Глава 9
– Не люблю змей. – Иван Лопухин достал из стоявшей перед ним расписной деревянной плошки спелую вишню, забросил в рот, а потом выплюнул косточку, стараясь попасть в переплывающего Волгу ужа.
– Чем же они тебе не угодили, Ваня? – Федор Толстой пробовал поймать что-нибудь на блесну прямо с борта неторопливо идущей вниз по течению баржи и головы не поворачивал. – Это новая фобия?
– Да так. – Следующая косточка полетела товарищу в спину. – Ядовитые они и страшные… на тещу похожи.
– Ты же неженатый еще!
– Когда-нибудь придется, – вздохнул Лопухин, приходящийся Федору шурином. – Но ежели про свою тещу плохо скажешь – дам в морду. Кстати, а что такое фобия?
– Боязнь.
– А-а-а… я-то думал, опять латинскими словами лаешься. Нет, змей не боюсь, но все равно неприятно.
– С ними что, целоваться?
– С тещами?
– Со змеями, дурень.
– Совсем ты меня запутал, друг Теодор. – Лопухин оставил попытки помешать другу и блаженно растянулся во весь рост, откинувшись на свернутый в бухту толстый канат. – И скучно что-то нынче. Как думаешь, если министра Белякова у разбойников отобьем, нам ордена пожалуют?
– А с чего взял, что он в плену?
– Ну так где же ему быть-то?
– Ага, и канонерскую лодку при орудиях тоже захватили?
– Не велика задача. Мы аглицкий фрегат почти что вдвоем брали.
– Нашел с чем сравнивать. У нас каждый если не роты, то двух взводов точно стоит.
– Это да, – согласился Иван с самодовольной ухмылкой и скосил глаз на погон, где недавно появилась третья маленькая звездочка.
Вообще бойцов батальона Его Императорского Величества Красной Гвардии званиями не баловали, хоть и состоял он исключительно из офицеров. Награды, вот те сыпались как из рога изобилия, а с повышением в чине дело обстояло туго. Командир, Александр Алексеевич Тучков, всего лишь полковник, его заместитель Федор Толстой – с недавних пор капитан. Остальные лейтенанты и старшие лейтенанты. Ушли в прошлое прапорщики, подпоручики, поручики и прочие штабс-капитаны. А жаль…
Хотя спорить с государем себе дороже. Скажет Павел Петрович, что шар земной на самом деле вовсе не шар, а куб или иная фигура, то так оно и будет. Все остальное – головная боль астрономов. Им потом работать над тем, чтобы Высочайшее слово не расходилось с делом. Вот так и с военной реформой – хочешь быть лейтенантом, то будешь им. Не хочешь – тоже будешь, но разжалованным. Оно и правильно…
Еще Лопухин немного скучал по прежней службе в гвардии. Нет, в Гвардии, что пишется с большой буквы. Но скучал совсем чуть-чуть, самую малость. Будучи человеком вполне здравомыслящим, Иван хорошо видел разницу между собой теперешним и собой тогдашним. Эх… сегодняшний батальон, пусть он и насчитывает двадцать четыре бойца, да вернуть на полтора года назад, в Ревель. Вместо нестройной толпы пушечного мяса, половина которых вчерашние штафирки, да две дюжины запредельных воинов…
Мечты. Но, по чести сказать, смогли бы штрафники перейти предел возможного без той страшной бойни? Не знаете? Вот и гвардии старший лейтенант Лопухин не знает…
А нынче батальон послан на поиски канонерской лодки «Гусар», задерживающейся с прибытием на три недели против намеченного времени. Куда мог запропаститься единственный на всю Россию пароход, не знал никто, но на всякий случай император Павел Петрович предположил наихудший из возможных вариантов и выдвинул навстречу наиболее боеспособную часть.
– Бездельничаете? – Голос полковника Тучкова заставил Ивана Лопухина подскочить с палубы. – Больше заняться нечем?
– Никак нет, Александр Андреевич!
– Нечем, значит.
– Не в том смысле, господин полковник! Отрабатываю неподвижность на случай долгого нахождения в засаде!
– А глаза почему закрыты?
– Слух тренирую.
– С вами все понятно, – улыбнулся Тучков. – А господин капитан решил закалять силу воли?
– Нет, просто рыбу ловлю, – откликнулся Федор Толстой.
– Вот и я про это. Как успехи?
– Пока ни одной поклевки.
– Зато лапоть растоптанный подцепил, – не удержался от насмешки Лопухин.
– Молчал бы уж, – смутился капитан и поспешил сменить тему разговора: – Как думаете, Александр Андреевич, что могло случиться с пароходом?
– Да все что угодно. Техника, сами знаете, новая, доселе на флоте не используемая… сломалось что-нибудь.
– А не хивинцы в Каспийском море перехватили?
– Это вряд ли, скорее в персиян поверю. Но и те что смогут против пушек сделать? С дедовской саблей на картечь переть?
– Англичане оружия подбросили.
– Им не до того сейчас. И вообще, зачем гадать, если по приходу в Астрахань все сами узнаем? Если даже не раньше… А пока считайте себя на отдыхе.
– Весь день, господин полковник? – обрадовался послаблению Лопухин.
– Да, все два часа, свободные от занятий.
* * *
В это же самое время. Где-то близ Астрахани
– Я вот думаю, Александр Федорович, зря вы приказали нашего лоцмана в мешке утопить.
– А что, нужно было повесить или на кол посадить? – Беляков выстрелил в подозрительное шевеление около осаждаемого дома и повернулся к Давыдову. – Не ожидал от вас этакой кровожадности, господин лейтенант.
– Скажете тоже, – смутился командир канонерки, в данный момент исполняющий обязанности пластуна. – Просто он бы привел нас к своему хозяину, и взяли бы мы того Чижика прямо из теплой постельки.
– И устроить бойню в городе? Вы обратили внимание, что этот домик защищает по меньшей мере человек сто?
– Целое удельное княжество с дружиной.
– Скорее ханство или сатрапия.
– Это точно, – согласился Денис Давыдов.
Он и в остальном был согласен с Александром Федоровичем, но уж больно хотелось сделать дело побыстрее, а не жариться как гречневый блин с двух сторон – погоды стоят такие, что и земля и воздух подобны сковородке. Лежишь тут на самом припеке, а те уроды устроились со всеми удобствами, сидят себе в тенечке, и мухи им, наверное, не досаждают. Эх, бабахнуть бы из пусковой установки на двадцать четыре ракеты! Но нельзя, ибо министр покушавшегося на пароход откупщика непременно живым желает взять. А зачем, спрашивается, если все равно потом повесит?
Добрый Беляков слишком. Потому дал возможность бежать одному из захваченных разбойников, чтобы тот, значит, успел хозяина предупредить. А на следующий день, уже в Астрахани, чин по чину пришли арестовывать господина Иегудиила Чижика. Все как полагается – постучались в двери, дали в морду явившемуся на стук ливрейному лакею, обыскали дом и вернулись на «Гусара» несолоно хлебавши.
Хотели как лучше, а вышло как всегда… Засада, заранее отправленная на дорогу, ведущую к загородному поместью откупщика, сама подверглась нападению и, потеряв троих, была вынуждена отступить. Знать бы, что так получится, да накрыть ракетным залпом.
– Вроде ползет кто-то. – Александр Федорович привстал на колено и всмотрелся вдаль. – Или показалось?
– Разрешите мне, ваше благородие? – Сержант Антипенков, завладевший единственной на канонерке винтовкой, поерзал животом по выжженной солнцем траве, устраиваясь поудобнее. – У меня не забалуют.
Артиллерист и положил утром шестерых разбойников, пытавшихся прорваться к спрятанным в камышах протоки лодкам. Не дошли, сволочи… А не надо соваться, все равно тем плоскодонкам с вечера днища прорубили.
Выстрел… тонкий вой, неприятно царапающий душу…
– Зачем по ногам бьешь, ирод? – Лейтенант погрозил стрелку кулаком. – Не мог в башку попасть?
– Дык лежит неудобно, ваше благородие!
– Ну и что? Из-за твоей прихоти будем до ночи вопли слушать?
– Почему же до ночи? Раньше сдохнет.
– М-да… – Давыдов посмотрел с неприязнью. – У волка, и у того жалости больше.
– Могу сейчас сходить да добить.
– Куда, черт…
Поздно. Сержант юркой ящерицей скользнул через бугорок, за которым прятался от шальных пуль, и пополз через поросшее чахлой полынью поле. До лежащих разбойников шагов двести, столько же до обнесенного высоким забором дома. Попадут?
– Если убьют – шкуру с мерзавца спущу! – закричал вдогонку Денис Давыдов. – На гауптвахте сгною!
– А коли жив останется? – усмехнулся Беляков.
– Тогда и разберемся, – буркнул лейтенант, заглядывая в прицел оставленной артиллеристом винтовки. – Что творит подлец, а?
На фоне забора сначала появились многочисленные дымки, затем донесся грохот выстрелов – это негостеприимные хозяева рассердились на наглость и назойливость непрошеного гостя. Но тот, похоже, не собирался расстраивать командира и вжимался в землю так, что еще немного, и будет оставлять за собой глубокую борозду. Вот остановился.
– Что он там делает? – удивился Давыдов.
– Как это что? Режет, – пояснил Александр Федорович, чье зрение могло поспорить с любой подзорной трубой.
– А зачем всех подряд?
– Да так-то оно спокойнее. Вот мы, бывалоча… – Министр резко оборвал неуместные воспоминания. – Смотрите-ка, Денис Васильевич, одного сюда волочет.
Тут Беляков немного ошибался – сержант пленника не волочил, а время от времени подтягивал за собой на длинной и тонкой веревке. Кажется, разбойник потерял сознание, так как не кричал и не сопротивлялся. Ага, точно, голова безвольно болтается и пересчитывает все бугорки. Жив ли вообще?
– Ты зачем сюда дохлятину тащишь? – Александр Федорович встретил героя мягким укором.
– Пригодится ужо, – хрипло выдохнул Антипенков. – Помогите, вашбродь.
– Давай веревку. И это… – Министр покосился на выбитые вражескими пулями фонтанчики земли. – Задницу бы убрал – отстрелят напрочь.
Вытащили общими усилиями и, слава богу, без новых повреждений. Но будет ли с него толк? Вон даже кровь уже не сочится из перебитого недавним выстрелом колена. Нет, явно не жилец.
– Дашутка, ты? – Пленник открыл уже ничего не видящие глаза и схватил склонившегося Дениса Давыдова за руку.
– Какая еще… – начал возмущаться лейтенант, но был остановлен жестким окриком Александра Федоровича:
– Заткнись, Денис!
Разбойник их не слышал. Он счастливо улыбался и довольно внятно разговаривал с кем-то невидимым:
– Дашутка… я знал, что ты придешь. А почему так холодно? Дашутка… помнишь, как мы с тобой на Масленицу… Холодно. Меня хозяин рублем пожаловал… на ленты тебе в косу… Обещал на свадьбу сотней одарить… А почему так холодно? Хозяин в Персию ушел, там тепло… Сказал, будто вернется, когда царевы люди уйдут. Дашутка, ты подождешь? Холодно как… Какая без денег свадьба? А казну с собой увез, только рублем пожаловал… на ленты тебе… Уводи, говорит, антихристовых людишек за соленые озера к новой усадьбе… холодно… а хозяину тепло… Ты его подождешь, Дашутка? Дождешься, ведь правда?
Кусающий седые усы сержант отвернулся и не видел, как лопнул последний кровавый пузырь на губах разбойника. Давыдов освободил руку из ослабевшего захвата и прикрыл покойнику потускневшие, но по-прежнему счастливые глаза. Никто не знает, как жил этот человек, но умер достойно – не в злобе, не в муках, не в яростном осатанении боя, а с мыслями о любви. Земля ему пухом…
– Надо бы похоронить, Александр Федорович.
– Я могилу выкопаю, – хмуро бросил Антипенков.
– На тебе нет вины, сержант.
– Знаю. Но все равно выкопаю сам.
Артиллерист ушел за лопатой, а лейтенант с вопросом взглянул на Белякова:
– Что же дальше?
– Воевать, – пожал плечами министр. – Или вы, Денис Васильевич, что-то иное умеете?
– И этому толком не научился, – со вздохом признался Давыдов.
– Какие ваши годы! – Александр Федорович решился разрядить мрачность последнего момента. – Поверьте, лет через тридцать памятники адмиралу Давыдову будут ставить на площадях каждого приличного приморского города. Правда, если захотите, то и в неприличных поставят.
– Скажете тоже.
– А что, не согласны?
– Так это когда будет-то!
– Желаете ускорить? Тогда вперед, вас ждут великие дела, начинающиеся обычно с самой малости.
Хорошо сказал Александр Федорович, как есть хорошо! Прямо в корень зрит министр, будто не из купеческого звания происхождением, а родился сразу камергером с золотым ключом на мундире. Интересный человек… а вот обидится, если философом назвать? Пожалуй, что осерчает, как бы в ухо сгоряча не засветил.
Ну что, начинаем действовать? Будет считаться ракетный залп той малостью, с которой начинаются великие дела и славное будущее? Или уничтожение всех разбойников скопом не входит в список добродетелей и их непременно нужно предать правосудию? С последующим повешением, разумеется.
– Александр Федорович, вы тут присмотрите, пока я распоряжусь насчет приготовления к обстрелу?
– Разумеется, Денис Васильевич, – Беляков пожал плечами. – А кому тут еще присматривать?
Действительно, больше и некому. Из экипажа «Гусара» осталось только четырнадцать человек, включая министра, и все они рассредоточились вокруг осаждаемого дома, беспокоящим огнем со сменных позиций создавая впечатление многочисленности. Тут хочешь не хочешь, а возьмешь в руки винтовку, если собственная жизнь дорога.
– А вы за золотом пригляните! – крикнул Александр Федорович вдогонку лейтенанту. – И за механикусом!
– Хорошо! – издали откликнулся Давыдов.
Неизвестно, за что больше переживал сейчас министр – за оставленный практически без присмотра на канонерке ценный груз или за жизнь тяжелораненого инженера-механика. Дмитрий Яковлевич Горбатов, которого заранее записали в покойники и не чаяли довезти до Астрахани, не только не помер, но даже, несмотря на все старания лекарей, пошел на поправку. Не так быстро, чтобы начать ходить, но покидать «Гусара» категорически отказался. Лучше, говорил, среди своих подохнуть, чем эти клистирные трубки пиявками до смерти замучают.
Раны ему, кстати, все тот же сержант Антипенков зашивал и клятвенно заверял потом, что былое пристрастие Горбатого к горячительным напиткам и позволило случиться чуду – никакая зараза в проспиртованных кишках не приживалась. Шутник, однако… А сам больше полусуток штопал одурманенного настойкой опия механикуса, объясняя при этом:
– Насмотрелся я, как наши коновалы работают – один деревяшку в зубы дает, другой киянкой по голове бьет, а третий вовсе без ничего, прямо по живому режет. И все больше оттяпать норовят, чем обратно пришить. Ладно если руку али ногу, и без них обойтись можно, а ежели унутрях что? Ну, кишок-то у человека много… аршин туда, аршин сюда… А вот взять печень. Как без нее?
Александр Федорович тоже не доверял медицине, предпочитая болезни лечить баней и рассолом, потому умению старого артиллериста обрадовался, и, как оказалось, не прогадал. Допытываться о появлении столь необычных для простого солдата навыков не стал, но сделал в памяти заметку порасспросить при удобном случае. Хотя может быть и самоучкой… нет, не может! Это тебе не в часах ковыряться, как в свое время Кулибин начинал.
Да, обильна русская земля талантами. Кто мосты через Неву изобретает. Кто потаенные подводные лодки строит, кто с забора белыми флагами машет. А сергачи даже медведей учат с ружьем на плече ходить да на караул брать. Потешные они, эти медведи.
Стоп! Какие такие белые флаги?
– Да мать их нехорошо два раза! – Александр Федорович взглянул из-под руки. – Вот только парламентеров мне и не хватало.
Точно, распахнулась калитка, выпуская троих. У первого в руках казацкая пика с привязанной за рукава рубахой с кружевным воротником, второй в охотничий рожок дудит, а третий, который с застывшей каменной мордой, пустой. Главный? Служил раньше кто из них, раз подобие правильного ритуала изображают, или начитались французских рыцарских романов? Извиняйте, господа, но шелковые шатры для приема столь важных гостей случайным образом оставлены дома. Ах, какая некуртуазность…
– И вообще я человек нелюдимый, особенно по пятницам, – пробормотал Беляков, поймав в прицел переносицу идущего чуть сзади и справа старшего переговорщика.
Выстрел. Отдача мягко толкнула в плечо, а вдалеке плеснуло красным. Разглядывать некогда… оттянуть затвор… дымящаяся гильза падает в траву… зарядить…
– Бля, сегодня суббота! – Александр Федорович выругался и положил пулю точно в грудь ничего не сообразившему знаменосцу. – Хрен с вами, будем считать, что я гостей каждый день ненавижу.
Убегающего трубача министр свалил уже в спину, когда тот колотился в запертую калитку. Она открылась слишком поздно. Или вовремя, это как посмотреть – привратник остался лежать там же.
– Ну вот, кончились…
Беляков высказал столь неподдельное огорчение, что прибежавший на выстрелы Денис Давыдов, судорожно глотая воздух пересохшим ртом, обеспокоенно спросил:
– Патроны кончились?
– Нет, парламентеры. Кстати, Денис Васильевич, я не слышал стука конских копыт, а добраться на своих двоих за столь короткое время… Признайтесь, лейтенант, вы умеете летать?
– Пешком, – смущенно буркнул Давыдов, и только потом до него дошел смысл первой половины фразы. – Как, вы расстреляли парламентеров?
– Разбойников.
– Но вы говорите…
– Да бродили тут какие-то. Представляете, каковы наглецы… вышли с белой тряпкой, с трубой, будто и вправду на переговоры отправились.
– А если…
– Если что? Теперь давайте поговорим без шуток, лейтенант. – Глаза Александра Федоровича зло вспыхнули, а в голосе появилась опасная нотка. – Даже если это были парламентеры, что с того? Реверансы перед ними делать и на менуэт пригласить? Мы воюем с врагами государя и Отечества, Денис Васильевич, поэтому ложные понятия о дворянской чести следовало бы оставить дома, поручив ключнице время от времени сдувать с них пыль.
– Но…
– И никаких «но», господин лейтенант! Да, на самом деле дворянская честь существует. И не мне, вчерашнему купцу и почти что мужику сиволапому, напоминать об этом. Но многие видят ее только в рыцарском отношении к противнику на поле боя и щепетильности в карточных долгах, забывая главное.
– Что же?
Денис Васильевич слушал с открытым ртом и был твердо уверен, что перед ним точно не бывший купец. А кто? Господи, так и до крамолы недолго додуматься! Сколько Белякову лет? В каком году государыня Екатерина Вторая в своем путешествии по Волге останавливалась в Подновье? В те поры, кстати, и Кулибина ей представили. А еще говорят, будто Александр Федорович с Иваном Петровичем дальние родственники… Прижитый от Потемкина бастард императрицы, оставленный на воспитание? Черт побери, это многое объясняет!
Министр не мог слышать бредовых (или все же нет?) мыслей, теснящихся в голове лейтенанта, потому прямо ответил на заданный вопрос:
– Дворянская честь заключается лишь в честной службе, для которой сие сословие и существует. Все остальное – производное от нее.
– А уметь держать слово, стало быть, не нужно?
– Отнюдь… Разве подлец или трус смогут служить честно?
– А убивать парламентеров?
– Тьфу ты! – Беляков с досадой стукнул кулаком по колену. – Ладно, объясню проще. Вот представьте, Денис Васильевич, что пришли они сюда и убедились в нашей малочисленности. Их дальнейшие действия? Или ваши, при данной диспозиции?
– Я бы решительно атаковал.
– Правильно. А почему мы должны считать противника глупее себя? Так что любые переговоры с ними суть изощренный способ самоубийства, являющегося, как известно, большим грехом.
Лейтенант запутался окончательно, но решил поверить на слово немало пожившему и умудренному опытом человеку. Тем более показался сержант Антипенков, а спорить со старшими в присутствии низших чинов не позволяет Устав.
Артиллерист молодец – вроде пошел за лопатой, чтобы выкопать могилу разбойнику, а службу помнит. Это командир при звуках выстрелов бросил все, а старый служака такого не допустит – хрипит от натуги, но крутит педали странной трехколесной конструкции, напоминающей ощетинившегося ежа. Только вместо иголок – ракеты. Половина помечена красным – это зажигательные, с синими полосками – осколочные, а в зарядном ящике, закрепленном под сиденьем водителя самобеглой коляски, ракеты полностью окрашены желтым. Эти самые страшные, способные взрываться в воздухе, разбрасывая множество свинцовых пуль. Нужно только покрутить кольцо, выставляя отметку с нанесенной цифирью и обозначающей расстояние до цели в шагах, и… Кстати, а почему столь ужасающие по действию снаряды называют совсем несерьезно – кулебяками?
Денис Давыдов не первый, кто задавался подобным вопросом – фельдмаршал Кутузов уже спрашивал о том у самого государя. Павел Петрович, пребывая тогда в добром расположении духа, ответил:
– Слушай, Миша, а как же их еще именовать, не шрапнелью же?
– Почему бы нет?
– Да потому что английский майор Генри Шрапнэл был взят в плен близ Ораниенбаума. И сейчас по решению суда отбывает пожизненный срок на постройке телеграфной линии. И он совсем не имеет отношения к снаряду своего имени – Кулибин и Засядько все сделали сами.
– Так уж и сами?
– Я только подсказал общий принцип.
– Подсказал или предоставил готовый чертеж?
– Миша, не будь занудой, тебе это не идет.
– Хорошо, не буду, – согласился фельдмаршал. – Но почему «кулебяки»? Могли в честь другого изобретателя назвать – «засадой», например.
– Он молод еще! Вот сделает полноценную «Катюшу», тогда и подумаем. Пусть работает, нет предела совершенству!
* * *
Его Императорское Величество и Михаил Илларионович еще не знали, что даже в таком виде установка получила собственное имя. На неискушенный взгляд лейтенанта Давыдова, она являлась идеалом красоты и технической гармонии… так мила и прекрасна…. словом, часто вспоминаемая соседка по имению Катенька Апухтина немного проигрывала в сравнении. Денис Васильевич, ухаживая за машиной, сам не заметил, как проговорился, и теперь с его легкой руки ракетный станок ласково прозвали «Катюшей». Нижние чины с оглядкой и опаской, а Александр Федорович посмеивался откровенно, но с такой добротой, на которую обижаться не получалось.
* * *
– Прицел на два деления выше, сержант!
– Слушаюсь, ваше благородие! – Антипенков сух и сосредоточен. – Готово!
– Огонь! – Как ни хотелось Денису Давыдову самому крутануть рукоятку машинки, зажигающей фитили ракет, но долг командира требовал осуществлять общее руководство.
– Сзади! – Один из номеров расчета выкрикнул привычное предупреждение. И в землю за установкой уперлись огненные хвосты. – Пошли, родимые!
Ракеты с воем вспороли воздух и, прочертив дугу, упали на огороженную забором усадьбу.
– Есть накрытие, господин лейтенант!
– Называй его благородие их благородием, сволочь! – сделал замечание сержант и сам же, нарушив субординацию, заорал на Давыдова: – Заряжай кулебяками!
Подготовка к следующему залпу заняла менее минуты – это не ствольная артиллерия, где обязательно требуется пробанить орудие. Над разбойничьей крепостью вспухли дымные облачка разрывов, и разлетающиеся пули находили цели среди суетящихся после обстрела зажигательными ракетами людей.
– Твою же ж мать! – не удержался от восхищенного возгласа Денис. Оно, конечно, нехорошо – радоваться гибели божьих тварей, но когда есть выбор между смертью врагов Отечества и своей собственной, любой приличный человек сделает правильный выбор. – Заряжай!
– Может быть, не будем торопиться, Денис Васильевич? – Стоявший неподалеку министр Беляков многозначительно посмотрел на лейтенанта. – Давайте оставим уцелевшим хоть единый шанс.
– Шанс на что? – переспросил Давыдов.
– На новую жизнь. – Александр Федорович кашлянул, неизвестно почему смутился и продолжил: – Мне в свое время такой шанс подвернулся.
– А многим ли дадим? – Командир канонерки посмотрел на пылающую усадьбу и прислушался к треску ружей.
– Самым удачливым. Если повезет, то они начнут жить иначе, а в противном случае… – Беляков вздохнул. – В противном случае все равно закончат веревкой.
– Добрый вы, Александр Федорович.
– Добрый, – согласился министр. – Но ведь наша цель не в преследовании зла вообще, а лишь наказать за один частный эпизод. Кровь товарищей взывает к отмщению, а виновник…
– Идем в Персию?
– Есть другие варианты?
Лейтенант задумался. Предложение Белякова несколько расходилось с его недавней пламенной речью, но удивительно точно ложилось на представление о дворянской чести. Пусть ложное и неправильно понимаемое, но именно оно взывало к праведной мести и требовало око за око и зуб за зуб. Ох, не так прост Александр Федорович, каким хочет казаться.
– Да, в Персию! Еще один залп и в Персию!
