Глава 17. Наказать наглеца!
– Ваше императорское величество, – заскочил в салон флаг-капитан Кетлинский, – разрешите доложить обстановку командующему флотом?!
– Разумеется. Надеюсь, я не помешаю?
– Ни в коем случае, – посмел прервать монарха адмирал. – Докладывайте, Казимир Филиппович!
– Только что пришла телеграмма из Феодосии: «Бреслау» обстрелял город…
– Результаты?
– Предварительно: минимальные – несколько раненых.
– Понятно…
Андрей судорожно начал прокручивать события последних дней: «Бреслау» с эсминцами просочился в акваторию Черного моря. Свое присутствие нигде не обозначил. Хотя наверняка имел цель…
Во время Зонгулдагской операции попытался оттянуть на себя часть флота… Хотя не факт…
Пропал после этого на неделю – явно отдыхал и бункеровался в Трапезунде или Синопе.
Теперь решил…
– Ваше величество, – Андрей решил, что наглость – второе счастье. – Немцы специально решили устроить «салют» в честь вашего визита в Крым…
– Это я понял, Андрей Августович, – улыбнулся император. – Как отреагируете?
– Осмелюсь доложить, ваше императорское величество, – снова влез в диалог Кетлинский, – я уже отдал распоряжения «Кагулу», который дежурил около Ливадии, лечь на курс предполагаемого перехвата к Босфору. Туда же предлагаю…
– Туда же немедленно отправить «Память Меркурия», – перебил своего флаг-капитана Эбергард. – То есть не туда же, не к Ливадии, а на перехват того самого предполагаемого курса к Босфору. Первому и Четвертому дивизионам та же задача. Но каждый ищет самостоятельно. «Новикам», если обнаружат противника, постараться связать его боем до подхода крейсеров, а эсминцы Четвертого пусть только сидят на хвосте у «Бреслау» и наводят на него остальных. Все ясно?
– Так точно, ваше высокопревосходительство! Разрешите выполнять?
– Разумеется.
Кетлинский вышел, а Эбергард повернулся к императору:
– Ваше величество, прошу простить, но я должен отправиться на мостик. Желаете пройти со мной?
– Не хочу вас стеснять своим присутствием. Ступайте выполнять свой долг перед Россией, Андрей Августович. Я вернусь на берег. Провожать меня не надо. И да поможет вам Бог! Ступайте!
С мостика «Георгия Победоносца» было видно, что на назначенных в погоню кораблях спешно разводили пары.
– Какую готовность доложили с «Памяти Меркурия» и эсминцев? – немедленно спросил Кетлинского с юношеской проворностью взлетевший вверх по трапу адмирал.
– Остроградский обещал выйти в море через полчаса, дивизионы – через пятнадцать-двадцать минут. «Гневный» готов дать ход прямо сейчас.
– Пусть снимается с якоря. Остальные догонят. Дорога каждая минута. Только бы зацепиться за этих чертовых колбасников, а там, даст бог, не упустим…
Как только на эсминце разобрали сигнал со штабного «Георгия», корабль уже через несколько минут снялся с якоря и, набирая ход, двинулся в море. В столь быстром выходе не было особой заслуги экипажа и командира – Андрей с самого начала войны распорядился, чтобы один из четырех скороходов-«новиков» постоянно находился под парами на случай экстренной необходимости. Вот сейчас это и пригодилось.
Но, даже учитывая то, что «Гневный» имел некоторую фору по сравнению со своими собратьями по дивизиону, сработано было в высшей степени оперативно.
– Браво, Черкасов! – не удержался командующий. – Передайте, что я выражаю им особое удовольствие за быстрый выход.
Через пять минут в море проследовал «Дерзкий» кавторанга Молоса, а еще через пять – «Беспокойный» и «Пронзительный», которыми командовали Зарудный и Борсук. «Гончие» еще не набрали своих рекордных скоростей, но по тому, как они ускорялись, было достаточно ясно, что весьма скоро стрелки их лагов подойдут к тридцатиузловой отметке.
Через некоторое время вслед за «нефтяными» эсминцами порт покинули и «угольщики»: «Лейтенант Пущин», «Жаркий», «Жуткий», «Живой» и «Живучий». Скорость они имели значительно более скромную: двадцать четыре – двадцать пять узлов, но им ставилась соответствующая задача: обнаружить супостата (если повезет), прилипнуть к нему как банный лист и звать через эфир тех, кто способен дать бой германо-турецкому крейсеру.
Последним, как и ожидалось, выбрал якоря «Память Меркурия». Теперь все корабли, назначенные в погоню, вышли в открытое море. Гончие спущены… Оставалось только ждать…
– Ваше высокопревосходительство, – на мостик поднялся Шеен, – радио с «Кагула».
– Читайте.
– «Наблюдаю дым на траверзе Ливадии приблизительно в сорока милях от берега и пятнадцати от себя. Предположительный курс зюйд-вест. Полным ходом иду на сближение».
– Добро. Передайте это миноносцам и Остроградскому. Неизвестно, те ли это, кто нам нужен, но хоть какая-то зацепка… И на «Кагул»: докладывать обстановку каждые десять минут.
– Есть! – откозырял лейтенант и помчался в радиорубку.
Через полчаса всякие сомнения исчезли: русскому крейсеру никак не удавалось приблизиться к подозрительному дыму. Это значило только одно – обнаружен именно «Бреслау». Ни один другой большой корабль в Черном море не мог ходить с такой скоростью. Охота началась…
… – Как дела, Карл? – окликнул вахтенного офицера командир «Бреслау» – «Мидилли» Пауль Кеттнер, поднимаясь на мостик.
– Горизонт чист, господин фрегаттен-капитан, – немедленно отозвался вахтенный офицер лейтенант Денниц, – держим восемнадцать узлов, никаких происшествий не было.
– Хорошо. Будем надеяться, что все хорошо и закончится…
Однако, несмотря на эти слова, лицо командира явно выражало, что настроение у него отнюдь не является хорошим.
– Как оцениваешь прошедшую операцию, Карл?
– По-моему, все прошло прекрасно – как раз во время визита русского царя в Крым мы показали, что русские портовые города не могут чувствовать себя в безопасности, – недоуменно посмотрел молодой офицер на Кеттнера.
«Мальчишка, – подумал про себя фрегаттен-капитан. – Хотя ничего удивительного – двадцать три года, лишь бы повоевать… А то, что самый ценный корабль германо-турецкого флота подвергается нешуточному риску только ради того, чтобы пострелять по безоружному городу, по его мирному населению, в голову молодому лейтенанту не приходит…»
– С кормового мостика передают: на правом траверзе дым, – доложил сигнальщик.
Оба офицера немедленно метнулись на соответствующее крыло мостика. Вдали действительно можно было различить далекий дымок.
– Как думаешь, сколько до него?
– Миль двадцать, вероятно.
– Вряд ли. Пятнадцать, не более… Увеличить ход до двадцати двух узлов.
Приказ был немедленно передан в машину.
– Аларм? – Лейтенант ждал очередных распоряжений командира.
– Пока не требуется. Не на крыльях же они летят. А через два часа стемнеет. Так что в любом случае на дистанцию открытия огня им не выйти.
– Тогда, может, увеличить ход еще? Чтобы оторваться поскорее.
– Не стоит. Не стоит насиловать машины и машинистов ради пары не так уж и необходимых сейчас узлов. Капризная штука эти механизмы, а нам сейчас только какой-нибудь аварии не хватало…
– Два силуэта прямо по курсу!.. Третий! – резануло криком сигнальщика.
Находящиеся на мостике дружно развернулись к носовым румбам. Офицеры вскинули к глазам бинокли.
– Дьявол! – ругнулся Дениц. – Почти нет дыма…
– Да, – отозвался Кеттнер. – Можно себя не обманывать – это большие русские миноносцы. На нефтяном топливе. Больше некому. Объявляйте тревогу!
Отсеки крейсера наполнились режущим барабанные перепонки звоном, палубы загудели от топота матросских ботинок – экипаж стал разбегаться по местам, предписанным боевым расписанием. Один за другим появлялись немецкие моряки возле орудий, дальномеров, элеваторов, машинных механизмов и так далее…
– Четвертый корабль! – неумолимо прозвучал голос сигнальщика на мостике.
– Поворот влево на двадцать градусов! – Фрегаттен-капитан делал попытку оттянуть момент боевого контакта с «новиками».
Встреча с одним или двумя русскими эсминцами не представляла для «Бреслау» серьезной опасности: крейсер обладал значительно более серьезным артиллерийским вооружением, чуть ли не впятеро превосходил каждый корабль Первого дивизиона по водоизмещению, а значит, имел большую боевую устойчивость и являлся более стабильной артиллерийской платформой. Борт прикрыт броневым поясом, что тоже немаловажно.
Но четверка… Суммарный бортовой залп этих больших миноносцев противника превосходил оный у «Бреслау» более чем вдвое, мишенями они являлись значительно меньшими и скоростными. К тому же вести нормальный огонь имелась возможность только по двоим из четверых, остальные будут стрелять по кораблю Кеттнера совершенно безо всяких помех… А еще и крейсер на хвосте…
Вражескому дивизиону совершенно необязательно топить противника – достаточно только сбить ход, зажечь пожары на палубе… И тогда не спасет даже ночь…
… – Горизонт чист! – в очередной раз отозвался сигнальщик на запрос командира. – Нагоняет «Дерзкий».
– Пропустим. – Это Черкасов сказал уже своему старшему офицеру.
Хоть догоняющий эсминец в этот раз и не нес брейд-вымпела командира дивизиона князя Трубецкого (слишком быстро пришлось сниматься с якоря, и капитан первого ранга не успел прибыть с берега), но «Дерзкий» уже пообвык ходить головным, так что не стоило нарушать привычный строй.
– Да уж, Василий Нилович, – продолжил старшой, – это вам не прошлая война – там нам постоянно удирать приходилось, а теперь сами супостатов гоняем…
– Ничего удивительного, Сергей Николаевич. Как говаривал Наполеон: «Бог всегда на стороне больших батальонов». Есть чем гонять – вот и гоняем. Только сначала найти этого «Бреслау» надо, тогда и нагоняемся.
Хотя, чего там скрывать, на душе у Черкасова было действительно радостно: вспомнился Порт-Артур, где он служил старшим артиллеристом на броненосце «Пересвет», вспомнилось, как постоянно торчали в порту, опасаясь встретить в море превосходящие силы японцев (а адмирал Того действительно имел подавляющее превосходство), вспомнил то единственное сражение с вражеским флотом, когда победа была так близка, но «золотой снаряд» вывел из строя русский флагманский броненосец и пришлось возвращаться в осажденный Артур, где «Пересвет» вместе остальными нашел себе временную могилу, а потом снова воскрес, но уже под японским флагом…
Сейчас все было по-иному. Теперь русский Черноморский флот безраздельно господствовал на море, и сегодня, если повезет, может, удастся вколотить очередной гвоздь в гроб врагов России…
– Дым на левом крамболе!
На других эсминцах это тоже заметили, и через минуту с «Дерзкого» просигналили к повороту. В том, что начинается атака на немецкий крейсер, никто на дивизионе почти не сомневался.
Русский отряд двигался на цель с запада, в лучах заходящего солнца, слепивших немецких сигнальщиков, дыма «новики» почти не давали, поэтому удалось сблизиться с крейсером до девяноста кабельтовых, прежде чем на нем заметили опасность и «Бреслау» стал отворачивать с прежнего курса.
– С «Дерзкого» сигналят: «Самый полный ход!»
– Разумно, – кивнул головой командир «Гневного». – Передайте в машину.
Действительно, больше не было никакой необходимости скрывать свое присутствие, и из труб эсминцев все сильнее и сильнее повалил дым, а стрелки на лагах стали приближаться к тридцатиузловой отметке. Стремительные «борзые» Черноморского флота легко вспарывали воду форштевнями, и не оставалось сомнений, что до темноты они настигнут того, за кем гонятся.
– Сколько до захода солнца? – обратился Черкасов к штурману.
– Час сорок, Василий Нилович.
– На дальномере!
– Семьдесят два кабельтова.
– Не успеваем, черт побери! Особенно, если немцы покажут нам корму…
– Пока идут прежним курсом, вероятно, с оста их поджимает «Кагул». В принципе уже сейчас можно попытаться добросить снаряд из баковой пушки до их борта, хотя вероятность попасть, конечно, на таком расстоянии ничтожна.
– Не будем зря расстреливать боезапас, Сергей Николаевич, – шансы добиться попадания нулевые. Подождем еще хотя бы с полчаса.
– Могли бы и поужинать в это время, – попытался пошутить старший артиллерист Политковский.
– А вот про ужин забудьте, Валериан Станиславович, – хмуро ответил старший офицер. – Во всяком случае, до Севастополя считайте, что кают-кампании на корабле нет.
– А в чем дело?
– Опрокинулась банка с медом. Вероятно, при резком изменении курса. Подогрелась грелками парового отопления… Запах пренеприятнейший. Да и мебель на этой смазке вальсирует по всему помещению, размазывая мед по палубе… Несколько часов отдраивать придется, а сейчас совсем не до этого. Так что придется удовлетвориться сухим пайком с чаем. И то, когда колбасники позволят…
– «Дерзкий» открыл огонь! – Крик сигнальщика слился с долетевшим звуком выстрела.
– Ну что же, начнем и мы, – посуровел Черкасов. – Господа, прошу разойтись по своим местам. Начинайте, Валериан Станиславович. И, пожалуй, накиньте с пяток кабельтовых относительно показаний дальномера.
– Есть!
Через полминуты промычал ревун, и носовое орудие эсминца рявкнуло выстрелом.
Офицеры на мостике вскинули к глазам бинокли.
– Все равно недолет.
Теоретически стодвухмиллиметровое орудие било более чем на восемьдесят кабельтовых, но на практике, да еще с постоянно «кивающего» носа корабля на таких дистанциях рассеивание снарядов было огромным, так что ни о какой прицельной стрельбе речи идти не могло, надеяться можно было только на удачу.
Сзади один за другим грохнули своими пушками «Беспокойный» и «Пронзительный». Тоже безрезультатно.
В дальнейшем эсминцы не торопились со стрельбой, открывая огонь строго по очереди, после падения снаряда своего собрата по дивизиону. Прошло четверть часа, но ни одного попадания так и не наблюдалось. А «Бреслау» открыл ответный огонь всем бортом. Тоже безуспешно, но всплески его снарядов, во-первых, действовали на нервы русских моряков, а во-вторых, несколько осложняли наводку.
– Давайте уже бить просто на максимальную дистанцию, – обратился Черкасов к артиллеристу. – Глядишь, хоть трубу или мачту зацепим. И дайте очередь из трех выстрелов, а там уже посмотрим на результаты.
Орудие дало три выстрела с интервалом в десять секунд.
– Есть, господа! Есть!!! – не сдержал своего ликования Черкасов, когда на третьей трубе крейсера блеснуло огнем разрыва. – Лейтенант! Еще серию!
Приказ был выполнен, баковая исправно послала еще три снаряда в сторону неприятеля, но на этот раз безрезультатно.
Ничего удивительного: на таких дистанциях ведется фактически стрельба по площадям, ни о каком прицельном огне из такой «скромной» пушки, как те, что имелись на эсминцах, речи быть не может. И снаряды не идеально одинаковы, и пороховые заряды в гильзах хоть чуть-чуть да отличаются по массе, корабль, а значит, и ствол орудия, пусть и немного, но валяет с борта на борт и пошатывает с носа на корму. При расстоянии до цели более чем в шесть с половиной миль это вызывает такое рассеивание… Не говоря уже о том, что бой ведется не на параллельных курсах, а на сходящихся под достаточно острым углом.
Но пушки дивизиона продолжали исправно стучать выстрелами вслед германскому крейсеру, и вскоре было замечено еще одно попадание в его корму.
Правда, и «Бреслау» отметился близким разрывом у борта «Гневного». В результате русский эскадренный миноносец получил несколько осколочных пробоин в борту и ранило матроса, стоявшего на подаче снарядов у носовой пушки.
Но это был единственный успех немецких комендоров – лучи заходящего солнца били в глаза, что никак не способствовало точности их стрельбы.
– Сколько до захода солнца? – снова спросил у штурмана Черкасов.
– Чуть больше часа.
– Зараза!.. Дальномер!
– Шестьдесят три с половиной кабельтова.
– Василий Нилович! – обратился к командиру Политковский. – С кормового плутонга передают, что скоро могут открыть огонь.
– Добро! Пусть начинают без команды, как только посчитают возможным… И вот еще: передайте в погреба баковой – пусть готовят зажигательные. Где-то через полчаса начнем стрелять ими. Кровь из носа нужно подпалить эту германскую лоханку до темноты, иначе потеряем и вряд ли ночью отыщем.
– Зажигательными можно стрелять не более чем на тридцать кабельтовых, – возразил артиллерист. – Вряд ли мы успеем за оставшееся время подобраться так близко.
– И тем не менее. Если вдруг повезет – потом локти себе изгрызем, что вовремя не подсуетились…
С кормы ударило выстрелами. Значит, еще две артустановки присоединились к обстрелу, не опасаясь зацепить снарядами конструкции собственного корабля или контузить оные дульными газами. Через минуту «Дерзкий» также заработал по цели всей своей артиллерией. Еще через три и «Беспокойный» последовал примеру впереди идущих собратьев по строю. Результаты не замедлили сказаться: сначала блеснуло огнем на борту «Бреслау», а потом наблюдался явный разрыв в районе кормовой надстройки. Но все это были лишь комариные укусы для крейсера – хода он не убавил и продолжал интенсивно огрызаться огнем.
Однако плотность огня русских миноносцев увеличилась в два с половиной раза, что не могло не сказаться на результатах: рвануло на первой трубе, затем в районе баковых орудий, под кормой…
– Молодец Нечипоренко! – азартно выкрикнул сигнальный кондуктор прямо под ухом командира «Гневного». – Так их! Бей в самую говядину!!
Черкасов только усмехнулся в усы и не стал одергивать азартного сверхсрочника. К тому же кавторанг и сам почти не сомневался, что граду попаданий в «Бреслау» дивизион обязан именно наводчику второго орудия его эсминца.
Если человека, представляющего одно целое с лошадью, можно назвать кентавром, то как назвать комендора, слившегося со своей пушкой? А Остап Нечипоренко являлся, казалось, именно таким существом. Из своей четырехдюймовки он лупил в цель так же точно, как сибирский охотник из ружья…
– Кажется, наш визави слегка сбавляет ход, – неуверенно произнес старший офицер «Гневного».
– Сплюньте, Сергей Николаевич! – Черкасов боялся поверить в удачу раньше времени.
– До крейсера пятьдесят восемь кабельтовых, – донеслось с дальномера в ответ на сомнения командира.
– «Беспокойный»!!!
Все, кто находился на мостике, немедленно оглянулись на следующий в строю корабль.
А тот, сильно паря, отворачивал в сторону с генерального курса. Можно было не сомневаться – перебит паропровод. Это и подтвердил через минуту сигнал с поврежденного эсминца. «Беспокойный» вывалился из погони, на его помощь рассчитывать уже не приходилось.
– Все-таки картонные у нас кораблики, господа, – с горечью произнес Черкасов, – одно попадание, и…
– Всегда приходится чем-то жертвовать, Василий Нилович, – отозвался старший офицер. – В том числе и за нашу рекордную скорость. Да и просто повезло колбасникам с попаданием.
– Да понимаю я, Сергей Николаевич. Бывает… Помните, сам Нахимов сказал: «Не каждая пуля в лоб…» И тут же был убит именно пулей в лоб…
– «Бреслау» отвечает из четырех орудий! – обратил внимание остальных офицеров Политковский.
В самом деле: в бинокли было несложно рассмотреть, что на борту вражеского крейсера при каждом залпе вспыхивает на один огонек меньше, чем раньше. То есть одно из бортовых орудий противника хотя бы временно вышло из строя.
Тем временем «Пронзительный» занял место покинувшего строй собрата и работал уже всей своей артиллерией.
То есть на четыре выстрела с германского корабля русские отвечали девятью, а если учесть, что артсистемы эсминцев более скорострельны, выпускают снаряды, которые хоть чуть-чуть и уступают немецким по калибру, но на полтора килограмма тяжелее и содержат больше взрывчатого вещества…
С постоянным уменьшением дистанции все больше увеличивался относительный ущерб, который наносился «Бреслау» по сравнению с преследователями. На баке «Дерзкого» полыхнуло взрывом, и его носовое орудие замолчало на несколько минут. Но в отместку Первый дивизион «наградил» противника пятью попаданиями. На крейсере разгорелся сильный пожар в корме, вышла из строя еще одна пушка стреляющего борта, пробило первую трубу, что сразу вызвало потерю еще полутора узлов хода.
– Клаус! На лаге только двадцать один узел, – почти кричал в машину Кеттнер. – Делай что хочешь, но прибавь оборотов!
– Я не бог, Пауль, – донесся в ответ усталый голос из утробы корабля. – Первая кочегарка задымлена так, что находиться в ней невозможно – уже пятерых кочегаров унесли в лазарет без сознания. Люди падают от усталости. Пришли два десятка матросов на подмену, тогда, может, еще узел выжмем…
– Где я тебе людей возьму? Снаряды подносить некому, пожары тушить… Отдохнем в могиле, дружище. И постарайся объяснить своим кочегарам, что сейчас она к нам очень близка. Не стоит торопиться на встречу с ней.
– Пауль, – на мостик поднялся старший офицер крейсера корветтен-капитан Кемпке, – в кают-кампании пожар. Сильный пожар. Тушить некому. Предварительно двадцать семь человек убито. Сорок раненых…
– Зачем ты все это мне говоришь? – огрызнулся Кеттнер. – Мы ведем бой, потери неизбежны. Что-то хорошее скажешь?..
– Русский крейсер открыл огонь! – прервал общение офицеров крик сигнальщика.
– Дьявольщина! – ругнулся командир. – Этого нам еще недоставало! Какая дистанция?
– Девяносто кабельтовых, – ответили с дальномера.
Два водяных столба от падения шестидюймовых снарядов выросли приблизительно в трехстах метрах от борта «Бреслау».
– Пока недолет, – прокомментировал Кемпке. – Но для пристрелочного залпа очень неплохо.
– До захода солнца сорок минут. Вполне может успеть зацепить нас парой своих снарядов.
– Знаешь, Пауль, когда я служил в африканских колониях, местные охотники говорили, что четыре гиены могут одолеть льва. Теперь я в этом убеждаюсь…
– Если принять твою аналогию, то сейчас на помощь гиенам спешит еще и буйвол…
В этот момент очередной снаряд с эсминцев разорвался на баке. Несколько осколков провизжали вокруг тех, кто находился на мостике.
– Думаю, что стоит перейти в боевую рубку.
– Согласен, нечего бравировать напрасно.
Пока спускались в рубку, были отмечены еще два попадания в крейсер – действенность огня с неумолимо приближающихся эсминцев становилась все более эффективной. Причем один из снарядов угодил во вторую трубу, здорово ее раздраконив. Ход «Бреслау» упал до девятнадцати узлов. Ко всему вдобавок, очередной залп носовой башни «Кагула» лег под самым бортом, засыпав палубу осколками.
– Открыть огонь левым бортом по крейсеру, – распорядился Кеттнер.
– Далеко, господин фрегаттен-капитан, – отозвался старший артиллерист. – До противника восемьдесят пять кабельтовых, он за пределами досягаемости нашего огня.
– Я знаю. Но бейте на пределе, хотя бы своими всплесками сбивайте ему наводку, сейчас не та ситуация, чтобы экономить снаряды.
Пять орудий левого борта послушно загрохотали выстрелами в сторону самого грозного из преследователей. Без данных с дальномеров, которые были задействованы в перестрелке с миноносцами, просто на пределе своей дальнобойности пушки «Бреслау» посылали сталь и взрывчатку навстречу приближающемуся врагу. Без надежды попасть в него только ради того, чтобы помешать попасть в себя…
– К черту! – опять чертыхнулся Кеттнер. – Поворот тридцать градусов влево. Привести русские миноносцы за корму. До темноты двадцать минут; или она успеет нас накрыть, или мы прокляты. Если повезет – успеем к утру добраться до Самсуна.
– Там же нет угля.
– Лучше без угля ржаветь в турецком порту, чем на дне моря…
… – До «Бреслау» тридцать кабельтовых! – прокричал сигнальщик «Гневного».
– Ну вот, не зря зажигательные готовили. Валериан Станиславович, прикажите подавать к носовой хлопушке именно их.
К германскому крейсеру, с дискретностью в десять секунд, понеслись снаряды, снаряженные термитной смесью. Они не давали осколков, не контузили врагов взрывной волной, но их начинка, смесь алюминиевого порошка с окисью железа, при попадании давала такой страшный жар, что воспламенялась не только древесина палубы или краска на металлических конструкциях – термит прожигал и стальную палубу. А провалившись сквозь нее, находил, как правило, предостаточно «пищи» для того, чтобы вскормить зарождающийся пожар.
Именно такой подарок упал на ют спасающегося бегством германского крейсера. Проплавив палубу, он свалился в офицерскую каюту, где воспламенил все, что имело органическое происхождение, но этим не ограничился и «спустился» еще на один этаж – в кладовку…
Еще одну «зажигалку» матросы пожарного дивизиона «Бреслау» просто сбили за борт мощной струей из бранспойта, и тот, полыхнув на прощание пламенем выделившегося в результате реакции раскаленного алюминия с водой водорода, исчез в волнах, но дым от пожара на корме здорово затруднил стрельбу паре ютовых орудий крейсера. А отбиваться от наседавших русских эсминцев могли на данный момент только они. То есть теперь уже не могли…
Хотя сбить «Дерзкий» с атакующего курса успели: немецкий снаряд взорвался под самой скулой головного корабля дивизиона, гидравлическим молотом выбило немалую пробоину в борту, и своим тридцатиузловым ходом эсминец просто насадил носовую переборку на страшный напор воды ударившей в нее. Пришлось срочно сбрасывать ход и отворачивать с курса. Преследовали немца уже только «Гневный» и «Пронзительный». Но и этого было достаточно. Хоть багровый диск солнца уже коснулся горизонта, грозные преследователи уже приблизились на пятнадцать кабельтовых, теперь они уже не потеряют в ночи свою жертву…
А оставшаяся боеспособной пара русских эсминцев склонилась вправо от прежнего курса: уже пора было готовить к бою их главное оружие – торпеды. А уж этого добра на черноморских «новиках» имелось больше, чем на любом корабле данного класса во всем мире: по пять двухтрубных аппаратов на каждом. И командующий флотом несколько месяцев натаскивал именно Первый дивизион на предмет залповой стрельбы самодвижущимися минами.
– Ай да «Кагул»! Ай да браво!! – не сдержал эмоций Черкасов, когда увидел два взрыва на преследуемом крейсере. Два взрыва, явно соответствующих более крупным, чем посылали во врага эсминцы, снарядов. – С такой дистанции и все-таки попал!
На «Бреслау» раскорежило вторую трубу и занялся еще один пожар.
Это был первый и последний в данном бою успех русского крейсера, в дальнейшем обошлись без него, но как же удачно, как вовремя достал германца «Кагул» своими попаданиями…
– До крейсера десять кабельтовых!
– Готовьте первый, второй и третий аппараты, Николай Алексеевич, – передал Черкасов своему минному офицеру.
Задействовать в атаке еще два, те, которые находились рядом со стреляющим кормовым плутонгом, командир «Гневного» пока не хотел. Ну и надо было оставить резерв на случай, если первый торпедный залп окажется безрезультатным.
Шесть торпедных труб стали разворачиваться на левый борт, торпедисты пока еще не приникли к прицелам, но изготовились сделать это по первой же команде. Дело было достаточно привычным: Первый дивизион посвятил много времени тренировкам залповой стрельбы торпедами. И результаты не замедлили воспоследовать – минеры черноморских «новиков» стали вполне уверенно попадать своими грозными снарядами по учебным целям.
Но сейчас цель никак не учебная – огрызающийся огнем вражеский крейсер… И если его снаряд попадет в готовый к стрельбе торпедный аппарат…
– Стрелять с четырех кабельтовых! – отдал приказ Черкасов.
– Так и собирались, Василий Нилович, – немедленно ответил старший минер.
На «Бреслау» маневр русских эсминцев не явился сюрпризом. Немецкие офицеры были достаточно грамотными специалистами, чтобы понять цели противника в финале сегодняшнего боя.
– Две оставшиеся гиены все-таки убьют льва, – мрачно произнес Кемпке.
– Не обманывай себя, Эдмунд, – отозвался Кеттнер. – Это они «львы». Русские. Напрасно наши адмиралы считали, что придется иметь дело с теми, кого японцы разгромили при Цусиме. И они уже это показали под Севастополем. Под Феодосией. В Одесском порту. У Новороссийска, в конце концов… Нам с тобой уже не выжить… Поэтому я не боюсь адресовать проклятья в адрес тех, кто послал нас в эту идиотскую авантюру.
– Лево руль! Лево!! – командир «Бреслау» увидел, как блеснули вспышки минных выстрелов на борту приблизившегося «Гневного».
Крейсер торопился развернуться кормой к залпу, но шесть торпед на тридцатиузловой скорости неумолимо пожирали разделяющее борта эсминца и крейсера пространство…
Одна прошла под кормой, вторая…
Третья угодила прямо под винты, и своим взрывом напрочь лишила крейсер возможности передвигаться.
Еще две прошли мимо, одна затонула на полдороге, но главное было сделано – «Бреслау» стреножен. Он продолжал еще огрызаться из пары действующих на правый борт пушек, но судьба последней надежды германо-турецкого флота на Черном море уже решилась. На рубеж атаки выходил «Пронзительный», и его торпедный залп поставил жирную точку в данном сражении: еще два взрыва окончательно доломали немца, крейсер стремительно завалился на правый борт. Победители стали спускать шлюпки, чтобы отнять у пучины жизни своих недавних врагов…
Солнце, ярко блеснув последней искрой на горизонте, утонуло в море. Эсминцы вонзили в волны бивни уцелевших в бою прожекторов, издали стал подсвечивать подходящий «Кагул», приблизился и залатавший пробоину в носу «Дерзкий». Русские моряки прикладывали все силы, чтобы вырвать из костлявых рук смерти тех, кого еще совсем недавно желали убить. И никакого противоречия в этом нет – сейчас перед ними были не вооруженные враги, а люди. Люди, жизни которых стремилась забрать равнодушная и холодная глубина Черного моря. Пусть они и старались еще несколько минут назад вычеркнуть тебя из списка живущих на этой планете, пусть им тогда удалось убить твоего друга… Пусть!..
Это война. На войне убивают врага. Вооруженного врага, а не беспомощно барахтающегося в воде человека. Который просто исполнял приказ, который ему дала Родина. Как и ты.
И военные моряки всего мира всегда спасали, спасают и, я надеюсь, будут спасать из воды своих поверженных в данном сражении коллег.
И да не оскотинятся они до такой степени, что этого делать не будут!
Хотя и бывали прецеденты в мировой истории… Особенно во время Второй мировой отличались бесчеловечным отношением к экипажам потопленных судов немецкие подводники, воспитанники гросс-адмирала Деница. Того самого Деница, которого сейчас за шкирку втаскивали из холодной воды в свою шлюпку матросы с «Пронзительного».
Всего на четыре русских корабля приняли двести семьдесят немцев и турок. Темнота помешала отнять у смерти больше. Командира «Бреслау» среди спасенных не оказалось.
