Пролог

– …Таким образом, создастся впечатление, что крайне непрофессионально задуманное покушение удалось чисто случайно, из-за невероятного выверта судьбы.

– А эта группировка… М-м-м… Она точно подходит для такого дела? Вы абсолютно уверены? Ведь последствия…

– О да! Совершенные отморозки. Знающие, впрочем, свое место, иначе их давно бы зачистили. Но они успели натворить столько, что все посчитают инцидент делом их рук. Тем более только они до сих пор пользуются оружием времен Второй мировой. Все остальные давным-давно вооружились чем-то посовременнее. А у этих идиотов, представьте, даже гранаты, выкопанные под Войсковом, иногда идут в дело.

– Самоубийцы. Странно, что их не списали в расход. Группировка небольшая?

– Совсем небольшая. Но в том поселке нет ничего, что могло бы привлечь стоящих людей.

– Не было ничего.

– Что? Ах, простите, не было до последнего времени ничего стоящего. Вот им и позволяли там резвиться. А теперь там кое-что скоро появится, и их интересы придут в противоречие…

– Неужели они настолько отморозки? С трудом верится: это дерьмо в городе пустили на мясо еще в девяностых.

– То в городе. Нет, не думаю, что они в действительности решились бы. Поорали бы спьяну, погрозились бы показать кузькину мать и успокоились бы. Но после происшествия, да с такими следами…

– Не слишком ли много следов, не подозрительно ли, что все следы ведут именно к ним?

– Нет. На редкость неинтеллектуальная публика там подобралась. Думать они не умеют, да и не хотят.

– Но ты сам сказал, что они знают свое место. Следовательно, хоть одна извилина на всех там имеется.

– Нет-нет. Осторожность у таких идет не от ума, а от инстинкта самосохранения.

– Оружие, надеюсь, выведет куда нужно?

– Обязательно выведет. На эту самую группировку. Его привезет прямо к месту преступления один из их поставщиков. Стволы, естественно, мы используем свои. Сам он, правда, в группировку не входит, но их тесные отношения ни для кого не секрет. Он давно черной археологией балуется, раскопанное реализует. Боеспособное оружие продает им. С существенной скидкой, за покровительство. Ему обещан очень жирный куш за своевременную доставку стволов и патронов. Патронов, естественно, не из раскопок – я знаю, у него есть знакомый, способный украсть ящик-другой. Будет на процессе важным свидетелем.

– Этот черный археолог, он не успеет?…

– Нет, конечно. Будет одним из двух бандитов, убитых мужественной, но неудачливой охраной. Вместе с помощником пахана. Еще один уже лежит под кайфом в укромном месте. Он достанется охране живым. Все равно рассказать что-нибудь связное или хотя бы вспомнить последние сутки он не сможет, даже если будет очень стараться.

– Ну… вроде бы… но что-то меня продолжает беспокоить. Какое-то нехорошее предчувствие.

– Не беспокойтесь. Все под контролем, никаких сбоев не предвидится. Да их просто не может быть!

В городе надо было быть к четырем, на дорогу требовалось не более часа, если, конечно, охранники высокопоставленного визитера не перекроют весь Днепр, а не только центр. Что крайне маловероятно. Не то сейчас положение у этой крякозябры, чтоб вытворять подобное. А соваться с ТАКИМ грузом к зданию облсовета Аркадий не собирался.

Однако хочешь не хочешь, а если нарушишь контракт в таком деле, платить придется собственной головой, Аркадий это понимал и увиливать не собирался.

Аркадий, мучимый плохими предчувствиями, даже забыл, что ранее этот самый курган вызывал у него сильнейшее отторжение. И он еще в прошлом году решил для себя, что его трогать не стоит.

«Видно, в нем шаман какой-то захоронен. С таким связываться – себе дороже. И Шилов об этом писал, в «Путях Ариев». Про раскопки могилы Тимура сразу вспоминается…» – тогда подумал он и от мыслей о раскопках отступился. Но тревога от предстоящей встречи по передаче товара напрочь выбила это благоразумное решение из его головы. Вылез из машины, достал из багажника миноискатель, лопату и сумку с товаром – береженого Бог бережет. Характерно, что о бессмысленности миноискателя при раскопках кургана он почему-то не подумал. На глубоко закопанный металл этот прибор сработать не может. Пока возился в багажнике, сначала легкий, потом окрепший ветерок вызвал озноб. Щегольскую курточку пачкать на раскопках не хотелось. Нацепил, не застегивая, потрепанный полушубок, валявшийся в багажнике. «Пар костей не ломит!» – и двинулся, без всяких предчувствий, к недалекому курганчику. Совсем неброскому, оплывшему, метра полтора высотой.

Кряхтя – невеликое удовольствие тягать на плече тяжеленную сумку, – забрался на вершину. Сбросил громко звякнувшую сумку на землю, включил миноискатель. Прибор, опровергая здравый смысл, сразу запищал, будто обнаружил копию саркофага Тутанхамона. Аркадий – и куда только плохое настроение делось! – с азартом и самыми радужными надеждами копнул середину холмика.

С ясного неба грянул гром, глаза ослепила вспышка, и он потерял сознание.

– …Вы хоть понимаете, КАК вы меня подставили?!! Зимой президентские выборы! Вы хотите, чтобы ЭТИ снова пришли к власти и начали всех нас трусить?… Ваш хваленый археолог, – последнее слово было произнесено с убийственно ядовитой иронией, – попросту не приехал! Отморозков перебила охрана, менты уже нарыли что-то весьма для нас неприятное, объект жив-здоров, а Она, – тычок пальцем в потолок, – крайне недовольна! Я подчеркиваю – крайне! Вы понимаете, что это означает для нас с вами лично? Ментов я заткну, не проблема, а вот как быть со всеми остальными? Нами недовольна Она, и объект уже стукнул своему кандидату!.. Бл…ь… Заткнись, ты, урод безмозглый! Сам знаю – пора активировать некоторые счета за бугром…

– …И еще его святейшество выразил свое опасение новым усилением позиций империи. До него дошли сведения из Польши, что несколько магнатов уже выразили желание прийти на помощь католическим войскам в борьбе с еретиками. Он считает, что это может вызвать нежелательный для нас поворот дела. Тяжелая польская конница крайне опасна на поле боя, протестанты могут не выдержать ее ударов. Он выразил уверенность, что мы – слышишь, сын мой Петр – мы не допустим такого. После гибели северного богатыря их позиции и без того ослабли.

– Но, монсеньор, что мы можем сделать в этой далекой стране?

– Католической стране. Или ты сомневаешься во власти папы над католиками, дарованной ему Богом?

– О нет, нет! Но беда в том, что куда более сильные позиции, чем Ватикан, там занимают иезуиты. Вы же знаете, что наша власть над ними условна, они действуют в интересах Габсбургов.

– Да, воистину эти проклятые интриганы – наказание нам за наши грехи. Но его святейшество выразился ясно и предельно четко: империя не должна получить подкрепления из Польши! Наше дело, как это воплотить в жизнь.

– Однако после… хм… подозрительно скоропостижной смерти не болевшего Сикста V идти на прямой конфликт с этими змеями подколодными… не хочется. Или его святейшество?…

– Его святейшество не сошел с ума. Никаких столкновений с иезуитами или их хозяевами. Впрочем, там теперь черт ногу сломит, выясняя, кто хозяин, а кто слуга. И так ему, нечистому, и надо! Но указание его святейшества должно быть выполнено!

– Ума не приложу, как можно это сделать.

– Не кокетничай! Тебя для этого держат здесь, осыпая милостями на мой взгляд, не всегда заслуженными. По части интриг ты иезуитам не уступишь. Вот и придумай что-нибудь! За что мы тебе такие деньги платим, награды выдаем? Или ты уже считаешь, что получаешь недостаточно? – в голосе кардинала прорезалась сталь. Та самая, из которой делают очень острые смертоубийственные предметы, наподобие кинжала убийцы или топора палача.

– О нет-нет! Я доволен получаемой платой и счастлив служить престолу и семье Барберини! – голос заметно старшего, чем собеседник, сынка, звучал предельно искренне.

– Тогда шевели мозгами и не трепли попусту языком.

– Слушаюсь, монсеньор. Мне тут подумалось: раз мы не можем из-за иезуитов впрямую воздействовать на тех полных греховной гордыни магнатов, может, нам их и использовать?

– Не понял, кого их, иезуитов или панов?

– И тех, и других.

– И как мы это сделаем?

– Иезуиты полны похвального стремления нести свет истинной веры в заблудшие, не освещенные ею души. А в Польше большая часть населения по-прежнему придерживается схизматических заблуждений. Прямое указание об усилении борьбы со схизматиками они примут к исполнению. Даже если оно будет исходить из Ватикана.

Кардинал Барберини, молодой вельможа, блиставший шелками и парчой одежды, золотом и драгоценными камнями креста и украшений, задумался. Окинул невидящим взглядом собственный роскошный кабинет, потом совсем закрыл глаза. Через несколько мгновений стал внимательно рассматривать собеседника, невысокого, полного мужчину средних лет в скромной коричневой сутане. Некрасивое, совсем не аристократическое лицо которого было полно почтения к нему, родственнику папы.

– Ну и что ж? Нам-то какая от этого выгода?

– О! Но, воплощая это вполне богоугодное указание в жизнь, они еще сильнее надавят на схизматиков, без того крайне недовольных попытками их приобщения к истинной вере. Учитывая, что своих войск у иезуитов нет, они привлекут для репрессий против непокорных отряды магнатов. Которые сейчас собираются воевать со шведами, подстрекаемые теми же иезуитами.

– Много ли надо войск для наказания крестьянского быдла?

– Если у крестьян есть оружие и они умеют им пользоваться, а на Украине это не редкость, то немало. Впрочем, главным противником наших крестоносцев будут не крестьяне, а казаки. Вот против них войск понадобится действительно много. Больше, чем у поляков есть сейчас.

– Ты уверен? Пусть воинственные, но дикие казаки против блестящего рыцарского войска? Тебе не кажется, что надолго дикарей не хватит?

– Простите, монсеньор, я уверен, что воинственные магнаты надолго застрянут в скифских степях. Своими ненасытностью и гордыней они настроили против себя все население восточных областей Речи Посполитой, в ближайшее время там обязательно полыхнет война. А казаки, хоть и дикие, не осененные светом истинной веры, – прекрасные воины. Вот и пускай немедленно магнаты начинают вести заблудшие души в истинное стадо Христово, под руку единственного настоящего пастыря Господнего. В своих подлинных интересах и… в соответствии с пожеланиями его святейшества об их неучастии в военных действиях в Европе.

В беседе возникла короткая пауза. Кардинал обдумывал предложение, его собеседник подчеркнуто почтительно ждал вердикта.

– Ну… что ж, я нахожу твое предложение достаточным и разумным. И знаю, как подстегнуть братьев из ордена Иисуса Сладчайшего к поступкам, ведущим к нашей цели. Будем надеяться, что ты не ошибся в воинских достоинствах этих еретиков. Во имя Господа нашего да будет так!

– Аминь!

Если кто вообразил нечто вроде Грановитой палаты, то вынужден его (ее) разочаровать. Светелка в деревянном здании смотрелась просторной разве что в сравнении с хрущобными помещениями. И украшена была, по меркам новых русских, скудно до безобразия. Если, конечно, исключить многочисленные иконы в дорогих окладах. Не поражал в этот вечер государь Михаил Федорович и роскошью одежды. Выглядел очень скромно, неброско. Впрочем, многие, даже из тех, кто имел доступ на торжественные приемы царя, очень дорого дали бы, чтобы попасть на место царского гостя, князя Черкасского.

– Слыхал я мнение боярина Шереметева. Очень он умен и осторожен. Только в этом случае я с ним не согласен. Нельзя нам, великому государству, Третьему Риму, опоре православной веры в мире, уподобляться пуганой вороне, которая, как известно, куста боится. Все знают, что донские казаки или там запорожские черкасы, живут сами по себе, никого не слушают и власти вашей, государь, над их землями нет. Чего нам бояться, если они на кого-то нападут, кого-то пограбят?

– Так султан же нам же и цидулу пришлет, с жалобами и угрозами. А вдруг и вслед за тем войной пойдет?

Князь, сидевший на краешке лавки, встал и поклонился государю поясным поклоном.

– Воля твоя, государь, да только как же он на нас пойти войной сможет, если в Персии завяз, с их шахом воюючи? Нет, Михаил Федорович, светлый государь, не пойдет он на нас войной. Вон недавно казаки с черкасами многие его города пожгли-пограбили, уж как он злобился, а на нас войной не пошел. И сейчас не пойдет. Наших-то стрельцов и детей боярских под этим городком, Азовом-то, не будет. За что на нас войной идти? Про разбойную суть казаков и черкас кто только не знает! Они и нашим землям немалый урон приносили.

– Так порох, еду, снаряжение всякое мы казакам посылаем. Вот и скажет султан, что это по нашему указу казаки Азов, его городишко, захватили. И пойдет войной. А нам сейчас воевать – нож острый. Сам знаешь.

– Ох знаю, великий государь! – князь, было присевший на краешек скамьи, опять встал и поклонился собеседнику. Тот махнул рукой, призывая родственника, можно сказать друга, сесть, что князь и сделал.

– Ведаю, великий государь, что никак мы после несчастной последней войны не оправимся, убытки не возместим. И про волнения среди москвичей хорошо наслышан. Так и не будем мы воевать. Биться с турками и татарами, нехристями погаными, казаки будут. С них и спрос. Осерчает султан, на них войной пойдет. Нам-то какая беда, если он в степях пустых брань начнет, с разбойниками и ослушниками? Мы за их разбои ответа не несем. А если что и посылали им, так мы и татарам проклятым посылаем откуп. Чтоб свои земли и людишек от набегов предохранить.

– Так султан же нам писать будет! Нас обвинять!

– Ну и пускай бумагу пачкает. Бумага все стерпит. А замахиваться на наше государство, да во время тяжкой рати с Персией, он не посмеет. Хоть и нехристь, да не дурак. Поостережется. Сцепится с казаками? Так нам до разбойников какое дело? Если и сгонит их с городка, нам убыток невелик, а прорух чести, так совсем нет. А пока с татарами тот городишко осаждать будет, на наши окраины набегов меньше татарва проклятая совершит.

– Э-э-э… в твоем толковании все глядится как-то иначе, чем у Шереметева. Вроде бы и действительно, убытков больших нам не предвидится, а польза может выйти немалая.

Князь снова встал – не вскочил, а именно степенно, не спеша встал – и поклонился в пояс царю.

– Так разрешаешь ли, великий государь, отправку пороху и прочего снаряжения на Дон?

– Разрешаю! – махнул рукой Михаил. – Убедил. Но и с тебя, если что, спрос будет.

– Ради Отчизны и Богом данного помазанника Божия завсегда умереть готов! – по-воински гаркнул Черкасский и поклонился государю до земли.

– Не надо умирать. Обещанное выполни.

– Выполню, великий государь, что б ни случилось, выполню.

– А-а-а-а!..

– Закрой пасть, сын шайтана, ты ее при зевании так открываешь, что ворона может залететь, не задев твои гнилые зубы ни единым перышком! Хотя в такое вонючее место и помойная ворона нагадить побрезгует.

– Спать хочу! Накануне допоздна засиделись с кривым Хуссейном за нардами, толком перед стражей не поспал, вот и тянет на зевоту, сил нет… а-а-а-а!.. А вороны ночью не летают.

– Зато летают боящиеся дневного света демоны. В такую большую пасть сможет залететь самый большой и вредный демон, вот тогда тебе станет не до зевания. И вони, даже такой, как у тебя изо рта, демоны не боятся.

– Будто из твоей пасти пахнет розами и женскими притираниями.

– Нет, из моего рта розами не пахнет. Из него вообще ничем не пахнет. Потому что я туда разную вонючую гадость не сую и рот каждый день полощу.

– И я полощу. Иногда. И чего ты к моему рту прицепился?

– А ты не зевай и не воняй, тогда цепляться не буду.

– Выдумываешь ты все. Ничего я не воняю, иначе кому б эту вонь ощущать, как не мне? А я никакой вони не чую.

– О Аллах, Всеблагой и Милосердный! Вразуми этого дурака! Внуши ему хотя бы капельку любви к чистоте, о которой говорил пророк Мухаммед.

– Ты что, Расул, мулла, чтоб знать, о чем там говорил пророк? А-а-а-а!..

– Да не зевай же! Тихо! Кто-то идет.

Действительно, в ночной тиши раздались шаги, и мимо двух часовых у дверей гарема прошел юзбаши Мурад в сопровождении двух аккюлахлы, таких же капуджи, как они сами. Мехмед и Расул попытались стать так, чтоб выглядеть погрозней и понастороженней. Шайтан силен, доносы на нерадивость могут сильно испортить жизнь, а то и совсем ее прервать. Когда шаги затихли, диалог, спасавший их от засыпания, продолжился.

– Очередного красавчика к валиде-ханум повели. Сколько их здесь уже побывало… Эх, будь у меня в штанах все, что предусмотрел Аллах…

– Размечтался… Кто бы нас здесь поставил, будь у нас порядок в штанах? Да и имей ты ослиные причиндалы, валиде-ханум тебя бы не выбрала. В зеркало давно смотрелся? Морда – как печеное яблоко, от волос почти ничего не осталось, на батыра ты и в молодости похож не был, а уж сейчас…

– Так ей же по ночам не красивая морда, а нечто совсем иное нужно. Вот бы иметь это…

– Валиде-ханум умнейшая женщина, ей от мужчины не только постельные скачки нужны. А у тебя, Мехмед, в пустой голове ветер так порой свистит, что мне трудно команды капуджи-баши услышать.

– Уши от грязи чистить надо, тогда лучше слышать будешь. А валиде-ханум, действительно, умнейшая женщина, да пошлет ей Аллах долгой и счастливой жизни. Может, даже умнее великого визиря. Хотя, конечно, Мехмед-паша тоже умнейший человек, да продлятся его годы. Заметь, что этого достойнейшего человека зовут так же, как меня.

– Заметил, заметил, а заметил ли ты, что у него, хоть он, безусловно, достойнейший человек, появились трения с великолепной валиде-ханум? Она требовала отправить пополнение в Персию, где наш падишах, великий и непобедимый повелитель правоверных, сотрясатель вселенной, добивает жалких вояк шаха, а он отправил целых две тысячи в какой-то городишко на краю султаната.

– Городишко-то, может, и на краю, да противостоит проклятым гяурам, бандитам-казакам. Сам знаешь, как опасны эти собаки.

– Но как отнесется к сообщению своей матери повелитель? Не сомневаюсь, что оно уже отправлено. Войска, пусть и не непобедимые янычары, а азапы, лишними не бывают.

– Аллах велик! Разве дано нам, убогим, предугадать поступки столь больших людей?

– Воистину велик! Согласен, не дано. Будем радоваться, что живем в таком государстве, первом из всех в мире.