Предупрежденные о неэффективности штурма на хапок казаки и не пытались его делать. Атаманом в походе на Азов, как и в реале, был Михаил Татаринов, умный и опытный военачальник, умевший слушать и делать выводы из услышанного. Вместо этого взялись всерьез за осадные работы. Сэкономили время на работах по возведению оборонительных сооружений от внешней угрозы. Благодаря Аркадию точно знали, что во время осады никакой серьезной помощи Азову никто оказать не может.

Особые усилия потратили на «змееобразные», точнее, «ломаной линии», окопы, вплотную подходящие к оборонительным рвам. По ним можно было подобраться, не подставляясь под выстрелы, прямо к крепости. В предполагаемых местах штурма удалось, к сожалению не полностью, засыпать рвы. Стоило это жизни нескольким десяткам пленников, расстрелянных со стен. Нетрудно было догадаться, что турки сосредоточат там большую часть защитников. Но им приготовили сюрприз. Да и начать штурм, по предложению того же Аркадия, собирались совсем в другом месте. По поводу чего у него опять возник серьезный спор с Васюринским и поддержавшими его несколькими донскими атаманами. Воинская честь тогда была куда более распространенным и обширным понятием, чем сейчас. Но победила, как всегда, целесообразность.

Сказать, что Иван пребывал в плохом настроении, это сильно смягчить реальную ситуацию. Скорее, он пребывал в состоянии бессильного бешенства. Бешенства потому, что ему, старому казаку, уважаемому кошевому, знаменитому и среди сплошь не трусливых казаков воину, запретили участвовать в бою. Совсем. То есть разрешили (вы можете представить: ему, так уж и быть, разрешили, если что, защищать этого чертова вылупка Аркадия), но в исключительных и строго оговоренных случаях. Защищать же попаданца, пока, по крайней мере, было не от кого. Он как раз, устроивший эту пакость, в бой не рвался. Собственно, именно его и поначалу подозревал Иван в организации этого непотребства. Правда, на совете характерников, в который его по непонятным причинам взяли (какой он, к бесу, характерник?), и совете атаманов, где были приняты решения о запрете Ивану Васюринскому рисковать своей жизнью, Аркадий не выступал. Обоснование: «В связи с особенно большой ценностью для всего русского народа». Звучало, конечно, приятно, чего уж там. Но стоит вдуматься в смысл… на клочки кого-то хочется порвать. Сильно хитромудрого. Позже Иван поверил Аркадию, что он ни при чем, но истинного виновника ему обнаружить так и не удалось.

Бессильной же его злость была потому, что он и сам понимал невероятную, уже начавшую проявляться ценность попаданца. Что начисто исключало месть. Пожалуй, его действительно надо было беречь как зеницу ока. Никто ведь не знает и тысячной доли того, что хранится в его голове.

Еще в его настроении, порой беря верх над всем остальным, присутствовала обида. Обида не столько на подлого попаданца – что с него возьмешь, – сколько на весь белый свет. Правда, в отличие от некоторых, у него при таких приступах возникало желание не вешаться, а кого-нибудь удавить. Медленно-медленно, высказывая ему все, что о нем думает.

С постановлениями советов, что характерников, что атаманов, шутить не приходилось. Сказали «не смей рисковать» – приходилось выполнять. Хотя все последние десятилетия провел на грани жизни и смерти, перестраиваться под старость было очень тяжело.

Будучи не в силах заняться привычным и любимым делом, Иван проявлял воистину бешеную активность по организации осады Азова. В немалой степени его стараниями змеевидные окопы из безопасного далека быстро протянулись под самые стены крепости. Между понуканием землекопов он же обучал штурмовиков, как, ухмыляясь, назвал их попаданец, бросать гранаты. Необычной формы горшки с порохом, плотно оплетенные лозой, действительно оказалось метать куда удобнее, чем обычные, кухонные. Да и осколков они давали много больше. Иван убедился в этом на демонстрации нового оружия атаманам и старшине.

Иван для успокоения потискал ручку дробовика, торчавшую из его правой шароварной кобуры. Тактреба смог вместо приклада приделать к дробовику удобную ручку по рисунку Аркадия. Получилось подобие пистоля, только более ухватистое. Прикосновение к этой игрушке его успокаивало, хотя иначе, чем для стрельбы по воробьям или чучелам, использовать ее он не мог.

«Ничего, доброе оружие под рукой всегда может пригодиться. Авось отменят советы запрет мне на участие в боях. А то, словно жид пархатый, должен ломать голову, где бы денег достать, кого б ограбить. А ведь прав тот французишка, о котором Аркадий рассказывал, что для войны нужны три вещи: деньги, деньги и еще деньги. На одной храбрости далеко не уедешь».

Раз уж ему нельзя было воевать, то на Васюринского свалили еще и присмотр за финансированием оружейных проектов Аркадия. Оплата той же работы горшечников обошлась в немалую копеечку. Деньги, полученные от ограбления турецкого посольства, уже заканчивались, расходы же росли и росли. Совсем не копейки стоило производство медных трубок для ракет. Васюринский невольно передернул плечами, вспомнив это дьявольское изобретение.

«Благодарю тебя, Господи, что дал силы удержаться, сохранить шаровары сухими! Жуть запредельная эти свистелки, ничем, кроме звуков, не опасные. А попаданец хренов грозится сделать ракеты, поджигающие негасимые пожары, за земляным маслом к гребенцам уже послали. В будущем еще и разрушающие любые стены с одного раза обещает. И ведь не врет, поганец. К чему же мы придем? И сохранится ли честь и доблесть казачья, если врага только издали, не рискуя сами, поражать будем?»

Вопреки самым энергичным протестам Ивана, штурм начался со спектакля. Не сумев ему помешать, он принципиально устроился в это утро на осадных позициях севернее Азова, чтоб глаза этого стыдного (с его точки зрения) действа не видели. Но не слышать пушечной и ружейной пальбы, поднятой сначала в море, потом на реке, не мог. Морщась, вздыхая, бормоча себе под нос что-то явно осудительное, он командовал последними приготовлениями к штурму с северной стороны.

Когда Аркадий начал агитировать штурмовать Азов с речной стороны, на него посмотрели, как на несмышленыша. Стены были здесь самые высокие, что-то около 20 метров, пушек на них стояло больше всего. Учитывая, что подкоп там был невозможен, и турки, и казаки считали штурм там невозможным. Аркадий предложил перехитрить врага. Разыграть перед его глазами спектакль, вынудив самим открыть речные ворота. После долгих, местами скандальных, споров его предложение было принято.

Рано утром со стороны моря до крепости дошла и была услышана далекая канонада, постепенно усиливающаяся и приближающаяся. Немного времени спустя с самой южной башни рассмотрели ведущие с казачьими стругами бой кадирги. Конечно же, османские, чьи же еще? Где-то через час бой, причем куда более подробно, стало можно рассмотреть и с южной стены. И увиденное сменило радость в их сердцах на тревогу. Такая долгожданная помощь никак не могла пробиться сквозь заслон казачьих суденышек. Нет, кадирги двигались к Азову, но их становилось все меньше и меньше. То и дело казакам удавалось ворваться на палубу очередного османского корабля, и, после ожесточенного боя, конечно, они ее захватывали. К крепости смогли прорваться всего три кадирги.

На шедшую сзади казаки таки смогли вломиться уже в пределах достижимости самых дальнобойных пушек. Но как стрелять туда, где братья по вере бьются с лютыми врагами? Пушкари и не стреляли, стискивая от бессилия кулаки. Османские воины на атакованной кадирге не сдавались, несмотря на безнадежность положения. Это дало возможность двум другим кораблям оторваться от погони и приткнуться к берегу у самых речных ворот. Видя, что казаки все еще не могут сломить сопротивления героев с третьей кадирги, сердар Ибрагим-бек приказал приоткрыть ворота, пустить сумевших прорваться к Азову янычар и матросов в крепость. Они наверняка несли важные вести, да и в случае вражеского штурма полторы сотни воинов на стенах лишними не будут.

Придумать себе что-то типа «У меня было предчувствие, что это не настоящие мусульмане» сердар не успел. Погиб одним из первых, так как вышел прибывших встречать. В доверчиво открытые ворота ворвались не экипажи османских каторг, а одетые в трофейную одежду казаки. Тюркские вопли: «Быстрее открывайте! Вы хотите, чтоб нас перерезали на ваших глазах?» принадлежали либо казакам турецкого происхождения – их в войсках, что запорожском, что донском, было много, либо страдальцам, в свое время имевшим сомнительное удовольствие быть гребцами на каторгах.

Начало схватки в воротах послужило сигналом для общего штурма крепости. С опустевших вроде бы каторг, покинутых перед этим, на Азов над стенами выпустили несколько запугивающих ракет. Казаков, попавших в штурмовую команду, специально приучали к их звуку, выпустив над их головами по ракете несколько раз. И все равно они признались, что предпочли бы обойтись без такой поддержки. А на не ожидавших привета из ада осман звуковой удар произвел страшное действие. Часть попрыгала со стен, не разбирая, внутрь крепости или наружу они прыгают. Впрочем, учитывая высоту стен, разбирать не было смысла. Несколько человек умерли от инфарктов и инсультов. Многие потеряли сознание, другие впали в состояние прострации, перестав на какое-то время замечать происходящее вокруг. Это дало возможность ворвавшимся казакам перебить всех, кто был возле ворот, включая руководителя обороны сердара Ибрагим-бека.

Тем временем с каторг подбежали еще восемь сотен человек, выполнявших роль каторжников-рабов. Естественно, никто их не приковывал к скамьям, и они были вооружены. Это был штурмовой отряд из серьезно проштрафившихся казаков и добровольцев. Они, в соответствии с планом, рванули вглубь крепости, создавая побольше шума и убивая всех подряд. В основном, прямо скажем, мирных жителей. Учитывая специфику занятий этих самых мирных жителей, казаки не собирались оставлять в живых никого из них, кроме маленьких мальчиков для казацких школ (институт янычарства наоборот). Еще имели шанс остаться в живых красивые женщины, если попадали в руки заинтересованных в них мужчин. Естественно, никто не собирался наносить вред жившим в Азове христианам, как грекам, так и содержавшимся там пленниками русским.

Именно эти безобразничавшие в крепости люди и привлекли внимание командира резерва. Не став ждать начальственных указаний, ага Али Бесстрашный бросил своих людей против зверствовавших врагов и перебил немалое их число. Правда, потеряв при этом большую часть своего отряда. Единственное не попавшее под действие звукового удара, а потому сохранившее боеспособность подразделение, на четверть состоявшее из янычар, надолго застряло, вычищая квартал богачей от бесчинствовавших там захватчиков. Фактически на все это время устранившись от реальной защиты крепости.

С приречной стороны казаки встретили сопротивление только в двух угловых башнях, гарнизоны которых подверглись меньшему влиянию звука и имели больше времени, чтобы прийти в себя. При штурме башен особую эффективность продемонстрировали гранаты. В помещении, в котором взорвалась граната, сопротивляться было некому. Даже оставшиеся в живых получали тяжелейшую контузию и легко добивались ворвавшимися туда казаками. Хорошо показали себя и дробовики, поражавшие в тесноте лестниц и коридоров порой по несколько человек сразу.

Не было серьезных проблем у штурмующих и со стороны суши. Османы, конечно, приготовились как могли к выскакиванию врагов из подведенных почти до самых городских укреплений окопов. Нацелили на них пушки с картечью, сосредоточили большие резервы янычар и ополчения. Но держать людей на лишенных защитных зубцов стенах казаки отучили оборонявшихся еще в первые дни осады. Все выходившие на них немедленно становились мишенями для стрелков из винтовок, занявших позиции в окопах далеко вне досягаемости для стрелков-янычар. Янычарки, относительно дальнобойные для гладкостволок, на таком расстоянии с винтовками соревноваться не могли. Когда потери среди ополченцев и топчи (пушкарей) превысили сотню человек, их спрятали в башни и к подножию городских укреплений, что существенно ограничило обороноспособность города.

Однако звуковая атака для приготовившихся и ждавших команды османов оказалась полной и фатальной неожиданностью. Жуткий вой, пусть на недолгое время, лишил возможности сопротивляться почти всех защитников, стоявших у выхода на стены и спрятавшихся за ними. Нашлось лишь несколько особо храбрых или сильных людей, которые смогли выскочить к пушкам, расположенным вне башен, и стрелять по выбегающим из окопов казакам. Их походя пристрелили специально выделенные для такого случая снайперы, рассыпавшиеся вдоль стен. Стрелков же из башен для отражения штурма было заведомо недостаточно, хотя их пули и картечь скосили немало атакующих. Прежде чем лезть на стену, казаки перебрасывали через нее гранаты, еще более облегчая себе жизнь. Именно за ними находились ближайшие резервы. Гранаты взорвались прямо среди них или над головами, произведя страшную прополку в их рядах. Спускавшимся казакам оставалось добить, можно сказать, из милосердия, всех не убитых гранатами. Ошарашенные ультразвуком, оглушенные, контуженные взрывами гранат ополченцы и янычары не смогли оказать сколь-нибудь серьезного сопротивления.

Всего при штурме стен казаки потеряли несколько десятков человек, в основном в башнях, где ультразвук оказался неэффективным. А гарнизон и городское ополчение при этом потеряли около 80 процентов защитников. Большей частью не успевших сделать по врагам ни одного выстрела. Что приятно, город попал в руки казаков, в отличие от реала, неповрежденным, с целыми стенами и башнями. Правда, стенами без зубцов. Позже стоило городские укрепления существенно осовременить.

Не связанный постановлениями важных советов Срачкороб принял в штурме самое непосредственное участие. Он возглавил сотню казаков, под его влиянием перевооружившихся дробовиками, целенаправленно двинувшуюся на арсенал крепости. Не приходилось сомневаться, что среди защитников Азова может найтись храбрец, готовый бросить горящий факел в бочку с порохом. Юхим вознамерился предотвратить взрыв арсенала с разрушением цитадели.

Для облегчения проникновения в центр города его отряд оделся в трофейную турецкую одежду, таковой у запорожцев было много. Благодаря вовлеченности резерва янычар в бой с штурмовым отрядом, ворвавшимся в речные ворота, сотня Срачкороба стремительно, без боев, дошла до арсенала, легко – многие в сотне свободно говорили по-турецки – ликвидировала стражу и ворвалась в здание.

Численное преимущество, неожиданность, несравненно лучшая организация позволили казакам быстро блокировать подходы к пороховому погребу, убив стражей у его двери. Опомнились турки слишком поздно. Прежде чем в здании перебили всех защитников – бежать или сдаваться никто из них не собирался, они смогли только нанести отряду Срачкороба незначительные потери. Стрелять янычары умели. Своим умением рубиться они в этот раз воспользоваться не смогли. Казаки расстреливали всех замеченных турок, не попуская их на расстояние удара ятаганом.

Потеряв большую часть своего отряда в уличных боях, Али Бесстрашный сумел прорваться с десятком своих янычар к арсеналу. Он намеревался уйти с этого света с максимальным эффектом, с как можно большим числом врагов. То, что арсенал давно уже захвачен врагами, он и подумать не мог. Всех их, как в тире, без потерь со своей стороны, уничтожили казаки Срачкороба.

К сожалению для казаков, запас пугающих ракет закончился быстро, да и куда ими стрелять, если со всех сторон уже свои? Добивать отряд того самого аги, увлекшегося уничтожением штурмовиков, пришлось в честном бою, так любезном сердцу Васюринского. Янычары смогли взять за свои жизни достойную плату. Несмотря на применение гранат и дробовиков, потери в этом бою были один к одному. Так что общие потери при взятии Азова казацким войском составили почти 400 человек убитыми и умершими от ран. Еще сотни три получили раны, излеченные позже.

Аркадий наблюдал за последним этапом боя за город с одной из башен приречной стороны. Ему разрешили туда подняться, когда полностью зачистили стены и башни. Зрелище со стороны было невпечатляющее. В конце XX и начале XXI веков научились убивать людей куда более эффектно и эффективно. Однако лезть в гущу сражения ему и не хотелось. В отличие от адреналинового наркомана Васюринского, страдавшего из-за отлучения от передовой, попаданец был уверен, что рисковать собственной шкурой им придется еще не один раз. И совсем не убежден, что удастся уцелеть достаточное время для серьезных изменений в истории. Все только начиналось.