Спустя некоторое время Иван Иванович только отмахивался на все мои расспросы о том, как это он додумался. Он говорил:

— Напугали, бесовы дети! Ох, боже ж мой, как напугали! То был на сухом — и вдруг сижу в воде, и бамбук мой плывет!

Позвольте же мне своими словами восстановить течение мыслей, приведших Ивана Ивановича к важному изобретению. Перед его глазами в мыслях были все время вода и песок. Он все время думал о том, чем заменить гидравлический домкрат. В гидравлическом домкрате нагнетается вода, подымает поршень. Если воду выпускать, поршень опускается. Нам не надо было поднимать, а только опускать. Поэтому нам не надо было нагнетательного насоса. Иван Иванович решил заменить в домкрате воду песком. Вода несжимаема, песок — тоже. Вода течет, песок — тоже. Вода равномерно передает давление, песок — тоже.

Конструкцию песочного домкрата вдвоем с Иваном Ивановичем нам было придумать очень нетрудно. Мы построили четыре квадратных сруба, вроде колодезных. Мы рубили их из брусьев в лапу, ласточкиным хвостом, для прочности выпуская остатки. Эти срубы мы поставили меж подферменниками на подферменных площадках по два на каждом конце фермы. Ящики были наполнены сухим просеянным песком. Кое-кто из наших людей, наверное, думал, видя, что сеют песок: вот и инженеры наши пустились искать шергинские червонцы! Но червонцы генерала Шергина нам так и не достались. В полные песком ящики мы поставили четыре поршня, слаженных тоже из дерева. Теперь ферма лежала на этих поршнях, поставленных на песок, насыпанный в срубах. Когда я приказал выбить клинья из-под нижнего пояса фермы, четыреста тонн даже не крякнули, ферма прочно стояла на песке в срубах. Затем мы стали осторожно выгребать песок из срубов через прорубленные в их нижних венцах отверстия со всех четырех сторон. Конечно, в каждый ящик была поставлена миллиметровая рейка, и у каждого стоял наблюдатель, выкрикивая опускание песка в миллиметрах. Я следил за опусканием фермы, Иван Иванович командовал рабочим, как выгребать песок. Ферма опускалась правильно и достаточно плавно, уходя моментами то по оси, то поперек, но не более семи-восьми миллиметров в одну сторону.

— Стоит! — крикнул наблюдатель.

— Легла, — поправил Иван Иванович со своего места.

— Ура! — закричали мы, а за нами все товарищи, бросая вверх шапки.

Ферма легла на опорные подпятники правильно. Опускание заняло всего 227 минут.

У нас не было ни времени, ни средств испытать мост нагрузкой. Вместо того я велел бить по ферме бабой, чтобы послушать, как ферма звучит. Ферма под ударами дрожала и звучала монолитно, хорошо натянутой струной. Того дребезга и звона, какой мы слышим, проезжая в поезде по старому мосту, не было слышно. Мост был хорош. Мы все обнимались и целовались. В это время со станции прибежал Головастик в красной фуражке с криком:

— Товарищ технорук! Прохождение тока! Ржаву зовут. Скорей! Ругаются.

Я побежал к аппарату:

— Здесь Ржава Правая. У аппарата технорук Астахов.

— Здесь штаб армии. У аппарата Горшков. В каком положении работы на мосту?

— Ферма опущена. К ночи мост будет вполне готов для пропуска поездов.

— Благодарю от лица службы, товарищ.

— Служим революции! Честь окончания работ принадлежит Хрящу, моему помощнику. Подробности рапортом.

— Ночью пропустите броневой. Впереди разведка на моторной дрезине. Будьте начеку. До свидания.

День клонился к вечеру. Иван Иванович на мосту покрикивал на рабочих, подгоняя, и все поглядывал на солнце. Время шло к самому клеву. На закате мы всё проверили, прибрались и, вызвав штаб, сообщили, что путь через мост открыт.

Иван Иванович подошел к теплушке с морзом и закричал:

— Эй, который из двух? Дылда? Головастик? Кто свободен от дежурства?

— Я, Иван Иванович, — хрипло отозвался Дылда, осторожно высовываясь из теплушки.

— Довольно сердиться, — сказал Иван Иванович.

— Да мы не сердимся, Иван Иванович.

— Дурень! Не тебе, а мне довольно. Понял?

— Не так чтобы очень!

— Идем на реку. Я тебя научу удить без задевов.

Скоро можно было видеть над рекой сидящими поодаль друг от друга Дылду и Хряща. Они ревниво поглядывали то на свой, то на чужой поплавок и то и дело таскали. Клев был в этот вечер бесподобный.

К вечеру, забыв междуведомственные раздоры, служба пути и служба движения на станции Ржава Правая объединились у котелка с чудесной ухой. Обсасывая сладкие головки разваренной рыбешки, Иван Иванович приговаривал:

— Я ж о такой реке всю жизнь мечтал!

Ночью по мосту через Ржаву прогремел без остановки у нас броневой поезд. А к утру мы услыхали канонаду.