руси, это была большая редкость. Несколько книг на старославянском – в основном жития святых, несколько на французском, которого я не знал, несколько на латыни. Я внимательно начал их просматривать, и, к удивлению своему, нашел трактаты Авиценны и сборник по траволечению. Внимательно наблюдавший за мной торговец преклонных лет подошел поближе.
– Юноша знает латынь?
Я обернулся – это кого здесь назвали юношей? Ко мне давно так никто не обращался. Но если принять во внимание возраст торговца, то для него я, возможно, и кажусь юношей. Непривычно как-то.
– Да, знаю немного, изучал когда-то.
– Редкость сейчас знающий человек. На фряжском или немецком купцы еще разговаривают – правда, читать не умеют; так то для дела, торговлю вести. А вот латинские книги у меня давно лежат: попали по случаю, да вот уж лет десять их никто в руки не брал.
– За сколько отдадите обе?
– Полгривны киевской.
У меня книги чуть из рук не выпали. Цена была не просто высокой, а очень высокой. Знал я, конечно, что книги дороги, покупал несколько раз, но не латынь. Я отвязал с пояса суму, пересчитал монеты. Хватало, но на дальнейшее житье-питье почти ничего не оставалось. А, где наша не пропадала – ну соскучился я по книгам, редко удавалось подержать в руках умную книгу.
Я рассчитался и собрался уж было уходить, как торговец, усмехнувшись, обратился ко мне.
– К сожалению, любители постичь книжную мудрость небогаты, а богатей книгами не интересуются; видел я, что ты отдал за книги почти все деньги, и решил сделать тебе подарок.
Торговец залез под прилавок, вытащил оттуда скрученный рулоном пергамент, перевязанный красной шелковой лентой.
– Возьми, тебе это может пригодиться.
Я развязал ленточку и развернул потрескавшийся от времени пыльный пергамент.
Ай да старичок, ай да подарок! Это же карта Руси. Вот Москва, вот Тула, реки, озера. За такой подарок можно было бы еще полгривны отдать, если бы они у меня были. Я любовно погладил пергамент, перевязал ленточкой и сунул за отворот кафтана. Поклонился старику:
– Спасибо, хорош подарок, давно искал такую карту, уже отчаялся.
Старик, обрадованный моим восторгом от полученного подарка, заулыбался.
– Заходи еще. Что-то раньше я тебя не видел у нас в городе, хотя всех книгочеев наперечет знаю.
– Не местный я, из Москвы послан к вашему воеводе, служить на заставе.
– Храни тебя Бог, юноша.
Придя во временное пристанище, на постоялый двор, едва сняв кафтан, я развернул карту, положил на стол, стал разглядывать. Конечно, тот, кто ее чертил, не все нанес точно, я сразу выявил несколько ошибок, но в целом – неплохо. Указаны города, реки с мостами или бродами, переволоки для судов между реками, озера, горы – даже караванные пути между городами и по Дикому полю. Ай да старичок-книготорговец, удружил, хороший подарок. Составлена карта была явно давно, некоторых небольших городков на ней еще не было, из чего я сделал вывод, что карте больше полсотни лет, а то и более.
Ближе к вечеру пришел изрядно выпивший Петр, раздраженно пробурчал что-то нечленораздельное и улегся спать. Я последовал его примеру.
Всю неделю я читал книги, иногда посмеиваясь над знаниями древних лекарей, иногда удивляясь их точным наблюдениям над симптоматикой болезней. Ну а книгу по траволечению просто изучал – к сожалению, в те времена травы были заменителями лекарств.
Незаметно пролетела неделя. При очередной встрече Михаил, старший по будущей заставе, обрадовал:
– Завтра утречком выходим, будьте готовы.
Только встало солнце, как мы уже на конях, плотно позавтракавшие, ждали у Одоевских ворот медленно двигавшийся обоз.
Потянулись унылые дни дороги. Впереди, во главе обоза ехали двое проводников из местных, затем конный десяток ратников, за ними – старший по заставе, и потом уж тянулись десятка два телег, груженных крупой, сухарями, но в основном – жердями и бревнами. Мы с Петром ехали сзади, в арьергарде, прикрывая тыл.
Стоило нам отъехать от Тулы на пару дневных переходов, по моим прикидкам – километров на тридцать, как наезженная дорога стала уже и вскоре пропала совсем. Деревенек, как и распаханных полей, тоже не стало видно. Куда не глянешь – степь, овраги, иногда перелески.
Мы приближались к границе Дикого поля. Собственно, границы как таковой не было – с пограничными столбами, стражей, вспаханной контрольно-следовой полосой. Но все знали, что мы уже покидаем обжитые земли.
Через неделю – может, немного больше – мы встали на ночевку у какое-то речушки. «Все! – объявил Михаил, – больше никуда двигаться не будем, с утра осмотримся и будем обустраиваться».
Поутру, ополоснув лицо в прохладной речной воде, перекусив салом с сухарями, ратники попарно поскакали в разные стороны присматривать удобное место для постройки заставы. Нам с Петром повезло. На слиянии двух рек – одной побольше, другой поменьше – обнаружился высокий берег, поросший сосной. Реки в месте слияния образовали нечто вроде полуострова. Если у излучины поставить заставу, то и себя обезопасим от татар – водной преградой, да и видно с высокого берега дальше. Сосны, опять же – почти готовые бревна. Ровные, высокие – спилил и клади сруб.
Мы поскакали обратно, доложили Михаилу. У других наших товарищей таких удачных мест не нашлось. Весь обоз тронулся к найденному нами месту. По дороге я развернул подорожную карту, прикинул наше местоположение. Вот это да! Здесь же в будущем должен быть Воронеж. Выходит, мы все, весь обоз – отцы-основатели будущего города. Я сделал на карте отметину на месте заставы.
После сваренного кашеваром обеда, а скорее всего – раннего ужина – Михаил разрешил всем отдыхать, только караул выставил. С утра же все принялись рубить и пилить сосны, лошадями сволакивая на поляну. К вечеру на берегу лежала груда бревен. С непривычки – не лесоруб я все-таки – болела спина, саднили натертые рукоятью топора ладони.
Целый месяц мы как проклятые строили бревенчатый сруб избы, затем делали сторожевую башню, обносили территорию вкопанными бревнами. Несмотря на усталость, никто не роптал – все понимали, что стоит татарскому разъезду наткнуться на нас, бревенчатый забор и изба – единственная наша защита от стрел. Только за ними и можно отсидеться при внезапном нападении. То, что нас обнаружат – в этом никто не сомневался, вопрос только в том – когда? Желательно попозже.
В один из дней караульный с вышки прокричал:
– Люди! Обоз идет!
Все побросали топоры и пилы, набросили кольчуги, похватали мечи и копья. Неизвестно, что за люди. На татар не похоже, – те все конные, а здесь – обоз, пешие люди. Когда обоз приблизился, все облегченно вздохнули – русские.
Телеги остановились недалеко от ворот. К нам подошел купец в пропыленном кафтане, поклонился.
– Вот чудо, на полдень ехал – ничего не было, – возвращаюсь – изба стоит. Никак застава?
– Застава, купец, угадал.
– Это хорошо, спокойнее ехать будет.
Ратники расслабились; отложив оружие, принялись за работу.
Старший по заставе стал расспрашивать купца – не видел ли чего по дороге, не рыщут ли где татары, что слыхать в трактирах и харчевнях.
– Бог миловал, по дороге никто не обижал, татар не видали, так бы и до Суздаля спокойно добраться. Дозволишь ли переночевать у тебя на заставе? Двор пустой пока, а мне и людям спокойнее будет.
– Отчего ж не позволить? Двор и вправду пустой.
Купец махнул рукой, и обоз медленно въехал во двор. На заставе сразу стало шумно, многолюдно. Некоторые из обоза встретили своих знакомых из ратников. Начались расспросы.
Купец выделил крупы и свежей рыбы, и стол получился общим. Назавтра рано утром обоз ушел, и мы снова впряглись в работу.
Шли дни, застава обустроилась, и после однодневного отдыха Михаил стал посылать дозоры. Попарно на конях мы выезжали в разные стороны, изучая местность и выглядывая горизонт. Татары, если вторгались, шли конной лавой, без обозов, высылая вперед дозоры по тридцать-пятьдесят всадников, обычно легко вооруженных. От такой массы скачущих коней всегда поднимается туча пыли. Вот такие пыльные облака мы и высматривали.
Уже немного прохладным августовским днем, пополудни, вдали появилась какая-то пыльная пелена. Через час-два она превратилась в пыльное облако.
– Петр, подержи коня.
Я соскочил с седла, бросил поводья Петру. Копье и щит остались приторочены к седлу. Цепляясь за сучья, я взобрался на дерево.
С высоты открывались прекрасные виды – степь, овраги, поросшие кустарником, редкие рощи деревьев. Были хорошо видны реки Дон и Воронеж, у излучины которых виднелась наша застава. Но мое внимание сосредоточилось на облаке пыли. Ветер дул мне в лицо, и пыль двигалась на меня, скрывая – что там за нею? Вот они!
На рысях, по направлению к заставе двигалось полсотни татар. В том, что это были они, сомневаться не приходилось. На головах лисьи малахаи, в руках короткие копья с бунчуками, низкорослые, лохматые и злые лошади.
Надо бы их как-то тормознуть. Из глотки вырвался дикий рев, абсолютно оглушающий, сбивающий с ног, пугающий и парализующий волю.
Татарские лошади с всадниками бросились врассыпную, наскакивали друг на друга, лошади падали, придавливая всадников. Свалка получилась изрядная. Татары в ужасе показывали на меня пальцем и кричали: «Шайтан!» Никто и не подумал поднять лук.
Набрав воздух в легкие, снова закричал. Затыкая уши от страшного рева, татары повернули лошадей и кинулись обратно, но не все. Кое-кто упал на колени и уткнулся головой в землю. Да и бросившиеся наутек скакали не дружной ватагой, а врассыпную.
Ладно, черт с ними, вернее – шайтан. Мне надо к своим.
Я слез с дерева рядом с Петром.
– Ну что там? – С живым интересом спросил Петр.
– Дозор татарский в полсотни сабель, верст через десять от них – основные силы. Пересчитать не смог, далеко.
Петр присвистнул от удивления.
– Надо нашим сообщить. А что там за крик такой ужасный был?
– Не обращай внимания, это я передовой дозор назад отправил. Это хорошо, немного времени выиграем. Ну, помчались к своим?
Мы рванули с места в галоп, а через час уже докладывали Михаилу. Вокруг нас собрались свободные ратники.
– Точно ли большая сила идет? Ну как ошибся ты?
– Точно, сам видел.
Михаил задумался. Я видел, что он пытается решить непростую дилемму – послать гонца в Тулу, а остальных оставить здесь, на заставе, пытаясь сдержать полчища татар, или уходить всем, выслав вперед гонца налегке? Но что значат двадцать воинов против нескольких тысяч? Наши стены и избу татары зажгут стрелами с горящей паклей. И у нас только два пути – биться насмерть или сгореть в огне. Выбор при любом раскладе плохой.
Я тронул Михаила за плечо.
– Всем надо уходить, мы даже задержать их не сможем, так – оставят полсотни-сотню, чтобы нас в осаду взять, да сожгут, зря людей положим.
– Сам про то думаю. Жалко только заставу – столько труда вложили. Да и воевода голову снять может, если ошибся ты, не на Тулу татары пойдут. Кто знает, что у них в головах – вдруг на Литву повернут? Нас ведь всех в трусы зачислят. Не казнят, так до гроба не отмоешься от позора.
– Я видел их сам, своими глазами. При том ходе, что у них, они через несколько дней под Тулой будут. Думай быстрее, надо собираться и уходить. У татар по три-четыре сменные лошади, а у нас сменных лошадей нет. Телеги бросать надо, уходить налегке.
Михаил снова задумался. Я отошел в сторону.
– Все! – Михаил поднялся. – Всем собираться, будем уходить. Леонтий, ты отдыхал сегодня, конь свежий, скачи гонцом в Тулу, передашь воеводе – рать татарская на Русь идет, пусть готовится к встрече. Мы следом за тобой пойдем.
Гонец вскочил на коня и, с ходу взяв галоп, вылетел через распахнутые ворота.
Со сторожевой башни раздался голос караульного.
– Вижу пыль далеко на полдень, много пыли.
Его слова подстегнули всех – ратники бросились собирать скудные пожитки, привязывать к седлам.
Михаил обошел заставу, по-хозяйски оглядывая – не забыли ли чего нужного. Много чего придется бросить – котлы, инструмент кое-какой вроде лопат и ломов. Сюда-то на телегах везли, да бросить телеги придется, не уйти нам с ними.
– Все, седлайтесь по коням! Выступаем.
Ратники дружно взлетели в седла.
– С Богом!
Ратники перекрестились и тронулись в путь. Проезжая ворота, почти все оборачивались. Жалко было бросать заставу: все сделанное создано тяжким трудом и полито потом.
Мы вытянулись гуськом, ехать по-другому в роще не получалось, да и дороги пока как таковой не было – так, тропка, протоптанная нами. Скакали до темноты, и только когда лошади начали похрапывать, остановились на ночлег. Располагаться на ночлег-то не страшно, татары тоже ночью отдыхают.
Огня не разводили, котлов не было – в чем варить ту же кашу? Перекусили салом и сухарями.
Проснулись ни свет ни заря, поели сухарей, запив водой из ручья, и снова – бешеная скачка.
Вот и первая деревушка. Мы остановились на короткое время, дали чуть передохнуть коням и пробежались по домам, предупреждая жителей о приближающейся татарской орде. Деревня сразу ожила, засуетились бабы, собирая в узлы самое ценное. Мужики запрягали коней в телеги, к ним же привязывали коров. Ох, боюсь я, не уйти с коровами-то. Тут себя и деток пожалеть надо, коровы – дело наживное; жалко животину, да семья важнее.
Снова скачка. Опять известили жителей – и в седла. На взгорьях поглядывали – не видно ли пыли сзади. Но пока было тихо. Так скакали до вечера, и когда уже лошади стали переходить на шаг, не в силах скакать дальше, остановились на ночлег.
Так гнали до самой Тулы, осадили усталых коней у кремля и сами, шатаясь от усталости, ввели за уздцы коней в низкие ворота.
Михаил побежал искать воеводу, мы же повалились на траву передохнуть от бешеной скачки. Вскоре Михаил вернулся, но выглядел озабоченным:
– Гонец наш вчера прискакал, рассказал все воеводе, сегодня я доложил, но, похоже, нам не очень верят. Воевода говорит, что кроме нас ни одна застава тревогу не подает. Не мнится ли нам случаем?
Вот те раз. Гонца послали, сами чуть коней не загнали – и ради чего? Чтобы нас в чем-то заподозрили?
– Старшой, а теперь-то нам чего делать?
– Воевода сказал – отдохнуть денек, и снова на заставу возвертаться.
Все молча переглянулись. Лица ратников выглядели усталыми и разочарованными. Затем повернулись ко мне – да и не мудрено – ведь это я принес тревожную весть о татарах. Остальные ратники живьем крымчаков не видели. А поскольку мы с Петром для них – люди новые, в бою непроверенные, то не показалось ли нам с перепугу чего? Глаза ратников глядели на меня осуждающе. Я чувствовал себя без вины виноватым.
– Ладно, идите отдыхайте, завтрашний день – в баньку сходить, сродственников навестить, ну а уж потом жду вас утречком у Ивановских ворот.
Все молча стали расходиться, ведя лошадей в поводу. Вид у ратников был подавленный. Черт! Как я сразу не обратил внимания, что суеты в крепости нет? Обычно с приближением врага возникает суета – жители уходят в крепость, таща с собой узлы с самым ценным и съестные припасы, воины готовятся к осаде, подтаскивают к стенам камни для камнеметов, смолу, точат мечи, пучками несут стрелы к бойницам. Ничего этого я не увидел. То ли усталость тому виной была, то ли моя невнимательность.
Придя на постоялый двор, мы распрягли коней, задали им овса. Затащили переметные сумы в комнату и рухнули на постели. Хорошо-то как!
Полежали немного, переводя дух. Затем Петр осторожно меня спросил:
– Ты крымчаков сам видел, не ошибся? Я тебе верю – мы уже давно вместе, но почему другие заставы молчат? Может быть, крымчаки в сторону ушли – на Литву или еще куда? В степи дорог нет, скачи – куда хочешь.
Видно было, что Петр переживал. Как же, ратники заставу бросили, а врага и нет.
Спустившись из комнаты в трактир, я заказал обильную еду, соскучившись по горяченькому – уху, стерлядь, курицу на вертеле, пироги с капустой. Запивал все это мальвазией. Ел не спеша, размышляя – где крымчаки? Куда мне направиться? На юг, где я их видел, или на запад, если они повернули на Литву? Так и не решив, отправился отсыпаться.
А ночью прибежал в город крестьянин, сообщивший о татарах.
Петр даже повеселел:
– Уф, камень с души, а то кошки прямо скребли: в трусы и паникеры нас записали.
– Да радости мало – сколько людей сгинет, в плен попадет?
– Это да. – Улыбка с лица Петра исчезла.
– Давай спать, Петя, может статься, завтрашнюю ночь спать не придется.
Мы улеглись. Усталый, я отрубился сразу.
Утро началось с переполоха. Шумели постояльцы, бегали слуги, ржали лошади. Протерев глаза, я вышел в коридор.
– Что случилось, что шумим, братцы?
– Татары!
– Где?
– Не знаю – гонец под утро прискакал – крымчаки объявились. Собирайтесь, в крепость надо спешить.
Я вернулся в комнату, громко крикнул:
– Петр, просыпайся, татары!
– А? Что? Какие татары?
– Гонец утром прискакал – татары с юга идут; все собираются в крепость.
– Ну так покушать надо, не воевать же на пустое брюхо.
Мы спустились вниз, в трактир. Хозяин и слуги бегали, укладывая чугунки и сковороды. Самое ценное – это железо и изделия из него. Дом что? Спалят его – так в лесу деревьев много, быстро отстроиться можно, особенно если денежки водятся.
– Хозяин, нам бы поесть чего.
– Вы что, не слышали весть? Татары!
– Так что ж нам, с пустым брюхом на войну идти?
– Идите на кухню, там только вчерашнее – ешьте, что хотите.
– И на том спасибо.
Мы нашли жареную рыбу, пироги с зайчатиной. Поели, запив пивом. От платы хозяин отказался, махнув рукой – все равно все бросать. И то верно.
Оседлали лошадей, перебросили через седло переметные сумы со своими скромными пожитками, направились к крепости. Вид ее внушал уважение. Высокие стены – внизу каменные, вверху кирпичные, мощные башни, укрепленные ворота. Причем ворота были сделаны хитро – въезд не напрямую, ворота располагались сбоку башни. Въехав в ворота, надо было сначала повернуть, и потом можно было попасть через внутренние ворота на территорию. Это было сделано по последнему писку моды тех лет, чтобы нельзя было пробить ворота тараном. Да и внутри башни опускалась мощная кованая решетка. Даже если бы внешние ворота были бы пробиты и враг ворвался внутрь башни, перед ним была бы решетка. Учитывая, что внутрь помещения смотрели бойницы со второго этажа башни, а также стволы подошвенных пушек, врагу непросто было пробиться через ворота.
Внутри уже кипела суета – бегали с оружием воины, мирные жители собрались в центре; кто-то ставил небольшие шатры – из тех, кто побогаче. Стоял шум, гвалт, прыгали дети, мычали коровы. Всю живность согнали к Наугольной башне. Она стояла у реки, с этой стороны нападение наименее вероятно: татары – народ конный, в отличие от викингов.
По моим прикидкам, наибольшее внимание следовало уделить башне Ивановских ворот и башне Одоевских ворот. Татары придут оттуда. Но судя по воинам, подтаскивающим именно к этим башням пушки и ядра, воевода и сам знал, что делать.
Мы нашли Михаила.
– Вроде как татары, поездка назад, на заставу, отменяется. Воевода приказал всем ратникам заставы на Никитской башне обороняться, – Михаил указал пальцем на башню.
Я пригляделся – высокая, круглая, в отличие от других – стены мощные. Ну что ж, будем тут обороняться.
– Огненный бой кто знает ли?
– Я знаю.
– Будешь пушкарям помогать. Не хватает народу у пушек, боятся ратники.
Михаил распределил всех – кого с луком на стены, кого к камнеметам.
Мы вошли через низенькую дверь в башню, и я оторопело встал: к стене башни были приделаны цепи, лежали ошейники, с потолка свисала дыба. На полу проступала сквозь песок кровь. Михаил небрежно махнул рукой:
– Здесь пыточная была, тайных дел Приказа. Да нам-то что, мы наверху будем.
По узкой и крутой лестнице, что была в толще стены, мы поднялись на второй этаж. Метров десяти в диаметре, округлое помещение с бойницами, несколько воинов с луками у бойниц, и одна небольшая пушечка. Рядом с ней ядра, бочонок с каменным дробом. Недалеко от лестницы на третий этаж – жаровня с углями, в ней калится железный прут для запала.
Мы перезнакомились с городскими ратниками. Их десятник распределил нас по бойницам. Меня Михаил поставил к пушкарям.
Я подошел в бойницам. Из башни отлично были видны мощные стены кремля, соседние башни – Ивановских и Одоевских ворот. До них было метров сто—сто пятьдесят. Поставили башни с расчетом на дальность стрельбы из лука и пушек картечью. Бойницы, правда, узковаты. С одной стороны – хорошо, меньше шансов, что вражеская стрела залетит, с другой – сектор обстрела очень узок, да и мертвая зона велика. Только и надежды, что на стрелков из других амбразур.
Я взобрался на третий этаж башни. Отсюда вся Тула была как на ладони. Мощная река людей, телег, животных, стремящихся укрыться в крепости, постепенно мелела, превращаясь в жиденький ручеек из отдельных людей.
Вдали, верстах в десяти, были видны черные дымы пожарищ. Там татары уже жгли русские деревни. Горе тому, кто не успел уйти, укрыться – хотя бы в лесу. Конные татары не имели привычки шастать по лесу. Ни разогнаться там для копейного удара, ни из лука пострелять. С заводными конями туда не поскачешь, а у оседланного полно шансов сломать ногу в барсучьей норе или в буреломе. Посему лес испокон века – защитник народа русского. Так же как свинья – источник мяса. Татары – мусульмане, для стола резали коров, баранов, коней, брезгуя свининой.
Для большой конной массы надо и места много, а перед крупными городами то деревня, то поле вспаханное, да и стоят города на берегах рек, часто на изгибах. Все это не позволяет разогнаться войску, татары разделяются на многочисленные потоки, идущие параллельно по многим дорогам. Не последнюю роль играет и кормежка. Ну-ка, накорми травою многотысячный табун. После прохода орды трава выщипана конями и вытоптана копытами – этакий черный широкий шрам в поле или степи.
Решив не болтаться почем зря, я улегся у стены, лишь периодически поглядывая в бойницу. Все бы ничего, но сквозило через бойницу изрядно, хотя на улице было тепло. Даже летнее солнце не смогло прогреть до конца толстенные стены. М-да, хорошо стены сложены, добротно, на извести, как бетонный монолит.
Я кажется слегка вздремнул, когда ратник у бойницы вскричал:
– Поганые показались!
Я вскинулся к узкой прорези бойницы. Точно! Вдали, приближаясь к посадам, неслась конная полусотня, как всегда – с визгом, с копьями наперевес. Я зевнул: «Эти только попугают. Что они крепости сделать могут? Только из луков пострелять, сшибут пару неосторожных любопытных». Я пригнул голову молодого воина, неосторожно вставшего у бойницы. Вовремя. В стену рядом с бойницей ударила короткая татарская стрела. Были крымчаки еще далековато для точной и прицельной стрельбы, но, по своему обыкновению, начали осыпать противника стрелами. Через пару минут подскакали поближе, стали кричать на татарском и русском призывы сдаваться на милость Шиг-алея, да продлит Аллах годы его жизни.
Лучники со стен дали залп, проредив ряды крымчаков. Завизжав, татары постреляли в ответ, впрочем – безрезультатно, и унеслись обратно. Теперь стоит ждать основных сил.
Почти до вечера, как я и предсказывал, нас никто не беспокоил, поэтому мы не спеша пообедали. И когда уже защитники крепости решили, что день пройдет спокойно, появилась основная орда. Сначала заклубилась пыль, затем стал нарастать шум передвижения большого конного войска, в разных местах предместья появились дымы – то татары жгли дома горожан. Обычно во время похода поджогами татары не занимались, чтобы не обнаружить себя раньше времени, застать врасплох. А уж теперь стесняться не будут.
Со стен жители с болью в душе смотрели, как горят их дома.
– Гляди, Акинфий, по-моему – в Кузнечной стороне горит, – сказал один ремесленник другому.
Внезапно, сразу с нескольких параллельных улиц, на площадь перед крепостью вынеслась орда.
– Господи, как же их много! – вырвалось у многих воинов и горожан. Пространство вокруг кремля, по всему его периметру, было свободно от застроек для удобной обороны. Сейчас все оно было заполнено татарами.
На защитников посыпались стрелы, появились первые раненые и убитые. Затем стрельба затихла, и от группы богато одетых в блестящих кирасах и шлемах татар прилетела стрела. Была она без железного наконечника, с привязанной к ней запиской.
Обычно татары в своей переписке пользовались услугами писцов-уйгуров, поскольку эта народность малочисленная, и ее письменности никто не знал. В принципе неплохая задумка – даже если письмо попадет в чужие руки, прочитать его никто не может.
Здесь же записка была на русском. Ее передали старшему – боярину Бобрину, он отвечал за оборону всей восточной стены с ее тремя башнями и воротами. Шевеля губами и морща лоб, боярин вслух прочитал: «Кто из неверных не трус – выйди на честный поединок».
Воины вокруг зашептались: «На поединок вызывают». Так часто бывало среди противоборствующих сторон. Перед началом боя выходили по одному поединщику с каждой стороны. Бой шел смертный, проигравшая сторона иногда уходила без боя, считалась побежденной. Когда войско было многочисленным – никто не уходил, но воины победившего поединщика получали бурю положительных эмоций, боевой дух их возрастал и креп. Верившие в предсказания воины считали победу добрым знаком и к поединкам перед боем относились серьезно, так же, как и к выбору воина-поединщика.
Все дружно выглянули через бойницы в башнях и зубцы на стенах на татар.
От орды выделился и вышел вперед здоровенный татарин – ростом под два метра, узкоглазый, безбородый, могучий как бык. Мне показалось, что при каждом его движении кольчуга на нем трещит. Плоский татарский шлем прикрывал голову, в руке – короткое татарское копье с бунчуком, на поясе – сабля. Штаны атласные, зеленые, на ногах – красные сапожки. Видно – не простой татарин, не меньше как сотник. Он вскинул вверх огромной ручищей копье, повернулся к своим и что-то заорал по-татарски. Орда взревела в ответ. Затем он повернулся к нам, воткнул копье подтоком в землю, грохнул кулаком себя по груди и протянул руку к крепости. Вызывал на поединок. Наши ратники немного сробели. Как же – такой здоровяк, он и без оружия голыми руками удавит или кости переломает.
Пока я раздумывал – выходить или нет, из ратников выдвинулся туляк, тоже здоровенный, пониже ростом, чем татарин, но шире в плечах, такой же могучий. «Никита Кожемяка, – пронесся шепоток, – кулачный боец, на Масленицу в кулачном бою никто против него устоять не может». Но здесь предстоял смертный поединок, и нужно было не кулаками махать, а искусно владеть оружием. Кожемяка мял и выделывал кожи; в этой работе слабым делать нечего, в его силе я не сомневался. Но татарин всю жизнь в седле, все время в боях, работали за него рабы. Наверняка оружием владеет хорошо. Ой, сомневаюсь я в исходе поединка.
Никита был внешне спокоен, играл мускулами, кичливо поглядывая сверху, со стены, на татарина. На теле у бойца была байдана – вид кольчуги из колец крупного размера. Она была прочнее кольчуги, могла выдержать рубящий удар мечом или саблей, но колющий удар не держала. Слишком велики были отверстия в кольцах.
Богатыря обвязали пеньковой веревкой и спустили со стены вниз. Открывать ворота не решились – вдруг татары ринутся? Никита не спеша отвязал веревку, помахал нам рукой и зашагал в сторону татарина. Ратники и горожане столпились на стене, всех интересовал поединок. Никто из воинов противоборствующих сторон не имел права вмешиваться, оказывать помощь, иначе исход поединка не засчитывался. Татары загалдели, завизжали, принялись бить саблями по щитам. Гам поднялся неимоверный. Наши поддерживали Никиту криками одобрения.
Поединщики сошлись ближе, между ними метров десять-пятнадцать. Медленно переступая ногами, не сводя друг с друга глаз, они описывают круги.
Перед броском копья вес тела переносят на одну ногу. Важно не упустить этот момент, иначе можно не успеть уклониться от летящего копья – расстояние слишком мало. Я сам внимательно смотрел на татарина, но момент броска не увидел. Обычно отводят правую руку назад, и древко лежит в ладони сверху. Татарин же бросил копье, как кидают нож – снизу, почти без замаха, и ладонь была сверху древка. Видимо, был слишком силен и знал свои возможности.
Никита проморгал бросок, так же как и другие наши воины. Копье вошло в живот, пробив байдану и выйдя со спины. Крымчаки уже предвидели бросок своего поединщика – скорее всего он демонстрировал его не раз – сразу восторженно взревели. По логике, Никита должен был упасть замертво. Но слишком силен Никита. В несколько бросков богатырь достиг крымчака, обхватил его ручищами и сдавил так, что хруст костей услышали даже мы на стене. У татарина горлом хлынула кровь, лицо резко побледнело, руки безжизненно обвисли. Никита отпустил татарина, и он рухнул на землю. Поединщик взялся за древко копья, пытаясь его вытащить, но и у него изо рта пошла кровь, он зашатался и упал на крымчака. Несколько секунд стояла мертвая тишина. Затем победно закричали наши воины. Ничья!
Татары раздасадованно плевались. Что-то прокричал их сотник, а может быть и темник; из толпы выскочило несколько татар, схватили нашего Никиту и, подтащив к стенам, обвязали тело веревкой, чтобы мы могли втащить его в крепость. Другие крымчаки унесли тело своего поединщика. Всадники развернулись и скрылись в глубине улиц.
Вечером, после отпевания, Никиту похоронили недалеко от Наугольной башни.
Ночью татары не предпринимали попыток штурма, а наутро кинулись разом, со всех трех сторон – с четвертой крепость прикрывала река Упа. Наступали пешие: передние несли длинные лестницы, споро ставили их на стены. Но большинство лестниц донести до стены не удалось – лучники и пушкари не дремали, выбивали в первую очередь тех, кто нес лестницу. Ров у стены был наполовину завален трупами. Кое-где татарам удалось взобраться на стену, после ожесточенной сечи стену очистили, трупы посбрасывали вниз.
До полудня крымчаки сидели тихо, потом вытащили три пушки – больше у них, наверное, не было, да и эти не иначе где-то захватили; поставили напротив Ивановских ворот и стали методично обстреливать. Артиллеристы из них были неважные, и ядра редко попадали в цель. Пока ворота держались, но обеспокоенный воевода распорядился завалить ворота камнями. И воины и горожане принялись носить камни и заваливать ворота. Вскоре ворот не стало видно, и арка оказалась просто замурованной. Даже если дубовые ворота разобьют ядрами, пусть попробуют пробиться через узкую, заваленную камнями арку.
Все время от полудня до вечера пушки долбили ядрами ворота. И хоть из трех ядер только одно попадало в цель, долго так продолжаться не могло. Толстые дубовые ворота трещали, от них отлетали щепки. После каждого удачного попадания крымчаки радостно визжали и улюлюкали.
Но всему приходит конец – солнце село, и стрельба прекратилась. По моим ощущениям, еще одного дня обстрела ворота могут не выдержать. Надо придумать для татар какую-нибудь пакость.
Я присел у стены, задумался. Что может помочь татарам прорваться в крепость? Только пушки, которые разрушат ворота. С лестницами у них взять стены не получится. С собой взять много пушек они не могли, слишком быстро передвигались; скорее всего, пушки разобрали и навьючили на лошадей. Мой вывод косвенно подтверждало то, что калибр у пушек невелик, да и в других местах – скажем, у Одоевской башни, грохота выстрелов не слышно. Значит самый лучший выход – обезвредить их пушки. Вопрос – как? Напасть ночью и утащить – не получится, слишком тяжелые, да и охрана при пушках будет. Где лежит порох – я не знаю. Думай, Юра, думай! Должен же быть выход. Можно расклепать стволы, они бронзовые. Но для этого надо иметь кувалду и время. Так мне и позволят татары стучать кувалдой по стволам их пушек, да и звон ударов мертвого поднимет. Нет, не годится, но что-то в этом есть. Так, похоже, вопрос решаемый.
Я подошел к своим канонирам, попросил у них отсыпать полведра пороха. Те, подивившись, отсыпали в берестяной туесок. Я помчался к мастеровым, попросил у них шелка, чтобы сделать из него три мешочка – я руками показал размеры. С шелком были проблемы. Я бродил между горожанами и вдруг увидел на парне шелковую рубашку.
– Друг, продай рубашку.
– Да она мне и самому нужна.
– Мне для дела, бомбу сделать хочу.
Парень молча стащил с себя рубашку, протянул мне. Когда же я начал рыться в поясной сумке, сказал:
– Коли моя рубашка поможет хоть одного татарина убить, забирай так.
Я снова помчался к мастеровым: рубашку разрезали, споро сделали мешочки. Я пересыпал порох из туеска в мешочки, плотно завязал.
Найдя Михаила, попросил разрешения у него на вылазку, к татарам. Тот уперся – нечего тебе там делать! Тогда я объяснил, зачем. Михаил согласился сразу.
Меня обвязали веревкой и спустили со стены. Мешочки с порохом лежали за пазухой. Саблю я не взял, только кинжал. Мне была необходима тишина. Не дай бог звякнет сабля о кирпич, и татары насторожатся.
Ноги достали до земли. На ощупь я развязал узел, постоял, прислушиваясь. Тихо, лишь слышны разговоры татар вдалеке. Я осторожно пошел в сторону, где днем стояли пушки. Прежде чем наступить на землю, ногой прощупывал – не звякнет ли потерянный в сражении шлем, не хрустнет ли древко стрелы. Татары народ беспечный, но службу знают, в карауле никто не спит.
По небу плыли облака, скрывая луну. Отчего-то вдруг подумалось: «Выглянет сейчас луна – и я как на ладони. Вмиг истыкают стрелами, буду как ежик». Темнота скрывала, но она же и мешала.
Я уже отошел от крепости метров на сто. Где-то здесь должны быть пушки. «Господи, – взмолился я, – сделай так, чтобы я в темноте видеть мог, не для себя прошу – для людей».
Я еще постоял, пытаясь на слух определить, где находятся караульные. Мгла вокруг меня стала рассеиваться, стали видны стены недалеких домов, пушки, что стояли метрах в пятидесяти дальше и левее. Сначала я с испугом взглянул на небо – не луна ли выглянула? Но нет, сквозь тучи еле проглядывался диск земного спутника. А между тем видеть в темноте я стал неплохо. Не так, как днем, но как в легких сумерках. Здорово!
Я подбежал к пушкам. Сунул руку в ствол – пусто. То, что мне и надо. Во все три пушечных ствола я засунул по мешочку с порохом, банником забил их поглубже и поплотнее и рванул к крепости. Сидевшие недалеко от пушек татары даже голов не повернули, если их что-то и насторожит, то я уже буду далеко. Видел я по-прежнему неплохо. Добрался до места, откуда меня спускали, нашел веревку, обвязался и подергал за пеньковый конец, идущий наверх. Сверху высунулась голова Михаила:
– Кто тут?
– Тащите быстрее!
Услышав мой голос, веревку быстро потащили вверх, и через мгновение я оказался на стене.
– Чего спрашиваете, кто тут? Вы что, еще кого-нибудь ждете? Вы бы еще факелом подсветили.
– Ладно, ладно, – стушевался Михаил. – Что-то ты быстро вернулся. Все удалось?
– Удалось. Если завтра никто ничего не обнаружит, вас всех ждет огненное шоу.
– Чаво?
– Взрыв будет, говорю.
– А-а-а.
Я пошел к себе в башню, подложил под голову переметную суму и решил вздремнуть. Ночная вылазка была хоть и недолгой, утомила изрядно. Утром меня растолкал молодой ратник. Он держал в руках оловянную миску с кашей, обильно приправленную шкварками.
– Мы уже поели, пока горяченькая – покушай и ты.
Татары тоже, видимо, поели, так как начали постреливать из луков. Лениво так, чтобы продемонстрировать свое присутствие.
Я с аппетитом уплел кашу с ломтем черного хлеба. Выглянул в бойницу. Канониры суетились у пушек. Интересно, обнаружили они лишний порох в стволах? Сейчас получу ответ на свой вопрос.
В соседнюю бойницу выглядывал Михаил, – наверное, тоже хотел увидеть результаты ночной вылазки. Было видно, как поправив прицел, канонир поднес тлеющий фитиль к казеннику пушки.
Ба-бах! Место, где стояла пушка, окуталось дымом, раздались крики. Ура, сработало!
Бронзовые пушки при неважном порохе, качество которого отличалось от партии к партии, даже при нормальном по весу заряде иногда разрывало, калеча и убивая прислугу. А тут к моему заряду пороха добавили свой заряд. Двойную порцию пороха пушка не выдержала.
Когда рассеялся дым, мы увидели куски ствола, лежащий на боку лафет и убитую прислугу.
Тут уже наши ратники бурно стали выражать свою радость. Татары унесли раненых и убитых. Поскольку разрывы пушек не были большой редкостью, то и татары сочли происшедшее волей случая.
Через какое-то время у второй и третьей пушки засуетилась прислуга. По команде старшего, взмахнувшего саблей, канониры поднесли фитили к пушкам. Грянул еще более сильный взрыв.
Из клубов дыма выбегали раненые, в горящей одежде, татары. Не разбирая дороги, бежали в разные стороны от места катастрофы, в том числе и в сторону крепости. Когда дым снесло ветром, нашим глазам предстала картина случившегося в полном своем кошмаре.
От пушек мало что осталось. Многочисленная прислуга валялась вокруг в немыслимых позах. В рядах спешившихся татар многие были ранены, их спасло от смерти только расстояние да их Аллах.
На стенах ликовали. Единственное оружие, могущее разрушить ворота, уничтожено. Шансы крымчаков прорваться в крепость сильно упали. Ко мне подскочил Михаил, стал обнимать.
– Твоя работа?
– Моя, не зря же я ночью туда ходил.
– Пойдем, воеводе представлю.
Не слушая моих возражений, Михаил схватил меня за руку и потащил по лестнице вниз. Оказалось, воевода сам лицезрел взрыв пушек с соседней башни. После взрыва первой пушки он лично захотел проследить за дальнейшим развитием событий. Воевода крепко меня обнял:
– Молодец, воин! Ты даже сам не знаешь, как много сделал для крепости. Ежели татары не подвезут еще пушек, хрен им, а не крепость. До прихода помощи, даст Бог, продержимся. Гонца-то к великому князю я давно отослал. Погоди-ка, это ведь тебя из Москвы прислали?
– Меня, воевода.
– Молодец, и тут не оплошал. Жив коли будешь – не забуду.
Мы с Михаилом поклонились и пошли к себе на башню. День-то ведь только начался. Татары вели себя относительно спокойно. Так, постреливали из луков для острастки. То ли не могли прийти в себя, то ли замышляли какую-нибудь пакость. Скорее всего – второе. Наверняка они и сами понимали, что затягивать осаду невозможно. Подойдут из Москвы полки стрельцов, ополченческая конница – и тогда неизвестно, чем закончится поход.
А целью татарского набега была, в первую очередь, нажива – злато-серебро, меха, дорогое оружие, рабы. Высоко ценились ремесленники – кузнецы, кожевенники, гончары, строители. За этим их и принесло в Тулу. А тут – облом: люди и ценности в кремле, захватить внезапно не получилось. Теперь наверняка раздумывают – продолжать осаду или уйти в сторону: вокруг еще много городов поменьше, где нет крепостей, а поселение огорожено бревенчатой стеной, которую можно и сжечь.
Я предполагал, что именно так сейчас думает татарский бей или мурза, – кто их там разберет, – мне они не докладывали. Хм, не докладывали. А почему бы ночью не сделать вылазку и не взять пленного – пусть порассказывает, что знает. И хорошо бы не рядового нукера, который умеет только саблей махать да суму набивать награбленным. Желательно взять хотя бы сотника или темника – те могут что-то знать о планах. Ага, размечтался, а самого Шиг-алея не хочешь пленить?
Подошло время обеда. Ратники, по очереди спускаясь со стен, кушали. Пообедав и отдохнув часок, я нашел Михаила, сказал, что ночью снова хочу отправиться на вылазку, но сделаю это на другом участке стены. На нашем участке татары наверняка начеку – все-таки взрыв трех пушек нельзя списать на случайность. Михаил долго не раздумывал и, сразу согласившись, пошел высматривать наиболее удобный участок.
Вернувшись перед ужином, он сказал, что нашел удобный участок у Наугольной башни. Ворот там нет, татар мало, да и река рядом. На том и порешили.
Дождались вечера. Время уже было за полночь, когда я решил идти через стену. Михаил помог обвязать веревку вокруг пояса и с другими воинами спустил меня со стены.
Отвязавшись, я направился вдоль берега. Слева маячили несколько пеших татар в карауле. Те сидели в расслабленных позах на поваленном заборе у сожженной избы. Чего им не расслабляться? Ворота далеко, внезапной вылазки ожидать не приходится, осажденные небось трясутся от страха, сидя за высокими стенами. Ошибаетесь, нехристи.
Обходя мусор и бесшумно ступая, я подошел к караулу – их всего-то оказалось двое. Бросил камешек в сторону избы и, когда часовые обернулись на шум, снес обоим головы саблей. А не надо расслабляться на моей земле!
Куда же направиться, где взять пленника? Надо углубляться в посады, чем дальше от крепости, тем беспечнее будут татары. Послышался перестук копыт. Я сдвинулся в тень дерева. Вдруг луна выйдет, а я – вот он, рядом, на дистанции броска копья. Татары проехали совсем близко, обдав крепкими запахами конского пота, немытых тел и еще чего-то чужого, чему я и названия подобрать не мог. Подъехав к берегу реки и тихо переговариваясь, показывали рукой на Наугольную башню. Никак на осмотр местности для будущей атаки выехали. Ну, наглецы. А в принципе – чем они рискуют? До башни метров сто, ну-ка, попади в них в темноте из лука!
Что делать-то? Не смогу я с ними справиться со всеми сразу в темноте. Надо выжидать удобный момент. Я подобрался поближе, маскируясь в тени изб, заборов и деревьев. Удача, что не все здесь сожгли, хотя наверняка уже разграбили.
Простояв еще минут двадцать, всадники закончили разговор и развернулись. Сейчас уйдут, а мне ничего не удалось придумать. Значит, так угодно судьбе, решил я и направился вдоль берега. Буквально рядом стукнула дверь. Я замер. От избы к реке подошел татарин и стал справлять малую нужду. Буквально на цыпочках я подкрался и саблей в ножнах ударил его по голове, плашмя, разумеется. Татарин молча повалился в воду. Не хватало, чтобы язык утонул! Я бросился за ним, ухватил за халат и вытащил на берег. Надо срочно убираться отсюда. Взвалив татарина на плечи, я потащил его в сторону крепости.
Уложив на землю, снял с него саблю и кинжал – мне бы не хотелось получить удар в спину. Отрезав полу кафтана у него же, я затолкал ее ему в рот, связал руки приготовленной еще в крепости веревкой. Поставил на ноги, но он не держался, падал. А время – время поджимало. Когда у них караул меняют? Придет смена, а тут оба караульных убиты; поднимут тревогу. Пленный стал моргать. А, очухался. Недолго думая, я снова взвалил его на спину и пошел к стене. Увидев конец свисающей веревки, обвязал ею татарина и дернул за веревку. Тело стали поднимать вверх. Наверху раздались тихие разговоры, чертыхания. Никак, меня ожидали?
Веревка упала снова; я обвязался, и меня споро подняли на стену. Михаил хлопнул меня по плечу:
– Ну, слава богу, вернулся; что-то долго тебя не было, я уже переживать стал, да и не видно ничего. Ты кого притащил?
– Да бог его знает, вышел из избы по нужде, тут я по башке его и шарахнул. Придет в себя, надо допросить. Толмач в крепости есть?
– Есть, как не быть, да не один. Почитай – каждый торговый человек по-ихнему разумеет.
– Осторожненько только – чтобы этого басурмана взять, мне пришлось еще и двух караульных убить. Жалко, если труды даром пропадут.
– Что, один, что ли?
– Чего спрашиваешь? Ты же меня одного поднял, на той стороне стены наших ратников нет.
Михаил постоял, огладил бороду и рявкнул на стоящих рядом ратников:
– Чего встали? Кто пленного тащить будет? Пока вы тут на стене прохлаждались, Юрий пленного взял, да еще татар извел – он же еще и пленного потащит? Шевелитесь!
Ратники подхватили татарина, с которого еще стекала вода, и затопали по лестнице.
– Искупал ты его, что ли?
– Пришлось, – я не стал вдаваться в подробности. Меньше говоришь – дольше живешь. Не приведи Бог – узнают о моих способностях в крепости – сожгут на костре, даже ратные заслуги не помогут.
Я ушел отдыхать. Мне показалось, что не успел я заснуть, как меня снова растолкали.
– Какого черта? Дайте отдохнуть! – подскочил я.
Рядом стоял Михаил, виновато разводил руками:
– Воевода к себе призывает, с пленным твоим разговаривают, непростой пленник-то. Темник, мурза ихний. Правая рука у самого Шиг-алея. Вот это ты пошустрил ночью!
Протерев глаза кулаками, я нацепил саблю и отправился вслед за Михаилом.
Воевода находился в небольшой бревенчатой избе. После прохладного воздуха – все-таки ночи уже стали бодрящими – чувствовалось приближение осени – в избе было тепло и светло от пары масляных светильников. В углу на скамье сидел угрюмый пленный, злобно поглядывая на воеводу и находящихся в комнате. А народу собралось изрядно – сам воевода, толмач, писец, двое охранников, сотник городского ополчения да я с Михаилом. Присесть было просто негде.
– А, наш герой пришел. Вот, молчит твой пленник, только имя и назвал. Требует своего возврата за выкуп или обмен на знатного пленника, говорит – у татар есть такие.
Я посмотрел на крымчака. Он с интересом уставился на меня. По-моему, толмач ему не нужен, наверняка русский язык понимает.
– Что, мурза, не помогла тебе твоя охрана? – ухмыльнулся я.
Мурза аж зубами от злости заскрипел. Понимает, все понимает он. Зачем ему толмач?
– Воевода, пусть лишние из избы выйдут. Не нужен ему толмач, охрана пусть у дверей снаружи постоит.
Засопел носом воевода, однако же кивнул головой. Вышли все, кроме меня и десятника Михаила.
Я молча вытащил нож, подошел к пленному и чирканул лезвием по уху. Брызнула кровь, пленник дернулся. Очень действенный способ развязать язык. Больно, обильно течет кровь, но абсолютно не смертельно.
– Ты на мурзу руку поднял, собака!
Я чирканул ножом по второму уху.
– Будешь дерзить – вообще уши отрежу, вместе с носом и языком.
В глазах мурзы метнулся страх. Он сам убивал не раз и отдавал приказы убивать, но умирать ему не хотелось. Лет тридцати пяти, ухоженные, не знавшие работы – даже воинской, руки.
– Или ты отвечаешь на вопросы воеводы, или я тебя сейчас буду резать на куски, как я вырезал твоих нукеров.
Тут я сгустил краски, но думаю, он просто не помнит обстоятельств пленения, и сейчас мучительно пытается вспомнить, как он попал в плен.
– Шайтан! – Он повернулся к воеводе: – Спрашивай.
Начались обычные вопросы – сколько татар пришло, есть ли еще пушки, какая цель похода и много других вопросов.
После бессонной ночи я чувствовал себя неважно, голова – тупая, во рту пересохло. После окончания допроса я отпросился у воеводы и ушел к своим ратникам в башню – отсыпаться.
Выспаться не удалось. Татары пошли на приступ. Вчера они после взрыва пушек никаких активных действий не предпринимали, готовились к штурму. Большая их часть тащила лестницы, меньшая несла к воротам таран – здоровенное бревно с поперечинами. Их прикрывали с боков своими щитами другие крымчаки. Ну да, даже пушками лишь повредили ворота, а вы хотите бревном. Кто вам позволит?
Сверху на татар обрушился ливень стрел и камнепад. Понукаемые начальником, размахивавшем саблей, татары упорно били тараном в ворота. Глухие удары сотрясали ворота, и даже наша башня слегка вздрагивала.
Пушкари навели пушку в самую гущу наступающих – выстрел. Сноп картечи выбил просеку в нападающих. Я выглянул из башни – со стены отстреливались лучники, татар на стене не было. Заскочил в башню:
– Переносим пушку к боковой бойнице, вдарим по татарве с тараном!
Все дружно ухватились за пушечный лафет, волоком потащили к боковой бойнице. Тяжеленная, хоть и с виду невелика пушечка. Забили в ствол порох и картечь, выцелили – выстрел. Татары с криками попадали, таран упал тоже.
– Перезаряжай быстрее, пока не очухались!
Пушку перезарядили, одно вышло мешкотно – порох сыпали по старинке – шуфлой – этакой лопаточкой, а не порциями, развешенными заранее в шелковые мешочки, руками отмеряли и картечь.
Пока возились, таран снова подхватили, и раздался удар в ворота. Сейчас мы вас угостим. Канониры навели пушку на таран. Выстрел! Все окуталось дымом. Когда стало хоть что-то видно, оказалось, что уцелевшие татары убегают, таран валяется на земле, рядом убитые и раненые татары. Хорошо попали, да и промахнуться со ста метров картечью мудрено.
Татары притихли, не иначе – обедать сели или готовятся к новой атаке. После часового затишья штурм возобновился снова. Татары с маниакальным упорством били тараном в ворота. Их в первую очередь выбивали лучники; мы не успевали перезаряжать пушку, непрерывно охлаждая ее в коротких перерывах водой с уксусом. От ствола валил пар. В башне от порохового дыма было нечем дышать. По обе стороны от тарана лежали уже груды убитых крымчаков. Если так пойдет и дальше, живые будут прикрыты убитыми, как щитом.
Близился вечер, на сереющем с востока небе появились первые звезды. Татарская атака снова возобновилась; ворота не выдержали под ударами тарана. Одна половина, оторванная от железных петель, рухнула прямо на осаждающих, вторая, разбитая в щепы, еле держалась. Хорошо – воевода вовремя приказал завалить арку за воротами камнями. Хлынувшие к сорванным и разбитым воротам татары так и не смогли прорваться, но наше положение осложнилось.
Совсем стемнело, и татары отошли. О том, чтобы исправить ворота, и речи быть не могло. Татары против ворот, метрах в пятидесяти, поставили укрытие из перевернутых телег и обстреливали из луков любую тень, выпускали тучи стрел на любой звук или шорох от ворот. Как же, столько жизней положили не для того, чтобы мы за ночь отремонтировали ворота.
Воевода собрал старших – десятников, сотников и приказал выставить лучников и поставить их полукольцом с внутренней стороны арки, за пятьдесят шагов от нее. Также снять пушки с других башен и установить их прямо напротив ворот.
Всю ночь пушкари снимали с башен, опускали на веревках лафеты и стволы, устанавливали пушки метрах в пятидесяти от ворот, подносили к ним порох и картечь. Ядра не брали – что от них толку против пеших, а бомб у нас не было.
Наконец работа завершена, и ратники и канониры без сил повалились на землю. Хоть бы дождя не было, порох намочит.
Утром на стене взревел рог – тревога! Мы встали у пушек.
Лучники наложили стрелы на тетивы. С той стороны стены раздавались крики, шум, но какие-то необычные. Пока с этой стороны ворот тихо, я бросился на Ивановскую башню, – посмотреть, что же там происходит. Вот уроды! Татары согнали пленных – женщин, стариков, мужиков – всех, кого захватили в окрестных деревнях и кнутами и силой заставили их разобрать каменный завал в арке ворот. Непослушных рубили саблями, стегали кнутами. Наши ратники стояли в растерянности – не стрелять же в своих.
На стену прибежал воевода, которому донесли о происходящем. На лице его явно читалось замешательство. Что делать? Стрелять в своих? Негоже, на то он и воевода, чтобы своих защищать. Не стрелять – русскими руками завал будет разобран, и на их плечах в крепость ворвутся татары. Наконец, воевода принял решение – самых метких лучников – на стену. Когда приказ был выполнен, молвил им:
– Выбивайте татар, тогда пленные будут работать медленно. С этой стороны прокричите им – пусть уберут камни сверху, сделают лаз и через него ползут в крепость.
Лучники стали выцеливать в толпе татар и пускать стрелы, крымчаки ответили тем же. Работа по разбору завала почти прекратилась.
Вдруг, как по команде, стрельба с татарской стороны прекратилась, и татары бросились в переулки города. Это что еще за трюк? Чего они удумали?
На улицах, в отдалении послышался шум битвы. Его нельзя было спутать ни с чем. Крики, звон сабель. Воевода прислушался:
– Никак великий князь московский Василий Иоаннович помощь прислал? – На лице его смешались радость и сомнение. А ну как это хитрость татарская – бросятся русские из крепости на подмогу своим, раскрыв ворота, а татары ворвутся в крепость? Такие случаи уже были.
– Воевода, дозволь на вылазку сходить? – обратился я к нему.
– А, это ты. Лазутчик знатный да удачливый. Давай, милый, узнай – игру опасную затеяли крымчаки, или на самом деле наша рать к нам пробивается? Иди с Одоевских ворот, они не завалены каменьями. Туда же и вернешься.
Сопровождаемый сотником, я подошел к Одоевской башне и, обвязанный веревками, опустился со стены. Белым днем, один, с внешней стороны стены, я чувствовал себя неуютно.
Пригнувшись, я стремглав бросился к избам – по крайней мере здесь можно не опасаться стрелы спрятавшегося лучника. Петляя между избами, перепрыгивая через заборы, направился к месту битвы. Только вывернул из переулка, как попал в гущу боя.
Рядом со мной, буквально в трех шагах трое татар бились на саблях с русским ратником. Ему приходилось тяжело – татары заходили с боков, а тот, что был в центре, непрерывно вертел саблей, не давая русскому отбивать нападения с флангов. Участь боя была бы предрешена, не вмешайся я. Выхватив саблю, я всадил ее ближайшему татарину в спину и для верности провернул; ее, выдернув оружие, с разворота ударил второго снизу под подбородком, снеся голову; третьего прикончил сам ратник. Тяжело дыша и утирая обильный пот, струившийся по лицу, ратник с перерывами вытолкнул из пересохшей глотки:
– Спа… си… бо.
– Не за что. Это что за войско? Я воеводой тульским послан лазутчиком.
– Передовой полк великого князя московского Василия Иоанновича; мы в Коломне были, когда гонец туда прискакал от вашего воеводы. Мы сразу на коней – и выручать Тулу.
– Вовремя поспели – мы уже думали, последний день наш сегодня. Где у вас главный?
– На той улице, – ратник махнул рукой, – маловато нас, всего две тысячи.
М-да, не густо. Но удара даже и одного полка хватило, чтобы татары ослабили стальную хватку крепости. Теперь надо пробиться к их воеводе.
Перебегая между избами, я стал пробираться к нужному месту. Осторожно выглянул из-за угла. Спиной ко мне, стоя за высоким крыльцом, татарин со скоростью пулемета доставал из колчана стрелы и пускал их в невидимую мне цель.
В два прыжка я долетел до него. Он еще успел повернуть голову, но это было последнее движение в его жизни. Куда это он так увлеченно пускал стрелы? Ага, вот оно что! В конце переулка русские дружинники, составив щиты, построили нечто вроде римской «черепахи», защищая кого-то от стрел. Поверх щитов был виден лишь позолоченный шлем. Мне как раз туда.
За избами я пробрался к ратникам, по дороге срубив еще одного татарина. Зашел с тыла и, крикнув по-русски, чтобы не стреляли, вышел. Не хватало в пылу боя получить стрелу от своих.
За щитами дружинников стоял воевода – незнакомый мне дородный, густо заросший бородой, в золоченном шлеме и таком же панцире, в синем плаще. Ага, стало быть – не князь. Тех сразу можно узнать по красным плащам. Поклонившись, я доложил, что являюсь лазутчиком тульского воеводы. Послан из крепости, чтобы узнать – не провокация ли татарская и надо ли чем помочь?
– Надо, сам видишь – татар много, пусть ударят им в тыл.
Я кивнул и помчался в кремль. Где можно, пробегал вокруг изб, где было затруднительно – проходил сквозь стены.
Меня уже ждали. На стене крепости маячил сам воевода с ратниками. Не успел я обвязаться веревкой, как меня споро втащили.
– Ну, чего вызнал?
– Наши, передовой полк из Коломны. Их всего две тысячи. Жаркая сеча кипит. Просят помочь, ударить татарам в тыл.
Лицо воеводы просияло:
– Добрая весть!
Воевода начал отдавать распоряжения, и вскоре все ратники – дружина, стрельцы были готовы к выступлению. Ополченцы и горожане остались в крепости.
Выйдя из ворот, наша рать разделилась на три колонны, и каждая своим переулком быстрым шагом направилась к месту сечи. Хотелось быстрее, но бежать – плохо; сорвешь дыхание – в бою не восстановишь.
Мы с ходу ударили татарам в тыл, почти одновременно из всех переулков. На бывшей торговой площади образовалась суматоха – вперемежку наши, татары. Над площадью стоял звон оружия, крики на русском и татарском. Крымчаки оказались в клещах – впереди передовой полк, сзади – ратники из крепости. Внезапного удара сзади крымчаки не выдержали.
Через несколько минут боя в страшной сече трупы татар устилали землю. Это на коне татарин силен, засыпая из лука стрелами неприятеля, пеший же бился хуже – защиты почти нет – так, металлические пластины на халатах, редко у кого кольчуга. Сплошных панцирей нет ни у кого, шлемы не прикрывают шею.
Дрогнули татары, бросились в боковые переулки, начали вскакивать на оставленных там лошадей. Их уже не могли остановить крики десятников и сотников, стоны раненых товарищей. Победа была полная.
Площадь завалена трупами, остальные убегают. Преследовать не было сил, передовой полк хоть и на конях пришел, понес большие потери. Тульские же ратники были пешие. Так и ушли татары из города, побросав захваченные в других городах трофеи.
Не знаю, какими путями, но о победе сразу же узнали в крепости – ворота распахнулись, и на улицы высыпали горожане и ополченцы. Все радовались, обнимались. Кто успел припасти заранее – хлебали прямо из горла кувшинов вино и брагу, щедро угощали окружающих.
Пару дней город праздновал победу – по улицам бродили изрядно выпившие горожане и воины, никто не работал. Но все когда-то кончается, и на третий день меня позвали к воеводе. Рядом с воеводой сидел сотник и наш Михаил.
– Вот что, воин ты добрый, а лазутчик просто знатный. Бери кого-нибудь в пару, пройдите по следам татарским. Надо вызнать – где они, не собрались ли с силами, не грабят ли какой другой город?
Я, естественно, выбрал Петра, как своего старого товарища и, оседлав коней, мы пустились вскачь. Не по дороге, а по следу крымчаков. Заблудиться было невозможно – вытоптанная копытами коней черная полоса земли тянулась, петляя на юг. Иногда встречали деревни, обезлюдевшие, с сорванными дверями и пустыми хлевами. Не бродили куры, не мычали коровы, не блеяли овцы. Лишь кое-где в грязи, лениво похрюкивая, лежали свиньи. Тягостное и унылое зрелище. На полях, не везде вытоптанных всадниками, колосилась рожь, да вот только убирать ее было некому. Кто в плен захвачен, кто убит, а кто и в города, под защиту крепостных стен убежать успел.
Мы скакали до вечера, преодолев около тридцати верст. Устали изрядно и, увидев брошенные избы небольшой деревеньки, заночевали.
Насколько я помню, это была последняя деревня перед Диким полем. Здесь кончалась Русь, и начинались владения татар. Казанские татары, крымские татары, ногайцы бороздили эти места, считая их собственностью Орды, хотя как таковая Орда уже распалась на множество улусов и ханств. Вот только привычки великоимперские у татар остались. Надо выбивать. Сильно пока Крымское ханство, не хватает сил у русаков разбить осиное гнездо, но достойный отпор мы давать уже научились.
Встав на заре, позавтракав сухарями с салом и запив водой, я решил разведать путь на коне, о чем и сообщил Петру.
– Валяй, только недолго.
Оставив на его попечение тяжести – щит и копье, я поднялся в седло. Изумрудную зелень деревьев и трав прорезала черная полоса земли. Шла она, огибая овраги да речушки, почти не петляя по Дикому полю на юг, в Крым.
Это мы здорово наладили супостата, что он без оглядки рвет домой. От основного пути никаких ответвлений в стороны, к другим русским городам, не было. Я решил еще немного проскакать вперед. Вдали показались столбы пыли. Приблизившись я увидел отступающих татар. Только картина разительно отличалась от той, что я видел две недели назад. У многих всадников уже не было заводных коней – потеряны в боях, может быть и съедены – удирали-то без припасов, самим лишь бы ноги унести. Да и численность разбитых татарских полчищ едва ли достигала половины, а то и трети от первоначальной. Обоза при них не было – с ним от преследования не оторваться, хотя и преследования не было. Ну и черт с ними, баба с возу – кобыле легче.
Вдали, слева показалась знакомая излучина реки, рядом – изба. Так это же наша застава. Любопытно посмотреть. Надо же – цела. То ли не нашли, то ли жечь не стали, решив, что им самим пригодится.
Я пустил коня шагом, приблизился поближе. Чу! У коновязи татарские кони – маленькие, мохнатые, не знавшие подков и стремян – злые, как и сами татары. Я пересчитал коней – шесть. Интересно, всадников тоже шесть, или трое с заводными конями? Я осмотрелся. Были, конечно, следы пребывания посторонних – конский навоз, какие-то тряпки рваные на обочине тропинки.
Медленно, стараясь не шуметь, приближался я к ограде заставы. Ворота нараспашку, из избы – голоса татарские. Вроде спорят – не поделили чего? Сейчас я вам помогу.
Сзади раздался хруст ветки. Спину обдало холодом. Татарин? Как же я так опростоволосился? Все это пронеслось в голове в одно мгновение, а тело уже среагировало – я резко ушел влево, но все равно удар по затылку был очень силен. Из глаз посыпались искры, голова закружилась, и я провалился в темноту, лишившись сознания.
