Переживательно-прогрессорская
Земли вольностей войска Запорожского и Всевеликого войска Донского, август – сентябрь 1638 года от Р. Х
Погуляв на прощанье в Киеве, Аркадий в сопровождении джур и охраны, всего около двух десятков людей, выехал поглядеть домну и ее продукцию. Проезжая мимо очередной церквушки, обратил внимание на лицо одного из просивших милостыню на паперти нищих. С провалившимся носом, отвалившимися ушами, пятнами на щеках… приснится такой – с воплем проснешься. Попаданцу сразу поплохело.
«Сгнившие хрящи – это же признак проказы! Они что, здесь по улицам бродят? Ёпрст!!! Куда власти смотрят?!»
Придержав коня, мотнул головой, подзывая самого толкового из своих джур, Юрку:
– Юр, сейчас на паперти заметил человека со сгнившим лицом. Это что, прокаженный?
– Не-е, не прокаженный вроде. Я тоже его заметил. Это Сидор Безносый, добрый казак раньше, говорят, был. Вражеские пули и сабли ему вреда не смогли сделать, из самых тяжких боев без единой царапинки выходил, да поймал на бабе злую болезнь. Стал гнить заживо. Из казаков его турнули, кто захочет рядом с таким за веслами весь день сидеть? Да и здоровье у него… сами видите, ни к черту. Теперь вот на паперти стоит, Христа ради на пропитание выпрашивает.
От слов джуры Аркадию поплохело еще больше. Аж в глазах помутилось на мгновение.
«Сифилис… господи боже мой, сифилис… его вроде еще Колумб вместе с табаком в Европу завез, за что ему особое и отдельное спасибо. Собственно, я ведь и не забывал об этом, просто… ушло как-то в уголок памяти… и не вспоминалось. Минутку, минутку, так я, гуляя напропалую, его вполне мог подхватить?.. И совсем не факт, что не подхватил?..»
Трусом Аркадий не был, но перспектива сгнить заживо его пробрала до мозга костей. На какое-то время он даже выпал из реального мира, продолжая ехать на автомате. Ничего не видел и не слышал, сосредоточившись на своих мыслях и переживаниях. Причем вторых поначалу было настолько больше, чем первых, что передать словами его размышления было бы крайне затруднительно. Получилось бы нечто маловразумительное и невнятное.
Хотя, когда завертелась вся эта веселуха с дамами нетяжелого поведения, он у одной, потом у другой спрашивал об опасностях заражения, но они с таким пренебрежением отнеслись к этому, что ему, мужчине и казаку, стыдно стало. Теперь выяснилось, что дамы оказались сексуально озабоченными дурочками, а сам попаданец…
«Блин горелый! Нашелся идиот, вообразивший себя крутым колдуном. Теперь ведь, если болезнь проявится, придется срочно в монастыре прятаться, чтоб люди добрые не увидели гниющей рожи. Не дай бог, сделают вывод, что меня Бог наказал, значит, и предложения мои – от дьявола. Черт бы побрал всю эту чертовщину! Без роялей и моей поддержки Хмельницкому сюда быстро придет северный полярный лис. Очень пушистый и толстый. И чего меня по бл… потащило?»
Между тем никакой загадки в этом не было. К моменту загула психика попаданца находилась на грани срыва. Перенос в прошлое, неожиданное превращение в пирата и работорговца, постоянные опасности, катастрофический недостаток привычно плотного потока информации… много чего толкало его если не к полному безумию, то как минимум к неадекватности восприятия окружающего мира.
Очень серьезной нагрузкой для и без того перенапряженной нервной системы стала ответственность за происходящее здесь – в степях Северного Причерноморья. В этой реальности события уже резко отличались от истории его родного мира, причем в несравненно лучшую для русских сторону. Не должно вроде бы здесь уже случиться Руины, когда половина населения Украины погибла или была угнана в рабство. Если, конечно, удастся избежать войны за власть между атаманами. Такое было бы невозможно в случае присоединения к России, однако здесь была куча подводных камней, делающая такое событие одновременно невозможным и нежелательным. Невозможным – из-за позиции Москвы, не полез бы после провала в Смоленской войне осторожный Михаил в куда более сомнительную авантюру войны сразу и с Польшей, и с Турцией. Нежелательным – из-за грядущего решения по крепостному праву. До принятия в Москве законодательства, смягчающего зависимость крестьян от помещиков, а не, как в реале, ужесточения крепостного права (уложение сорок девятого года) Аркадий считал присоединение вредоносным. Да и в способность назначаемых царем воевод руководить войсками на уровне того же Хмельницкого или Татаринова он не верил. То есть были среди воевод и талантливые военачальники, однако нередко во главе армий ставились явно непригодные к подобной деятельности люди. Местничество (заслуги предков) часто и определяло, кто будет вести войска в бой.
Вот эта страшная ноша ответственности за судьбу миллионов людей и их потомков, пожалуй, предопределила сначала скольжение попаданца к нервному срыву, а потом лечение самыми древними и проверенными способами. Антидепрессантов универсальнее спиртного и тесного общения с прекрасным полом еще никто не придумал. Причем из-за евреев – куда же без них, – упершихся и смотревших на него, как на наглого бандита и работорговца (каковым он, честно говоря, и был), лечение ему понадобилось немедленно. И одной порции расслабления перед переговорами оказалось совершенно недостаточно.
Ко времени привала Аркадий уже совершенно успокоился:
«Что случилось, то случилось. Где-то слышал, что случившегося не может изменить даже бог. Судя по моему вояжу, это не так, но… будем исходить из положения, что ничего, кроме испуга, я не подхватил, и работать поинтенсивнее. Запустил я прогрессорство, надо наверстывать».
Не откладывая дело на потом, поговорил о сифилисе с Юркой. Джура о его заразности вне половых сношений не знал, следовательно, стоило предупредить Хмеля и Татаринова о необходимости изоляции людей с такой формой болезни. Заодно вспомнил о туберкулезе и полезности кумыса при лечении его ранних форм. Сделал себе заметку о поднятии этого вопроса на совете характерников еще раз, никаких телодвижений после прошлого рассмотрения заметно не было.
* * *
Домна на Аркадия впечатления не произвела. С его точки зрения, она была маленькой и невзрачной, величиной всего-то с небольшой двухэтажный домишко. Для человека, видевшего гиганты индустрии СССР, сооружение было неказистым и непрезентабельным. Поэтому пришлось притворяться, по максимуму задействовав свои небогатые актерские таланты. Друзья-кузнецы просто излучали довольство и гордость этим гигантом местной индустрии. Пришлось попаданцу также вслух восхищаться, хвалить невероятный выход металла, сочувствовать проблемам организаторов производства.
Вообще-то здесь чугун называли свинским железом и долго относились к нему пренебрежительно. Да и переделка его в ковкое железо была связана с немалыми трудностями. Нищие шведы решились рискнуть и… победили. Налив пушек из чугуна – дешево и сердито, они обеспечили своей армии преимущество в артиллерии над всеми противниками. Правда, Густав-Адольф даже кожаные пушки пытался использовать, однако сверхлегкая артиллерия оказалась и сверхненадежной. Заметно уступали бронзовым из-за взрывоопасности и чугунные орудия. Зато они были дешевыми, железной руды в Швеции было много. На тот момент эта очень бедная и не слишком населенная страна была, безусловно, самой передовой в области металлургии. В ней даже построили энергопередающие линии. Не электро, тогда ученые только начали знакомиться с электричеством. На несколько километров передавался момент движения. От водяного колеса – рек и ручьев в Швеции очень много – выстраивали цепочки деревянных брусьев, толкавших друг друга и в конце качавших насос откачки воды из шахты.
Впрочем, здесь руду пока добывали в неглубоком карьере, вопрос об откачке воды должен был встать только осенью. Зато очень беспокоила кузнецов проблема с древесным углем. В степи деревьев было слишком мало, чтобы переводить их. Еще до начала строительства домны была организована его заготовка под Черниговом. Однако с началом освободительной войны многие лесорубы и угольщики показачились и отправились искать счастья на войне. Оставшиеся с трудом справлялись с поставками нужного количества топлива для домны. Кроме того, появилась реальная опасность дальнейшего сокращения его поставок. Одну из барж перехватил для своих нужд сельский самозваный атаман, каких здесь нынче много завелось. Скидан, руководивший боевыми действиями на Левобережье, от жалоб отмахнулся:
– Не до того мне сейчас!
Его войска уже стягивались вокруг Чернигова, готовясь к блокаде последнего крупного города восточнее Днепра, еще принадлежавшего полякам. Хорошо, что главный авторитет среди кузнецов, Петро Каменюка, догадался послать атаману четыре новые, с пылу-жару пушки. Тот оценил, особенно после объяснений, работу и пообещал, что больше никаких безобразий с перехватом он не допустит (переоценившего свое значение местного атаманчика повесили за подрыв казацкой боеготовности). Однако найти работяг вместо ушедших в войско Скидан не взялся.
Подумав, Аркадий пообещал попросить у гетмана пленных поляков.
– Главное – до зимы додержаться, потом легче станет. Год будет голодный, многие для спасения семьи за любую работу возьмутся, пока они еще не понимают, какие тяжелые времена настали.
– Тяжелые? – удивился Богдан Сверлило, младший из троицы кузнецов, подружившейся с попаданцем еще в апреле прошлого года. – Мы же везде побеждаем!
– Если бы не побеждали, времена были бы страшные, а так – просто тяжелые. И легче в обозримое время не станут, так что вы уж тоже с оружием расстарайтесь, нам оно очень понадобится.
«Полюбовавшись» домной, сели на коней и отправились смотреть устроенный в паре верст, возле речки, металлообрабатывающий завод. Большой сарай с четырьмя ранее невиданными сверлильными станками. Правда, на данный момент работал только один.
– Эхма, речка совсем обмелела! – попечалился Каменюка. – Весной все четыре станка вертела со страшной скоростью, а сейчас и один с трудом крутит.
Аркадий сочувственно вздохнул.
«Да, климат здесь… континентальный. Не Гоби, слава богу, однако… не Ницца или Барселона. Зимой от водяного колеса совсем толку не будет, а ветряки действуют уж очень… прерывисто. Есть ветер – работают, нет – стоят, будто заговоренные. Придется переходить на конную тягу, что не есть карашо. Однако о паровой машине и мечтать не буду, разве что во сне. Климатические изъяны родимой сторонки в полный рост, а еще удивляются, чего мы не можем жить, как Европа. Если правильно интерпретирую информацию из фильмов «Дискавери», зима опять будет лютой, стоит заранее готовиться к этому. Сарай этот срочно надо обложить саманными блоками, пусть на конной тяге, но станки и зимой должны работать. Стекло вроде бы прозрачное уже в Азове льют, кровь из носу, сюда необходимо обеспечить его для остекления сего промышленного центра».
Не очень быстро, но непрерывно на станке кружилась пушка, гордость Аркадия. Именно он предложил производить пушки-гаубицы со стволом заметно более коротким, чем было принято в это время. Еще это орудие отличало от европейских или азиатских собратьев полное отсутствие украшений. Не было на нем ни львов, ни драконов, ни надписей в чью-то честь. Еще одним заметным отличием была форма каморы и, соответственно, казенной части, они были конические, а не закругленные. Это позволило заметно увеличить дальнобойность орудия.
Вертелось же оно на станке потому, что его отливали со смехотворно узким жерлом, а потом рассверливали до необходимого диаметра. Наверное, разумнее было бы вообще отливать цельные болванки и высверливать в них отверстия, однако пока такое действо получалось здесь через раз, зато рассверливать уже существующие стволы местные Кулибины насобачились ловко. При этом, как пожаловался Каменюка, каждый десятый ствол приходилось направлять в переплавку, даже после расточки в них оставались раковины внутри ствола.
Собственно, именно из-за них и была затеяна расточка. В семнадцатом веке стволы лили уже в виде готовых изделий, и обязательно возникавшие внутри раковины были бичом артиллеристов. Их было очень нелегко прочистить от остатков заряда прошлого выстрела, поэтому и стрельба велась весьма неспешно: один выстрел в четыре-пять минут в лучшем случае. А то и в десять. Очень много времени отнимало тщательнейшее пробанивание стволов. Казаки смогут в будущем году палить раз в полторы-две минуты – сумасшедшая по нынешним временам скорострельность, на поле боя могущая оказаться решающей. Естественно, все эти восьмифунтовки были одного диаметра. Проблем с литьем ядер для каждого орудия у казацкого войска больше не будет.
«Эх! Ну почему мне нигде не приходилось читать о конических снарядах для гладкоствола? Что-то наподобие пуль Нейсслера для ружей. И не придумывается ничего, хоть плачь. Инженер здесь нужен хороший, а не такой бездарь, как я…»
* * *
Проснулся, традиционно в этом веке, в плохом настроении.
«Вроде бы ничего не отлежал за ночь на мягкой перине, вчера водку не пьянствовал, спал нормально, и, судя по освещению, солнце уже встало достаточно давно. Болячек, опять-таки, нету, характерники меня осматривали не так давно, в мае… и откуда же у хлопца испанская грусть? Вот проснулся, и такая тоска накатила… хоть вставай и прям здесь – вешайся. Да только лень. С какого бодуна? Тем более бодуна-то и нет».
Аркадий понимал, что уже не уснет, но вставать не хотелось… хоть вой. Он уже редко «слышал» шум подъезжающего автомобиля или гул «пролетающего» самолета, что поначалу здесь, в семнадцатом веке, с ним случалось регулярно. И открывая глаза, попаданец больше не рассчитывал проснуться в своей квартире двадцать первого века или хотя бы в палатке, но в Украине времен ющера (чтоб его побыстрее черти в ад забрали, где ему и место).
«Почему в старом мире я просыпался всегда в хорошем настроении, если, конечно, не было особой убедительной причины для паршивого, а здесь… хреново мне. Практически каждое утро хреново. Почему?.. Отколь взялся этот хренов сплин? Там я, честно говоря, как известная субстанция по воде плавал, разве что вонял не сильно. А здесь я не последний человек в зарождающейся державе. Хрен его знает, уцелеет ли она в будущем, не разорвут ли ее братцы-атаманы, но и в случае присоединения Вольной Руси к России я уже много чего хорошего сделал. И еще сделаю, если от чего-нибудь не сдохну. Уважают меня опять-таки, кое-кто так просто боится. В общем, здесь я нужен, востребован, вхожу в местную элиту, немного погодя и в европейскую попаду, куда им деться, когда с турками сцепятся, задницу будут готовы лизать, чтобы их шкуры спасли. ТАК ОТКУДА ЭТА ХРЕНОВА ТОСКА?!»
Поняв, что ни до чего не додумается и только больше расстроится, если и дальше будет валяться в постели, Аркадий вылез из перины и принялся одеваться. Не будучи врачом-психиатром, он диагностировать себе депрессию из-за перегрузки нервной системы не мог. Хотя догадывался, что их регулярное, совместно с Васюринским копание в попаданческих мозгах также не способствует его хорошему самочувствию. Но самостоятельно вспомнить все необходимые технические детали и события из исторических хроник Аркадий не мог.
«И почему я в школе и институте фиг знает чем занимался? Не в смысле полученных оценок, здесь как раз проблем не было, а в реальном усвоении материала. Ёпрст! Считай, прошел учебу по коридору. Теперь вот мучиться приходится, с кпд хуже паровозного. Люди в рот смотрят, а сказать им нечего, приходится делать умный вид. Хорошо хоть сейчас притворяться не надо. Слава богу, не король: мое утреннее одевание – не торжественная церемония. Надо срочно попить кофейку, авось и этот сплин отступит. Впрочем, сейчас дела так закрутят, что от всего этого уныния и следа не останется. До завтрашнего утра».
И действительно, дел было много, предаваться меланхолическим мыслям некогда. Сначала пошел к «заводу боеприпасов». По его предложению здесь помимо пушек начали отливать пустотелые ядра. Точнее, половинки ядер потом сваривались кузнецами и в еще одном большом сарае – «заводе боеприпасов» – начинялись через запальное отверстие порохом.
«По нынешним временам – офигенительная вундервафля. Не было еще в мире разрывных снарядов. Эх, еще бы конические снаряды к гладкостволу приспособить… тогда мы совсем бы в шоколаде были. И чего мне при этой мысли мерещится снаряд с тремя поперечными бороздками? Они же, наоборот, должны тормозить разгон. Или нет? Черт бы меня подрал, почему я так плохо физику в школе учил?!!»
Подходя к «заводу», увидел курящего у стены парубка, отчего его кольнуло в сердце. Естественно, на заводе работали не казаки, а большей частью бывшие селяне. Вчера он устроил разгон на этом производстве, увидев, как небрежно обращаются работники с порохом.
Появление Аркадия на «заводе боеприпасов» было более чем эффектным. Стоило ему нарисоваться в дверях, как один из работников дернулся, будто змеей укушенный, развернулся к нему спиной, взгляд попаданца отметил дымок над ним, и раздался взрыв. По стенам и крыше застучали осколки, легко их пробивая. Что-то не очень сильно ударило в плечо вошедшего. На месте дернувшегося появилось белое облако, неторопливо разрастающееся в объеме, сам же проштрафившийся работяга уже лежал на земле бесформенной тушкой, наляпав вокруг темно-красным.
Аркадий, несколько ошарашенный произошедшим, но из-за неожиданности даже не успевший испугаться, скосил взгляд на свое плечо. Неприятное красное пятно было и на нем, но, судя по целости жупана, кровь была не его собственная. Посмотрев на пол, обнаружил кусочек человеческой плоти, бог знает, какой именно, интересоваться, от чего его оторвало, ему было неинтересно.
«Н-да, не только в Польше много идиотов. У нас их тоже хватает, хоть экспортируй, да кому они за границей нужны? Докурился, подлец. Хорошо, вчера я настоял, чтобы порох сюда заносили малыми порциями, даже пожара не возникло».
Проведенное немедленно расследование подтвердило предположение попаданца. Особой спешки со снаряжением бомб не было, мало их успели наделать. Работали на засыпке пороха и установке дистанционных трубок всего двое. Хлопцы с Лубенщины, Охрим и Василь. Идти воевать они не захотели, устроились работать. За неплохие, по меркам этих лет, деньги. Увы, если махать саблей они не рвались, то вот завести необъятные, под казаков, шаровары и трубки-носогрейки поспешили. Типа и они – хваткие казаки.
Наличие трубки подразумевает курение. О недопустимости курить в помещении, где есть порох, ребята, конечно, не забыли, но если Охрим выбегал посмолить на улицу, то Василь решил, что все предупреждения ему не указ, от пороха достаточно отвернуться и тогда не надо лишний раз поднимать свой зад от лавки. Вероятно, теперь его уж не расспросишь, он, увидев появившегося в дверном проеме колдуна, страшно ругавшегося вчера, в испуге повернулся назад и уронил искру прямо в отверстие полузасыпанного порохом ядра. После чего отправился на божий суд, заметно попортив и без того не блестящий интерьер помещения.
Успокоил немного трясущегося от переживаний Охрима, до того дошло наконец, чем он рисковал, сидя рядом с ленивым приятелем. Москалю-чародею пришлось прибегнуть к своему колдовскому авторитету, чтобы парня перестало трясти крупной дрожью.
– Иди в шинок, выпей чарки три или четыре горилки и отправляйся-ка ты спать! – послал Аркадий парня.
«Удачно, в общем, получилось. Придурок сгинул сам, никого не утянув за собой на тот свет. Работай здесь больше людей, несчастный случай был бы куда более… несчастным. А так – удачный повод для пропаганды соблюдения правил безопасности на производстве. Дьявол, меня ведь он тоже мог за собой уволочь! Пусть не в такой степени, но и мне выпивка не помешала бы. Однако… имидж, черт бы его побрал, не позволяет. Что для знаменитого колдуна взрыв где-то неподалеку? Правильно – ничто. Придется до вечера обходиться, перед сном можно будет накатить для хорошего сна. Тавтология получается, зато точное определение. Пойдем творить, хм… великие дела. Кстати, заодно и смерть придурка можно использовать».
В этот же день было публично объявлено, что раз курить над порохом может только самоубийца, то и похоронят погибшего в неосвященной земле, рядом с кладбищем. Что и было сделано. Рассказы об этом передавались из уст в уста, и больше подобных несчастных случаев здесь не случилось.
Великим делом было литье чугуна с добавкой руды марганца. Месторождение марганца было совсем недалеко, Аркадий еще в двадцатом веке не раз проезжал мимо карьеров по его добыче и прекрасно помнил, где они располагаются.
«Добавка пяти-семи процентов руды марганца к железной должна, по идее, заметно улучшить свойства металла. По крайней мере, добавка марганца к стали заметно повышала его свойства. Раз становилась качественнее сталь, то и чугун улучшится… возможно. Господи, сколько же я не знаю! В том числе, сколько этой руды надо добавлять и будет ли вообще от этого толк?!»
Плавку провели успешно, к великому облегчению Аркадия. Не будучи металлургом, он, грешным делом, опасался, что из-за его совета случится что-нибудь… этакое. Бабах небольшой или закозление домны…
«Обошлось. Фу… как гора с плеч. Если теперь и свойства чугуна не ухудшатся, а улучшатся, то совсем хорошо. Авторитет Москаля-чародея поднимется еще выше, хоть он и так уже где-то на околоземной орбите. Но сколько еще надо сделать дел… и ста лет без отвлечения на пьянки и сон не хватит».
Ожидать полного остывания свежеотлитых пушек не стали, пошли на полигон. По категорическому требованию Аркадия все отлитые и высверленные орудия испытывались здесь на прочность. Спрятавшись в окопе, из каждого производили десять выстрелов при двойном заряде пороха. Пока, как ему доложили, не выдержало такого испытания только одно, разлетевшееся при первом же выстреле, хотя никаких внешних дефектов не имело.
Сегодня на испытаниях все прошло штатно, без происшествий. Аркадий полюбовался мишенью через прицел орудия – невиданное новшество, сделанное на уровне «трехлинейки», – целиться было можно. На всех орудиях тех лет наводка осуществлялась по стволу, неудивительно, что мазали канониры безбожно. Самым сложным было отрегулировать прицел с учетом возможности подъема ствола. Хотя артиллерийские стволы, наводившиеся с помощью винтов по вертикали и горизонтали, были еще в шестнадцатом веке, распространения это не получило. Дорого, да и ненадежно. На своих пушках-гаубицах казаки решили ограничиться только возможностью приподнимания или опускания ствола, в зависимости от отдаленности цели. В результате орудия из чугуна меньшей длины, чем обыкновенные, применяемые другими, стоили больше бронзовых. Однако атаманы неудовольствия этим не выражали.
Пушки получились легкими, невероятно скорострельными, дающими возможность стрелять точнее, чем даже из французских или имперских. При этом они все имели совершенно одинаковый внутренний диаметр ствола (калибр), что позволяло не заморачиваться с подбором ядер для каждой отдельно. По тем временам – немалое преимущество перед любым врагом. А применение бомб с дистанционными трубками давало возможность нанести противникам на максимальной дистанции существенный вред до того, как они смогут пристреляться по казацким позициям. Не говоря уже о том, что позиции эти будут в полевых укрепленях, для тех лет труднопоражаемых издали.
Орудия из чугуна с добавлением марганца оказались более высокого качества, чем из обычного, да и выглядели нарядней и красивей. Аркадий предложил постепенно повышать процент содержания марганцевой руды в шихте, что и стали делать металлурги. Правда, они же опытным путем установили, что добавлять надо и больше древесного угля. К верчению сверлильных станков привлекли лошадей, чай, не нищая Швеция, коней в степи хватает, работа здесь шла уже и без попаданцева участия.
Прихватив с собой специалистов из Скандинавии, отправился к Дону. Точнее, к Северскому Донцу, возле которого обнаружилось еще одно месторождение железной руды. Учитывая, что туда будет легче доставлять кокс или хотя бы антрацит, главный металлургический центр стоило делать именно там. Уж очень невелики размеры лесов на Украине, не говоря уж об области Всевеликого войска Донского. А вот каменного угля, в том числе антрацита и коксующихся углей, на Донбассе много. Аркадий решил делать ставку именно на применение кокса при выплавке металла.
«Кто бы мне объяснил, будет ли толк от добавления руды марганца в дерьмовую медь османских пушек? Их по любому переливать надо, но портить ее не хочется. Пока до уральской меди доживем, имеющуюся стоит поберечь».