По дороге в оптическую мастерскую зашла я на телеграф, надо было отправить заявку Елене на некоторые химреактивы. С варкой оптического стекла не все ладилось, никак не получалось добиться выхода стабильных партий продукции.

Здороваюсь. В ответ получаю: «Buenos días, сеньора!» от пожилой испанки донны Розы (ну да, почти как в том фильме! Только фамилия у нее не Альвадорец, но тоже похожая – Альварес), одной из первых решившейся освоить новую специальность еще в Форте. И дружный хор детских голосков:

– Утречка доброго, сеньора!

Кроме телеграфистки, за стойкой сидят четверо подростков. Поль, приемный сын Жени Динго, которого все привыкли называть Павликом, и три девочки-индианки. Во главе компании – угадайте с одного раза? Ну, конечно, руководит этой мелкотой Птичка, сидящая с гордым видом за коммутатором!

– Птенчик, прими, пожалуйста, телеграмму, – обращаюсь прямо к ней, а не к донне Розе, устроившей себе небольшой перерыв с чаепитием. Добавляя авторитета маленькой разбойнице в глазах окружающих.

– Без проблем, сеньора Ирина. Продиктуете или будете бланк заполнять?

Это она так показывает, что освоила азбуку Морзе получше некоторых взрослых и способна передавать сообщения прямо на слух. Что интересно, девочка отлично понимает, насколько она обгоняет своих сверстников в развитии, но не задирает нос по-глупому. Умеет повернуть дело так, что служит примером для подражания, а не зависти. Прирожденный лидер, с чувством такта не по годам и очень ответственная. Если честно, то мало у кого из взрослых встречала такие качества. Родители – типичная индейская семья, работают у нас в Долине, без особых амбиций, а дочка вот какая уродилась.

Поскольку телеграмма, которую я собираюсь отправить, достаточно длинная, вдобавок в ней хватает специфических терминов, быстренько заполняю бланк и отдаю девочке.

Тут донна Роза заканчивает со своим чаем и приступает к обстоятельным расспросам – как я поживаю, как здоровье нашего с Сергеем малыша и все такое прочее.

Поддерживаю светскую беседу, а про себя в который раз удивляюсь. Вроде ничего необычного, на наш взгляд, привыкших к реалиям того будущего, в котором мы когда-то жили. Почта, оператор на ней, ученики или стажеры, приходилось мне видеть в родном городе гораздо менее толковых работников. Но когда чуть задумаешься, становится немного странно, как легко люди из этого времени адаптируются к тем новшествам, которые мы вносим в их жизнь. Частенько приходилось читать раньше, насколько крепко держались наши предки за свой привычный уклад, традиции. Неужели мы, попавшие сюда неведомо чьей волей, не случайно оказались под рукой у тех сил, что дали нам второй шанс? Кто-то или что-то выбрал форумчан вполне сознательно? Заранее зная, что мы не только выживем, но и сможем очень быстро изменить окружающих нас людей в нужную сторону?

Пока мы так беседуем (а я одновременно философствую про себя), на переговорную станцию, запыхавшись, прибегает Империалист, еще с порога громко требуя:

– Девушки, а отбейте-ка вы мне телеграммку в форт Ломоносов – начальнику транспортников.

– Что отправлять будем? – засуетились барышни…

– «Форт. Транспортный отдел. Углю! Много! Срок – вчера! Буду завтра – готовься!»

– Отправляю. Опечатку оставлять? С вас… сентаво.

Саша демонстративно крутит головой и строго вопрошает:

– Не вижу тарифов! Где у вас написано, что служебные телеграммы отправляют за плату? И где там опечатка?

– А это не за текст! А за те мысли, которые вы подумали, но нам таких слов знать не полагается, вот… – подружка Птички даже осмеливается показать язык грозному комбату. – Правильно говорить «Угля», а не как у вас.

– Тебя случайно не Ванга зовут? А по фамилии Ушакова? – с подозрением смотрит на нее Кулькин.

– Никак нет, сеньор полковник! Ромашка, а мое старое индейское имя мне совсем не нравилось. Ну что это такое – Заячий Хвост?! И даже совсем не для девочки было…

Несколько секунд Саша обдумывает ответ, потом поворачивается ко мне:

– Отойдем на минутку.

Выйдя на крыльцо, он начинает выговаривать:

– Не ты, случайно, ей новое имя придумала?

– А чем оно тебе не нравится?

– Покажи мне хоть одну ромашку в округе! Ведь на ровном месте хроноклазм устраиваешь, Ириша. Она тут пока не произрастает, не завезли еще. Испанцы знают цветок по своей родине, даже в медицине используют, а в Новом Свете она ведь только в Южной Америке росла. Гораздо позже начали в Северной культивировать.

– Это очень серьезная ошибка, Саш? – Даже расстраиваюсь, вот какие новости о себе с утра узнаю. – Я же вроде им рассказывала, что у нас в России такие цветы растут, красивые и полезные.

– Ну, раз по воспоминаниям, то вроде не так страшно. Только на будущее постарайся не умножать сущности. Хорошо?

– Угу, постараюсь.

Возвращаемся в комнату, где он, порывшись в карманах, находит монетку и расплачивается с Ромашкой.

В этот момент начинает стучать аппарат, а на ленте, выползающей из печатного механизма, появляются точки и тире.

Птичка, не дожидаясь окончания передачи, зачитывает:

– Связи… нехваткой… персонала… срочная… отгрузка… партии… угля… не… представляется… возможной. – Она поднимает глаза на Империалиста. – Это сильно плохо, сеньор полковник?

– Это не просто плохо, а офигеть, как плохо, Птичка! Но я лучше промолчу, а то у меня денег не хватит с этими вашими расценками на мысли! До свидания, спасибо за помощь. – С этими словами он церемонно раскланивается с донной Розой и вылетает из помещения. Правда, на полдороги тормозит и пробует оставить последнее слово за собой: – А ты, которая Ромашка полевая, робкая, несмелая, – поинтересуйся у сеньоры Ирины, чем этот цветок еще знаменит, кроме замечательных лекарственных качеств. Хоть желтая, хоть синяя.

– А что тут знать, что подрасту – и сама буду выбирать, а не гадать! Бе-бе-бе… – и она снова показывает ему свой нахальный язычок, сопровождая его «козой».

Не найдя достойного ответа, но уже ухмыляющийся Кулькин наконец покидает нас.

Когда за полковником закрылась дверь, девушки, весело переглядываясь, начали строить догадки – что сделает начальник инжбата с главой транспортников, нагрянув завтра с утра в Ломоносов…

Возвращаясь к себе в кабинет из очередного посещения телеграфа, я думал о возвышенном и вечном. То есть об ошибках и наказаниях. Пока ничего лучше армейского принципа: «Не доходит через голову, дойдет через ноги» – в голову не приходило. Прекрасные мечтания о бредущих зимней ночью на угольную шахту снабженцах и о звуковом сопровождении в виде волчьего, то есть койотного, воя неожиданно резко сменились на недоумение. Мокнущий перед крыльцом гэбэшный индеец строил мне страшные рожи, явно пытаясь о чем-то предупредить. Пожав плечами, перешагнул порог и только успел подумать: «А казачок-то засланный», – как попал… в засаду!

Через энное время, будучи зверски накормленным, обруганным, обласканным, проклятым и прощенным, я попытался вернуться к своим обязанностям. Нет, не семейным! Домашних, нагрянувших ко мне на службу, уже отправил восвояси. Исключительно должностным. Итак, берем листок бумаги, карандаш и рисуем дробилку. Не будем заморачиваться с электродвигателями, еще один скандал с бандой из форта Ломоносов я не переживу. Они, впрочем, тоже, всех отправлю уголек добывать прогрессивными методами! Просто кидаем привод от локомобиля, и все. Вороночка из броневой стали, чтобы не истиралась. Что, стали такой нет? Есть наука, пусть думает, цементирование там, блиндирование, в общем «не царское это дело!». Когда буду ЦУ давать, позову Кобру и задумчиво так скажу, в лучших традициях: «Попытка нэ пытка. Ви согласны, товарищ Снэйк?» В вороночке нашей вращается конус такой, весь из себя конусный. И камушки попадают между стеночками, и становятся меньше, меньше… Вся щебеночка прямо-таки по ГОСТу получается, сам бы ел, но для дороги надо. Кстати, о еде. Первым делом необходимо заказать передвижную армейскую кухню, сколько можно тянуть! В остальных частях они давно есть, один инжбат как в каменном веке. Вторым – найти повара. Блин, ну что такое?! Куда ни кинь, везде клин! Каждый ведь может что-нибудь сготовить (за исключением меня, конечно), а когда надо варить на двести голодных мужиков, да еще в степи, никого найти нельзя. В общем, отложим, пока нарисуем кухню и дадим строгий приказ сделать вчера. Только не по телеграфу!

Прогулявшись на градостроительство, ободрив своих солдатиков и потребовав найти мне живого или мертвого архитектора, под начинающимся дождиком вернулся в «присутственное место», где с удивлением обнаружил посетителя. До сих пор меня никто, кроме наших, не беспокоил. Невероятно толстый человек в когда-то богато расшитой шнурами венгерке сидел на лавке, теребил длинные обвисшие усы и с безграничным терпением уныло смотрел в окно. Стряхивая капли с кожаного кепи, я отпер дверь кабинета и вопросительно посмотрел на посетителя.

– Звиняйте, пан, – нерешительно начал незнакомец, потом что-то прошипел себе под нос и перешел на испанский: – Dime, pronto será gospolin comandante?

– Что?

– О-о-о! Пан – русский? – перешел на русский язык посетитель.

– И русский тоже, – меланхолично ответил я, приглашающе махнув рукой. – Прошу пана.

– Извиняюсь, но я спрашивал, когда придет пан командир?

– Я уже пришел и, пока не явился сеньор архитектор на суд скорый и праведный, внимательно слушаю.

Под тушкой ясновельможного пана жалобно скрипнул табурет, но от позорного раскладывания на составляющие его части удержался. Недоверчиво покосившись на меня, потом вниз, посетитель все-таки решился:

– Я прибыл к вам из Мехико, прослышал, что нужны здесь надежные люди, знающие, с какой стороны браться за оружие.

– Хм-м-м, не сомневаясь в умении пана, хотелось бы услышать, как оказался он в такой дали.

– О, простите мою рассеянность! – Неожиданно ловко толстяк метнулся в прихожую за сумкой, из которой вывалил мне на стол кучу бумаг и даже пергаментов.

Взяв один листок, с изумлением прочитал корявые строчки, похоже, что на белорусском.

– Узяйшы полгарнца капусты, тушыць у чыгунку…

– Это не то, это я для себя… Вот!

В руки мне сунули потрескавшийся пергамент, с изысканно выписанной латынью и с поблекшим изображением какого-то герба.

Несколько минут пытаюсь разобраться в том, что нарисовал древний геральдист, потом откладываю лист, устало массирую лицо и спрашиваю:

– Пан? Расскажите мне все по порядку.

– О, моя преступная небрежность! – искренне расстроился поляк. – Зовут меня пан Пшермыльский, герб у меня простой, «Кура с виллой», предок мой святого Ляха сопровождал, от него и герб.

История пана Пшермыльского была проста и незатейлива. Его знаменитый предок в момент откушивания той самой куры был атакован неприятелем (по-моему, вегетарианцами) и, будучи в добром расположении духа, увещевал тех вилкой с наколотой птичкой. Но потом… Один из неприятелей откусил часть, и все онэ пали от гнева основателя рода. Потом род цвел и процветал, пока не появился Вацлав. Устав от вражды с, несомненно, завистливыми соседями, юный Пшермыльский отправился в странствия.

– Да-а-а, явно вы были молоды, – посочувствовал я.

– Почему?

– Ну как же, отказаться от верных врагов и кинуться искать новых, на одну стычку, не знающих ни чести, ни сладости мести. Такую, простите меня, глупость только по молодости можно сделать.

Пан пригорюнился и даже дернул себя на левый ус.

– Как вы правы, господин полковник. Сколько лет прошло, а как вспомню пана Пшермыльского, так аж слезы на глаза наворачиваются, неужто этот лайдак своей смертью помер?

Комментарии к скитаниям по свету пана Пшермыльского были достаточно однообразны. Все были, пся крев, голодранцы, и никто не мог приготовить бигус. Московиты? «Только не будем о грустном, они вообще кислую капусту горстями едят! И какую-то ягоду туда сыпят! Где-то у меня записано?» Немцы? «Страшно, конечно, но эти голодранцы капусту в пиве тушат! Вы представляете?! За меньшее мои предки города в пепел превращали». Французы? «Не будем вспоминать о них. Нация, не умеющая готовить бигус, не заслуживает и короля. По делам их и вся резня». Испанцы? «О чем говорить с людьми, которые варят все, что найдут на берегу? Голодранцы, но спесивые». В общем, испробовав кухню почти всей Европы, пан ринулся в Новый Свет. Открыл таверну в Мехико и быстро поругался с еврейской общиной, подав почтенным посетителям айсбан.

Пока пан Пшермыльский делился своими горестями, я лихорадочно размышлял, как доказать человеку, что в звании, да даже сержанта, и с поварешкой в руке, он будет истинным украшением инженерного батальона?

В дверь постучали, и в щель просунулась лисья морда сеньора архитектора.

– Вы позволите вас побеспокоить?

– Конечно, сеньор! Уважаемый пан, вы окажете мне честь недолгим ожиданием? Сеньор архитектор очень занятый человек, а вопрос срочный.

– Разумеется, пан полковник. Надеюсь, вопрос не секретный и мне не надо уходить?

– Сидите, сидите. Итак, сеньор Мангано, давайте посмотрим ваши проекты.

– Си, сеньор!

Архитектор стал разворачивать простыни чертежей, а я медленно набирался священной ярости и истинно княжеского гнева. Наконец-то все было закончено. Эскизы прекрасных зданий из белого мрамора легли поверх скупых линий разрезов и проекций, а мое самодурство достигло максимума. Первым делом я смел все на пол, а потом начал орать! Моментально побледневший итальянец наслушался и про гигантоманию, и про дурацкие камины, на которые не напасешься топлива, и про мрамор, и про кирпичные стены в три кирпича!

– Нам нужны дома, которые можно быстро и качественно построить минимумом людей! А вы рисуете дворцы и соборы! В общем, доложитесь казачьему старшине, получите сопровождение и отправляйтесь в степь за мыльным корнем! Это приказ, и как положено по контракту, вы обязаны выполнять!

– А зачем нам мыльник? – еще больше побледнев, спросил Мангано, наверняка представив намыленную веревку.

– Пенобетон будем делать! – сердито буркнул я, старательно улыбаясь поляку.

– Пан полковник, а можно я тоже отправлюсь с сеньором? Для искусства кулинарии мыльный корень очень нужен.

– Разумеется, можно! – обрадовался я. – Но сначала закончим наш разговор. Сеньор Мандано! Выполняйте распоряжение, но потом подождите ясновельможного пана. Он будет вас сопровождать.

– А что такое пенобетон?

– Когда найдете мыльник, тогда я все покажу и расскажу. Вы еще здесь?

Медблок в Долине Дакота оборудовали по «последнему слову техники». Санчасть в Форте ВВВ, громко называвшаяся госпиталем, была запитана от автобусного генератора на двадцать четыре вольта. Соответственно, на освещение операционного стола пошли четыре фары от автобуса, а блоки освещения салона были отправлены в резерв. Лампочки там слабенькие, по пять ватт, но зато их полсотни. Всякие стоп-сигналы и указатели поворотов тоже к делу пристроили. В Дакоте же все построили на двенадцативольтовых генераторах от автомобилей. Соответственно – хирургический светильник соорудили из уазовских фар. Только тут пришлось повозиться с установкой водяного колеса. Цеплять его к приводу электростанции не было смысла – на таком расстоянии потери в проводах получались огромными. Пришлось строить мостки и монтировать на них небольшое колесо, благо здание медпункта было поставлено у самого берега. А имеющихся ламп хватит еще на несколько лет, а к этому времени и свои сделаем.

В соседнем здании, соединенном переходом, располагались прачечная и пункт стерилизации. Пришлось подумать над конструкцией печи, чтоб в ней сосуд с обрабатываемыми инструментами или материалами не вступал в контакт с пламенем. Раньше инструменты просто кипятили на спиртовой горелке типа керогаза, в бронзовом коробе с крышкой. Это не только занимало много времени, но и объем за раз обрабатывался небольшой. А тут печь и стерилизацию обеспечивает, и горячую воду для больничных целей дает, и кипятить на ней можно. Да и обогрев помещений получается попутно. Так что спиртовка теперь у нас будет использоваться только для подогрева совсем маленьких объемов чего-либо.