Интермедия
Алая трава Виксберга
Две недели по берегам Миссисипи и Теннесси стелились пахнущие серой облака, три дня гремел гром. Потом залпы в который раз смолкли — и окруженные пошли на прорыв.
Никакого рассыпного строя — для изысков не осталось места. Только ряды людей, только сверкание штыков над головами, только надвинутые на глаза козырьки кепи, словно от дождя. Стены из людей. Ходячие валы Виксберга. Люди, потерявшие надежду — но не мужество.
Две недели назад на помощь осажденным спешили три армии — где они? Где Шерман? Где Мид? Где сам Грант?
Разбиты. Опрокинуты. Реки запружены минами, и канонеркам Севера не подать помощи своим солдатам. Они стояли, когда у них закончилась говядина, и хлеб, и крысы с кошками, — пока были порох и снаряды. От них никто такого не ждал: ни собственное командование, второпях бросавшее на помощь все, что удавалось наскрести, ни враг. Разве что Джордж Томас, их командир. «Скала Чикамоги». Человек, который спас что-то, когда спасать было нечего. Генерал, которому пришлось подбирать ошметки армий — Роузкранца, а потом и Гранта. Сделать из беглецов — воинов, из трусов — храбрецов.
Три месяца он держал осаду. Не штурмы и бомбардировки вынудили его оставить укрепления. И не всесильный голод.
Пока у защитников Виксберга оставалась надежда на помощь извне — они стояли. Теперь надежда исчезла — и скала сорвалась с места, разбрасывая все заслоны, как гнилой плетень.
Томаса сторожил Джонстон — очень умный, очень распорядительный и чрезмерно осторожный. Разумеется, он отступил. Лучше бы там был Лонгстрит — но старый боевой конь был нужен против Гранта. А мозговитый Джо все просчитал. Он оставил — нарочно, что ли? — на пути голодных янки обоз. Не артиллерийский. Провиантский.
Прежде, чем Томас оторвал солдат в синем от вожделенной кукурузы — а три месяца назад они овощным концентратом брезговали, — прошло три часа. Три решающих часа. Армия Теннесси, сбивая ноги, перекрыла путь. Идти северянам некуда.
Но они — идут.
— Потому, что ими командует виргинец…
Голос за спиной — кажется, полковник Винейбл — не прав. Мужество — не монополия Юга, а Север переменился в этой войне не меньше. Вперед идут не беглецы первых месяцев войны, а ветераны, над головами которых вьются изрешеченные пулями знамена, и клекочет орел… Да, живой орел, герой поневоле, за лапу привязан к насесту. В этом весь Север! Они сражаются не за выживание страны, не за право на образ жизни. И уж, конечно, не за свободу негров. Хотя сама идея об освобождении чернокожих недурна…
Единство Союза? Словесная труха. После Геттисбергского послания Ли не раз слышал, как жаловались пленные северяне:
— Вам теперь есть за что драться… А нам?
Но есть еще слава полков, корпусов и бригад, чувство общности с людьми, шагающими в том же строю, гордость и достоинство. Два года назад этого не было. Теперь есть. Юг за три года войны создал государство и армию… на флот сил не хватило, так ветром русских принесло.
У янки было государство — которому сам Ли почел бы за честь служить, что до распада страны и делал. С флотом, теперь ясно, ничего у них не получилось. Но вот армию они создали. И теперь солдаты этой армии идут вперед. Хорошо шагают. Широко. Молча, и оттого лишь более грозно.
Их следует расстрелять из пушек — и пушки армии Теннесси заходятся в кашле. Их мало, и они невелики. Остальные — подбиты, брошены, отстали. Не артиллерия решит судьбу дня. Подходят все новые полки. Наполеон, говорят, знал поименно старую гвардию… Старик Ли, увы, не столь крепок памятью. Но тем, кто проходит сейчас мимо, предстоит останавливать врага во встречной схватке. И им понадобится каждая капля мужества, которую может придать солдатам командующий.
Значит, пришло время последнего резерва.
— Я хочу, чтобы каждый солдат знал: я здесь, с вами! — и, тихо, человеку с золотом на рукавах и большими звездами на вороте: — Какая это бригада?
— Техасская, сэр!
Хорошая часть. И все-таки бригада — это мало. А потому…
— Техасцы всегда впереди!
Шпоры щекочут брюхо коня, мелькают кричащие ряды. Не это ли так любит Гикори Джексон? Впереди который по счету решающий бой. Он определит, сможет ли Конфедерация удержать чашу весов еще несколько месяцев. Так пусть Господь судит, стоит ли продолжать бесконечные усилия… Вот будет пуля в лоб — а с ней покой и отдых…
Вот и первые шеренги. Поднять шляпу, помахать солдатам, чтоб видели — командующий действительно с ними.
— Держи генерала! Назад его! Береги Седого Лиса!
Чьи-то руки перехватывают уздечку, держат стремя…
— Совсем сдурел! Что мы будем делать, если его убьют?
И вот снова — командный пункт на пригорке, спешащие мимо, в битву, полки…
От техасской бригады не осталось и трети. Конь осторожно ступает по победному полю. Вот палка-сигнум, на которой сидел орел из плоти и перьев, рядом бьется перепуганная птица. Древние сравнивали воинов в храбрости с орлами, но нынешние сражения может выдержать только человек.
Вот солдаты… да, из техасской бригады, но и из других тоже. Почти как тогда, после Геттисберга и атаки Джексона. «Дивизия построена», а в строю нет и трети. Но Джексон докладывал лично, а Грегг, заменивший командующего во главе техасцев, отрапортует разве на Страшном суде…
Они слышали о новой награде — венках. Нашелся и знаток античности. А потому…
— Это вам, сэр.
Венок — не из золота или серебра, не из ветвей благородных деревьев и прекрасных цветов, — на этот венок пошла трава поля боя, скупо политая кровью его солдат и вражеской, без счета.
Генерал Ли: Старуха Ли, Король-Землекоп, Масса Роберт, Седой Лис… Так менялось его прозвище.
Он оставил восточный театр — по просьбе президента. Тогда ему казалось, что Джексон — доросший до собственной армии, хотя расставаться с ним было что руку себе отрубить — сумеет удержать Мэриленд достаточно долго, чтобы он, Ли, успел отбросить янки на западе и вернуться.
Вернуться не довелось. У Севера всегда находилась еще одна армия, еще один генерал, еще один речной флот. Что ж, янки, убитые здесь, не пойдут в атаку в Глуши и на Полуострове…
