Встревоженный событиями в Оттоманской империи, сенат отправил почти весь флот крейсировать возле самых восточных владений Венеции на тот момент – к Криту. Пусть казаки сожгли галерную эскадру турок, средиземноморские флотилии у осман остались, да и умение мусульман быстро строить корабли было широко известно. Уходом венецианского флота из Адриатики воспользовались пираты Алжира и Туниса. На шестнадцати каторгах они ворвались туда и принялись громить и грабить владения республики. Вовремя извещенный Марино Капелло, адмирал республики, срочно вернулся к родным берегам. Пираты спрятались в бухте османского порта Вало, однако это их не спасло. Адмирал приказал атаковать город и легко его взял, захватив при этом пиратские галеры и освободив из плена три тысячи шестьсот человек. Освободившиеся места за веслами поменявших флаг галер заняли уцелевшие пираты и солдаты османского гарнизона.

Пиратская атака Адриатики в сочетании с запретом гражданам республики Святого Марка заходить в порты Оттоманской империи подтолкнула сенат на объявление войны туркам и решение отвоевывать Кипр. Уж если войны не избежать, то лучше иметь больший маневр для торговли при заключении мира. Да и сомнительно было, чтобы турки послали армию на Венецианские колонии, когда у них отбирают Кипр.

В Варшаву известие о катастрофе под Уманью пришло одновременно со страшной вестью о вторжении татарской орды в Южную Польшу. Король и рад бы был объявить всеобщее Посполитое Рушение для защиты страны. Но не имел на это права, так как такое действие было прерогативой вального сейма, о созыве которого при шастающих по стране ордах врагов не могло быть и речи. Да и не рвались пока шляхтичи воевать. Они привыкли рассматривать войну как разновидность охоты и в армию не спешили. Куда более многочисленные, чем русские, собственно польские шляхтичи привыкли сражаться по настроению, когда захочется саблей помахать, а не по призыву короля, к тому же сильно нелюбимого. Призыв короля остался гласом вопиющего в пустыне.

Весь юго-запад страны заполнили татарские чамбулы, здесь не виданные уже сотни лет. Брать города или укрепленные замки они и не пытались, но сельская местность всего юга пострадала от них страшно. По договоренности с атаманами казаков все, что не могли увезти, татары сжигали или портили. Не имевшие навыка войны с подвижным и часто стреляющим противником, пытавшиеся бороться с татарами шляхетские отряды часто попадали в засады и гибли чуть ли не целиком. Потенциально имевшая несравненно больше воинов, к тому же лучше вооруженных и обученных, Польша в этот конкретный момент была совершенно бессильна отразить такое нашествие. Панам и магнатам, сидящим за крепостными стенами, оставалось утешаться мыслью: «Дикари рано или поздно уйдут, тогда мы соберем великое войско и покажем им…»

Сотни горящих деревень отмечали дымными столбами путь чамбулов. Пожары часто перекидывались на высохшие от жары поля и леса, стране предстояло испытать серьезный недостаток продовольствия, до этого ежегодно вывозимого в воюющую Европу. Да и несгоревшие поля часто убирать стало некому. Хлопы побиты, угнаны в рабство или сбежали бог знает куда. Именно сельское население пострадало от этого нашествия особенно сильно, в деревнях укреплений не было, а татары жалости не знали. Страшная беда пришла на польскую землю, а полная гонора шляхта, еще в январе блокировавшая увеличение финансирования войска за счет таможенных платежей, ничего не могла сделать. Храбрецы гибли из-за неумения воевать именно с этим противником, остальные сидели в укрепленных местах, проклинали все подряд и мечтали о реванше.

У страха глаза велики: численность вторгнувшейся орды оценивали от ста до двухсот тысяч всадников. Для организации армии, способной противостоять такой силе, необходимо много денег и времени, а у короля не было ни того, ни другого. Как и полномочий на сбор нового наемного войска без созыва все того же вального сейма. Еще не вышли с южных польских земель татары, как уже в саму Великопольшу вторглись орды казаков, калмыков и черкесов. Их поведение было аналогичным – «якщо не зъим, то понадкусую». Впрочем, тут ущерб был даже большим, чем в Малой Польше. Казаки не задерживались возле хорошо укрепленных мест, но многие замки брали, с ходу или хитростью, так что здесь горели не только деревни, но и замки с небольшими городками.

Потом урон подсчитали и ужаснулись. Выяснилось, что более полумиллиона хлопов как корова языком слизнула. Далеко не все из них погибли, но для экономики страны они были потеряны. А над Польшей нависла угроза голода. Во всей Европе свирепствовали война и засуха, покупать продовольствие было негде. Плодороднейшие восточные провинции превратились в гнездо злейших врагов, Великое княжество Литовское срочно собирало Посполитое Рушение для собственной защиты. С востока ему угрожали русские войска, начавшие концентрироваться у границы еще зимой, а с юга могли ударить те же казаки с калмыками или черкесами. Да и внутри Великого княжества Литовского было неспокойно. То в одном месте, то в другом бунтовали местные хлопы, Радзивиллам приходилось выкручиваться, чтобы и восстания подавить, и охрану границы не ослабить.

Казалось бы, встретились трое друзей – все в минорном настроении, сам Бог велел… но, учитывая принадлежность всех троих к казацкому сословию, в походе выпивать что-то алкогольное им мог посоветовать только черт. Самая склонная к распитию спиртного часть населения Европы в военное время не имела права на выпивку и смотреть. За корчагу горилки, найденную у казака в чайке, его тут же выбрасывали за борт. Поэтому встреча прошла в дружеской, однако совершенно трезвой обстановке. Говорил в основном Васюринский:

– …тихо сняли стражу. Какие бы они опасливые ни были, а к утру любого человека в сон клонит. Вот и немцы потеряли осторожность, никто и не пискнул, когда пластуны их резали. Потом через недостроенную стену перелезли остальные и устроили гарнизону побудку. Надо отдать немцам должное, дрались отчаянно, пришлось всех вырезать. Вытащили припасы из крепости и подпалили ее. Хмель приехал, увидел пожарище и… – Иван махнул рукой, – выдал мне за порчу казацкой собственности. Откуда я мог знать, что он собирается ее использовать?

– Так вспомни, на совете в Азове обсуждали же обустройство торгового шляха вдоль порогов, от Кодака до Хортицы.

– Ну, помню, а крепость Кодак здесь при чем?

– Как при чем?! Охранять купцов кто будет?

– Известно кто, казаки, ясное дело, это же наши земли.

– А жить где охрана будет, отдыхать после сопровождения? Возле Хортицы еще одну крепость придется строить, уже нам самим.

– Тьфу! Не сообразил, голова же была занята предстоящей атакой польского лагеря. Ничего, восстановим. Не так уж много мы порушили, некогда было, спешили.

– Почему все еще здесь сидите? Ведь еще столько крепостей и замков в руках панов и подпанков, каждый казак сейчас на счету.

– Татарин и Хмель именно нас решили на срочное выдворение с наших земель турок отправить. Заодно татарам путь расчистим, пусть быстрее убираются, скатертью дорожку им делать будем. Ждем порохового обоза, в битве поиздержались. О, заодно нам ракет зажигательных и пугательных не подбросишь?

– Зажигательных с десяток дам, больше не могу, они и здесь на Руси сейчас нужны. А пугательных и не проси, у меня их нет, сам сделаешь, если нужны.

– Яяяя?.. – растянул однобуквенное местоимение атаман, всем видом показывая несуразность услышанного. При этом он состроил соответствующее выражение лица. Все в войске знали, что знаменитый атаман, чрезвычайно ловкий и умелый в разнообразнейших способах убийства себе подобных, даже кремни в своих пистолях поручает менять джурам.

Аркадий привычно поднял руку к затылку. Действительно, некое подобие свистящей, завывающей, визжащей ракеты мог сделать любой. Ну, почти любой. Косоруких, как Иван, стоило из числа потенциальных производителей чего-либо исключать сразу. Но точно произвести изделие со всем спектром звуков, включая ультразвук, мог только человек посвященный. С расширением круга знатоков решено было не спешить.

– Давай я с ним поеду, – вступил в беседу Срачкороб. – Сделаю им по пути пугательные ракеты, заодно сам запущу зажигательные, а то эти лайдаки обязательно чего-нибудь напутают.

Аркадий пожал плечами:

– Езжай, действительно, кроме тебя, и послать некого, – и, обращаясь к Васюринскому: – Иван, брать будете только Очаков и Казыкермень?

– Нет. Полное выдворение турок с нашего берега. До осени нужно их всех выгнать или уничтожить. Потом за Трапезунд и Синоп возьмемся – отучим в наше море нос совать!

– Где бы еще людей на такое благое дело взять? Нам ведь от поляков сотни городов и укреплений освободить нужно, за лето не справиться. А весной жди новую польскую армию, да побольше и посильнее недавно разбитой.

– Об этом пусть у Татарина и Хмеля голова болит. Да, говорят, селяне чуть ли не поголовно казачатся, только назначай командиров и направляй новые полки, куда необходимо.

Расставшись с друзьями – пока до вечера, – попаданец пошел проверить, как обстоят дела в своем подразделении. Собственно, его волновало только самочувствие трех человек, призванных сыграть важную роль в грядущих событиях. Даже закаленным в походах пожилым людям переход из Азова мог стоить немалой толики здоровья.

Шломо бен Михаель, в миру Соломон Хитрож…й. Кстати, такая кличка у казаков не была оскорбительной, скорее, уважительной. Умных храбрецов там чтили, трусы же быстро падали на самое дно, становясь бесштанными в прямом смысле этого слова. С первого взгляда он походил на почтенного пожилого ребе. Никто бы и не подумал по его внешности, что этот человек участвовал во множестве грабительских походов, зарубил и зарезал немалое количество людей, много лет промышлял разбоем и работорговлей.

Гад бен Эльазар, в миру Гад Вырви Глаз (советских фильмов он не смотрел, был в его жизни такой эпизод). Тоже пожилой человек, на благочестивого походил разве что при взгляде справа. На левой стороне от уха у него остался огрызок, щеку обезображивал шрам, уходящий вниз, под бороду. Также был ветераном и хлебнул казацкой жизни полной ложкой.

Йоав бен Моше, в миру Ванька Злой. Несмотря на почтенный возраст, неукротимый характер из него так и пер. Одна кличка о нем говорила очень много, ведь заслужить прозвище Злой в казацкой среде, отнюдь не склонной к доброте и терпимости… Тот еще субчик был. Попаданец успел в этом убедиться во время их недолгого путешествия.

Для Аркадия несколько шокирующим было открытие, что на Дону в казацкой среде были не только мусульмане, но и иудеи, то есть евреи, исповедовавшие веру отцов. Теперь, кстати, там и буддисты появились.

Вступал в действие следующий этап операции против Речи Посполитой – депортация евреев. Родившийся и выросший на Украине Аркадий знал о страшной резне, учиненной над ними во время Хмельнитчины. Ему хотелось по мере возможности этого безобразия избежать. И еврейские ремесленники, особенно ювелиры, нужны были ему для развития промышленности, и портить имидж нарождающейся державы в глазах соседей не хотелось. Да и о влиятельности иудейской общины во многих странах забывать не стоило.

Естественно, ему пришлось поломать голову над причиной спасения ненавистных многим жидов для атаманов. Вот уж кого резня не смущала ни в малейшей степени – привычное дело. «Кто ищет – тот найдет». Говорить им про гуманизм или отдаленные последствия было заранее безнадежно, попаданец нашел конкретное обстоятельство, интересное казакам, – деньги. Не секрет, что польская еврейская община тогда была весьма состоятельной, в случае разгрома местечек восставшими большая часть средств ушла бы к селянам или вообще вылетела дымом сожженного добра.

Аркадий предложил выселить их к Османам, взяв плату за спасение жизни. Имуществом и деньгами. Нужных ему ремесленников отпустить только после отработки. Ну и самых нашкодивших арендаторов отдать на расправу селянам, иначе могли возникнуть серьезные проблемы с обиженными хлопами и мещанами. Таким образом, говорил он на совете, убиваются сразу несколько зайцев одним выстрелом.

– Мы избавляемся от жидов, оставляя себе большую часть их имущества. Селяне получают головы самых лютых своих врагов. Османам достается «подарочек» в виде свалившихся им на голову нескольких десятков тысяч обедневших жидов. Ну и я получаю, пусть на время, нужных мне работников.

К сожалению, заранее начинать эту операцию было сложно. Перед походом на Польшу к еврейским общинам Стамбула (выходцы из разных мест жили там не очень дружно) отправили двух казаков-иудеев. Приходилось учитывать, что к выкрестам там относились так же, как у православных к униатам.

Униатская проблема была еще более сложной. Любимым развлечением казаков во времена Хмельнитчины было утопление униатов в мешках. При наличии свободного времени, в случае же занятости их просто и без изыска забивали палками, резали, кололи, сгоняли в хату и поджигали… Аркадий не нашел пока полного решения проблемы. Предложил было атаманам организовать штрафные отряды из перешедших в униатство и католичество, чтоб кровью смывали измену вере отцов, но понимания не нашел. Казаки предпочитали воевать сами, единственное, что удалось протолкнуть, – продажу их в Россию, где православный царь наставит заблудших на путь истинный. Полякам же предстояло плыть в Персию, чьи рабские рынки также испытывали большой дефицит рабочей силы. Прекрасным паннам и паненкам же предстояло, вне зависимости от их желания, стать православными женами казаков.

Русские воеводства Польши вспыхнули, будто стог сена в засуху. На Левобережье Днепра – поляки эти земли Заднепровьем называли – восставшие крестьяне и пришедшие туда казаки уже полностью контролировали почти всю территорию, кроме городов и замков, имеющих хорошие укрепления. Панов там и так мало было, большая часть земель магнатам досталась, сейчас за грехи хозяев расплачивались подпанки и холуи. Порой с ними вместе или за них, причем очень страшно, платили их семьи. Гражданская война – очень жестокое, безжалостное явление.

Города и местечки окружались, но не штурмовались. Селянам самим взять крепостные стены приступом было нелегко, а казаки, в соответствии с планами атаманского совета, в атаку не спешили. Естественным образом лидерство на Левобережье захватил один из сподвижников погибшего Павлюка, полковник Скидан. Окруженные превосходящими силами врагов, не имеющие больших запасов продовольствия, все еще не сдавшиеся гарнизоны поляков и враждебное казакам население городов были обречены. Умные люди это понимали и охотно шли на переговоры. Казацкие атаманы и полковники вели их с позиции силы, полное уничтожение польской армии давало возможность и право диктовать параграфы условий сдачи противника.

В нескольких городах, в том числе в Чернигове, гордецы или глупцы уперлись и сдаваться на предложенных условиях отказались. Их не торопили, количество казаков к этому времени перевалило за сто пятьдесят тысяч, была возможность блокировать врагов и спокойно выжидать. Вопреки советам попаданца, казаки решили распространить на все русские воеводства закон Сечи от тридцать пятого года – никаких иноверцев на православной земле. Хмельницкий Аркадия поддерживал, но пока не было у него того непререкаемого авторитета, который он к пятидесятым годам завоевал в реальной истории. На земли донских казаков и Крым этот закон не распространялся, была в нем и оговорка об использовании иноземных специалистов, с огромным трудом протащенная Аркадием. Но что поделаешь, уж очень силен был накал межконфессиональной вражды в Малой Руси.

Вопреки приказу Хмеля, Скидан засылал небольшие отряды казаков и в Великое княжество Литовское. Впрочем, там и без них хлопских бунтов хватало, магнатским карателям приходилось вертеться как на раскаленной сковородке, но от умиротворения сельская местность княжества была далека. Приказ Богдана был подкреплен посылкой к Радзивиллам одного из пленников с предложением о нейтралитете. Была у некоторых атаманов надежда, что литовские войска не станут вмешиваться в войнушку на территории польской юрисдикции.

По дорогам собственно Польши гуляли орды врагов, круша и сжигая все, до чего могли дотянуться. Тысячи хлопов остались без средств к существованию и толпами бродили по областям, не затронутым нашествием. Толпами потому, что одинокие попрошайки удивительно быстро бесследно исчезали. В польских деревнях любых чужаков встречали неласково, а слабых и беззащитных втихую уничтожали.

Попаданец засомневался. Надо было довести порученное ему дело до конца – сдать ракеты главному атаману, но такую работу легко мог сделать любой другой человек, а у него на Украине было столько дел…

Решив «Зачем нам друзья, если их нельзя попросить о помощи?» — обратился к Ивану. Предложил выделить ему дюжину зажигательных ракет, если он возьмется организовать обоз для переправки остальных в табор главного атамана, Татаринова, под Умань. Он там договаривался о сдаче города. Привыкшие к татарским набегам уманцы попрятали в подземельях под городом все самое ценное, но ворота открывать не спешили. Учитывая, что хозяина всех окрестных земель Калиновского калмыки уже погнали в степи, ожидая за него выкуп, Татаринов был уверен в успехе переговоров.

– А чего я? – удивился Иван.

– Если не ты, то кто?

– Так тебе же поручили!

– А я перепоручил тебе. Сам говорил, что не меньше двух недель еще здесь стоять, вот и сгоняешь несколько телег под охраной к Татаринову под Умань, пока он свет за очи не завеялся. У меня еще немало дел намечено.

– Хрен с тобой! Только мне еще ракет выделишь.

– Нет, хрен с тобой! Впрочем, что ты там в шароварах носишь – твое личное дело. Ракет же я и так тебе вместо десятка дюжину выделил. Хочешь взбесить Татаринова? Ему ведь надо все укрепления днепровского Правобережья за лето и осень взять, каждая ракета на счету, новых до зимы не будет.

Споривший без особого накала Васюринский согласился. Ему это действительно было несложно сделать. И Аркадий ни капельки не боялся, что друг без спросу перераспределит столь ценный боеприпас по своему разумению. Вместе с ракетами к главному атаману шла и накладная, за недочет в таких делах легче легкого было попасть на виселицу, много лет избиравшийся куренным атаманом Иван так рисковать жизнью не стал бы. Дружба дружбой, а за недочеты у казаков спрашивали всерьез.

Скинув с плеч ношу доставки ракет, Аркадий пошел к своему отряду, чтобы после разгрузки стругов направиться к Чигирину. Однако знакомая до боли сценка остановила его. Какой-то казак, явно из селян, потому что одет был в добротные шаровары и свитку, а не в привычное глазу походное казацкое дранье, пытался приручить породистого скакуна. Высокого жеребца гнедой масти с надетым на него дорогим турецким седлом. Чуть более плотного, чем текинец Васюринского, но сразу очень порадовавшего глаз попаданца ростом и силой.

Недюжинная мощь коня чувствовалась по усилиям двух казаков, наверное также недавно оставивших плуг ради сабли, пытавшихся его удержать, пока третий старался взгромоздиться в седло. Конь этому успешно сопротивлялся. Наконец парень оседлал его, но радость молодыка оказалась кратковременной. Несколько раз взбрыкнув, жеребец сбросил с себя незадачливого всадника. Пролетев несколько метров по воздуху, тот с хеком приземлился на спину и затих. Испугавшись, Аркадий подбежал к неподвижно лежащему на спине молодыку.

Совсем молодой, с короткими и редкими еще усами, возрастом лет двадцати – двадцати двух, казак лежал без сознания. В первый момент попаданец даже испугался, что он зашибся насмерть. Лицо было бледным, дыхание незаметным, под глазами выделились темные круги. Но наполненный пульс и ровное сердцебиение упавшего говорили об отсутствии фатальных последствий.

Отпустившие коня (отбежавшего совсем недалеко и принявшегося пастись, бросая на людей опасливые взгляды) и подбежавшие к пострадавшему товарищу казаки, такие же молодые и неопытные, с удивлением наблюдали за осмотром. Аркадий тем временем приподнял голову и плечи бедолаги с земли и перевернул его на бок. Вовремя – тот очнулся, и его немедленно стало рвать. Почувствовав, что казак уже в силах лежать на боку самостоятельно, попаданец отпустил его и встал.

Стоявшие рядом хлопцы, брюнет и шатен, смотрели на него растерянно. Привыкнув встречать человека по одежке, в рангах казаков, одетых, как один, в нищенское рванье, они путались и терялись, не зная, как обращаться к встреченному человеку.

– Що з ным, пане?

– Та ничого страшного. Забывся колы впав, голову струсанув, тепер треба йому полежаты з тыждень чи два (неделю-две).

– Вы ликарь?

– Не зовсим. Характерник. Москаль-чаривнык.

Ребята дружно перекрестились. Видимо, слышали о нем что-то страшное. Однако мужественно остались на месте. И даже с крестьянской сметкой попытались его использовать:

– А знуздаты коня нам не допоможете?

– Нет.

– Чому?

– Не по вам такой конь. Тому, кто будет упорствовать, одни беды он принесет.

Парни и сами были такого же мнения, авторитетный среди казаков колдун их в нем только утвердил. Они переглянулись, глянули на ворочавшегося на земле товарища. Заметив попытку пострадавшего встать, отвлекся от увлекательного дела – выцыганивания понравившегося ему коня – и попаданец.

– Лежи тихо! – гаркнул он на парубка. – Тоби самому ходить пока не можно! Хлопци тебе до лижка (кровати) доведуть.

Увидев, что товарищ успокоился, его непострадавшие друзья сами вернулись к лошадиной проблеме. Чернявый казак наклонился к лежащему:

– Семене, коня продаты не бажаешь (желаешь)?

– Що? – Пострадавший, конечно, слышал вопрос, но вот на его осознание в таком состоянии ему нужно было время.

– Коня продаваты?

– А хай йому грець! – простонал незадачливый всадник. – Я на цього черта бильш не сяду.

– А вы, пане Москалю, цього коня купыты не хочете? Вы ж чаривнык, що вам якыйсь кинь? Вы ж, говорять, и… того… з рогами здолати (одолеть) можете.

– Сколько хотите за цього черта?

– Сто злотых! – не задумываясь, выпалил брюнет, видимо, лидер компании, потому что все разговоры с ужасным колдуном вел только он.

Аркадий в лошадях уже научился разбираться и с первого взгляда определил, что перед ним турецкий конь, породистый и стоящий раза в два больше названной суммы. Но сразу соглашаться с запросом здесь было не принято, да и не было у него с собой столько денег. Зато был отрез парчи, трофей из Стамбула. Посчитав, что Срачкороб присмотрит за разгрузкой стругов и без него, принялся нахваливать имеющуюся парчу, якобы из самого султанского дворца (в реальности – из бедестана). Пошли к берегу смотреть товар попаданца.

Сияние шелка, золота и серебра хлопцев из села просто околдовало. Но весь прихваченный отрез парчи стоил, как прикинул Аркадий, переведя цену из акче в злотые, не менее четырехсот монет. Отдавать его даже за хорошего коня было бы глупо, о чем он и сказал партнерам по торгу:

– Вы з глузду зъихалы (с ума сошли)? Да за весь этот кусок табун коней купить можно!

– А якщо мы ще коней добавимо?

Выяснилось, что ребята попали в артиллерию и стреляли как раз по гусарам в сражении с поляками, а после боя не поленились наловить коней без всадников, посчитав их своей законной добычей. Попаданец предложил подогнать предполагаемую мену. Вскоре перед его глазами предстали еще три коня, один такой же анатолийский породистый скакун и два жеребца полегче, скорее всего, ходившие под панцерниками. Выторговав в придачу к коням и седла, Аркадий ударил с парубками по рукам и отдал им парчу.

Теперь перед ним встала проблема доставки покупки домой, к Азову. Почесав репу – когда торговался, об этом не думал, – решил, что перегнать лошадей сподручней будет с какой-нибудь оказией из лагеря Хмельницкого, а уж туда можно и верхом доехать. Оставив охранять коней со спутанными ногами одного из знакомых орлов Васюринского, пошел к стругам. Там работа кипела вовсю, перегружали на телеги последние из привезенных зажигательных ракет.

Узнав о возникшем у него затруднении, Соломон, наиболее авторитетный в его отряде, покачал головой:

– Кто же так торгуется? Эх, надо было меня или Гада позвать, мы бы у этих простаков лошадей за половину отреза выменяли! Ладно, не бери в голову, мои ребята к Чигирину коней перегонят, раньше нас там будут.

Попрощавшись с друзьями, Аркадий направился на одном из стругов вместе с еврейской частью своего отряда к Чигирину, где обретался Хмельницкий. Для знаменитого гетмана этот город был, можно сказать, родным.