Суворов со своими войсками стал лагерем в Асти. Армия его заслужила отдых. Продолжать поход на Геную было невозможно. Мелас не заготовил ни денег, ни продовольствия, ни мулов для горных перевозок. Суворов решился бы идти в горы и без вьючных животных, но страна, куда он привел бы своих солдат, была разорена войной: там нельзя было путем реквизиций добывать хлеб и фураж.

Предаваясь вынужденному отдыху, Суворов искал других путей во Францию. Моро с остатками своей разбитой и деморализованной армии занял в горах оборонительное положение, никаких покушений от него ждать не приходилось: он не опасен, пока не получит подкреплений. Поэтому нужно прежде всего, чтобы флот союзников блокировал итальянское и французское побережья, тогда Моро не получит помощи ни солдатами, ни продовольствием. А тем временем, приготовив все необходимое для горного похода, войскам союзников следует идти, оставив Геную слева, прямо на Ниццу через Тендский проход. Овладение Ниццей при блокаде побережья флотом поставит Моро в безнадежное положение: ему останется одно — капитулировать. Отдыхая в Ницце, войска союзников вместе с тем готовились бы к походу на Париж через Лион, получая все необходимое не только сухим путем, через горы, но и морем.

Главная опасность при осуществлении этого плана угрожала не со стороны Моро и даже не со стороны Швейцарии, где, пользуясь бездействием австрийцев, французы заняли Сен-Готардский проход, открыв тем самым ворота из Швейцарии в Ломбардию. Не закрывая глаз на эту опасность, Суворов ясно видел основное препятствие для своих замыслов: австрийцы больше не хотели воевать. В четыре месяца Суворов вернул Австрии все, что у нее отнял Бонапарт двухгодичной войной.

Суворов пребывал в мучительном беспокойстве, хотя, казалось бы, чего ему еще желать? Он достиг зенита своей славы. В цепи его побед недосягаемыми вершинами блистали Фокшаны, Рымник, Измаил, Треббия, Нови… Имя Суворова гремело в Европе. Надеясь вырвать Пьемонт из цепких когтей Вены, сардинский король писал Суворову любезные письма, называя его «бессмертным», и осыпал высшими наградами, сделав его великим маршалом пьемонтских войск с потомственным титулом принца и кузена короля. Прохор Дубасов украсился двумя медалями, пожалованными ему сардинским королем и австрийским императором за заботы о здоровье Суворова.

Павел Петрович, чрезвычайно довольный, что Суворов сделался центром внимания всей Европы, позволил ему принять награды сардинского короля и от себя прибавил: «Через сие вы и мне войдете в родство, быв единожды приняты в одну царскую фамилию, потому что владетельные особы между собою все почитаются роднею». От себя Павел наградил нового «родственника» отличием небывалым: он приказал отдавать Суворову, и даже в своем присутствии, воинские почести, присвоенные «единственно особе императора Российского».

Город Турин поднес Суворову золотую шпагу, усыпанную алмазами, с благодарственной за освобождение надписью. Со всех концов Европы получались приветствия. Лагерь в Асти переполнился иностранцами — они искали свидания и беседы с Суворовым. На празднествах и даже в частных домах непременно провозглашались здравицы освободителю Италии. В Англии выбили даже медаль с барельефным портретом Суворова и нарасхват раскупались платки с напечатанным на них его изображением.

Только Вена, двор Франца-Иосифа, и гофкригсрат во главе с ненавистным Суворову Тугутом проявляли к великому полководцу враждебную холодность. В летописи войны, «Австрийском военном журнале», действия Суворова или замалчивались, или изображались в смешном виде. Если бы историк захотел когда-нибудь опираться в своих исследованиях на эту летопись, то он пришел бы к нелепому выводу, что всеми победами в Италии союзники обязаны гофкригсрату, а Суворов только мешал венским стратегам. Австрийский император писал Суворову письма, пересыпанные выговорами и предписаниями. Мелас получил распоряжение не слушать Суворова и отменял его приказы. А Суворов в своей «Науке побеждать» провозгласил правило: «Одним топором не рубят вдвоем».

Разрыв военного союза России и Австрии стал неизбежен. К такой развязке склонялся и Павел. Австрийцы хотели избавиться от строптивого русского полководца, чтоб никто им не мешал хозяйничать в Италии; однако им хотелось выжать из русской армии все, что можно. Так возник проект перевода суворовских войск в Швейцарию: пока оттуда не вытеснены французы, австрийцы не могли считать вполне обеспеченным свое положение в Ломбардии.

25 августа Суворов получил распоряжение из Вены, подтвержденное и Павлом Петровичем: передать главное командование в Италии Меласу и идти с русскими войсками в Швейцарию. Действуя в согласии с австрийским главнокомандующим эрцгерцогом Карлом и русским корпусом Римского-Корсакова, направленным к Рейну, Суворов должен был вытеснить французов из Швейцарии. Обеспечение суворовских войск продовольствием, фуражом и вооружением австрийцы и тут взяли на себя. В ожидании обещанных Меласом мулов, продовольствия, горных пушек Суворов простился с Италией и повел свои войска к подножию Альпийских гор, в Таверну. Здесь он поселился в доме Антонио Гамба, старого — одних лет с Суворовым — итальянца.

Таверна — городок или, вернее, большая деревня, расположенная у подножия горы Монте-Ченере, на речке, впадающей в озеро Лугано, — находится на границе, отделяющей Италию от Швейцарии. К югу простирается Ломбардия с ее великолепной природой и пылким, талантливым населением: страна великого искусства. К северу от Таверны начинаются величественные Альпийские горы. В горах живут простые люди, закаленные в борьбе с суровой природой: горные охотники и пастухи альпийских стад.

Антонио Гамба соединял в себе черты жителя итальянской равнины и швейцарского охотника за козами. Антонио знал Швейцарию вдоль и поперек — с востока на запад и с севера на юг, от глубоких мрачных ущелий до сверкающих снежных вершин.

— Ты, Антонио, будешь моим Хароном, — сказал Суворов, указывая на гребень Монте-Ченере, за которым мерещились хребты Сен-Готарда и Сен-Бернарда.

Гамба потребовал объяснений.

— Время остановилось, Антонио. Стикс застыл. Альпы — гребень замерзшей Стиксовой волны. Я вверяю свою судьбу твоей утлой ладье, старик!..

Зная, что русская армия, разойдясь с австрийцами, направляется в Швейцарию, Антонио понял, что Суворов предлагает ему стать главным проводником армии. Ничего не спрашивая о маршруте из уважения к военной тайне, Антонио сказал:

— Я проведу вас, синьор, куда бы вы ни пожелали.

…Павел готов был разорвать союз с коварной и вероломной Австрией. Он приказал Суворову соединиться в Швейцарии с Римским-Корсаковым и действовать там, как сам найдет нужным. Ему разрешалось даже, если он сочтет это необходимым, вернуться с войсками домой.

В Вене имели основание торопиться. Союз с Россией расстраивался. В Париже можно было ждать монархического переворота. Англичане при петербургском дворе тоже старались достигнуть своекорыстных целей. Павел Петрович согласился на английское предложение послать в Голландию крупный десант русских войск.

Суворов страдал. Силы его угасали. Ныли старые раны. Надорванное сердце просило покоя. Тянуло на родину. Прискучила пышная природа Италии с ее вечноголубым небом. Суворов стосковался по огненно-красной, трепетно-листной осине и по кукушке, грустно кукующей в березняке.

11 сентября сдалась союзникам последняя крепость, где еще держался французский гарнизон, — Тортона, и в тот же день Суворов выступил с главными силами русской армии на соединение с Римским-Корсаковым по самому короткому, зато наиболее трудному пути — через Сен-Готард. Упускать время было опасно. Массена, узнав о походе Суворова, мог напасть на Римского-Корсакова и, разбив его, повернуться лицом к Суворову, даже вторгнуться в Италию. Поэтому Суворов решил все тяжести и полевую артиллерию отправить в Швейцарию кружным путем. Вместо полевых орудий Суворов получил от австрийцев двадцать пять горных легких пушек. Вообще Суворов постарался облегчить армию до последней возможности. С собой он брал только то, что можно было везти во вьюках. Австрийцы обязались поставить необходимое для горного похода число мулов. Но в начале похода Суворов их получил недостаточно. Мелас сообщил, что в Таверне для Суворова приготовлено тысяча пятьсот мулов. Когда армия туда пришла, оказалось, что там нет ни одного мула. Суворов спешил часть казаков, скупил у населения мешки и холст для вьюков. На приготовление вьючного обоза ушло три дня, хотя работали круглые сутки. Суворов приказал ссадить с коней даже офицеров. Им предстояло идти в походе со скатанной шинелью через плечо и котомкой на спине, наравне с солдатами. Офицерские кони пошли под вьюки со снарядами и патронами. Вместо четырнадцатидневного запаса продовольствия ограничились явно недостаточным семидневным.

21 сентября армия Суворова через Белинцону двинулась к Сен-Готарду. Розенберг с отдельным корпусом пошел верховьями реки Тичино, в обход французской позиции на Сен-Готарде.

После благодатного климата долины Лугано, где почти не знают туманов, Альпы встретили Суворова дождями и мглой. Дождь почти не переставал. Горные речки и ручьи вздулись. Ноги солдат то скользили по мокрой гальке, то вязли в глине. Дорога шла то вверх, то вниз, с крутыми спусками и подъемами по скользким косогорам. Речек и ручьев встречалось множество, их переходили вброд по колено, иногда и по пояс. Суворов задал быстрые марши. Солдаты выбивались из сил, срывались с крутизны и разбивались. Несколько вьючных лошадей скатилось в пропасть. Впереди колонны шли пионеры с лопатами, кирками и топорами, чтобы устранять препятствия и чинить мосты. При заданной скорости похода они мало что успевали сделать. Тем не менее солдаты сохраняли бодрость и веселье. Они догадывались, что этот поход — последний. Что Суворов их ведет домой, никто не сомневался. В невзгодах винили не Суворова. Вероломство австрийцев стало всем известно и понятно. Солдаты выражали готовность бить не только «синекафтанников» — французов, но и «белокафтанников» — австрийцев, если бы они вдруг стали на пути.

Суворов ехал среди солдат на казачьей лошади, легко одетый, накрывшись от дождя «родительским» плащом из тонкого, ничем не подбитого сукна. На голове Суворова красовалась, свисая намокшими полями, широкая итальянская шляпа. Рядом с ним шагали два старика: по одну руку долговязый Антонио Гамба с охотничьим ружьем, по другую — старый капрал Никифор.

У селения Айроло встретился передовой отряд французов. Они отошли, не принимая боя. Их главные силы защищали перевал. Численность французов не превышала сил Суворова, но выгоды позиций утраивали их мощь. Как и у Нови, Суворову приходилось штурмовать естественную крепость.

Суворов решил атаковать французов в центре и с обоих флангов. Багратион пошел справа, в обход левого фланга французской позиции. Отряду Багратиона предстояло решить задачу неимоверно трудную. Карабкаясь по скалам, местами почти отвесным, солдаты встречали сильный отпор французских горных стрелков. Маскируясь скалами и большими камнями, из-за гребня утесов французы поражали наступающих метким огнем. Солдаты Багратиона упорно лезли на крутизны, чтобы, зайдя французам в тыл, принудить их к отходу.

Под командой Суворова русские атаковали французов с фронта. Две атаки противник отбил ружейным огнем. А Багратион все еще не достиг вершины. Издали она казалась близкою, но все возрастала и уходила вдаль, по мере того как войска подымались. С гор опустились облака и охватили отряд сырым, непроницаемым туманом.

Суворов приказал штурмовать французов третий раз. Лишь только началась атака, дохнул ветер, согнал облака, и высоко вверху на снегах показались черные точки — это были солдаты Багратиона. Они зашли в тыл противнику. Французы, пораженные этим невероятным подвигом, очистили перевал. Суворов занял Сен-Готард. Перед русскими открылась дорога к озеру Люцерн.